Читать книгу: «3. Не путать с З», страница 10

Обезьяна

Часть 1. О тварях и их зверюшках

Таинственный посетитель

В церкви сегодня нет ни одного свободного места. Впрочем, как всегда. Прихожане, сойдя со скамей и опустившись на колени, вторят звучащим из уст батюшки молитвам. Отец Закласт сегодня на высоте. Впрочем, как всегда.

– А теперь давайте вознесём благодарственные слова молитв нашим святым, Пунклу и Пунклаву, – громко изрёк батюшка, завершая этим свою проповедь. Он поднял руки и взор к своду церкви, изображавшему названных святых: слева Пункл, справа Пунклав, оба, находясь в воздухе благодаря сияющим ангельским крыльям, двигаются на встречу к святой утке (чью наготу прикрывают такие же кудрявые, как шерсть Закласта облачка), чтобы преподнести ей в дар трусы, которые оба – сын и отец – держат за края своими земными крыльями. Всю церковь заполонил разноголосый гомон: ржание, мычание, блеяние, кудахтанье и т. д., но ярче всего, конечно же, звучало гордое кряканье.

По окончании молебствования отец Закласт приказал своим поверенным взять глубокие чаши подношения и пройтись с ними вдоль рядов скамеек с целью пополнить сии достопочтенные сосуды шуршащими банкнотами. Вся свита прихожан была разделена пополам проходом, и на каждую половину приходилось по чаше. Когда двое поверенных выполнили возложенную на них святую обязанность, то первый удалился с собранным в одну из дверей церкви, а второй подошёл и остановился с чашей у сидящего на самом краю переднего ряда прихожанина. Он был весь в чёрном: чёрный смокинг, на нагрудном кармане которого красовался кровавого цвета бутон розы, на коленях чёрная шляпа, опоясанная чёрной лентой, а на глазах такие же чёрные и непроницаемые очки. Таинственный посетитель с бесцеремонным равнодушием окунул в чашу руку, достал содержимое, обнюхал своим лабрадорским носом – да, он был лабрадор, притом явно чистокровный – пересчитал, перетянул резинкой и с удовлетворённым кивком в сторону отца Закласта вложил всё это во внутренний карман смокинга.

Когда опустошённый поверенный удалился, батюшка – свободно выдохнувший после удовлетворённого кивка посетителя – разрешил прихожанам покинуть сие непорочное и святое учреждение. Наш таинственный посетитель встал одним из последних и вынужден был так стоять, пока другие не разойдутся. Когда поток прихожан иссяк, к нашему мистеру лабрадору с широкой – лизоблюдской – улыбкой направился было отец Закласт, но его остановил жест мистера лабрадора – отмашка ладонью и выражение лица, означавшие, что ему некогда, – после чего батюшка извинительно повернулся назад и с ещё более широкой улыбкой, и потирая друг о друга ладони, вошёл в дверь, куда прежде была унесена чаша с подношением.

Врасплох

На небе сегодня нет ни одного облачка. Лишь одно солнце. Оно нахально распыляет с высоты свои сорокаградусные лучи, демонстрируя окружающим, кто здесь хозяин. Наш таинственный посетитель вышел из церкви, зажмурившись от пекла, надел на голову шляпу и, видя перед собой лишь удаляющиеся спины прихожан, сделал непозволительный для своего элегантного вида жест: открыл пасть, выкатил неряшливо язык, отчего тот свесился с края – слава Пунклу, не упал, – и принялся за частое проветривание лёгких. Это продолжалось уже минуту и продолжилось бы ещё дольше, если бы нашего таинственного лабрадора не вывел из этого охладительного состояния скрежет металла об асфальт.

Это был скрежет двигающейся в сторону его ног железной миски. А обладателем этой миски – не такой, конечно же, изящной и глубокой, как в церкви, и пополненной не шуршащими банкнотами, а какими-то жалкими монетками – являлся сидящий на бордюре грязный, в рваной одежде человек. ЧЕЛОВЕК? Ой, нет, простите, бес попутал. Конечно, не человек… Но почти. Обладателем миски была обезьяна. Не могу с точностью сказать, к какому виду она принадлежала: носач, макака, горилла, ревун или ещё кто – я в них не разбираюсь – но это точно была обезьяна, причём мужского пола. Всё лицо её было покрыто грязными чёрными, давно не стриженными волосами, бородёнка была всё же кое-как укорочена. И на этом фоне ярко выделялись безволосые участки лица: глаза, нос и выпяченный рот.

Нашего таинственного лабрадора он явно застал врасплох.

Подношение

На его памяти никто никогда не видел, чтобы он – джентльмен – позволял себе такой непозволительный – дикарский – жест. Или видел? А, ну да, точно. В голове тут же пронеслись эпизоды из детства: догонялки со старшим братом, которому в силу своего возраста и роста ничего не стоило догнать младшего и толкнуть его в спину так, чтобы тот упал на землю. Но зато какое счастье было, когда нашему мистеру лабрадору таки удавалось догнать брата и в отместку свалить его с ног. Потом начиналась драка – не совсем серьезная, конечно же, но и не сказать, чтобы совсем шуточная. Два брата валялись на траве в стремлении придавить оппонента к земле до тех пор, пока обоих не разнимет мама, позвав детей за стол. Тогда радостные братья вставали, помогали друг другу кое-где отряхнуть одежду и с открытым в улыбке ртом – свесив набок язык – спешили к семейному столу, где…

Наш таинственный лабрадор с лёгкой и грустной улыбкой открыл глаза и устремил их на обезьяна-попрошайку. Тот не смел поднять взор на того, у кого просил милостыню. Лабрадор усмехнулся на оборванца, достал из внутреннего кармана смокинга деньги, вытащил одну банкноту и положил её в миску. У нашего обезьяна от такой щедрости широко раскрылись глаза и пропал дар речи, отчего он частыми поклонами головы заспешил придвинуть миску назад к себе.

– Подожди, – прозвучало свысока. Если бы обезьяну всё же захотелось рассмотреть лицо дающего, то он ничего бы не увидел, кроме тёмного силуэта в шляпе, обрамлённого сияющей кромкой, т. к. солнце в данную минуту находилось прямо за спиной лабрадора.

За «подожди» последовали «плюх», «дзынь» и скрежет. Это уже перевязанная резинкой пачка банкнот свалилась в миску.

Обезьян долго и недоумённо смотрел на место падения и сам объект. Может, он уронил? А что тогда не поднимает? А для чего «подожди»?

– Что не берешь? Если просишь, так учись принимать… Или табличку напиши: «Больше столько-то прошу не давать».

Наш обезьян, тут же замотав опущенной головой, двумя руками отодвинул миску назад к лабрадору.

Знакомство

Лабрадор опять усмехнулся и, чуть подумав, приблизился к обезьяну, чтобы сесть рядом на бордюр. Подсевши, он снял шляпу и принялся обмахивать ею лицо.

– Ну и жара.

Обезьян, явно не зная, что делать в такой ситуации, повернулся боком к незнакомцу и втянул голову в плечи.

– Звать тебя как?

Неужели это к нему?

– А?

Обезьян быстро огляделся вокруг – никого.

– А? а?

Толчок плечом в плечо.

– Шшшшшш…

– Как-как?

– Шшшшшш…

Нашего лабрадора это явно забавляло.

– Шшшшшшимпанзский.

Лабрадор усмехнулся и снова замахал шляпой.

– А имя… мистер Шшшшшшимпанзский?

Из обезьяна никакого ответа – словно и не слышал.

Тот же вопрос.

– Просто Шимпанзский.

Улыбка. Уголок рта вверх. Шляпа. Туда-сюда.

– Без имени? – без улыбки.

Голова Шимпанзского – шимпанзе, значит – задвигалась из стороны в сторону. Без имени.

– Ну тогда просто Лабрадорбургский.

Правая ладонь на уровне его плеча.

Не смеет.

Всё там же.

Осторожное движение в её сторону.

Рукопожатие.

Шимпанзский сразу же захотел убрать свою грязную ладонь из этой чаши. Его рука, конечно же, не была равноценна пачке банкнот. Лабрадорбургский насильно задержал сие подношение – и отпустил, смеясь.

Собеседование

– И давно так? – продолжая тяжело обмахиваться шляпой.

Шимпанзский, задумчиво уставившись перед собой, не издал ни звука, лишь после толчка в плечо последовало:

– С детдома.

Измождённое лицо лабрадора никак на это не отреагировало.

– И хватает?

Шимпанзский не сразу уловил про что он, пока глаза не наткнулись на миску.

– Да, – лукаво.

Кое-где на небе уже скопились облачка.

– А ночуешь где? Под крышей?

Шимпанзский всем своим видом выказывал неловкость от проходящего собеседования. Поскорее бы он ушёл.

– Жарко.

– Значит, без крыши?

Пауза… Согласное мотание головой.

– А если дождь?

Взгляд на небо. В одном месте клочковатые отряды уже собрались в батальон и готовятся атаковать солнце. Долго. Минута… Две. Левый фланг вознамерился блокировать солнце со своей стороны. Остальная часть войск решила идти напролом.

– Ху-у, – облегчённый выдох и замирание шляпы.

Вот и всё. Батальон сделал своё дело и двинулся дальше: без потерь, но и не нанеся ни единого урона врагу – разведка? Лабрадорбургский снова принялся отмахиваться от лучей.

– Работать пробовал?

– Делать что умеешь?

– Увлечения есть?

– Друзья?

Не берут. Пожал плечами. Тоже. Без ответа.

Разве могут быть друзья у обезьяны? И этот ещё зачем-то привязался.

Предложение

Лабрадоргбрский встал. Надел шляпу.

– Деньги брать будешь?

Молчание. Мотание головой.

– Гордый? – с усмешкой.

Без ответа.

– Если уж ты такой гордый, я могу предложить тебе работу (ему?!), плюс жильё… и питание. Что-то вроде центр помощи для бездомных… Работу сам выберешь… Там и из обезьян есть.

Ошарашенное молчание.

– Считай, что я лезу не в своё дело… просто я являюсь одним из попечителей этого центра… и оказать тебе помощь – мой долг… Так что я тебе предлагаю выбор: либо деньги, либо центр.

Шимпанзский не спешил с ответом, скорее вовсе хотел его избежать. Лабрадорбургский наклонился к миске, взял пачку банкнот, выпрямился и протянул её вперёд. Шимпанзский отвернулся от неё, опустил голову и затряс ею. Лабрадорбургский спрятал деньги в карман смокинга, рукой взял товарища за подмышку и заставил подняться. Шимпанзский стоял, как маленький ребёнок, с неохотой собиравшийся куда-то отправиться, пока Лабрадорбургский, как родитель, приводил его одежду – насколько это было возможно – в порядок.

Они были примерно одного роста. На этом сходства заканчивались.

Лабрадор приобнял шимпанзе за плечо.

– Пошли?

И повёл за собой.

Принц и нищий

Да, ничего себе картина: деловой, солидный лабрадор и бездомный, попрошайничающий шимпанзе идут рука об руку. Неудивительно, что все окружающие смотрели на них, остолбенев и не веря своим глазам. Но продолжалась эта прогулка не долго: до следующей улицы: до припаркованного у обочины чёрного автомобиля класса люкс – с водителем. Оба сели на задние сиденья. Водитель – стройный такс – открыл и закрыл для них двери. Присутствие шимпанзе его, кажется, не удивляло.

Зажигание. Куда прикажете? Педаль. Рычаг. Боковое зеркало. Вторая педаль…

Да, разведка. Не успела скрыться, как на горизонте показался многочисленный строй войск. Грозные на вид. Это уже не шутки.

Прибытие

Путь был не долог и тих. Он привёл наших странников в загород с цветущими там богатыми особняками и их владельцами. Небо уже более чем на половину скрылось за плотным тёмным одеялом, когда автомобиль под управлением умелого таксы остановился перед стальными решётками ворот. Через секунды они впускают его. Он паркуется перед особняком.

Смеркалось… Что это? Уже покрапывает?

Водитель выбирается из машины и спешит открыть дверь для наших путников. Лабрадорбургский выходит… следом не смело Шимпанзский. От обоих ни звука за всё время пути. И сейчас так же. Подходят к двери двухэтажного особняка. Звонят. Открывает дворецкий – бульдог.

– Где?

– В бильярдной.

Лицо дворецкого, складывалось впечатление, никогда не было знакомо с эмоциями. Лабрадорбургский своевольно направляется вглубь дома. Шимпанзский застыл на месте. Я в домике.

Лабрадорбургский, вспомнив о госте, останавливается перед следующей дверью.

– Идём.

Шимпанзский шагает из домика в дом. Немая маска закрывает дверь. Лабрадорбургский тут же забывает о госте и скрывается за дверью. Шимпанзский спешит за ним. Не заблудиться бы.

Смех. Гул. Они приближаются к очередной двери. Лабрадорбургский без остановки открывает её…

Бильярдная

Никто не интересовался прибывшими. Все продолжали развлекаться. Лишь девушки (собаки) – две на диване, попивая коктейли, и одна на коленях у заигрывающего с ней овчара – направили на гостей свои весёлые глазки. Двое играли в бильярд: первый был ротвейлер – прицеливался по шару, второй – маленький шпиц – сидел на борту стола и пытался сбить ротвейлера, подшучивая над ним, – а грозный на вид пудель всецело погружался глазами в сукно. Овчар понапрасну пытался хоть слово вставить между репликами шпица, то и дело посмеиваясь, девочки рьяно его в этом поддерживали.

Ротвейлер сорвал удар, после чего шпиц забился в яром приступе смеха. Остальные тоже смеялись, кроме пуделя, видимо, он был против таких уловок.

Все лица на гостей.

– Знакомьтесь, это наш новый нуждающийся, – сказал Лабрадорбургский, в основном обращаясь к сидящему в кресле овчару.

Шимпанзский пребывал в ступоре, остальные, кажется, тоже. Овчар слегка, на несколько секунд, приспустил брови и:

– А-а! нуждающийся! – похлопав по бёдрам сидящую на его коленях овчарку, чтобы та встала, после чего поднялся и сам.

Бильярд оказался забыт, весь интерес направился на гостя.

Суматоха знакомства

– Рад знакомству, – сотрясая шимпанзскую руку, – меня зовут Ату, вот это моя жена Гавва (та, что сидела у него на коленях), это вот наши друзья: Чаппи (шпиц), Туз (пудель) и Вискис (ротвейлер), ну а это так, – показывая на двух попивающих коктейли собак, – их подруги. Ну а Апорта вы знаете, – имея в виду Лабрадоргбурского.

– Я думал… что меня привезут в центр… для бездомных, – проговорил Шимпанзский, пряча глаза в пол.

– Ну так мы – попечители этого центра! – сказал Ату, ухватив Шимпанзского за плечо и тут же брезгливо убрал руку. – Может, его помыть, а? – спросил он у Апорта. – Давай мы сначала приведём тебя в порядок, дружище, а потом уже поговорим о центре, – сказал Ату и повёл Шимпанзского из бильярдной в коридор, идя сбоку и подталкивая его в спину указательным пальцем. – Вот душевая. Мыться, я надеюсь, ты знаешь, как? Вот горячая, вот холодная. Вот так, видишь? Ну, разберёшься – немаленький. – Остальные обступили их сзади и, стоя у двери ванной, с нескрываемым любопытством наблюдали за происходящим. – Одежду выброси сюда, а другую… Гавв, принеси там что-нибудь по размеру… А другую тебе сейчас принесут… Ничего, сейчас приведём тебя в порядок, а потом сразу в центр.

– Не надо в центр, я уйду, – проговорил Шимпанзский и двинулся в забитый тварями проход.

– Куда? – преградив рукою. – Ты что, хочешь всю жизнь на улице провести? Давай, не дури, раздевайся… вот и одежда твоя пришла… Ну и принесла! – воскликнул на жену, когда взял из её рук ветровку. – Ну ладно, вот бери, а мы пойдём, чтобы тебя не стеснять.

– Я хочу посмотреть! – завизжала одна из подружек, не выпуская из пальцев трубочку для коктейля.

– Ну-ну-ну, – произнёс Ату, выталкивая публику за дверь, – не шали.

Помой пах, чтоб не пах

Дверь закрылась, оставив гогочущих по одну сторону, а стеснительных по другую. Шимпанзский несколько минут стоял на месте, не решаясь что-нибудь предпринять. Самое большое желание его было – бежать. Через дверь – думал, остановят, в форточку – не решался. Да и пролез бы? Ну что ж, тогда придётся мыться. Сбросил на пол свою ветровку, ветер через которую свободно может циркулировать, стянул с себя когда-то белую майку, а затем и порванные на коленях джинсы – или так должно быть? Трусов на нём не было. Завершив раздевание, постоял на месте, как девственница перед взрослой тварью, прикрывая руками наготу. Вступил в душевую. Повертел краны, охая при горячей и холодной. Настроил комфортную. По полу начала течь чёрно-коричневая жижа. Осмелился взять шампунь. Выдавил, натёр голову, спину, плечи, ноги… Вырабатывал пену, как пожарный. Вскоре процесс пошёл в одно удовольствие. Вышел из душевой. Не забыл обмыть её после себя. Обтёрся полотенцем. Подошёл к чистой одежде. Осмотрел, прикинул, надел. Н-да, одежда явно из каких-нибудь 80-х. Штаны, ветровка – всё спортивное, а-ля Abibas. Не хватает только солидной магнитолы на плечо. Посмотрелся в зеркало. Ему послышалось, или оно пропищало «красавчик»? Волосы бы высушить и постричь, но на первый раз и так сойдёт, правда неплохо бы зачесать их назад, вот так, да.

Кинозал

Острожно открыл дверь и испугался: за ней стоял тот бульдог, немая маска.

– Идёмте за мной.

Весь прямой. Повёл на второй этаж и остановился у двери, из которой доносился приглушённый смех. Открыл перед Шимпанзским. Прошу. Знакомые лица. Гость робко вошёл. Дверь глухо встала на место. Все пришли в восторг от обновлённого вида Шимпанзского.

– Какой красавчик, а? – со смехом сказал Ату, приобняв того за плечо. – Давай сядем.

Усадил на маленький диван, где сидела одна из подружек, та, что хотела наблюдать процесс мытья Шимпанзского. Подружка закусила палец и засмеялась. О неловкости Шимпанзского говорить, думаю, не стоит. Сам хозяин развалился на большом центральном диване, одной рукой обнимая жену. Супруги сидели, положив ногу на ногу. На одном краю этого дивана, на подлокотнике, сидел шпиц Чаппи, на другом – единственный не веселящийся в этом зале пудель Туз. На втором маленьком диванчике, напротив Шимпанзского, расположились ротвейлер Вискис и его подружка. Лабрадорбургский стоял спиной к окну, оперевшись на подоконник.

Это был кинозал. Огромный телевизор. Колонки. По центру небольшой журнальный столик со стеклянной столешницей, на которой стояли подготовленные закуски и бутылки. Минута прошла в молчании и весёлом переглядывании. Все чего-то ждали.

– Звать-то тебя как? – спросил Чаппи.

Все, кроме Туза, широко заулыбались в преддверии ответа. Шимпанзский несмело обвёл всех глазами, опустил голову, приоткрыл рот, взглянул на Чаппи и:

– Шшшимпанзский.

– Ну тогда всем шимпанзского! – прокричал в безудержном веселье Чаппи и соскочил с подлокотника к столику. Достал из ведёрка со льдом шампанское, откупорил, так что пробка чуть не прилетела в глаз Вискису, и со смехом принялся разливать содержимое по бокалам. Поднёс каждому. Туз сидел, как каменный, поэтому Чаппи вложил ножку бокала ему между пальцев. – Какой тост? – в восторге оглядывая обслуженных друзей.

– Я думал… что еду в центр, – тихо вышло из Шимпанзского.

– Успеет твой центр! Всё обсудим, не боись! Или тебе что, не нравится наше общество? – спросил Ату.

– Н-нравится.

– Тогда наслаждайся нашим обществом.

– За любовь давайте пить! – предложила тост соседка Шимпанзского.

Все с восторгом поддержали её идею и опробовали шампанское.

– Костляво, – со смаком проговорил Чаппи, причмокивая губами.

Помолчали. Все смотрели на диванчик с Шимпанзским и хихикающей подружкой, которая вдруг случайно опустила ладонь на бедро соседа и со смехом убрала обратно. Усмешка заискрилась на лицах публики, снова исключая Туза, который, казалось, вообще появился в этом доме случайно и не по своей воли. Апорт Лабрадорбургский тоже был не сильно счастлив и большую часть времени пребывал в себе, смотря за происходящим сквозь тёмные очки и изредка подыгрывая друзьям угловатой улыбкой. В какой-то момент Шимпанзский почувствовал на себе более пристальные взгляды, а особенно справа от себя. Он повернул голову и увидел смотрящую на него соседку – миловидную колли. Она мило улыбнулась ему, потянулась к нему лицом и – поцеловала в губы. После чего, как пружина, отпрянула назад и с брезгливым смехом отёрла рот. Шимпанзский внутри себя тоже фукнул: с чего ему должно быть приятно целоваться с собакой? – но отирать рот посчитал неприличным. Брезгливость и любопытство также отразились и на лицах остальных.

О чём они?

Ату. О чём поговорим?

Вискис. А слышали про этого, Волкова?

Ату. Какого?

Вискис. Сынитара – того, что из тюрьмы сбежал, а потом свою книжку написал самиздатскую.

Ату. Ну так что?

Вискис. Всё, разыскивать его уже не будут – срок давности прошёл.

Ату. Сколько? Пятнадцать?

Вискис. Шестнадцать.

Чаппи. Да может он и не живой уже, а то бы нашли.

Вискис. Да его из-за этого, как его, начальника полиции, где он работал, – он ведь тогда его напарником был – и не могли найти. По-любому помогал ему уйти от полиции. Как и с побегом помог.

Ату. Ну, это ещё не доказано.

Вискис. Да ладно, думаешь, без него посадили бы его к тому убийце?

Чаппи. Что судью?

Вискис. Да. И у него срок давности вышел.

Ату. За побег только истёк, а за убийство ему пожизненно сидеть.

Чаппи. А у того?

Вискис. А у того, узнали потом, что дело липовое было.

Страсти накаляются

– Ладно, давайте лучше телевизор посмотрим, – сказал Ату, убирая руку с жены и отталкиваясь от спинки дивана, чтобы взять с журнального столика пульт. – Шимпанзский, как ты относишься к исторической хронике? – Высоко вскинул плечи. – А к спортивной? – Тоже, но пониже. – На, погляди.

Телевизор ожил. Он показывал футбольный матч – людской! Не весь. Только нарезку опасных моментов. Ату со смеху помирал от увиденного: от ляпов «футболистов», их ошибок, ударов, пасов, действий вратаря и от счёта 2:5.

– А-а, ну ты видел! – смеясь, говорил он Шимпанзскому. – И это дети их уделывают, представляешь! Юношеская мужская – чемпионок мира! Представляешь! А они ещё тогда ныли, чтобы им зарплату с мужской уравняли! Охренеть! Только из-за того, что они, видите ли, женщины! А то, что в футбол ни хрена играть не умеют – это не важно! Да это даже футболом назвать нельзя!.. Видишь, какие вы, – многозначительно с неприязнью сказал он Шимпанзскому, когда показ матча подошёл к концу. Шимпанзский не понял, к чему это он. – Что там ещё было? – задумчиво проговорил Ату, возвращаясь обратно к спинке дивана и жене. – Трансвеститов в спорт впихнули. Женский спорт разрушили вообще нахрен! И впихивали мужиков к бабам, даже если они просто говорили, что чувствуют себя бабой! Охренеть! Придумали ваше ЛГБТ, что потом нормальных людей за ненормальных считать стали! Всё, блядь, для этих пидорасов делали, лишь бы угодить! Ну конечно, ведь надо с ростом населения что-то делать, вот и придумали: развратить общество, сделать его больным и считать, что это нормально! И постоянно оправдание, когда ответить нечего: дикари, каменный век. А с чего вы взяли, что вся эта хуйня – прогресс и эволюция?! А, ну да, это ведь от них произошла эволюционная ветвь, когда курить, значит, до 20 лет запрещали – это вредно для здоровья, а пичкать гормонами ребёнка – это значит, ему не вредит! Ведь ребёнок сказал, что чувствует себя девочкой или мальчиком, ну раз сказал, значит надо. А если он вдруг почувствует себя верблюдом, ты что, его раз в месяц поить будешь!.. Ну да, конечно, ведь всё это никому не вредит. Как они там ещё говорили: мы типа такими рождаемся, а не становимся. В таком случае и ворами рождаются, и убийцами, наркоманами. Зачем мы с ними боремся, пытаемся исправить, давайте, например, считать, что наркомания – это нормально, детей с детства приучать к этому, вот и посмотрим потом, сколько вдруг таких начнут объявляться «с рождения». А ещё что вы там говорили – не, ну это вообще долбоёбы – что типа каждому нужно попробовать, а вдруг он пидарас и не подозревает об этом: мне типа не понравилось, значит, я натурал. А тогда я тебя спрошу: Шимпанзский, скажи, ты – педофил, а? – Понимая что к чему, Шимпанзский уже начал краснеть от злобы и собирался что-то ответить Ату, но тот не дал ему этого сделать: – А ты пробовал? Может, ты просто ещё не знаешь про это? А может ты ещё и убийца, насильник или кто там ещё, а? А! ещё это – латентный! Типа, что это тебя так воротит от этого? Может, ты и сам пидарас? Значит, если это вызывает у тебя отвращение, значит, ты и сам такой! Ну давай, значит, гуляешь ты, Шимпанзский, по парку, присаживаешься на скамейку, сидишь, а тут вдруг прямо перед тобой тварь какая-то сядет на корточки и начнёт при всех срать! Тебя это что, не покоробит? Или ты будешь нормально на это смотреть, а? Ведь что здесь такого – все срут. А если вдруг покоробит, то ты что, скрытый серун что ли? Потом ещё появились эти, которые «я не женщина и не мужчина»… Интересно, для кого у вас психушки существовали, а? Подожди, я не договорил, ещё и BLM было. Протестовали, боролись, ага, только и делали, что магазины грабили, страдальцы ёбаные. Придумали: «Черные жизни важны». А «Все жизни важны» – это у вас уже расизм, считается. Увольнять чёрных нельзя – расизм. Квоту даже ввели: персонал должен состоять на столько-то из черных, азиатов и белых – что это как не настоящий расизм! Трудился, значит, белый человек всю жизнь, учился, приходит устраиваться на работу, а ему говорят: извините, но вы – белый. И наплевать, что он знает работу лучше черножопого! И на кинопремиях также ныли: «в этом году белый Оскар». А если вы просто не заслужили в этом году нихрена! Вам что, надо только за цвет кожи награды выдавать? Только одно нытье и нытьё. Те, кто видит во всём расизм и есть самые настоящие расисты!

Я – не они!

– Я – не они! – громко заявил Шимпанзский, сжимая в руке бокал и смотря прямо в лицо Ату.

– Да как же не они? Тебя постричь – и вылитый, как его там… Джордж Флойд, – среди сидящих прошёл смешок. – У вас к тому же это… какое у них там совпадение генов, у человека и обезьяны? – обратился Ату к Тузу.

– 93,642320039…

– Хватит, – остановил Ату машинально говорящего и чуть более эмоционального, чем обычно, Туза. – Вот поэтому вы все и сдохли после Великой эпидемии. Развратили общество, нормальных людей не осталось, вот и получили, что это ваше «нормальное» общество ни к чему готовым не оказалось. Вот поэтому-то Россия и продержалась дольше всех, потому что не одобряла эту вашу хуету. Интересно, как они там, смогли обжиться? – задумчиво спросил он у друзей. – Кто там из них полетел на новую планету жизнь размножать? Постоянно забываю, как его там, Пу… Пу…

– Путин, – вырвалось из маски Туза.

– Да, Путин. И эта, как её, ы-ы… постоянно забывая… За… За…

– Загитова.

– Да, точно, Путин и Загитова. Как у них там, не знаешь?

Туз, смотря прямо перед собой, пожал плечами.

– Вот и здесь хотите такое же устроить, – сквозь зубы проговорил Ату Шимпанзскому.

– Я – не они! – выкрикнул тот, вскочив с места и уронив из рук на пол почти нетронутый бокал с шампанским.

Целую минуту оба сверлили друг друга ненавистью. Чаппи, Туз и Вискис от злобы хотели что-то ответить Шимпанзскому. Лишь Апорт стоял и смотрел на всё это, весело ухмыляясь.

– Ладно, всё, угомонитесь, – сказал он, подходя к ним. – Ату, покажи нам своих зверюшек, и мы с Шимпанзским поедем в центр. И так уже засиделись.

Головы повернулись на часы, спешащие обозначить полночь.

– Да, ты прав, засиделись, – поднялся на ноги. – Ладно, ты меня извини, Шимпанзский, – сказал Ату и усмехнулся, произнеся его фамилию, – я, бывает, завожусь от пустяка, мир? – протягивая руку.

Шимпанзский после паузы смело, но без особой радости принял мир.

– А теперь пойдём, я покажу тебе своих зверюшек, – положив ладонь гостю на спину и направляя за собой.

Остальные последовали за двумя помирившимися друзьями, в предвкушении улыбаясь. Лабрадорбургский не спеша замыкал шествие.

Именно в этот момент по стёклам забарабанил ливень.

Когда друг позвал в подвал

Путь был не долог: спуск на первый этаж, а затем и в сам подвал. Дверь открылась, показывая прятавшуюся за ней темноту, которая снова спряталась, когда Ату включил свет. Подвал был больших размеров. Пол был залит бетоном. Вокруг веяло прохладой. Дальняя часть подвала – чуть менее половины – была перекрыта ограждением из вертикальных прутьев, достававших до самого потолка. В передней части подвала по обеим его сторонам находились прямоугольные, слабо рычащие, что-то, накрытые красной тканью. Когда дверь закрылась, и вся компания стояла в подвале, Ату с гордым видом подошёл к ткани и рванул её, продемонстрировав посетителям зверюшек. Они с яростью бились о клетки, рыча и лая. Клеток было три, в двух сидели по две зверюшки, в третьей – одна. Шимпанзский от испугу ринулся спиной назад и врезался в стоящих за ним смеющихся знакомых. Те, кажется, привыкли видеть взрослых тварей, стоящих на четырёх конечностях, а вот он – нет. И разговаривать эти собаки, кажется, тоже не умели.

– Хочешь погладить? – с усмешкой Шимпанзскому. – Знаешь, откуда они у меня появились? Из лаборатории еды, – подмигнув гостю. – Только ты это, – палец к губам, – никому. Подожди, подожди, да не бойся… протяни руку.

Когда дрожащая рука Шимпанзского двинулась в сторону одной из зверюшек, та бешено кинулась на неё. Слава Пунклу, решётки клетки были крепкие. Испугавшийся не на шутку Шимпанзский снова двинулся скорее к двери, перед которой тут же выскочил Чаппи. Волосы Шимпанзского, высохшие после мытья с шампунем, приобрели какой-то ненужный здесь объём, как будто встали дыбом от страха.

– Стой, подожди… – снова взяв Шимпанзского за предплечье и направляя к себе, – я тебе самое главное не показал. Пойдём.

Ату повёл Шимпанзского к заграждению. Открыл ключом дверь и вошёл внутрь.

– Иди, – говоря бешено трясущемуся от страха Шимпанзскому. В этот момент прогрохотал гром, да так, что все инстинктивно пригнулись. И сразу после этого Ату взял Шимпанзского за руку и затащил в клетку, после чего презрительно оттолкнул его к дальней стене и вышел в дверь.

Всё. Поздно.

Fine

Далее последовали короткие рассуждения насчёт того, сколько сойдёт? Решили, что троих хватит. Клетки открывал и прикреплял поводок к ошейникам зверюшек только Ату. Зверюшки ему перечили, но всё-таки слушались. Они постоянно кидались на зрителей. Одного зверя на поводке держал Апорт. Двоих к заграждению повёл Ату. Дверь открыл Вискис. Ату взял у Апорта третий поводок и держал уже ступившую за дверь и рьяно мечтавшую рвануться вперёд троицу, пока Апорт откреплял поводки от ошейников зверюшек.

Первая зверюшка побежала к зажатому в углу и карабкавшемуся в никуда по стене Шимпанзскому, но кидаться на него не стала, а остановилась перед ним, рыча и лая. Через секунду подоспела вторая. И третья.

Публика в диком азарте стояла, примкнув к заграждению: Ату, скаля зубы / Апорт с хладнокровной ненавистью / Чаппи, Вискис и Туз, крича и поддразнивая зверей / Гавва и одна из подружек, прижавшись – первая к мужу, вторая к – Лабрадоргбурскому, т. к. он был ближе и стоял более-менее спокойно, – смотрели на происходящее, зажмурив глаза. Одна лишь подружка – та, что поцеловала нашего Шимпанзского, – стояла позади всех, повернувшись к ним спиной, закрыв глаза и прижав руками уши.

Одна зверюшка прыгнула на Шимпанзского и, ухватив его за предплечье, потянула за собой к полу, отчего Шимпанзский, вскрикнув от боли, опустился на колено. Вторая тут же обежала его, зажала в зубах его вторую руку и начала тормошить её в стороны. Раздирая челюстями конечности Шимпанзского, они вынудили его в итоге повалиться спиной на пол. Он тщетно продолжал кричать и отбиваться от них ногами. Третья зверюшка, всё предшествующее время лишь семенившая вокруг и контролировавшая процесс боя, как рефери, не спеша обошла Шимпанзского кругом и остановилась у его головы. Лица обоих находились друг напротив друга.