Читать книгу: «Начало русской истории», страница 8

Начало Руси по Никону Великому

Легенда о варягах-руси нужна была летописцам для остро актуального в XI веке утверждения идеи, что только и исключительно потомки Рюрика могут быть князьями русскими. Никон Великий и его продолжатели старались даже не упоминать о существовании князей иного происхождения. Только по отдельным их оговоркам и договорам Руси с греками 911 и 944 годов, включенным в «Повесть временных лет», мы узнаём о существовании неведомых нам князей, не входивших в стройное генеалогическое древо Рюриковичей.

В договоре 911 года послы честно говорят императорам Льву и Александру: «…мы от рода русского… посланы от Олега, великого князя русского, и от всех, кто под рукою его светлых и великих князей и его великих бояр… желанием наших великих князей и по повелению от всех иже есть под рукой его сущих руси»³⁸. То есть разных князей – и светлых, и великих, помимо великого князя Олега, у русов было такое множество, что бегло перечислить их послы не могли.

Согласно договору Руси с греками, у русского князя Игоря был сын Святослав, жена Ольга и два племянника, Слуды и Прастен Якун. Если Игорь был сыном Рюрика, то племянники его – от братьев, или брата, или сестер Рюрика. Допустим, дядями Игоря были Синеус и Трувор, которые благополучно умерли до похода Вещего Олега с младенцем Игорем из Старой Ладоги (или Новгорода) в Киев. Но тогда племянники, а не Игорь, должны были быть старшими в роде. В те времена наследовал старейший в семье, а не сын князя. Что-то должно было произойти среди Рюриковичей, чтобы целых два племянника князя русского выпали из истории. Сам Игорь потому и зовется в договоре великим князем, что русские послы представляли кроме него «всех князей»³⁹. Можно допустить, что Предслава, которую представлял посол Каницар, была еще одной, кроме Ольги, женой Игоря. Но кто такой Улеб, интересы жены которого представлял посол со звучным именем Шигоберн (Шихберн) Съфандр? Почему не был представлен послом древлянский князь Мал – взрослый муж, который в следующем году убьет Игоря и захочет взять в жены его беззащитную вдову Ольгу? В Начальной летописи из этой компании присутствуют только Игорь, Святослав, Ольга и Мал. Последний упомянут лишь раз, при сватовстве к Ольге, и тут же отправлен летописцем в Лету: нет даже упоминания, что при подавлении восстания древлян он был убит.

По замыслу летописца, не должно быть сомнений, что править Русью может только определенная ветвь Рюриковичей, князья, которые и есть единственно русские. Заметьте: названия у Древнерусского государства как такового не было еще много веков. Говорилось только о русских князьях и Русской земле, в которой они княжили (прежде всего – о их владениях вокруг Киева, но также, расширительно, на подвластных им славянских и финно-угорских землях). Сказать читателям летописи, что русские князья имеют право на власть не только потому, что они потомки Рюрика, но и потому, что само определение «русские» связано с их заморским родом, – это был сильный ход. Ведь если бы русскими могли называться люди какой-то славянской земли или какого-то племени, а не подданные единственно русского по роду великого князя Рюриковича, то видные представители этих земель и племен могли бы тоже претендовать на власть!

В начале XII века составитель «Повести временных лет» высоко оценил эту идею Никона Великого и постарался ее развить. «И пошли за море к варягам», – писал Никон. «И пошли за море к варягам, к руси, – уточняет «Повесть», – ибо так звались те варяги, русь… и от тех варягов прозвалась Руская земля». Варяги-русь, в понимании летописцев, – это именно род Рюрика. Больше никаких варягов они русью не именуют и подчеркивают отличие варягов не-Рюриковичей от Рюриковой Руси. Иначе и быть не могло – ведь и варяги, будь реально среди них русь, могли претендовать на княжение русское! Русь эту исследователи, как ни искали, среди разбойников-варягов на Балтике не нашли. Точно так же историки и самые солидные археологи не смогли доказательно установить существование племени русь среди восточных славян (хотя гипотез было обосновано великое множество).

Надо полагать, что этой легендарной руси нигде не было уже в 1070‑х годах – иначе Никон Великий не смог бы связать происхождение названия «Русь» исключительно с Рюриком. И тем более около 1113 года, когда составитель «Повести временных лет» усовершенствовал родословную легенду правящих князей, отличив варягов-русь от шведов, норвежцев, готов, англов и объявив их отдельным племенем. Пропустил он прибалтийских славян (чем порадовал позднейших антинорманистов) и данов (из которых был герцог Рёрик Ютландский). Просто киево-печерский монах в начале XII века и подумать не мог, что какая-то живущая при нем народность может претендовать на тождество с его абсолютно легендарной варяжской русью…

Лишь много позже летописная легенда о Рюрике и его варягах-руси породила в исторической литературе колоссальную полемику норманистов и антинорманистов. Однако на самой Руси, по крайней мере в середине XI века, когда в Святой Софии говорил свое «Слово», прославляя русских князей (еще без Рюрика) митрополит Иларион («Ибо не в худой и неведомой земле владычество ваше, но в Русской, о которой знают и слышат во всех четырех концах земли!»), проблема происхождения названия «Русь» никого не волновала. Именно поэтому летописцам так легко было использовать название Руси в мотивации власти Рюриковичей.

Для Никона Великого главным было не расставить акценты в рассказе о легендарном, ничего особого не совершившем, а потому забытом Рюрике. Он хотел изложить историю героев, оставшихся в памяти русской дружины, так, чтобы укрепить родословную легенду Рюриковичей. Когда Рюрик после смерти братьев «начал владеть один», он, согласно Начальной летописи, «родил сына и нарек ему имя Игорь. И выросши, он, Игорь, был храбр и мудр. И был у него воевода, именем Олег, муж мудрый и храбрый. И начали (Игорь и Олег. – А. Б.) воевать, и нашли на⁴⁰ Днепр реку и Смоленск город. И оттуда пошли вниз по Днепру, и пришли к горам Киевским, и узрели город Киев, и спрашивали, кто в нем княжит».

Им ответили, что княжат в Киеве «два брата, Аскольд и Дир», – те самые варяги, что у Никона перед его рассказом о призвании Рюрика пришли к полянам, которых обижали хазары и соседи, «нареклись князьями… и княжили в Киеве», воюя с древлянами и уличами. Взрослый Игорь и хитроумный Олег, «притворившись идущими мимо и утаившись в ладьях, с малой дружиной вышли на берег под Угорским», то есть под Угорской (Венгерской) горой, на которой стояла княжеская резиденция.

С воинственными степняками-венграми у первых русских дружин были прочные связи. Венгерские воинские украшения (украшенные серебром пояса, сумочки-ташки и пр.) с IX века обозначали принадлежность к воинскому сословию и распространялись не только по всей Руси, но и на Балтике, а сабли венгерского образца, как уже говорилось, отличали захоронения знатных воинов в большей мере, чем каролингские мечи. Венгры, несомненно, присутствовали и в первых русских дружинах. Любопытно, что, несмотря на яркий материальный след их культуры в формировании воинского сословия Руси и, шире, во всей Восточной и Северной раннесредневековой Европе, в исторической литературе не сформировалась партия «венгристов».

Итак, Игорь и Олег «вышли на берег, притворяясь гостями (так называли на Руси купцов, занимавшихся международной торговлей. – А. Б.), и позвали Аскольда и Дира». Те пришли – гостей в те времена высоко чтили, они не только возили товары, но и распространяли новости. Тут Игоревы воины (Никон подчеркнул, что Игоревы) выскочили из ладей на берег. «И сказал Игорь Аскольду: “Вы не князья, не роду княжеского, но я князь и мне достойно княжить!” И убили Аскольда и Дира, и отнесли обратно на гору, и погребли их, Аскольда на горе, которая ныне Угорская называется, где двор Олмин, на той могиле поставил Олма церковь, Святого Николу, а Дирова могила за Святой Ириной».

То, что позже христиане поставили на могилах Аскольда и Дира храмы, толкуется историками в том смысле, что они были христианами. Действительно, среди летописных варягов упоминаются христиане, что не позволяет относить их к шведам и норвежцам, которые и два века спустя упорно сопротивлялись христианизации. Несколько больший успех проповедь христианства имела в IX веке среди данов и балтийских славян, хотя и те в массе своей оставались язычниками. В любом случае, согласно греческим источникам, христианство приняли неведомые вожди русов, атаковавших Царьград, берега и острова империи в 860 году. Согласно «Окружному посланию» константинопольского патриарха Фотия (867), после заключения русами мира с империей в 866 году на Руси была учреждена епископия. «Даже для многих многократно знаменитый и всех оставляющий позади в свирепости и кровопролитии, тот самый так называемый народ рос, – восторженно сообщал восточным патриархам Фотий, – те, кто, поработив живших окрест них и оттого чрезмерно возгордившись, подняли руки на саму Ромейскую державу… ныне… переменили языческую и безбожную веру, в которой пребывали прежде, на чистую и неподдельную религию христиан… став в положение подданных и гостеприимцев вместо недавнего против нас грабежа и великого дерзновения. И при этом столь воспламенило их страстное стремление и рвение к вере… что приняли они у себя епископа и пастыря, и с великим усердием и старанием встречают христианские обряды». По другим греческим источникам мы знаем, что около 875 года Русь вновь заключила мир с Византией, по условиям которого император Василий и патриарх Игнатий отправили на Русь архиепископа, который и крестил великого князя («архонта русов»). Имя этого князя неизвестно, и гадать о том, кем он был, я не берусь. Легенды о Фотии как крестителе долго бытовали и на Руси. Распространенность православия у нас вряд ли была велика, однако в списках Константинопольских епархий Русская числилась в конце IX века 61‑й, а затем 60‑й. Никон Великий, упоминая об этом нашествии русов до появления Аскольда, Дира и даже Рюрика, оставил слушателей летописи гадать, не были ли те русы от рода Рюрика. А составитель «Повести временных лет» исправил этот текст, как мы помним, к вящей славе Рюриковичей.

Кульминационный момент начала новой династии у Никона не датирован: «И сел Игорь, княжа в Киеве, и были у него мужи варяги, словене, и с тех пор прочие прозвались русью». С каких именно пор, летописец не удосужился указать, а скорее всего, просто не знал. Однако Игорь изображен первым правителем Древнерусского государства. Он «начал города ставить и установил дань давать – словенам, и варягам, и кривичам, и мери дань давать варягам, а от Новгорода 300 гривен в год ради мира». Новгородская гривна – брусок серебра весом около 204 граммов в виде палочки, чтобы легче было рубить на части. 300 гривен – это крупная сумма в 61,2 килограмма серебра в год.

Какие города ставил Игорь – неведомо, но, уйдя с Русского Севера, который Рюрик был призван защищать, князю было логично от морских разбойников-варягов просто откупиться. Причем откупаться должны были и местные славяне с финно-уграми, и пришедшие сюда варяги. Дань морским разбойникам жители севера Руси платили, видимо, с перерывами до 1054 года (согласно «Повести временных лет», от нее отказались только после смерти Ярослава Мудрого). Причем указанная Никоном сумма – это огромное богатство, на которое можно было нанять для обороны хорошую дружину. Но наличие на севере сильной дружины не устраивало князя в Киеве: ни Игоря, пришедшего из Новгорода и убившего Аскольда и Дира, ни Владимира Святого, пришедшего из Новгорода и убившего Ярополка, ни Ярослава Мудрого, пришедшего из Новгорода и захватившего престол, в борьбе за который погибли почти все его братья. Удивляться нечему – таково было «государство», основанное князьями-разбойниками. Какая ирония: отразив нашествие балтийских пиратов, отказав им в дани и перессорившись, древнерусские племена нанимают Рюрика с его родом, чтобы уже по приказу русских князей больше ста лет снова платить дань морским грабителям…

Киев и Смоленск с их торговыми путями, конечно, приносили князю доход, но именно удачный грабеж мог помочь Игорю привлечь к себе достаточно воинов для сохранения власти. «По прошествии же сих времен, – констатировал Никон Великий, – в год 920 послал князь Игорь на греков воинов русь, ладей⁴¹ 10 тысяч. И приплыли к Царьграду, и много зла сотворила русь. Суд (гавань Константинополя. – А. Б.) ведь весь пожгли огнем, а когда брали пленников, одних распинали, иных же на земле иссекали, в других же, поставив, стрелами стреляли, как враги творят; изломав руки и связав, гвозди железные посреди головы вбивали; и многие церкви огню предали. Во время же то царствовал в городе Роман (император 920–944. – А. Б.), и послал Роман цесарь патриция Феофана с воинами против Руси, и [тот] огненными устройствами пожег корабли русские. И возвратилась Русь восвояси».

Слог этого не очень приятного для руси рассказа явно византийский. И точно, он взят Никоном Великим из русского перевода греческой Хроники Амартола. Но все греческие авторы, а также итальянец – епископ Кремоны Лиутпранд (ок. 922–972) подробно описывают этот поход под 941 годом⁴². Никон вновь или «забыл» дату при пересказе, или намеренно удревнил поход, приближая княжение Игоря по времени к событиям IX века, к призванию Рюрика. Поражение, конечно, не украшало первого русского князя. Это надо было исправить.

Под 921 годом Никон написал, что «Игорь и Олег собрали воинов многих – и варягов, и словен, и кривичей, и корабли многие бесчисленные». Сбор произошел в землях Новгорода – ведь ни поляне, ни древляне, ни одно из сильных плененных объединений юга не упомянуты. Но без киевских воинов, по мнению историков вроде бы уже носивших имя руси, попытка взять реванш у греков была бессмысленной. Именно в преданиях русских дружинников из Киева Никон и нашел великолепный сюжет, самый знаменитый и романтичный в нашей древней военной истории:

«В год 922 пошел Олег на греков и пришел к Царьграду. И греки замкнули Суд (перекрыли гавань цепью. – А. Б.), а город затворили. И высадился Олег, и повелел вытащить корабли на берег, и повоевал около града, и много убийств сотворил грекам, и разрушил многие палаты и церкви. И повелел Олег воинам своим колеса сделать и установить корабли на колеса. И был попутный ветер, и подняли паруса, и с поля пошли к городу. Увидев же, убоялись греки, и сказали, выслав к Олегу (парламентеров. – А. Б.): “Не губи города, дадим дань, какую хочешь”. И остановил Олег воинов, вынесли ему еду и вино, и не принял его – было ведь приготовлено с отравой. И убоялись греки (как не убояться непьющего руса! – А. Б.), и сказали: “Это не Олег, но святой Дмитрий послан от Бога на нас”. И заповедал Олег дань давать на 100 кораблей по 12 гривен на человека, а в кораблях по сорок мужей (9792 килограмма серебра. – А. Б.). Сам же взял злато и паволоки (дорогие шелковые ткани. – А. Б.), и возложил дань, ее же дают и доселе князьям русским». А в утверждение победы русского оружия он повесил на вратах Царьграда свой щит…».

Дани Руси, вплоть до наследников Ярослава Мудрого, империя ромеев никогда не платила, хотя иногда подкупала русских князей, например, прося их о военной помощи. Единственное возможное объяснение слов о дани – за нее дружинники принимали деньги (что-то вроде суточных), вино, продукты, бесплатное жилье и баню, а также паруса и такелаж на обратный путь – все, что в Константинополе предоставляли, по договорам, варварам, приходившим в столицу империи с товаром. Греки соблюдали свою выгоду: варвары везли сырье, а деньги все равно оставляли в городе, производившем огромный ассортимент качественных товаров. Но столь материалистичная реальность, конечно же, сильно уступает романтичному описанию великой победы команд ста кораблей над крупнейшим городом всего известного русским летописцам мира.

Завершение этой истории прекрасно отражает противоречия между воинами князя Киевского, считавшими себя исконно русскими, и их главными торговыми и политическими конкурентами новгородцами. Никон Великий выступает в пользу киевлян: «И сказал Олег: шейте паруса паволочные (шелковые. – А. Б.) руси, а словенам кропинные (полотняные? – А. Б.) и было так. И подняли паруса, русь паволочные, а словене кропинные, и разодрал ветер кропинные. И сказали словене: возьмем свои толстины, не даны словенам паруса». (Здесь киевляне должны были смеяться.)

Эта легенда о героическом походе Вещего Олега чиста и неопровержима – ведь о подвигах русского воеводы не узнали греки и вообще ни один иностранец, который мог бы заставить нас внести поправки и в чем-либо усомниться. Единственная загвоздка с этой великолепной легендой состоит в том, что «Повесть временных лет», передавая ее даже более живо и красочно, именует Олега князем и датирует поход не 922, а 907 годом. Поскольку рассказ «Повести» более ярок, а поход в нем более «древен», официально эта виртуальная победа Руси над Византией описывается как реальное событие нашей истории именно по летописной версии 1113 года, а не 1070‑х годов.

Предпочтение историками «Повести временных лет» обоснованно и по другой причине. Там живописно рассказано о смерти Вещего Олега, как добропорядочного князя, в Киеве, от укуса змеи, прятавшейся в черепе его боевого коня. Никон же Великий поведал, что сразу после набега на Царьград «пошел Олег к Новгороду, а оттуда в Ладогу. Другие же говорят, будто пошел он за море, и укусила змея в ногу, и оттого умер; могила его в Ладоге». Признать, что один из основателей Русского государства пришел из-за моря, пограбил на Руси, совершил удачный налет на греков и отправился с добычей обратно за море, историкам было не вполне удобно. Даже в те времена, когда правителей Руси трудно было подозревать в стремлении награбить и утечь с добытым богатством за рубеж…

Сегодня главных причин предпочтения поздней «Повести временных лет» более ранней Начальной летописи остается три. Во-первых, «Повесть» сообщает нам больше дат и лучше обосновывает ими древность русской истории. Во-вторых, она более подробна и красноречива. Наконец, она сохранилась во множестве списков и лежит в основе всех классических трудов по русской истории, начиная с H.М. Карамзина.

Начало Руси по «Повести временных лет»

Надо признать, что в изложении «Повести временных лет» династическая легенда Рюриковичей и сегодня звучит выигрышнее. В начале XII века составитель «Повести» не был удовлетворен Начальной летописью 35‑летней давности – и доработал ее основательно. Уже в заголовке он взял быка за рога, поставив главный вопрос: «откуда пошла Руская земля стала есть и кто в ней начал первее княжить?» Так написано в более точном Ипатьевском списке. Историки предпочли цитировать Лаврентьевский, сразу связавший начало русского княжения с Киевом: «откуда пошла Руская земля, кто в Киеве начал первее княжить и откуда Руская земля стала есть».

Далее, желая придать своему труду максимальную солидность и вид объективности, составитель «Повести» повел рассказ от разделения мира (Евразии и Северной Африки) между сыновьями Ноя, а затем о разделении языков при строительстве Вавилонской башни. Одним из 72 языков, по его мнению, и стал язык славян – потомков сына Ноя Афета. Историки безмерно благодарны летописцу за подробный рассказ о расселении и обычаях южных, западных и особенно восточных славянских племен, среди которых он весьма избирательно похвалил добронравных киевских полян, подчеркнув – это «поляне, что ныне зовутся русь»⁴³. Легендарный Кий, по его мнению, был не перевозчиком, но князем «в роде своем», он был с честью принят императором в Царьграде и даже пытался построить крепость на Дунае. Однако славяне были лишь частью народов будущей Руси. Поэтому далее летописец рассказал о веси, чуди, мери, муроме, черемисах, мордве, перми, печере и других племенах, которые говорят не по-славянски, но входят в состав Русского государства.

Начало самой Руси он датировал точно: 6360 год от Сотворения мира, то есть 852‑й от Рождества Христова. Основания для такой датировки, отличной от Начальной летописи, где «начало земли Русской» отнесено к 6362 (854) году, в «Повести» приведены. В этот год «начал Михаил царствовать», уверил летописец (на самом деле Михаил III царствовал с 842 по 867 год), и при нем «начала себя прозывать Руская земля». «Об этом узнаем, – уверил летописец, – потому, что при сем Михаиле царе приходила русь на Царьград, как пишется в летописании греческом».

Речь идет о походе Руси 860 года, рассказ о котором стоял в Начальной летописи именно здесь, в статье о царствовании Михаила и матери его Ирины. В «Повести» он перенесен значительно дальше по тексту и датирован 867 годом, с целью приписать поход Аскольду и Диру – варягам, якобы ушедшим от правившего на севере князя Рюрика, с которым летописец последовательно связал призвание варягов-руси.

Удалив описание похода со своего места, составитель «Повести» потряс слушателя его летописи хронологическими подсчетами лет от Адама до смерти великого князя Киевского Святополка Изяславича в 1113 году. Именно здесь он заложил датировки ранней русской истории, которые доселе воспринимаются историками как святое писание:

«От первого лето Михайлова (по «Повести» 852. – А. Б.) до первого лета Олега, русского князя, лет 29. А от первого лета Олега, поскольку сел в Киеве, до первого лета Игоря лет 31. От первого лета Игоря до первого лета Святослава лет 33». И т. д. Рюрик, благодаря которому на Руси появилась русь, здесь не упомянут, но ему летописец отвел княжить 17 лет, описав призвание варягов под 862 годом, через десять лет после начала царствования Михаила. Логика составителя «Повести временных лет» понятна. Ему надо было привязать летописные события к датам, а даты как-то вычислять.

И всё бы ничего, только составитель «Повести» ошибся: Михаил III, сын Феофила, начал царствовать на десять лет раньше, в 842, а не в 852 году. Историки обратили на это внимание давно, но не стали сдвигать хронологию летописи на десять лет: все равно она вымышленная. Не ошибись летописец, и он смог бы подогнать призвание Рюрика к походу руси на Царьград. Поправь его ученые – у них был бы аргумент в пользу легенды, что русь – какого-то неизвестного варяжского рода. Но историки остались верны букве «Повести временных лет». Для официальных дат истории Русского государства это определяющие «летописные свидетельства».

Описав призвание Рюрика под 862 годом, «Повесть временных лет» поставила на законное, с точки зрения концепции варягов-руси, место Аскольда и Дира, которые, согласно Начальной летописи, «княжили в Киеве и владели полянами». Составитель «Повести» счел, что первый русский князь в Киеве должен быть русом по племени. Этим критериям, по его мнению, отвечал Вещий Олег. «Незаконных» князей следовало изобличить.

Итак, составитель «Повести» распространил власть Рюрика на словенский Новгород, где он «княжил» (хотя город еще не был построен), кривичский Полоцк, мерянский Ростов и муромский Муром, которыми он «обладал». У Рюрика, как мы помним, были «два мужа, Аскольд и Дир, не племени его, но боярина», – читаем в Ипатьевском списке «Повести». Нет, они «ни племени его, ни бояре», – продолжил обличение самозванцев редактор Лаврентьевского списка. Оба «отпросились в Царьград с родом своим. И пошли по Днепру. И идучи мимо, увидали на горе городок». Аскольд и Дир спросили: «Чей это городок?» И получили ответ, что после смерти Кия, Щека и Хорива, «которые сделали город этот и погибли, мы сидим [здесь] родами своими и платим дань хазарам». Аскольд и Дир остались в Киеве, собрали много варягов и начали владеть землей союза племен полян. Логично было бы защитить полян от хазар, но это выглядело менее прибыльным, чем лихой набег на богатых ромеев.

Именно эти братья-варяги ходили на Царьград в 867 году (ведь правильный 860 год неправильно был до Рюрика), представившись как русь, но город был, как мы помним, спасен Пречистой Богородицей. Составитель «Повести» решил таким образом проблему первого упоминания руси греками. Теперь, вместо «незаконных», следовало объявить истинных русских князей. Умертвив Рюрика в 879/880 году, он заставил его «передать княжение свое Олегу, бывшему его рода, дав ему на руки (то есть на воспитание. – А. Б.) сына своего Игоря, ибо был очень молод» (по Ипатьевской летописи, а по Лаврентьевской – «совсем ребенок»).

Вводя в историю княжение Олега, составитель «Повести» решал важнейшую задачу: растянуть правление Рюриковичей по хронологии от их призвания в 862 году до смерти Игоря в 945‑м. Княжение взрослого Игоря с 879/880 года заняло бы 65 лет, а этому душа монаха-летописца сопротивлялась. К тому же Олег уже был обозначен в Начальном своде как вещий воевода, предводитель победоносного похода на Царьград. Кроме него было в общем-то и некого назначить первым русским князем в Киеве.

Итак, уже не Игорь, а именно Олег в 882/883 году собрал «варягов, чюдь, словен, мерю и всех кривичей (изборских, полоцких и смоленских. – А. Б.) и пришел к Смоленску с кривичами, и принял град Смоленск, и посадил в нем своих мужей. Оттуда пошел вниз (по Днепру. – А. Б.) и придя, взял Любеч (город радимичей, который последующим князьям тоже пришлось брать. – А. Б.) и посадил мужей своих». У Киева Олег обманул и убил Аскольда и Дира так, как описано в Начальной летописи, с той разницей, что «княжича» Игоря несли на руках, ибо он был малым ребенком. «И сел Олег княжить в Киеве», – сказано в «Повести» буквально по предшествующему тексту («И сел Игорь княжить в Киеве»), с добавлением: «И сказал Олег: “Это будет мать городам русским”⁴⁴. И были у него словене, и варяги, и прочие, прозвались русью». Уже не Игорь, но Олег начал «города ставить» и учредил 200‑летнюю дань варягам.

Княжение Олега в «Повести» отмечено интересными событиями. В 883/884 году он завоевал живших западнее Киева древлян и стал брать с них дань по черной кунице (надо полагать, с «дыма» в год). В следующем году победил северян (сильный союз племен к северо-востоку от Киева, в районе Чернигова), возложил на них дань легкую, зато запретил платить дань хазарам, объявив себя их противником. В 885/886 году Олег послал спросить у радимичей: «Кому дань даете?» Те ответили, что хазарам. (Из чего логично заключить, что Любеча Олег прежде не брал и в главном городе радимичей своих мужей не сажал.) В результате переговоров радимичи согласились давать хазарскую дань Олегу. А с племенами уличей и тиверцев к юго-западу от Киева он воевал безуспешно.

На этом представления составителя «Повести» о том, чем мог бы заняться Олег, иссякли на 17 лет. Он старался, конечно, заполнить эти годы самыми разными рассказами о древних временах, в частности о Кирилле и Мефодии, создателях славянской азбуки, и даже об апостоле Павле, который приходил учить славян в Иллирик. Этот рассказ помог составителю «Повести» объяснить читателю ту странность, что русь получила название от варягов, а язык у нее отчего-то славянский.

«Славянскому языку, – сказано в «Повести», – учитель есть Павел, от которого языка и мы есть русь. Тем же и нам, руси, учитель есть Павел апостол, потому что учил он язык славянский и поставил епископа и наместника после себя Андроника славянскому языку. А славянский язык и руский один: ибо от варягов прозвались русью, а раньше были славяне». Мы и так не сомневались, что воинственные отряды руси состояли в основном из славян со множеством примкнувших к ним представителей других народов, потому и говорили они на объединяющем всех славянском языке, но подтверждение этого летописцем звучит приятно. Русь как племя Рюриковичей – явная ошибка, поскольку воинственные русы появились на международной сцене до Рюрика, даже если верить в его призвание славянами и финно-уграми в 862 году. Но верное служение летописца династии заслуживает уважения. И служит примером для историков до сего дня.

Все-таки заполнять пустующие годы «княжения Олега» было трудно. В 903 году составитель «Повести» объявил Игоря взрослым и женил его на Ольге. Год был выбран произвольно, через 20 лет после завоевания Олегом Киева (когда Игоря еще носили на руках). Это выглядит сомнительно. В те времена юноши женились не в 21, а в 12–15 лет. Много позже, в XIII веке, князь Александр Ярославич, вскоре прославившийся битвой на Неве, женился в 18 лет; это было немалое отступление от обычая. Так что Ольге еще «повезло»: подумав о традиционном возрасте женитьбы князей, монах-летописец мог датировать ее брак IX веком.

Итак, в 903 году «Игорь вырос и ходил по Олеге и слушал его. И привели ему жену из Пскова именем Ольгу». В Начальной летописи этот брак не датирован, зато сказано, что «Ольга была мудра и смыслена». Составитель «Повести» Ольгу хвалить не стал. Зато он расцветил рассказ предшественника о походе Олега на Византию, перенеся его с 922 на 907 год. В состав войска Олега он включил варягов и почти все известные ему племена Руси: словен, чудь, кривичей, мерю, полян, северян, древлян, радимичей, хорватов, дулебов и тиверцев. А число их ладей увеличил со ста до двух тысяч. Соответственно, число русских воинов выросло с четырех тысяч до 80 тысяч, а размер взятой с греков дани повысился с 9792 килограммов до 19,5 тонн серебра. А ведь русские, согласно «Повести временных лет», пошли на Царьград «на конях и кораблях», то есть их войско было еще больше!

Кроме того, пока Олег с войском стоял, «мало отступив от города», его послы «Карл, Фарлоф, Вельмуд, Рулав и Стемид»⁴⁵ заключили с императорами Леоном и Александром договор. Помимо упомянутой огромной дани войску, греки якобы согласились платить дань «русским городам»: во‑первых, Киеву, затем Чернигову, Переяславлю, Полоцку, Ростову, Любечу и «прочим»: «ибо по тем городам сидели князья, под Олегом бывшие». О них ничего не сказано, ибо они явно не Рюриковичи, но мы понимаем теперь, что Русь уже в начале X века была союзом городов, возможно, с великим князем во главе, а возможно, объединявшимся вокруг одного вождя только в военном походе и на важных торговых переговорах.

Интересно, что летописец заставил ромеев платить выкуп руси в понятном ему серебре на вес. Именно серебром, в основном кладами арабских дирхемов, отмечены изученные археологами торговые пути русов между Каспийским и Балтийским морями, по Балтике, из Балтики в Черное море и от Дона через Днепр и Чехию в земли франков. Однако как раз у ромеев серебра было мало. Они в ограниченном объеме чеканили из него свои мелиариссии и кератии, но основная монетная масса была из меди и золота. Золотой солид веками служил признаком солидности Империи ромеев на мировой арене. Однако летописцам он был знаком мало. Только составитель «Повести временных лет» включил в летопись договоры руси с греками 911 года, где раб оценивался «по 20 золота», и 944 года, в котором «юноша или девица добра» ценились по 10 «златников», люди среднего возраста – 8, а дети и старцы – 5; также русским купцам запрещалось покупать в Царыраде шелковые ткани больше чем на 50 «златников»⁴⁶.