Читать книгу: «Как Артём стал писателем», страница 5

Как не был Конан мужественен и силён, страшный крик вырвался из его уст. Где-то сзади отчаянно закричала Каринэ. Монстр поморщился:

– Нэ надо так орать! У меня ещё есть дела, и я нэ хочу, чтоб мне снова мэшали!

Тумбообразная нога, опрокинув киммерийца на спину, теперь медленно опустилась всей своей тяжестью ему на грудь. Огромные глаза, с вожделением расширившись, приблизились. Тварь явно упивалась его муками.

Снова раздался страшный хруст, и новая волна дикой боли накрыла Конана.

«Бедная Каринэ!» – успел лишь подумать он, проваливаясь в спасительную пучину потери сознания и жизни…

Похоже, он всё же начал путь к престолу своего сурового бога Крома…»

Тут пришлось прерваться. Уже окончательно: шесть утра.

Нужно успеть побриться, чтоб выглядеть не как какой «бомжара опустившийся», а как нормальный работяга, которому можно смело поручить любую работу по обустройству клеток, вольеров, и всего прочего, что находилось в ведении Артёма в зоопарке – его первой на сегодня работе.

Ездить туда было бы непросто, если б тогда ещё не функционировал один из последних в городе маршрутов трамваев: второй. Он шёл, правда, не от дома Артёма, а от Первой Горбольницы: то есть идти туда приходилось пешком, так как смысла ехать две остановки в переполненных под завязку автобусах Артём не видел. Зато в этом маршруте он всегда сидел: от конечной трамвай ехал все двенадцать километров до другой конечной, откуда Артём шёл ещё с километр до входа в зоопарк, полупустой: ну вот не нужен он был в «новых условиях». Это раньше он возил людей на работу. А сейчас почти никто и не работал. Ну, во-всяком случае на тех местах, где работал прежде. Просто – не стало этих мест работы.

Позакрывались заводы, где работали тысячи людей, а новых предприятий не появилось. А в частных «фирмочках», где работали всякие частные же врачи, нотариусы, юрисконсульты, прокатчики свадебных платьев, продавцы аптек, которых развелось – на каждом шагу, и так далее – работали только свои. Родственники. На крайний случай – хорошие знакомые. Что не мешало этим «приближённым» подворовывать у хозяина. Из-за чего очень много таких частных фирмочек и закрывалось через два-три года после помпезного, с разноцветными шарами у входа и арками из цветов, открытия: не было прибыли! А помещение, с ремонтом и «на ходовом месте», выставлялось на продажу. Или сдавалось в аренду. На одном таком месте Артёма вообще поразило: за восемь лет сменилось шесть хозяев: пошив спецодежды, прокат дисков, канцтовары, косметика, и, наконец, пекарня. Эти, со своими «фирменными» сомсами и биляшами, вроде, процветали. Пока. А упадок и уход постоянных клиентов начнётся как обычно: когда будут класть меньше мяса и картошки, и цену поднимут…

Зато во время поездки, длившейся чуть меньше часа, Артём успевал подумать о многом. В частности – о том, что писать дальше в новом романе. Да, он иногда, в редкие свободные минуты после обеда, когда не надо было в его отделе Ластоногих ничего прикручивать, заменять, или переоборудовать, писал и на работе. А писал он – на бланках Энергонадзора. Однажды, когда он пришёл в это казённое заведение платить за электроэнергию, там как раз привезли на грузовике и сгружали кучу пачек всяких казённых бланков. Артём, не стесняясь, как будто так и надо было, взял одну из таких сваленных горой десятикилограммовых пачек, обёрнутых в серо-коричневую крафт-бумагу, и перевязанную шпагатом, и, пока никто не видел, преспокойно вынес из здания. И забрал домой: почти все его черновики этого периода писались на обратных, чистых, сторонах этих бланков: какого-то Акта, в половину стандартного одиннадцатого формата. Бумага, конечно, сероватая и паршивого качества, но тогда он не мог себе позволить купить нормальную – для ксерокопии…

(И когда один из первых «Конанов» оказался дописан, ему пришлось долго и упорно искать, где – какая часть. Чтоб скомпоновать в одно целое, и наконец перепечатать.)

А вообще в зоопарке было интересно работать.

Особенно прикольно было то, что в бассейнах, где и плавали все эти ластоногие – гуси, утки, и даже пеликан – всегда водилась рыба. Живая. Которую эти самые птички и ловили, и в-основном ею и питались. Выпускали мальков обычно весной, когда в бассейны пускали воду. И за лето рыбёху всячески подкармливали – и комбикормом, и разными остатками, остававшимися от кучи киосков и ларьков, торговавших на территории зоопарка – детишки, разумеется, всего не доедали. А Артём и сотрудники не брезговали прикармливать и рыбу и питомцев такими кусками.

Однажды Артём даже сделал настоящую острогу – трёхзубую, как у Посейдона – потому что в тот год рыбы выросли какими-то уж очень большими: до килограмма! Правда, домой такую «набитую» рыбу он не носил: девочки из его отдела просто готовили её на обед. А остатки забирали домой – для кошек.

Самым любимым питомцем в их отделе был, несомненно, пеликан Кеша – очень умный и солидный экземпляр. Нежно-розового окраса. Крупный: куда там гусям! С очень большим и зазубренным клювом – в этом Артём убедился лично, когда в очередной раз они с заведующим Михаилом Геннадьевичем спасали несчастную птицу от застрявшей в горле тряпки: хулиганистые дети всё норовили закинуть разный хлам в вольер через решётку. Посмотреть, как пеликан подавится. И так продолжалось до тех пор, пока решётку не дополнили мелкоячеистой сеткой. А Кеша и не особенно протестовал против почти ежедневных манипуляций с его клювом и мешком: знал. Что помогают. И вообще он был лапочка и умница. И его всегда приятно было гладить по мягким перьям спины.

Сегодня Артёму после обеда тоже удалось поработать: начальство ушло «по делам», а девочки как всегда собрались на кухне, чтоб обсудить «очень важные дела». А точнее – потрепаться про своих родственников.

Вот с этим – разговорами! – и боролись все, кому не лень. На любых местах, где Артём работал: от театра до научно-исследовательского ирригационного института, и от городского центра технического творчества учащихся – до детского дома.

Правда, безуспешно. Похоже, у местного населения, особенно у его женской части, необходимость обсудить родных и близких – глубоко в крови…

Ладно. Где это он остановился?

«Конан очнулся от душераздирающих криков.

Огромная, словно безбрежный океан, боль, пронзала всё его тело, перекатываясь обжигающими волнами через сознание, призывая лежать и не шевелиться!.. Чтоб не стало ещё невыносимей…

Да, плевать ему на эти крики…

Нет, не плевать – вдруг сознание прояснилось, и он вспомнил всё!

Там мучают, быть может, смертельно пытают женщину! Его женщину!!!

Волна злости и лютой ненависти затопила его душу. Мощный приток адреналина наполнил силой раздавленное и раненное тело, заставив отступить в сторону дикую боль. Кром! Пока он жив – он не побеждён!

Ох, не зря монстр нахваливал его мозги! Нет, он не оставит, пока жив, пока может двигать хоть одной рукой, любимую женщину на растерзание проклятому чудищу! Ну, давай же, северная боевая машина!..

Открыв глаза, Конан быстро осмотрелся.

О, Мирта!!!

Его взору предстали два обнажённых зада!

Проклятая извращённая тварь, повалив несчастную Каринэ животом на какой-то сундук, и наступив своими задними ногами ей на икры, пыталась своим – таким крохотным для такого гиганта! – мужским достоинством, на ощупь попасть в цель у стоящей на коленях женщины!

Для этого монстру пришлось даже присесть – его брюхо не давало жертве разогнуть спину, и всё равно – чтобы старания увенчались успехом, монстр должен был бы опуститься ещё ниже. А где же его уродливая голова?

А, вот она! Хочет получше рассмотреть гримасы от мук, и слёзы несчастной женщины, для чего шея тоже засунута под омерзительное брюхо! Да он же наслаждается страданиями и полной беспомощностью бедняжки, стараясь ещё и ещё продлить эту жестокую игру! Нет, это не может длиться вечно… Это кощунство! Да за такое!..

Сопротивление, рывки и крики Каринэ явно слабели – от боли и отчаяния она, кажется, сейчас потеряет сознание! Да и кто смог бы выносить такую боль!

Но тогда проклятый монстр сможет попасть в замершую мишень! И его гнусная плоть проникнет…

Не бывать же этому!!!

Ползком, оставляя за собой широкий кровавый след, но моля Крома, своего сурового северного покровителя, только об одном: чтобы вошедшее в азарт чудище не заметило его движения, Конан бесшумно добрался до своего верного меча.

Подобрал его левой рукой очень осторожно, чтобы не звякнуть о каменный пол.

На беспомощную тряпку правой руки он старался внимания не обращать.

На обратный путь ушла почти минута.

Бедная Каринэ! Она затихла! Долгожданная цель монстра замерла! Тот удовлетворённо фыркнул, словно жеребец перед случкой, и тоже замер, приноравливаясь.

Спрятавшийся за толстой колонной задней ноги Конан набрал в горящую адским огнём грудь полный вдох. И когда проклятое исчадье злодейского волшебства начало подаваться вперёд, нащупав, наконец, беззащитную желанную цель, и довольно заурчав, приготовившись сделать первое движение, варвар с боевым киммерийским кличем, левой рукой под корень отрубил напрягшуюся в предвкушении плоть!

Каринэ повезло – она и так уже была без сознания. Поэтому и не оглохла.

А Конан никак не мог зажать уши – правая рука по локоть была теперь просто раздробленным куском мяса. Оставалось только откатиться в сторону, и морщиться от боли – теперь ещё и в ушах!

Наконец вопль затих. Но в голове ещё жутко звенело.

Под этот странный звон и происходило всё дальнейшее, странное и волшебное, действие.

Тварь вдруг стала резко уменьшаться в высоту, словно растекаясь по полу. И вот уже перед киммерийцем лишь большая золотая не то туча, не то лужа – колыхающаяся и вздрагивающая.

Ого, куда это она течёт?! В центр пещеры?! Может, там её логово?

Отверстие, ведущее в самый ад, под землю! О, Бэл! Отправляться живым в пещеры Мардука Конан ещё не готов! Но как же тогда догнать…

Э, нет! Догонять, похоже, не придётся.

Он, подползя из последних сил к месту, куда втекал искристо переливавшийся поток, ясно увидел, как жёлтая, тягучая, словно сироп, жидкость-туман, втекает в… горлышко узкого и стройного кувшина! Вернее, скорее, амфоры – золотой амфоры со странными символами, письменами и рисунками на боках.

И как это такая тварюга там умещается?! Ох уж это «волшебство», мать его…

Так вот где, значит, обиталище страшного монстра!

Ну, Конан найдёт способ прикончить его там!

На волшебство можно ответить не только доброй сталью, но и другим волшебством! А у него как раз есть знакомый – к счастью, весьма могущественный волшебник!

И он может, и должен помочь – ведь в своё время Конан спас ему жизнь… Но нужно поспешить: похоже, в его распоряжении до следующего выхода монстра из своей норы, не больше месяца. Значит, нужны лошади…

С этой мудрой мыслью, прижав левой рукой к ноющей груди драгоценный кувшин с душой своего смертельного врага, Конан и потерял сознание.»

Тут опять пришлось прерваться.

Забежавший знакомый «босс» – глава отдела террариума, Евгений Михайлович – послал его в виварий: за мышами для подрастающего поколения змей, для террариума. Где Артём на полставки тоже что можно было – починял и налаживал.

Глава 4

Гораздо хуже было, когда он работал на рекламном заводе. Частном.

Приходилось точно так же вставать, и писать – в четыре утра, что летом, что зимой. А затем снова: мыться, бриться, завтракать. Выглядеть «достойно» нужно было и там. Потому что только квалифицированному и собранному (А главное – трезвому!!!) специалисту начальство могло доверить изготовление самых сложных деталей. И Артём работал там квалифицированным слесарем. Столяром. И вообще – мастером на все руки. Как и все, кто там с ним работал. Тех, кто попросту бухал, или не следил за собой – вежливо, но конкретно просили. Освободить место для другого кандидата: а желающих вокруг имелось море! И чего только они в те годы не изготовляли! И гигантские рамы-стойки для рекламных баннеров, и световые короба – с той же рекламой, и – самый большой заказ! – стойки с рекламой для входов в метро.

А работы на госпредприятиях в столице как не было, так и не было… Поскольку не работал ни один завод: всё, и запчасти, и материалы – получалось из центра, и отправлялось в виде готового товара туда же – в центр. Так что децентрализация производства, принятая в Союзе, сейчас вышла тем ещё боком бывшим республикам: удар спецслужбами США был нанесён в яблочко: все обнищали. И жители, и республики. А одежду, обувь, радиоаппаратуру, и т.п. теперь везли челноки. Из Китая.

Деньги на заводе платили наличными. Неплохие, и, главное – в обход Налоговой. И это позволяло существенно экономить. Но и пахать приходилось на совесть! А вечером ещё и идти в театр оперы и балета: на спектакли.

Ну а в те дни, когда он был «выходной» в театре – понедельник! – приходилось ходить в детский дом, где Артём в тот период своей рабочей биографии преподавал автомоделирование. И он не сачковал: ребята из его кружка неизменно завоёвывали призовые места, что на городских, что на республиканских соревнованиях. А ещё бы: он лично «дорабатывал» все шасси, и корпуса всех машинок, которые изготовляли его дети!

А вот клей, ватман, деревянные бруски-заготовки, свёрла, молотки, пилы, шкурку, винты-шурупы-гайки-шайбы и всё прочее Артёму пришлось купить на свои деньги: руководство детского дома регулярно ссылалось на отсутствие на это средств. И поскольку это ему было нужно, чтоб кружок работал, и зарплата шла, вот и приходилось суетиться. Да ещё и заполнять кучу всяких журналов, табелей и прочих казённых бумажек: планы проведения каждого занятия, отчёты – о проведённых, описания изготовления моделей разных классов и типов, и т.п. Артём в том числе и снабжал методической литературой по «изготовлению» Городской Центр по техническому творчеству учащихся, где и получал зарплату. И литературой этой, как он знал через знакомых, пользовались и спустя десять лет после того, как он уволился. Равно как и огромными учебными плакатами, тоже сделанными им для Городского Центра – на ватманах, красочных и чётких.

Но это ещё ерунда: с него хоть не требовали «членских взносов от членов кружка». Поскольку – детский дом. А вот в Самарканде, где труппа театра была недавно с гастролями, и где он зашёл в гости к коллегам, всем педагогам местного Центра Творчества приходилось отдавать деньги за тех детей, что ходили в их кружки: средств на это у родителей, конечно, не было, и если б не регулярная сдача положенной суммы, кружки просто… Закрыли бы! Не за отсутствием членов, а за отсутствием собранных денег. Оставляя пожилых и усталых от борьбы и нервной работы педагогов без зарплаты.

На завтрак приходилось есть «Раму» – малопохожий на нормальное масло маргарин. И хлеб. И чай с сахаром. И – всё.

Больше на завтрак не имелось ничего. Сыр и колбасу семья Артёма могла позволить давать только дочери. Которой нужно было как-то держаться в школе. А ещё нужно было покупать ей и одежду, и форму, и учебники.

А зарплаты даже с трёх мест едва хватало на это, и оплату чудовищных налогов, за участок, и прочих коммунальных, вроде воды, газа, света, мусора.

Дорога до завода всегда Артёма несколько успокаивала и настраивала на нужный лад. Хотя мысли всё равно лезли. Но зачем передумывать их по сто восемьдесят девятому разу?! Ведь прекрасно он, да и все умные люди, осознаёт: сдало их врагам на растерзание руководство Страны в лице Горбачёва. Сдало Америке, со всеми потрохами! А уж про Ельцина можно и не говорить: алкаш, да ещё и больной, и конкретно (В буквальном смысле!) плясал под заокеанскую дудку. Позволяя разворовывать разным браткам и заокеанским компаниям Российские богатства – и денежные и природные.

И только Путин, пришедший к власти, как Артём сейчас прекрасно понимал, в результате бескровного и тихого переворота, когда высшие офицеры КГБ организовали заговор с целью спасения Родины, её ресурсов и людей, начал более-менее разгребать …рьмо, оставшееся после всех катастроф в политической и экономической жизни – не бывшего Союза, а хотя бы – России.

Однако при Путине они, так называемые «европейцы» в стране Артёма всё ещё оставались неприкаяны, и фактически брошены на произвол судьбы в чужой и с чуждым менталитетом, азиатской республике. Где местное руководство теперь спешило заняться тем же, чем и «братки» в России: разграблением того, что ещё можно разграбить. И «мирным» выдавливанием чужаков, на которых теперь можно было свалить все неудачи и промахи в политике и жизни.

И Артём даже написал по этому поводу жуткую антиутопию в духе Оруэлловского «1984». И назвал – «Мерзиния». Ну, он же не знал тогда, в далёком 2005 году, что после почившего постсоветского «папы» к власти придёт руководитель как раз с такой фамилией…

А так – люди действительно массово бежали, продавая квартиры чуть не за бесценок. Потому что не было работы. И местное население, скажем так: относилось «нетолерантно». Что на самом высшем уровне, что на бытовом. И Артём отлично знал статистику: из двух с половиной миллионов тогдашнего «русскоязычного» населения (от общего страны – в двадцать пять) сейчас осталось едва триста тысяч. На уже – тридцать четыре миллиона. И отток при приходе к рулю Мирзиёева почти прекратился: и те, кому было куда бежать, закончились, и жить и правда – стало легче. А важнее всего было то, что нового папу как раз и поставил к власти – тот же Путин, приезжавший тогда, сразу после смерти Каримова, в Узбекистан. И одним из условий как раз и было – сотрудничество во всех сферах…

Всё, вроде, стабилизировалось. И только гораздо позже, когда под руководством Путина-Медведева создали «программу» переселения всех таких, как они – репатриации, народ снова целыми семьями потянулся на историческую родину: пусть и в отдалённые сибирские края.)

Но Артёму уже поздновато было в сорок с лишним лет ехать – так он и на пенсию стажа не заработал бы, и без местного стажа остался. А что тогда сдерживало больше всего – даже те покупатели, что приходили смотреть их дом, давали цену – просто смехотворную. И ухмылялись прямо в лицо: «Не хотите? Ну как хотите. Скоро просто всё своё хозяйство просто бросите здесь, и побежите с голой жопой отсюда – на …й! Чемодан-вокзал-Россия!»

А больше всего его жену расстраивало заявление соседки-узбечки, всю жизнь прожившей за забором, и, вроде, дружелюбно относившейся к соседям и вообще к «русским»: «Когда вас всех убьют, мы пробьём вот тут в заборе калитку, и будем жить и вашем доме – он достанется младшему сыну!»

Но Артёма как раз это заявление не шокировало: он давно знал, что местное население «понаехавших» ещё до войны, да и позже, когда столицу восстанавливали после землетрясения шестьдесят шестого, русских – ненавидит. И завидует. Потому что они реально – умеют работать. И в своих специальностях – подкованы, и всё могут. А вот местное население любит торговать, и заниматься «бизнесом». А работать… Не любит. И если что-то делает, потом приходится вызывать русского специалиста, и – переделывать!

И он писал тогда ночами свою антиутопию, вспоминая факты из происходившего, кусая губы, злясь, сжимая кулаки, и понимая, что излишне нервничать нельзя: а то отправится он за тестем. В лучший мир.

А семья тогда на кого останется?!..

И публиковал – под псевдонимом. Чтоб не нарваться. Потому что про тогдашнее КГБ Узбекистана ходили страшные слухи. Дескать – там, в огромном сером здании в центре города, имеются трёхэтажные подвалы. В которых и жестоко пытают, и убивают всех несогласных. С режимом. И есть шахта смерти – куда сбрасывают трупы замученных. Тех, кого признали бессмысленным посылать на урановые рудники в Янги-Абаде. По состоянию слабого здоровья.

Этот слух, о шахте смерти, кстати, недавно подтвердился: КГБ переехало в новое здании (Впрочем, тоже – в центре Ташкента, и Артёму выпало «счастье» там побывать.), а на том месте, где оно было, сносившие его рабочие застройщика, выкупившего место под строительство новой помпезной гостиницы, действительно нашли место, источавшее страшное зловоние! (Позже его, чтоб не «раскапывать д…мо», просто залили бетоном.)

А нашли, кстати, на глубине, именно под тем самым «нашедшимся» третьим подземным этажом.

Однако после прошлогоднего случая Артём КГБ вовсе не боялся: понял, что при новом папе у того зубки постёрлись. И ручки пообломаны. И ловят они теперь не несогласных с режимом диссидентов и критиков, а простых и понятных – террористов. А было это так.

Сидел он себе дома, дело было в мае, после утренней работы в театре, вдруг – звонок в дверь. На пороге два здоровенных амбала:

– Артём Борисович?

– Да.

– А не могли бы вы сейчас проехать с нами? – менее противный из мордоворотов, явно никак не меньше капитана, державшийся вполне лояльно и вежливо, показал заветное удостоверение. И он даже улыбался.

– Для чего?

– А вот есть у нас к вам несколько вопросов.

– Хорошо. Сейчас переоденусь.

– Да. И, пожалуйста захватите вашу шляпу.

– Какую шляпу? – Артём этот тип головного убора никогда не носил.

– Ну, словом, одевайтесь. Мы подождём в машине.

Артёма, и его жену, это, естественно, напрягло: нечасто – а, вернее, никогда! – за ним не приезжали с КГБ. Артём даже подумал, что кто-то раскопал его опубликованную более десяти лет назад «Мерзинию», и сейчас его начнут прессовать и «журить», чтоб снял с площадок, где выставил и опубликовал.

В машине, неприметной с виду Нексии с государственными, однако, номерами, его повезли. Во время пути не разговаривали. Артём с отстранённым видом смотрел в окно: ему за шестьдесят, он пенсионер, и работник культуры – театральное удостоверение всегда в кармане.

Повезли вначале – в районный ровэде. Располагавшийся в коридорчике с задней стороны здания милиции, паспортного стола, и прочих казённых заведений. Ага, понял Артём – то есть, у них теперь даже своего здания нет.

В небольшом, неуютном и слабо обжитом кабинете, тот мужик, что посолидней, и повежливей, долго «беседовал» с Артёмом.

Расспросы касались его «алиби» на позавчерашний день, и почему он был на конечной станции метро, на Горьком, и зачем покупал глобус. Артём ничего такого не делал, поэтому смело отвечал всё, как было: работал, и на Горького не был уже года два – незачем. Мужик, вроде, Артёму поверил. Но тут прибежал заполошенный начальник капитана – худой и молодой парень, и попробовал на Артёма сходу надавить:

– Отец! Как тебе не стыдно?!

– Никак. Потому что мне стыдиться нечего. Я вполне лояльный и законопослушный пенсионер.

Однако молодой человек начал наезжать:

– Ты солидный, уважаемый, и зачем тебе это надо?

Артём сказал просто:

– Во-первых, перестаньте мне «тыкать» – я, вот именно, в отцы вам гожусь. А во-вторых я ничего противозаконного не делал.

И после этого, когда тот попробовал снова обратиться к нему на ты, Артём просто перестал отвечать.

Вот тут-то и выяснилось, что КГБ уже «не тот»: мужчина перешёл-таки на «Вы».

Артём беседовал с ним, правда, недолго: тому снова нужно было куда-то бежать. Так что он поручил его заботам всё того же капитана, теперь с заметно большим уважением относившимся к подопечному, и поехали они теперь как раз – в городское ровэде. Где и базировался в одном из коридоров оставшийся контингент КГБ. И на вахте Артёму, да и капитану, пришлось сдать мобильники, и пройти через рамку металлодетектора.

Здесь Артёма донимали всё теми же расспросами. В разных кабинетах. Разные люди.

Что закончилось «очной ставкой» – его показали через стекло непрозрачное с его стороны какому-то мужику, вероятно, продавцу в магазине канцтоваров, и тот Артёма не признал. После этого Артёма завели в очередной кабинет, где чин не ниже майора даже снизошёл до того, чтоб показать ему снимки с камеры видеонаблюдения: действительно, мужик, похожий на Артёма внешне, европеец, только пониже ростом и потяжелей, килограмм на восемьдесят, в широкополой шляпе из соломки, покупает глобус. Лица почти не видно. Артём поразился:

– И – что? Похож на него только я?

– Нет. Таких, как вы, Артём Борисович, мы проверили уже шестнадцать человек. И ещё с десяток – остался. А выдал нам всех «похожих» кандидатов – компьютер. Точнее – программа в нём. Ну а сейчас подпишите, будьте добры, на всякий случай подписку о невыезде, и – свободны. Приносим извинения за беспокойство.

Артём тогда ничего не сказал. (Да и зачем?!)

Поскольку его даже привезли обратно домой: тот же капитан, что забирал, и вернул его на родину. Правда, к этому времени транспорт уже не ходил: полпервого ночи.

Зато дома Артём высказал накипевшее:

– Видишь, дорогая? Сейчас в нашей стране не нужно ничего противозаконного совершать. Достаточно быть похожим на кого-то. И тебя один хрен заберут! Потому что такая «программа в компьютере»!

А для себя он тогда подумал, что это ещё раз говорит о том, как местное население «любит» работать: раз в компьютере есть «программа» – пусть он и определяет. Подозреваемых. Даже удивительно, как этому же компьютеру не поручают ещё проводить допросы!..

И ещё Артём подумал, что теперь-то можно смело публиковать его жутко неполиткорректную антиутопию про старые времена хоть под своим именем: КГБ уже не то!

А по большому счёту – всем наплевать! Никто и не заметит его «писульки»! Потому что не читает местное узбекское население.

Менталитет не тот! Нет этого «в крови». И приоритетах.

Да и некогда: все сейчас – да и всегда! – слишком поглощены зарабатыванием денег и пусканием пыли в глаза окружающих: коллег, соседей и родственничков. Новой машиной, домом, количеством рождённых, обученных в престижных дорогих частных школах, и пристроенных по отдельным шикарным квартирам детей, шикарными брендовыми шмотками, бриллиантовыми серёжками у супруги и любовницы, и т. д.

И ничего Артёму за публикацию не будет.

Вымысел же!..

«Леонид прошёл в ванную – есть не хотелось – и решительно почистил зубы. Из зеркала глянуло бледное вытянутое лицо.

Дряблые мешки под глазами. Пробившаяся к утру щетина на щеках чёрной каймой оттеняет ввалившиеся щёки, воспалённые покрасневшие глаза и такой же нос – аллергия всё ещё мучила Леонида. Нет, конкурс красоты ему точно не выиграть. Ха-ха.

Сплюнув в мойку, и осторожно набрав в рот холодной воды, он выполоскал остатки пасты.

Ничего – терпимо. Зимой приходится брать из термоса. А когда совсем холодно – пользоваться запасами из баклашек. Трубы, наспех проложенные по навесным траверсам для замены тех, что давно сгнили в земле, замерзают – и вода, случается, не появляется месяц-другой.

Заснуть сразу не удалось. Ворочаясь и тихо матерясь, он поневоле думал, что же подарить этой чёртовой Шохиде – секретарше Босса. Завтра… Нет, уже сегодня!

У этой зар-разы день рождения, а оставлять столь знаменательную дату без подношений, пусть даже символических, кои выразили бы степень его уважения, никак нельзя. От Шохиды слишком многое зависит на работе, где главное – не деловые качества, а…

«Доверительные межличностные отношения».

Наутро заноза из сердца пропала окончательно. Только странная слабость отдавалась в ногах. Ничего – дрожи уже не заметно. Однако он решил больше так не рисковать.

Он – не мальчик, чтобы резаться в игрушки вроде бегалок-стрелялок для подростков до трёх ночи, да ещё так переживать при этом. Нет, решено: с сегодняшней ночи – режим отдыха. То есть, компьютер – только до полуночи!

Встать удалось только с третьей попытки – надо же выключить мерзко жужжащий будильник, предусмотрительно поставленный так, чтобы с кровати не дотянуться.

В восемь он уже вскипятил воду, и забросил в чашку предпоследнюю ложку хорошего кофе. Завтра настанет черёд среднего… А там – и плохого. Если, конечно, деньги на карточку не закинут вовремя. А вовремя их закидывали, дай бог памяти… Года четыре назад! Так что пара-тройка недель задержки – еще цветочки.

Постепенно такие «опаздывающие» поступления средств, заработанных честным трудом даже на пластик, тоже стали нормой, и поворчавшие и повозмущавшиеся работники смирились и заткнулись. А что можно вообще сделать против Банков любимой Нарвегии? Особенно, когда все они в руках у… Проехали.

В прихожей он ещё раз придирчиво осмотрел себя в полный рост. А что: в чёрном строгом костюме он очень даже! Белая рубашка, правда, уже поднадоела – давно пора переходить на другой цвет. Скажем, светло-голубой. Втянув наметившийся животик, он нагнулся.

Тряпочкой с кремом он ещё раз прошёлся по туфлям. Окончательный лоск навёл бархоткой. Так, галстук… Нормально. Вперёд.

На работу он добирался как всегда – на метро. В этом и состояло главное из преимуществ его района, застроенного унылыми девятиэтажками, словно специально поставленными потеснее друг к другу – свободного пространства между ними хватало только на узенькие и давно вытоптанные детьми палисаднички, да стойки с верёвками для белья.

Троллейбусы и трамваи сняли с улиц Столицы чуть ли не десять лет назад, а автобусы и маршрутки начинали ходить с шести утра – но в них не залезть! Забиты жителями пригородов, спешащих на службу к восьми. Так что метро – потускневший, грязный и вонючий, но – плюс столичной жизни.

Спустившись в переход, Леонид привычно дал себя отсканировать металлодетектором, а затем стоически перенёс и личный досмотр. Лент, проводивший обшаривание, уже не извинялся вежливо, как бывало вначале этой кампании, а просто буркнул «Проходите», занявшись следующим в очереди.

Леонид дёрнул щекой: сволочи… К плохому привыкаешь ещё быстрее, чем к хорошему – всего пять лет назад он, ведущий специалист отдела и заслуженный офис-менеджер, отмеченный медалью «За заслуги перед Отечеством» третьей степени, подвергшись «шмону» возмутился бы, и потребовал начальника Патруля. Который доходчиво объяснил бы ему, что безопасность Страны и её стратегических объектов – важнее амбиций и уязвлённого самолюбия отдельных несознательных соотечественников. «Почему все граждане проявляют понимание и сознательность, а вы… Вам что, есть, что скрывать?.. Что?! Права человека? Мы здесь, между прочим, и поставлены: охранять вас, же, человеков…»

Поэтому сегодня, как и все последние годы, он молча прошёл на перрон, сделав «морду кирпичом», и мысленно желая «всех благ» лентам и Бюрократам от Службы Безопасности, стал ждать поезда.

Потолок когда-то белой огромной арки станции казался серо-жёлтым: работала едва треть лампочек, живописно усеивавших семь пятиметровых колец помпезно-монументальных люстр, тускло освещая всё, что с гулом переваливалось внизу, словно море в тумане… А когда-то лампочки здесь были по сто ватт, а не по двадцать пять – и всё казалось ярким, радостным, оптимистичным. И широких грязно-бурых потеков от грунтовых вод не было ни на стенах, ни на потолке.