Читать книгу: «Прямая видимость. Осужденная… курсант», страница 6

– Верю. Тогда давайте: умывание, душ, естественно, по очереди, а не по две туши в пять кабинок. Кто в очереди на водные процедуры или уже их завершит – займитесь самоподготовкой. Без пятнадцати десять, подготовка ко сну. Всё. Наряда это не касается, передайте им. Отставить! сам их проинструктирую. Вопросы?

– Что в нашем случае означает самоподготовка? – уточнила Елагина, – форму гладить, в порядок себя приводить?

– В нашем случае… делайте чего хотите! Только тихо и без нарушения устава. Хочешь – почитай, если умеешь, хочешь, форму погладь, бытовка открыта; вещи какие в тумбочке своей разложи, спортзал у нас есть, хочешь – сходи… только потише там и ДО душа, а не после! Вообще, самоподготовка обычно после обеда… у нас особый случай, да и я здесь решаю, что и когда. Это касается всех, не только Елагину, ну, что я перечислил. Разрешил бы вам и телик посмотреть, но-о… не заслужили, равно как и перекура! Курилку не открою сегодня, а планировал, но нет! Сигареты Елагиной не выдам до утра. А Азаровой нет на месте. Смотрели неуставное «мыло» все? Значит, все и виноваты. И прошу – не шумите! Вам же лучше, если я останусь в хорошем настроении. Ещё вопросы?

– А можно… ой… разрешите повесить на дверце тумбочки фотографию сына? – поинтересовалась Барвенкова, – я спрашивала у Белковой, она сказала у вас уточнить.

Сперва от её вопроса ротный воспитатель опешил, потом вспомнил:

– Ах, Ануйка, у тебя ж малолетний ребёнок есть, только, – он хотел добавить, мол: «Сочувствую, что тебе не дают его видеть», вовремя передумал, не стал сыпать соль на рану, – только аккуратно повесь, не скобами, которыми брёвна крепят, присандаливай. Скотчем тоненьким, его в бытовке найдёшь. Остальным тоже: фотографию родителей, возлюбленного, друзей, допускается повесить, чтоб без энтузиазма. И никаких «звёзд», тем более забугорных, только ваши близкие. Всё! Разойдись! Время не ждёт.

Первый, необычайно длинный для «арестанток» день в «исправительном спецучилище с военным уклоном №1» подошёл к концу. Старохватов подождал, пока курсантки прыгнут по кроватям и, скомандовав, – «Отбой!» – выключил свет. Богдан хотел поиграть в «три скрипа», передумал: во-первых, – койки новые (и современные), раздражающих звуков не издают; во-вторых, – за день девочки без того познали много нового, хватит с них, и сам ротный знатно вымотался; в-третьих, – «затворницы», едва устроившись по спальным местам, затихли – ни переговоров, ни смеха, ни переворачиваний поудобнее – фантастика! Конечно, новые подушки, матрасы, стены и антураж, «необкатанные» койки, запах свежего белья и статическое электричество от ткани ощущали все, как и прочие неудобства: кому слишком мягко, кому твёрдо и т. д. Невзирая на вышеперечисленное, девушки смолкли! Дело не в усталости моральной и физической, не в страхе перед капитаном, его они уже приняли за своего, больше уважали, нежели опасались, нет, дело в ином – каждой хотелось побыть наедине с собой, пусть не в физическом смысле, в духовном: подумать, дать волю внутреннему диалогу.

Старохватов подозвал Скворцову и Барвенкову, которые закончили мытьё полов на лестнице, любезно открытой командиром для наведения порядка. В слабом, ночном освещении коридора Богдан заметил – наряд замаялся! Да, девочки не то чтобы устали, скорее замотались и при большом желании, не смогут изобразить радость и бодрость на юных, милых лицах.

– Всё помыли? – шёпотом спросил капитан, – проверять надо?

– Так точно! – тихо отозвалась Ануйка, – не надо, мы в этом деле поднаторели давно.

– Ладно, у меня в кабинете завтра протрёте. Вообще, наряд должен быть суточным, и спать в нём позволяется не больше четырёх часов. Поскольку у нас «демоверсия» – идите, отбивайтесь. Умойтесь сперва. Ах да! Если утром подъём скомандую не я, а Белкова или Азарова, то скажите им, что вы в наряде, на завтрак со всеми не ходите, отдельно отведу вас.

– Поняли.

Наталья с Анной тихо прошли в спальное помещение к своим кроватям, они догадались – никто из подруг не спит: все, используя одеяло в качестве ограды от внешнего мира, погрузились в мысли. Думы вроде у девочек разные, но впадают в одно русло грёз: любовь, минувшая и предстоящая, свобода, и без сомнений для каждой – счастливое будущее. Кто мечтает о доме, тоскует по близким, и каждая, нет-нет, да проводит запоздалую «работу над ошибками» в своей жизни.

В расположении почти темно, слабый свет исходит из коридора, от зелёной подсветки электронных часов, немного из-за окна. Курсантки смотрят сквозь стёкла, сквозь прозрачную броню и стальные решётки, там вырисовывается звёздное небо, зарево далёкого города на горизонте, огоньки высоких зданий Водопьяновска, телемачта. А гул трансформаторной будки с улицы, эхо строевого шага батальона охраны, чьи-то выкрики, лай собак – они не отвлекают, напротив, идеально вписываются в общую картину. Ощущение тоски? – Да! Лёгкой и приятной тоски, не отчаяния! Ведь верят – впереди ждёт исключительно хорошее, горя хапнули на две жизни вперёд, судьба задолжала им, через три года придётся ей расплатиться по всем счетам сполна! Мечты, терзания и прочие мысли плавно перетеки в сладкие объятия Морфея.

Богдан тихо прошёл в расположение, подопечные уже крепко спят: кто-то из девочек сопит, кто-то шепчет во сне.

– Отбой, рота. – Прошептал Старохватов и, плавно ступая, направился в канцелярию.

Выпив перед сном чайку, ротный поставил на ноутбуке научные рассказы о космосе, после разделся, присел на кровать и, глядя на графин с водой, сказал ему:

– Да, Богдан, прав генерал, не хватало тебе этого на гражданке! Пусть и в таком, своеобразном, «обрезанном» виде. Отбой, без пяти минут майор.

Заснул капитан быстро, однако мирным отдыхом, в отличие от своих воспитанниц, офицеру насладиться не пришлось: вечернее напоминание в лице курсантки, так похожей в форме на его погибшую сослуживицу – Алёну, подняли в подсознании страшные картинки войны, гибель подчинённой снайперши, её предсмертные слова. Разгорелись угли подзатухшей вины, вины за то, что не смог уберечь сержанта… а осознание, что не виноват и ничего поделать не мог – не спасает.

Глава 6. Вострикова

Крик Белко́вой прервал драгоценное «путешествие» домой методом крепкого сна, пускай нереального путешествия, спутанного в деталях, временного, приятного и одновременно тяжёлого, оттого что останется томное чувство под ложечкой на весь день после пробуждения. – «Рота подъём!» – орала в любимой манере старшина, громко и раздражительно. Абакумова с Елагиной переглянулись, «ментально» говоря между собой, – «Разбить бы горлопанке табурет о чердак!» – вскоре, Даша по методике Старохватова присвоит Инне позывной – «Зенитка», он приживётся.

– Быстрее, быстрее! Чего возитесь?! – Не переставала выть голосовая сирена в лице взводной (официально заместителя).

Первый подъём даётся нелегко: никто из курсанток не проснулся заранее, не сработали биологические часы, как это случалось в лагере, девочки не сразу осознали – где находятся, что происходит? На раскачку командирша времени не оставила, быстро привела подчинённых в чувство, отогнав почти все их мысли, все, кроме одной, засевшей в каждой, судимой голове, – «Скорее бы этот день пролетел и снова в кроватку!»

– Смирно! – скомандовала Инна при появлении в спально-строевом помещении командира роты.

– Вольно! – прикрывая ладонью рот, протянул капитан. Одет офицер опрятно, весь подтянут, и то, что Богдан поднялся с постели всего минуту назад, говорит лишь его сонное лицо, – Инна, ты чего так кричишь?! С ума сошла? Я чуть с кровати не упал. Чего ты орёшь вечно? Они в трёх метрах от тебя! – озвучил капитан то, что «арестантки» второй день мечтают услышать.

– Да я… я не знаю, голос у меня такой. – Начала оправдываться Белкова.

– Мне не рассказывай! Потише радио настрой, не на полигоне, нечего орать. Или ты боишься, что генерал забудет о твоём офицерском звании и, таким образом, напоминаешь ему о себе, чтобы слышал тебя аж в штабе?

– Виновата, исправлюсь.

– То-то! Действуйте согласно распорядку. – Посмотрев на наручные (наградные) часы, Богдан добавил, – шесть тридцать восемь, через семь минут зарядка. Проведёте её в спортзале на нашем этаже, на улицу до поры не выводим их… за исключением столовой. Да, эти двое, – указал Старохватов на Барвенкову и Скворцову, – у нас в наряде, их припахай по назначению. Всё! После утреннего осмотра Эфку ко мне на беседу, на завтрак её и наряд сам свожу, мусор выбросить не забудьте по пути в столовую… хотя отставить, наряд вынесет.

– Слушаюсь.

– И не ори так больше! – ротный протянул пачку сигарет (изъятую у Елагиной) Полине и удалился.

Перед уходом из спально-строевого Старохватов ненадолго задержал взгляд на лице Абакумовой, сразу вспомнил недавнее, тяжёлое сновидение, и, подумав, – «Боже! Как она похожа на Алёну!» – отправился в канцелярию: тревога на душе не стихла, следовало капитану отвлечься, разумеется, работой.

Запах хлорки от вымытых с вечера нарядом ступенек не успел выветриться до сих пор – знатно девочки постарались! Семь курсанток достигли середины лестницы, тут раздалась команда старшины, – «Внимание на проходе!» – в корпус зашёл подполковник Валеев, согласно уставу, девушки посторонились, пропуская старшего по званию.

– Куда собрались? На зарядку? – старался Семён Сергеевич делать голос и выражение лица дружелюбными.

– Никак нет! – отрапортовала Белкова, в её покрасневших глазах читается недоумение, – на завтрак, согласно распорядку.

– Ах, точно! – показательно хлопнул себя по лбу подполковник, – а я хотел с курсантами побеседовать… ладно, приём пищи – святое дело. Командир на месте?

– Да.

– Стойте! – не унимается дотошный замполит, – позвольте вопрос: почему их всего семь? Если мне не изменяет память, а она, как и моя жена, никогда мне не изменяет, курсантов должно быть десять!

– Ротный наряд поставил. – Постаралась Инна Геннадьевна отвечать без неприязни, очень уж она не любит Валеева (как и все в училище).

– Вот, Богдан Николаевич! Узнаю, узнаю мастера – сразу за дело! оно правильно. Ладно, пойду к нему, вас не задерживаю.

Подполковник поднялся на второй этаж, открыл ворота и едва не столкнулся на пороге с Востриковой. Лида от растерянности отскочила на тумбочку дневального, испуг курсантки имеет оправдание: ранее она нарезала круги возле канцелярии, волновалась, – «О чём именно пойдёт беседа?» – стеснялась говорить Старохватову правду о своей жизни, потом настраивалась, уже готова пройти, но… командир не вызвал! Потому встречи с малознакомым офицером, Эфка испугалась.

Валеев принял Вострикову за дневального, молча смотрел на неё в ожидании команды, не выдержал:

– Что нужно сказать при появлении офицера в расположении роты? – обнажил Семён Сергеевич ряд мелких, требующих вмешательства стоматолога зубов.

– Курсант Вострикова! – отрапортовала Лида.

– Не-е-ет! – почти по-отцовски протянул подполковник, – в роте кто из старших офицеров?

– Капитан Старохватов!

– А я – подполковник! Генерал сегодня не заходил к вам?

– Никак нет.

– Тогда напоминаю: следует подать команду – «Смирно!», если я приду к вам сегодня второй раз, тогда уже – «Дежурный по роте на выход!» Ну?

– Сми-и-ирно! – Пропела Лида, имитируя интонацию из одного военного сериала.

– Молодец, только говорить надо чётко, одним словом – «Смирно!» – мы не на хоре.

На команду вышел ротный воспитатель, они отошли с замполитом в сторонку, о чём-то пошептались, Вострикова не расслышала всех слов, поняла только: Валеев хотел поприсутствовать на их беседе «тет-а-тет», Богдан его отбрил.

– Чего стоишь? – обратился Старохватов к Эфке, когда подполковник покинул расположение, – я тебя жду, жду, а ты здесь слоняешься.

– Я думала, вы меня вызовете.

– Постучать не пробовала? Ладно, – открыл капитан электронным ключом дверь кабинета, – прошу.

Лидия робко шагнула внутрь, встала справа у шкафа, заслонив собой домофон: она не стала утолять любопытство и рассматривать антураж, сразу опустила глаза в пол, и без того бледная кожа Востриковой приняла оттенок мела. Богдану показалось – курсантка дрожит, словно на экзекуцию её пригласили.

Богдан прошёл в своё кресло и оттуда возмутился:

– Чего стоишь?! Бить тебя не стану, проходи и присаживайся, стул вон стоит, – он указал влево, за диван, – бери. Да смелее ты.

Через пару минут в дверь постучали, на пороге показался Керимов с тазиком, завёрнутым в синий пакет.

– Ас-саляму алейкум! – поприветствовал Ренат, – держи свои пирожки. Скажи, я тебе пекарь, что ли?

– Алейкум салам. Погоди! – поднял Богдан указательный палец к потолку и посмотрел на телефон, – раз, два, три… странно!

– Чего? – не понял старший лейтенант.

– Обычно, когда ты ко мне заходишь, сразу звонит телефон и меня спрашивают: «Керимов не у вас?»

– Ой, ну тебя! Я помолюсь в бытовке? Там же чисто по-прежнему?

– Пойди, конечно! Ещё чище, чем вчера, наряд постарался. Только не отвлекай нас, беседа приватная намечается.

– Принял.

Зампотылу покинул кабинет, ротный снова обратился к подчинённой:

– Кофе, чай?

Лида не ответила, что-то пробурчала и утвердительно закивала головой.

– Не робей, курсантка! Хоть ты и не истребитель. Значит, чай. Угощайся, – Богдан развернул тазик с пирожками, Вострикова молча взяла один.

«Проверку „на сержанта“ не прошла!» – отметил капитан.

Налив чай подопечной, а себе крепкого кофе, Старохватов вернулся в кресло и продолжил:

– Рассказывай! Посмелее.

– Что именно?

– Горегляд не говорила, о чём мы беседовали с ней?

– В общих чертах, – вроде несколько ободрилась Лида.

– Тогда давай, с самого начала: родилась, училась, судилась, побрилась, ха-ха-ха. Извини…

Вострикова Лидия Юрьевна родилась 17 декабря 2004 – го года в Воронеже. Вопреки стереотипам, воспитывалась Эфка в благополучной семье: отец много работал, почти не пил, деньги приносил приличные в дом и трудиться маме (Тамаре) не приходилось – она домохозяйка, которая много времени уделяла воспитанию дочери. Имелись у девочки бабушка с дедушкой в деревне, к которым на лето Лида приезжала до 13-ти лет с большим удовольствием, после… через силу! Подростковый (или предподростковый) возраст брал своё, гормоны били, интересы менялись.

В семье Востриковых главной являлась мама, она же и была «строгой», отец, конечно, подкаблучником не стал, всё же, сильно жене не перечил, однако дочь никогда не наказывал, баловал всячески, из-за чего порой происходили перепалки с супругой, мол, – «Ты ангел, а я тираниха у нас! Я её за дело наказываю, а ты балуешь! Я ей сказала: никакого планшета, если хоть одна тройка в четверти выйдет, а у неё их аж пять! Ты его взял и купил! Странное наказание, не находишь?»

Для пущего примера, об отношении отца к дочери, можно привести следующее: Лида, как девочка весьма избалованная, после 13-ти лет начала искать «новых ощущений», ввязалась в компанию постарше себя, не сказать – плохую, среднюю. Понравился Востриковой один мальчик и решили они подружиться поближе, связаться организмами. Вышло неудачно! У Лиды пошло кровотечение внизу, остановить его самим не получилось, пришлось вызвать скорую. Естественно, врачи сообщили Тамаре (и родителям мальчика), что стряслось. Ох и ругала мама дочку! Правда, к чести Востриковой-старшей, не била подростка, и претензий родителям набедокурившего парня не выдвигала. Она тогда сказала:

– Вот отец придёт с работы, обрадуем его твоим «взрослением»! Тут даже наш добряк не удержится, вместо очередной безделушки всыплет тебе наконец-то ремня, и пулей в деревню к свекрови отправит!

Юрий пришёл в тот день поздно, настроение у него оказалось не самое лучшее, тут ещё новость про «подвиг» кровинки. Дочка сидела в зале с мамой, плакала, молча выслушивая нотации Тамары. Батя подошёл к Лиде, обхватил её за плечи, громко произнёс:

– Родная, ты понимаешь, что ты натворила? Так нельзя, нельзя! Посмотри на маму, ты не видишь? Ей же завидно-о!

Супруга не сразу поняла смысл сказанного мужем, когда осознала, гнев её резко переключился с дочери на любимого:

– Юра! Ну ты дурак?! Нет, честно – дурак! вот как с тобой можно говорить-то по-человечески?! Ой, ну вас! Надо вина выпить, чего с дураками говорить?

– Том, Тома! – Побежал за женой муж, – да подожди, – старался он говорить серьёзно… не получалось: вырывались смешки, – да ладно, чего такого? Обратно не вернёшь сделанного, убить её теперь? Наоборот, надо разъяснить о мерах безопасности, Тома!

– Иди ты, дурка кусок!

От подобных поблажек Лида делалась более избалованной! Вскоре появилась новая компания, новая «любовь до гроба» и-и… последнее её пристрастило к запрещённым веществам. Начиналось, как обычно, – «Попробую разочек и всё!» – Сколько судеб погубило это ошибочное мнение, – «Со мной так не будет, я особенный (ая)!». И родственное тому понятие, – «В жизни надо попробовать всё», – тоже до добра не доводит. Не довело оно и Лиду, втянулась девочка в губительное дело. Денег, которых отец на карманные расходы выделял значительно (уж для подростка – точно!), стало не хватать для возрастающих потребностей организма к отраве… потому Вострикова не придумала ничего лучше, чем заняться распространением «медленной смерти». Поставщики яда, как нередко случается, в один прекрасный день слили курьера. При аресте у Лиды нашли значительное количество запрещённых веществ и… дальше понятно.

Почему родители до последнего не замечали отвратительной привычки дочери? Психология! Порой мы не видим того, что нам неприятно, сами создаём для себя идеал в другом человеке, пускай и настолько близком, наслаждаемся им, «идеалом», и даже если кто-то прямо скажет, постарается открыть глаза на правду – не поверим! Аналогичное вышло с Востриковыми.

Перед судом отец изменился до неузнаваемости, про маму и говорить нечего! Самое больное для Лиды – батя её проклял! Впервые долго и обидно кричал на Эфку, говорил, – «Всё для тебя, всё! Одно табу было у меня, ты знала о нём – никаких дурманов, ни-ка-ких! Ты же знаешь моё отношение к ним из-за брата! Я ведь говорил? Сто раз говорил: не дай бог, поймаю тебя на этом – убью?! Говорил! Греха на душу, конечно, не возьму, но ты мне больше не дочь! Моя любимая дочурка умерла, а убила её – ты! Чуждая мне девица – убила мою дочь, когда впервые ввела в себя эту отраву!» – слово батя держал долго. Да, они приезжали с мамой на свидание в зону к Лидии… лучше бы сидели дома! Холодная встреча, словно с чужими людьми, нет, даже не с чужими, незнакомцы тебе безразличны, а скорее – с врагами. Обижалась ли осуждённая на отца за сказанное, за сделанное им? Конечно! Хотя на подсознательном уровне понимала – он прав.

По истечении срока заключения отношения Лиды с родителями вроде чуть наладились, правда, жила Вострикова у дедушки с бабушкой, не тех, что в деревни, у родителей мамы, в Нововоронеже. Собственно, потому Эфка и направила заявку на поступление в экспериментальное училище, батя сказал, – «Закончишь его, реабилитируешься, и если больше ни капли отравы в твоей жизни, прощу!» – Каких бы обид в прошлом на родителей ни имелось, Лида мечтала наладить с ними отношения, вернуть всё как было, пускай и понимала, что при самом лучшем раскладе, «как раньше», уже не вернуть.

– М-да! – выдохнул Старохватов, когда Вострикова окончила рассказ, – не знаю, чего и сказать.

Богдан уловил в покрасневших, влажных глазах Лиды надежду, надежду на то, что он несколько утешит её, приободрит, нечто ёкнуло в чёрствой душе воина, сжалился. Капитан не сразу решил: как именно «оптимизировать» девушку? Предпочёл зайти издалека:

– Отца твоего понять можно. У меня самого дочь, ей девять лет скоро, в декабре, я и мысли допустить боюсь, что она к чему-то такому прикоснётся. Не знаю, как бы я себя повёл на месте твоего бати, если честно, и представлять не хочу. Наверняка он скучает по тебе, любит и верит в исправление, как и ты, хочет вернуть былое – уверяю. Дети растут, ничего с этим не поделать. Сам такой, знаешь, мечтаю порой, чтоб дочка рядом всегда была, дома ждала, загадываю под «падающую звезду»: вырастит моя Алиска, перестанет от матери зависеть, переедет либо прямо ко мне, либо поближе, часто станет навещать, делиться мыслями, вместе планы строить примемся и так далее. Мечтать не вредно! Я ж понимаю, вырастит она, учёба пойдёт, друзья и подруги, потом работа, семья, дай бог, чтоб с хорошим, дельным мужиком! Я б тогда с внуками нянчился, подобно твоим дедушке с бабушкой из деревни. Твой батя, того же хочет, поверь. Так что, стисни зубы и исправляйся! Отца увидишь, подвинь гордость, извинись перед ним, заверь, что всё исправишь, время есть.

– Когда я его ещё увижу! – грустно хмыкнула Эфка.

– Седьмого сентября.

– В смысле?! – Удивилась Лида.

– В прямом! Заявку заранее подают на посещение, вот, седьмого сентября у нас, точнее, у вас – присяга. Твои родители заявили, что желают прибыть, мы им пропуски выпишем.

– Правда?!

– Конечно, таким не шутят.

– Ура! – резко поднялось настроение у Востриковой, – надо подготовиться, стать лучше, чтоб с иголочки… нам же разрешат форму подшить?

– Не разрешат – обяжут! Кстати, раз тему завели… я тебя планирую каптёром сделать, соответственно, звание ефрейтора присвоить, знаю, оно в народе «непочётное» – это глупости, особенно если учить историю! Станешь Азаровой помогать, плюсы в должности тоже имеются, уж поверь: каптёрка в твоём распоряжении, на кое-чего я глаза прикрою, чаи сможешь гонять чаще, при правильном ведении дел и уважение среди своих заработаешь, да и среди наших. Заодно большой плюс к отношению родителей, звания-то присваивать будут аккурат седьмого числа, хоть это и странно, в день присяги сразу повышения раздавать присягнувшим, тем не менее оно так. Родители увидят – их дочери доверяют здесь, повышают, тогда больше поверят в твоё исправление.

– Спасибо! Конечно, я согласна!

– Только не говори не кому пока о «ефрейторе», договорились?

– Обещаю – не скажу! Можно ещё пирожок взять?

– Конечно, ешь и иди. Наши вернулись уже, скоро тебя с нарядом поведу в столовую, завтракать. Аппетит не перебьёшь?

– Никак нет!

Старохватов вывел трёх курсанток из корпуса, построил их за собой в колонну по ранжиру, и, приказав, – «Походным шагом, за мной!» – не спеша, повёл в столовую. Ротный несколько раз останавливался по дороге, разговаривал со знакомыми офицерами, чем радовал подопечных – тем надоело сидеть взаперти, а здесь прогулка! Погода отличная, последние дни лета, девочки наслаждались красотами «заповедника», глубоко вдыхали степной воздух, щурились на солнышко.

Перед «финишем», навстречу Богдану вышел командир (начальник) училища.

– Смирно! – крикнул капитан.

– Вольно, вольно! – улыбнувшись, махнул снятой фуражкой Березин, – ить, пройти спокойно не дадут по территории, одно мне почести отдают.

– Статус обязывает! – поздоровался за руку с генералом Старохватов.

– Я, кстати, к тебе шёл, а ты, вижу, наряд в столовую ведёшь? Наслышан о твоей бурной деятельности: Валеев доложил, нахваливал тебя сегодня! В пример остальным ротным ставит, говорит: «Учитесь у Старохватова, с ходу за дело берётся!» Вот я и надумал посмотреть, чего у вас там в расположении. Семён Сергеевич, так сказать, раздразнил. Ладно, в другой раз загляну, ить, дел полно. Ты после ужина зайди ко мне, есть разговор.

– Слушаюсь! Но ведь сегодня в четыре и так совещание у вас, вы же приказали явиться.

– Ох, точно… ить, там людей много будет, помимо нас, а я хочу наедине поговорить.

– Принял.

В столовой помимо персонала и начальника пожарной охраны, больше никого не оказалось. Богдан определил подопечных за один из столиков, отведённых под его первую роту, и направился к добродушной поварихе по имени Люся, друзья зовут её – Люсьен. Это полная, добродушная женщина лет сорока, она всегда улыбалась либо смеялась; увидев Богдана, искренне обрадовалась:

– Какие люди, ещё с охраной! Чего вас мало так? Ой, а худенькие девоньки у тебя какие, ай-яй… сейчас, тётя Люся вас накормит, сверху добавки положит! Осталось много еды.

– Наряд мой! – Улыбнулся в ответ Старохватов и, приблизившись к повару, о чём-то с той пошептался. Взяв поднос с пищей для себя, присоединился к подполковнику Сидорову за офицерский стол.

Курсантки, принимаясь за пищу, подумали, – «Наряд – это не наказание, а красота! Существуешь отдельно от других, Белкова не тревожит, в столовую отдельно водят, дают добавку, в спину никто не гонит, можно спокойно покушать! Хоть специально делай больше нарушений, дабы в наряды влетать», – конечно, девочки не догадывались – они ошибаются! Это поначалу Старохватов их бережёт, плавно вводит в армейские реалии, а потом… возьмётся за настоящее воспитание.

После столовой ротный собрался вести наряд (и Эфку) прямиком в расположение, но Скворцова, к слову, самая высокая девушка из первой роты, напомнила командиру, поняв, что останавливаться у «зелёного ларька» тот не намерен:

– Товарищ капитан! А наш «законный» перекур?

– Ой, – резко остановился Богдан, – забыл! Ладно, перекурите, и да, после слов: «Товарищ капитан», ты забыла добавить – «Разрешите обратиться?»

– Виновата…

– Травитесь, чего ждёте?

– Нам нечего, – стыдливо произнесла Вострикова и опустила глаза к асфальту.

– Что ж вы такие проблематичные?

Из столовой вышел начальник пожарной охраны, Старохватов окликнул его, Сидоров подошёл.

– Огонь в курилке распустили? – Усмехнулся подполковник внутренней службы, – зовёшь гасить?

Сидоров Анатолий Сергеевич – это среднего роста мужчина, лет 35 – ти, хотя его возраст достаточно сложно определить навскидку: с одной стороны, – телосложения он спортивного (без трудовой мозоли в виде пуза); с другой, – волосы с обильной, едва ли не старческой проседью, насмотрелся ужасов на службе, видать, оттого и начал рано сидеть. Лицо Толика смуглое, левая щека имеет небольшой ожог, да и морщины имеются, но в глаза это не бросается, не портит подполковника – всё «колоритно»; взгляд и улыбка – добрые, отзывчивые, сам он общителен, умеет рассказывать и слушать: с подобными людьми, даже человек не любящий рыбалку, согласиться пойти забросить удочки в выходной день, за компанию.

– Нет! Сигарет хотел одолжить, – наделано засмущался капитан, после обратился к подчинённым, – сколько из вас лёгкие садят?

– Все трое! – хором соврали курсантки, ведь Ануйка ЗОЖ.

– Кошмар! – беззлобно выругался Старохватов, – начнём скоро бросать. Ну, дашь три штуки? Буду должен.

– Я бросил давно! – Серьёзно ответил Сидоров, доставая при этом из правого, нагрудного кармана пачку.

– Носишь тогда зачем? Силу воли тренировать? – Усмехнулся Богдан.

– Нет! Боец из батальона охраны курил, прикинь, прямо у бочек с горючим… тут я мимо проходил, дал нагоняй, пачку изъял. Да забирай всю!

– Чужого не надо! – Богдан вытащил три штуки и, протянув их Востриковой, вернул пачку товарищу. Он знал: Анатолий соврал! Подполковник действительно давно бросает курить, только результат у него с переменным успехом: случаются рецидивы, почему-то пожарный очень этого стыдится и скрывает от окружающих.