Последнее приземление

Холодной весной пятого года независимости я возвращался из Германии домой. Старый «боинг» международных украинских авиалиний, исписанный трафаретными китайскими иероглифами, объяснявшими, видимо, что надо делать в случае аварийной посадки, дрожа дюралюминиевыми крыльями, приближался к бетонной полосе Бориспольского аэропорта. Пухленькая стюардесса раздавала декларации. Мне тоже досталась одна, и я в очередной раз усмехнулся, прочитав требование «задекларировать» количество ввозимой национальной валюты.

Вскоре самолет соприкоснулся с бетонкой и побежал уже по земле. Жидко захлопал в ладоши один случайно затесавшийся в число пассажиров иностранец, но быстро прекратил, уловив напряженные взгляды в свою сторону.

Минут через пять после остановки двигателей к самолету подъехал автобус, и пассажиры поспешно заняли в нем места.

Комфортабельный предбанник таможенного зала зажужжал, зашуршал декларациями. Пассажиры разбились на две очереди. По привычке я стал в левую. Двигалась она неспешно, но и я не спешил.

Наконец я подошел к месту радиационного контроля, вдоль меня «прошлись» дозиметром, и дозиметрист, одетый в камуфляж, кивнул головой, мол, нормально. Дальше оставалось пройти общий рентген – таможенники искали перевозчиков опиума, и я уже знал, что опиум глотают в специальных мешочках на время пересечения границы. Вскоре я зашел в металлический бокс и послушно налег грудью на квадратную металлическую раму. Что-то невидимое звякнуло в боксе железом, и я почувствовал бегущие по спине мурашки.

«Еще минут пятнадцать, – подумал я, – и я вырвусь из этого аэропорта».

Наконец дверь бокса открылась, и я пошел дальше по нарисованной на полу желтой полосе, указывавшей путь.

– Паспорт? – вежливо попросил таможенник уже у стола досмотра багажа.

С улыбкой я протянул свой реликтовый советский документ.

– Андрей Юрьевич? – вслух прочитал таможенник и посмотрел на меня так, словно мне следовало кивком подтвердить его правоту. – У вас только одна сумка?

Я кивнул.

– Пожалуйста, пройдите вон туда, в те двери! – широким жестом руки он прочертил направление. – И сумку тоже возьмите!

За элегантными черными дверями я обнаружил что-то вроде комнаты отдыха, заставленной мягкой мебелью. В комнате никого не было. Я прошел к ближнему креслу и уселся.

Обвел взглядом обстановку и заметил в углу под потолком черную видеокамеру.

На душе было спокойно, и я сам себе удивился – отчего это я такой спокойный? Ведь для чего-то меня попросили пройти сюда?

Бесшумно открылась дверь. Вошел мужчина лет сорока пяти в дорогом темно-синем костюме. Правда, ярко-красный галстук и простое, тоже красноватое, лицо к костюму не очень подходили. В руках он держал рентгеновский снимок.

Подошел, присел на соседнее кресло.

– Андрей Юрьевич? – спросил.

Я кивнул.

Он посмотрел на меня, потом поднял снимок на уровень своих глаз и внимательно уставился на него.

– Вы что, врач? – спросил я.

– Нет, но пришлось пройти курсы рентгенологии… – шутливым тоном ответил он. – У вас проблемы со здоровьем… – И он показал мне что-то на рентгеновском снимке, обведенное красным маркером.

– Я знаю про свои проблемы… – сказал я.

– Андрей Юрьевич, я бы на вашем месте сейчас был бы очень нервным, так сказать…

– Почему? – удивился я.

– Ну как же, вы после серьезной операции возвращаетесь домой, на родину, так сказать, а вас почему-то задерживают. А дома жена ждет, нервничает…

Я посмотрел на него пристально. В чем-то он был прав, но после операции я действительно стал удивительно спокойным и невозмутимым, словно мне вырезали всю нервную систему.

Мой безымянный собеседник тяжело вздохнул.

– Знаете, Андрей Юрьевич, я не люблю спокойных тихих разговоров. Я к спорам привык, чтобы с криком, с эмоциями… Как раньше, а сейчас все это как-то не так, все слишком интеллигентно делается… Вы понимаете, о чем я?