Колдовской мир. Год Единорога

12
Страна призраков

Новый день возвестил о себе яркими красками и звонкими трелями птиц. Мои провожатые покинули меня еще с первыми лучами солнца, верно расценив, что долг их исполнен. Я больше не чувствовала себя одинокой. Ко мне вернулись силы и мужество, а ночной ужас, бегущий по скалам, остался в прошлом, как и моя прежняя жизнь.

Рядом с местом, где я нашла ночлег, была небольшая заводь, огражденная с одной стороны огромным валуном. Длинные, тонкие ветви деревьев, низко склонившиеся над водой, были усыпаны розовыми цветами, с которых при малейшем дуновении ветерка золотым снегом осыпалась пыльца. При свете солнца стебли тростника, росшие вдоль берега, казались изумрудно-зелеными.

Я вскарабкалась на камень и опустила руку в воду, которая оказалась восхитительно прохладной. Не медля ни секунды, я сбросила с себя одежду, затвердевшую от грязи, пота и слез, и погрузилась в воду. О, какое блаженство! Цветущие ветви то и дело задевали меня по голове и плечам, оставляя на волосах и коже чудный аромат, и я позволила себе расслабиться, не думать ни о пережитых невзгодах, ни о грядущих испытаниях. Даже если все это было лишь иллюзией, я желала бы подольше оставаться в ее власти.

Но пришло время возвращаться на берег. С отвращением натянув на чистое тело опостылевшее дорожное одеяние, я утолила голод, а потом вновь осмотрела мост. Казалось, он стоит здесь тысячи лет: опоры из серого камня были покрыты мхом и лишайником, основная часть, по-видимому, разрушилась давным-давно.

Я задумчиво смотрела в пустоту, как вдруг увидела нечто наподобие тончайшей нити, перекинутой от одной опоры к другой. Я сосредоточилась, глядя на нее истинным зрением, и через несколько мгновений поверх остатков древнего моста возникла другая картина: крепкий целехонький мост – и настоящим из них был именно он! Однако, как я ни старалась, я видела его лишь как призрачную тень. Отвернувшись, я обвела взглядом берег с изумрудным тростником, цветущие деревья, валун с маленькой бухтой, где только что плавала. Все вокруг выглядело как раньше, и только древний мост был вовсе не тем, чем казался. Очередной магический барьер для защиты страны от чужаков?

Крошечными шажками, с величайшей осторожностью ступая с камня на камень, я приблизилась к основной части моста, представлявшей собою лишь тень. Я опустилась на четвереньки и вытянула вперед руку, ожидая, что она встретит пустоту… однако, к моему удивлению, моя ладонь легла на твердую поверхность! И тогда я потихоньку поползла вперед. Не осмеливаясь взглянуть по сторонам, я смотрела лишь перед собой, в серую дымку, клубившуюся между опорами, – единственное, что отделяло меня от ревущего внизу потока.

Лишь почувствовав под собой шершавые неровные камни, я поднялась на ноги и вцепилась в парапет, чтобы перевести дух. Будь начеку, Гиллан, какие еще иллюзии приберегла для тебя эта прекрасная страна?

Я продолжила путь и вскоре вышла к полям. Странные это были поля – ни пасущегося скота, ни посевов. Раз за разом я призывала истинное зрение, но не видела никаких призрачных образов. Зато в птицах недостатка не было. Не выказывая ни малейшего страха, они порхали вокруг, возились в дорожной пыли у самых моих ног, с любопытством оглядывали меня, покачиваясь на ветвях деревьев. Таких птиц мне еще видеть не доводилось. К примеру, одна из них, размером с небольшую индюшку, с диковинным хвостом из плотно скрученных красно-золотых перьев и рыжими крыльями, долго бежала рядом со мной по дороге, то и дело оборачиваясь на меня и вопросительно покрикивая – словно приглашая к беседе.

Как-то раз мне повстречалась лисица. Она сидела у обочины и не сводила с меня глаз. Если бы она тявкнула, приветствуя меня, словно старую знакомую, я бы даже не удивилась. Потом я увидела двух белок. Шкурки обеих были золотисто-красными, а не серыми, как у белок в норстедских садах. Они громко верещали – по-видимому, наперебой спорили, что это за странное существо объявилось в их лесу. Не будь столь страшна причина, подгоняющая меня вперед, я бы, наверное, шагала сейчас с легким сердцем и счастливой улыбкой на устах.

Солнце стояло уже высоко в небе, и я остановилась, чтобы сложить и убрать подальше висевший на руке меховой коврик. В горах он столько раз спасал меня от верной гибели, а теперь превратился в тяжелое и бесполезное бремя. Я складывала его, когда заметила кое-что, от чего меня прошиб озноб.

У меня не было тени… Об этом говорил лучник в лагере Гончих, но слова его не запечатлелись в моем сознании, поскольку все мои мысли в тот момент были сосредоточены на том, как избежать грозившей мне участи. Но ведь я не была призраком: они видели меня, прикасались ко мне… Меня передернуло от этих воспоминаний, и все же я схватилась за них, как за спасительную соломинку. Я – человек из плоти и крови, я не призрак вроде того невидимого зачарованному взгляду моста!

Но если так – где же моя тень, этот верный спутник каждого осязаемого предмета? Уверенность, которая укрепилась во мне со вчерашней ночи, пошатнулась. Тень, которой я сроду не придавала значения, внезапно стала важнейшим моим сокровищем, жизненно необходимой частью моего существа.

Я сосредоточилась, в надежде увидеть ее истинным зрением, однако все без толку. Но когда я подняла голову…

Пейзаж вокруг переменился. Образы, сотканные из призрачной дымки, уплотнились и приобрели реальные формы. Слева от дороги появилась узенькая тропинка, которая вела к старому дому с остроконечной крышей. В Долинах я таких никогда не видела – все дома у нас имели покатую крышу и щедро украшались резьбой. Рядом стояли какие-то постройки, часть земли была обнесена стеной, – наверное, за нею находился сад. Во дворе перед домом двигались какие-то фигуры. Чем дольше я всматривалась в эту картину, тем четче она становилась. Я поняла: именно это было реальностью, а пустые поля – лишь иллюзия.

Не приняв никакого решения, я свернула с дороги и пошла по тропинке. Чем ближе подходила я к дому, тем внушительнее он становился. Он был построен из сине-зеленых камней – таких же, что преградили мне путь в горах, – с золотистым и изумрудным орнаментом. Крыша была покрыта шиферной плиткой. Над дверью висел какой-то предмет, который можно было принять за герб, но переплетенные символы, изображенные на нем, ничего мне не говорили.

Люди во дворе были заняты делом: мужчина поил лошадей, а девушка в чепчике выгоняла из загона длинноногих птиц с блестящим оперением.

Их лиц я рассмотреть не могла, но эти двое выглядели как обычные люди. На мужчине были серебристые обтягивающие штаны и короткая кожаная куртка, перехваченная на талии ремнем, на котором поблескивал какой-то металлический предмет. Девушка была в длинном красновато-коричневом платье из домотканого полотна и в желтом, в цвет чепца, переднике.

Девушка кормила птиц, бросая им из корзинки зерно.

– Прошу вас… – громко обратилась я к ней, но она даже не взглянула на меня. – Пожалуйста, – повторила я еще громче, отчаянно желая, чтобы она увидела меня, поговорила со мной…

Но она так и не подняла головы. Мужчина, держа коня под уздцы, прошел мимо и тоже меня не заметил. Лицо его напоминало лица Всадников: те же тонкие черты, росчерк бровей, такой же острый подбородок.

Во что бы то ни стало желая привлечь их внимание, я протянула руку и дернула девушку за рукав. Она вскрикнула, отпрыгнула в сторону и принялась испуганно озираться. Мужчина остановился и, повернувшись, что-то произнес на незнакомом мне языке. Потом оба они уставились прямо на меня, но я по-прежнему была для них невидимкой.

Я отвлеклась – и образы начали таять, истончаться, пока не исчезли вовсе. Я снова осталась одна. Зато теперь я знала, что здесь под покровом иллюзии таится нечто удивительное, а не уродливое, как это было раньше. Жители этой страны были для меня призраками, а для них призраком была я!

Я добрела до дороги, уселась на обочине и обхватила голову руками. Значит ли это, что я и вправду бесплотный дух? Перестану ли я быть им, когда воссоединюсь с другой Гиллан? И кто она в этой стране – тоже призрак или человек из плоти и крови?

От еды Гончих остались лишь жалкие крохи. И как прикажете мне, призраку, добывать пропитание? Придется воровать, ведь просить бесполезно – все равно меня никто не услышит. О Великие Силы, правящие этой землей! Помогите мне вновь стать единой, настоящей Гиллан!

Я долгое время сидела так, думая обо всем, что мне довелось увидеть. Этот народ хорошо позаботился о своей защите: Хранители, смрадный ужас, бегущий по скалам, пелена иллюзии… Если Гончие и заберутся так далеко, то не найдут ничего, чем можно поживиться, – лишь бескрайние, пустые поля. Интересно, мимо скольких городов и деревень прошла я сама, не ведая об их существовании?

Однако пора подниматься и двигаться дальше, если я не хочу умереть от голода.

Вскоре я заприметила еще две усадьбы, но обе стояли слишком далеко, а с дороги мне сходить не хотелось, ведь она – я чувствовала это! – вела прямо к моей цели.

Было далеко за полдень, когда я увидела деревню. Она тоже располагалась довольно далеко от дороги, и это невольно навело меня на мысль о том, что дорога сама по себе – ловушка для чужаков, призванная отвлечь их внимание от полей, чтобы они ненароком не заподозрили о процветающей на них жизни.

Деревушка оказалась маленькой: всего десятка два домов вокруг высокой башни. По двум улицам скользили люди-тени, которых я не пыталась рассмотреть, – очертаний было вполне достаточно, чтобы избегать нежелательных столкновений. Я сосредоточилась на домах.

На крыльце ближайшего сидела женщина за прялкой, поэтому внутрь я войти не осмелилась. Вокруг соседнего гурьбой носились дети, а дверь следующего была плотно закрыта и, возможно, заперта изнутри. А вот четвертый по счету, судя по его размерам и вывеске над дверью, вполне мог быть таверной.

Изо всех сил напрягая зрение, чтобы картинка перед глазами не расплывалась, я прошмыгнула в приоткрытую дверь и очутилась в коротеньком темном коридоре. Пройдя несколько шагов, я увидела слева еще одну дверь, за которой оказалось просторное помещение, заставленное длинными столами и скамьями. На одном из столов лежала буханка ржаного хлеба и почти целая головка сыра – не хватало лишь одного треугольного куска. Вопреки моим страхам, ни хлеб, ни сыр не растворились в серой дымке, оставив меня ни с чем. Я быстро засунула их между складками коврика и, довольная собой, развернулась, чтобы уйти.

Но вдруг в дверном проеме мелькнула человеческая фигура – столь же призрачная, как и все обитатели этой деревни. Я прижалась к стене, чтобы ненароком с ней не столкнуться, но человек отчего-то не торопился переступать порог. Мне стало немного не по себе. Я сосредоточилась на очертаниях, пытаясь его рассмотреть. Мужчина. Кожаные штаны, сапоги и кольчуга, на плечи накинут короткий шелковый плащ, почти такой же, как у Всадников, только без меховой опушки. На голове вместо шлема – шапочка с брошью, украшенной драгоценными камнями.

Он внимательно осмотрел комнату, один раз его взгляд даже скользнул по мне. И хотя меня он не заметил, что-то его будто насторожило. Он не вытащил меча из ножен, хотя, думаю, случись такая надобность, это заняло бы у него лишь долю мгновения. А быть может, в его распоряжении было и другое, неизвестное мне оружие, которое он не носил на виду.

Из комнаты вела еще одна дверь, но она была закрыта, и навряд ли у меня получилось бы отворить ее незаметно. Если бы только этот стражник прошел в комнату, хотя бы на пару шагов, тогда я могла бы проскользнуть мимо него, но он, кажется, даже не думал этого делать.

Мне стоило больших усилий удерживать перед глазами его ясный и четкий образ. Оказывается, с удивлением отметила я про себя, «видеть» здания намного проще, чем людей.

Его ноздри затрепетали, словно он пытался почуять мой запах; он повернул голову в одну, потом в другую сторону и вдруг заговорил.

Язык его был мне непонятен, но фраза прозвучала как вопрос. Я перестала дышать. Он помолчал, затем снова повторил вопрос и, к моему облегчению, шагнул внутрь. Я бочком начала продвигаться к двери, отчаянно молясь, чтобы он не услышал шорох подошв. Но пол, к счастью, покрывал толстый вязаный ковер, и потому я беззвучно достигла двери. Как вдруг мужчина, который как раз остановился у стола, где только что лежал мой обед, резко обернулся. Неужели он каким-то непостижимым образом смог меня увидеть?.. Но опасения оказались напрасными. Хоть глаза его и смотрели прямо на меня, выражение его лица оставалось прежним. Длилось это всего мгновение, а потом… он направился обратно к двери.

Не придумав ничего лучшего, я опрометью бросилась вон из комнаты. Он что-то крикнул, в ответ тоже раздался крик, и на моем пути выросла еще одна фигура. Я кинулась прямо на нее, с силой оттолкнула в сторону и под удивленные вопли выбежала наружу. Что есть духу я мчалась к дороге, которая казалась мне теперь единственным безопасным местом во всей этой стране.

За спиной слышались крики и топот. Видят они меня или бегут наугад? Наконец, собрав остаток сил, сосредоточив внимание на одной лишь иллюзии, я добежала до спасительной дороги и ничком рухнула на обочине. Кое-как отдышавшись, я оглянулась на деревню, на месте которой теперь простирался зеленый луг. Крики, однако, все никак не утихали, но самое страшное – к ним добавился новый звук: топот копыт, который раздавался все ближе! Я вскочила на ноги и, прижимая к груди завернутый в коврик трофей, бросилась бежать. Прочь, прочь от невидимой деревни и ее призраков!

Когда я, окончательно выбившись из сил, остановилась, то услышала лишь щебет птиц. Меня не увидели, я была в безопасности. До поры до времени.

И все же я прошла еще с милю, прежде чем уселась на травяную кочку у дороги и принялась за еду. Ни одно яство из тех, какими Всадники потчевали своих зачарованных невест, не могло сравниться с пищей, которую я вкушала сейчас. Еда Гончих давала мне немного сил, но в этом ржаном хлебе, в этом сыре, который крошился в моих пальцах, была сама жизнь! Я не стала наедаться всласть, а лишь слегка утолила голод, – как знать, будет ли вторая вылазка столь удачной. Какая-то птаха спорхнула с куста, склевала оставшиеся от моего пиршества хлебные крошки и, подняв головку, жалобно чирикнула. Я отломила от буханки кусочек и раскрошила на землю: угощайся! Эта птичка, несомненно, видела меня, как и остальные птицы, встречавшиеся мне сегодня, и лиса, и белки, – так почему же для себе подобных я призрак? Или это обратная сторона защитных чар, оберегающих людей этой земли?

До заката оставалось совсем немного времени, а мне еще нужно было найти место для ночлега. Решив, что нечто темное впереди – небольшая роща, я прибавила шаг.

Мне так не терпелось добраться до укрытия, что я не сразу заметила происшедшую вокруг перемену. Если утром мне было легко и радостно на сердце, то теперь я ощущала, как внутри меня сгущается тьма. Как ни пыталась я противиться этому, в памяти одна за другой воскресали картины ужаса, пережитого во сне и наяву. Поля, простиравшиеся по обеим сторонам дороги, теперь вовсе не казались мне пустынными: какие твари, незримые под покровом иллюзии, скрываются в них?

И вдруг мне показалось, будто за мной следят. Я то и дело оглядывалась, а иногда и замирала на дороге, с тревогой всматриваясь в даль. Птиц стало заметно больше, с громким щебетом они прыгали по обочинам и порхали вокруг, но их незамысловатые песенки меня не развлекали: я не могла отделаться от ощущения, будто кто-то смотрит мне в спину, наблюдает за каждым моим шагом.

Пятно на горизонте оказалось огромным лесом, тянувшимся с севера на юг, но теперь он выглядел угрожающе, и ночевать в нем мне вовсе не хотелось.

Дорога стала у́же и теперь больше напоминала мне тропу, по которой я брела в горах. Ветви почти смыкались над головой, но, к моему удивлению, в лесу было довольно светло: прожилки и зубчатые края зеленых листьев имели золотистый цвет, потому и создавалось ощущение, будто вопреки сгустившимся сумеркам здесь по-прежнему светит солнце.

Я видела белок, прыгавших с ветки на ветку, птиц, щебетавших на деревьях, а однажды даже снова заметила лису, но теперь меня не покидало тревожное ощущение, что следят они за мной вовсе не из любопытства.

Подходящего места для ночлега мне так и не попалось, и я уже начала думать, что придется лечь прямо на дороге, когда увидела развилку: дорога в этом месте разделялась на две узенькие тропки, островок земли между которыми имел форму ромба. На нем был насыпан плоский курган, повторявший его очертания. На равном расстоянии друг от друга стояли три каменные колонны, средняя была на несколько ладоней выше, чем две другие. Несомненно, оказались они здесь не случайно, а по чьей-то воле. Несмотря на то что это место было на виду, оно внушало мне необъяснимое спокойствие, а потому я решила остаться здесь на ночлег.

Я взобралась на курган, расстелила коврик и села, прислонившись к центральной колонне за моей спиной. Тропинки передо мною вновь сливались в дорогу, которая исчезала за деревьями.

Я поела, завернулась в коврик и некоторое время сидела, вслушиваясь в пугающие незнакомые звуки. Наконец усталость взяла свое, и я провалилась в сон.

Проснулась я среди ночи. Сердце бешено колотилось в груди, я задыхалась, хватая ртом воздух. Голова моя лежала у подножия колонны. Мой островок ярко освещала луна, и колонны в ее свете блестели, точно были отлиты из серебра. Сама того не осознавая, я выбрала для ночлега Место Силы, но темная это Сила или светлая, распознать было выше моих способностей.

Я не испытывала страха, скорее благоговение – и отчаяние оттого, что это место пытается сказать мне нечто важное, а я не понимаю языка, на котором оно говорит со мной!

Не знаю, долго ли я так сидела, безуспешно пытаясь вникнуть в суть этого мистического послания, как вдруг в моих ощущениях произошла резкая перемена. Я насторожилась. Меня о чем-то предупреждали, но вот о чем именно – этого я тоже не понимала…

И тут послышался топот копыт. Кто-то с бешеной скоростью скакал по дороге оттуда, куда лежал мой путь. Лес вокруг моего островка ожил. Масса невидимых глазу существ, до сего мгновения наблюдавших за мной, уползали, улетали и убегали прочь.

Но я не чувствовала страха – я лишь знала, что должна быть готова, должна ждать…

На залитой лунным светом дороге показалась лошадь. Грудь и плечи ее были покрыты хлопьями белой пены. Всадник так внезапно натянул поводья, что животное вскинулось на дыбы, молотя по воздуху ногами.

Всадник-оборотень!

Лошадь громко заржала и снова встала на дыбы, но Всадник тут же усмирил ее. И тогда я смогла рассмотреть гребень его шлема… Я вскочила на ноги, сбросила с себя коврик и побежала, протягивая руки и крича:

– Херрел!

Он спешился и пошел мне навстречу.

13
Зверь становится человеком

Представьте, что вы бредете один по заваленной снегом дороге, дрожа от холода и слушая завывания ветра, как вдруг – о чудо! – во мраке зимней ночи видите светящиеся окна жилища! Дверь распахивается, и хозяин гостеприимно машет рукой, приглашая усталого путника разделить с ним тепло очага. Вот как я чувствовала себя сейчас.

– Херрел!

Я звала его и тянула к нему руки, как тогда в шатре, когда на несколько мгновений соединилась с другой Гиллан.

Вдруг в воздухе между нами змейкой взвилась зеленоватая дымка, а когда она исчезла…

Когда я видела этого зверя в последний раз, он, распластавшись на скале, готовился растерзать Гончих Ализона. Теперь глаза его смотрели только на меня. Он глухо зарычал, обнажил острые, не ведающие пощады клыки…

– Херрел!

Я попятилась. Серебристая кошка припала к земле, готовясь к прыжку, а я смотрела ей в глаза – в глаза моей смерти, не осмеливаясь повернуться к ней спиной. На поясе у меня висел охотничий нож, но сталь была мне здесь не помощник. Как знать, быть может, и другое мое оружие окажется не более эффективным, чем тростинка против меча, но это все, что у меня есть.

Я, не моргая, смотрела в глаза, в которых не было ровным счетом ничего человеческого. И все же где-то там, внутри этой звериной оболочки, прятался человек. И если я отыщу его, возможно, мне удастся его разбудить. Уж лучше встретиться лицом к лицу с разъяренным человеком, чем с голодным зверем, устроившим на тебя охоту.

«Херрел, Херрел, – мысленно взывала я к нему. – Херрел…»

Ничего не произошло, лишь из звериной глотки вырвался сдавленный рык. Все без толку. От этой мысли у меня потемнело в глазах, но я не ослабила волю. Вдруг огромная круглая голова с прижатыми ушами слегка приподнялась, и по лесу пронесся леденящий кровь вой. Такой же вой я слышала перед тем, как Всадники напали на Гончих Ализона.

– Херрел, нет!

Зверь повел головой из стороны в сторону, потом раздраженно тряхнул ею и выставил вперед когтистую лапу, приготовившись к прыжку.

– Ты человек – человек, не зверь!

Но моя уверенность в том, что внутри чудовища прячется человек, пошатнулась. Кто знает, какие силы стали доступны ему после возвращения на родную землю?

– Херрел!

Талисмана я лишилась давным-давно, а к каким божествам взывать о помощи на этой земле – не знала. Я вскрикнула, остатки моей Силы растворились в потоке животной ненависти. Зверь прыгнул.

Руку, которую я подняла в последнюю секунду, прикрывая лицо, обожгло невыносимой болью. Меня придавило к кургану с такой силой, что я не могла даже вздохнуть…

– Гиллан! Гиллан!

Я чувствовала, что меня обнимают руки, мужские руки, а голос, зовущий меня, был полон страха и боли.

– Гиллан!

Я открыла глаза и увидела искаженное от ужаса лицо Херрела.

– Гиллан, что же я натворил?

Подхватив меня на руки так легко, словно я была ребенком, он взбежал на залитый лунным светом курган и осторожно положил меня на коврик. С нежностью, которой я не замечала в нем раньше, он приподнял мою истерзанную руку и, увидев на ней две глубокие кровоточащие борозды, громко вскрикнул.

– Херрел?

Теперь он смотрел мне в глаза:

– Заставить меня причинить боль тебе – тебе! Да сгниют их кости, а бегущий в ночи пожрет души!.. Я соберу травы…

– Посмотри в моей сумке – там есть снадобья.

Боль раскаленным металлом текла вверх по руке, заливала плечо. Я с трудом дышала, перед глазами плясал вихрь из лунного света, колонны качались из стороны в сторону. Я почувствовала, как он вытащил из-под коврика сумку, и приготовилась объяснить, какие мази нужны, но, едва он дотронулся до моей руки, закричала от боли и потеряла сознание.

– Гиллан! Гиллан!

Я нехотя вынырнула из благодатного забытья.

– Гиллан! Золой и пеплом, молотом и клинком, ясной луной и светом Нив, моей кровью, пролитой во имя того, чей облик я ношу…

Его тихие слова окутывали меня, словно сеть, не давая вновь погрузиться во тьму.

– Время уходит, Гиллан… Ядовитым цветом, кнутом Горта, свечами оборотней заклинаю тебя – вернись!

Это был приказ, которому я не могла не подчиниться. Я повернула голову и открыла глаза. Вокруг меня танцевали языки зеленого пламени, сладкий аромат щекотал ноздри, по щекам скользили цветочные лепестки. Херрел, обнаженный по пояс, стоял напротив серебристой колонны, и тело его тоже светилось серебристым светом. Но плечи были исполосованы, а в руках он держал длинную сломанную ветку.

– Херрел?

Он подбежал ко мне и опустился на колени. Лицо его было смертельно уставшим, словно у воина, долго сражавшегося на пределе сил, и теперь, когда битва завершилась, он был слишком изможден, чтобы волноваться о том, кто одержал победу – он или его враг. Но едва он взглянул на меня, лицо его просветлело. Он протянул было руку к моей щеке, но тут же отдернул:

– Как ты чувствуешь себя, Гиллан?

Я облизала губы, шевельнула рукой. Боли почти не было. Рука была перевязана, и я почувствовала знакомый аромат, значит он все-таки воспользовался содержимым сумки. Я медленно приподнялась и села. Оказалось, я лежала под плотным одеялом из цветов и изорванных в мелкие кусочки листьев.

Херрел повел рукой, и зеленое пламя без следа растворилось в воздухе.

– Как ты? – повторил он. – Тебе лучше?

– Лучше… Что ты имел в виду, когда сказал, что время уходит?

Я зачерпнула немного лепестков и листьев и вдохнула их аромат.

– Есть две Гиллан…

– Это мне известно, – оборвала я его.

– Но возможно, тебе неизвестно вот что: человек, разделенный надвое, – звучит отвратительно, как и само колдовство, применяемое для этой безумной цели, – не может существовать в таком виде. Рано или поздно, если он не становится вновь единым, одна из его частей умирает…

– То есть другая Гиллан умрет? – Ладонь моя разжалась, и лепестки посыпались на землю. Я снова ощутила холодную пустоту внутри и чудовищный, неутолимый голод.

– Либо она, либо ты.

Смысл его слов не сразу дошел до моего сознания. Херрел вскочил на ноги и принялся наносить удары кулаками по колонне, словно это был его враг.

– Они сделали это… чтобы избавиться от тебя… думали, ты погибнешь в пустошах… или в горах, ведь эта земля надежно защищена.

– Я знаю.

– Они были уверены, что ты не выживешь. Если бы ты умерла, та Гиллан стала бы единой, похожей на тебя лишь отчасти. Но когда ты вошла в Арвон, они переполошились. Узнали, что в стране появился чужак, и сразу поняли, кто это. Тогда они вновь прибегли к колдовству и… – Он осекся.

– И послали тебя, – закончила я вместо него.

Он снова взглянул на меня, и сердце мое сжалось. Если бы истерзанную душу можно было излечить так же легко, как телесные раны…

– Я ведь говорил тебе: я не такой, как они. Я в их власти. Они ослепили меня, заставили поверить, будто Халс добился своего и ты предпочла меня ему!

Я задрожала. Халс… Нет, только не это… не может быть, чтобы другая я блаженствовала в его объятиях!

– Но ведь настоящая я – это я, – пробормотала я, пряча в ладонях пылающее от стыда лицо. – Я человек из плоти и крови, а не призрак…

Но так ли это? Почему же тогда я невидима для людей? Я провела пальцами по забинтованной руке и даже обрадовалась, почувствовав боль: призраки боли не чувствуют!

– Да, но она – часть тебя. Если ты умрешь, она станет чуть сильнее, и Халсу этого будет достаточно. Стая боится тебя, Гиллан, потому что ты неподвластна их воле. Поэтому они и создали ту, которая подвластна.

– А если… что, если бы…

– Я убил тебя, как они и задумали? – прочел он мои мысли. – Обнаружив правду, я не смог бы жить дальше, и, таким образом, они избавились бы сразу от обоих врагов.

– Но ведь ты не убил.

Херрел печально качнул головой:

– Посмотри на свою руку, Гиллан. Если из-за того, что я сделал, мы не достигнем цели, считай, я исполнил их волю.

– Почему ты так говоришь?

– Потому что время не на нашей стороне, Гиллан. С каждым часом, что вы порознь, ты теряешь силу и, может статься, воссоединиться со второй Гиллан попросту не успеешь. Не думаю, что ты из тех, кто вместо правды желает слышать слова успокоения, поэтому говорю все как есть.

Последняя его фраза прозвучала как похвала моему мужеству. Оставалось лишь надеяться, что он не замечает, как меня от ужаса трясет мелкой дрожью.

– Мне кажется, ты можешь больше, чем думаешь. – Я захотела переменить тему разговора, чтобы отвлечься от терзавших меня страхов. – Чем все они думают. Иначе как тебе удалось разрушить столь мощное заклятье?

Херрел подошел к лежащей на земле рубашке и поднял ее.

– Не пытайся увидеть то, чего нет, Гиллан. Хвала высшим силам, что я вовремя пробудился. Точнее, меня пробудила ты – это твой голос я слышал во тьме, куда они бросили меня… А теперь, если ты готова, мы должны ехать. Нужно нагнать Стаю.

Он надел кожаную безрукавку, сверху кольчугу и повязал вокруг пояса ремень. Взяв в руки шлем, он долго смотрел на серебряную кошку, и на миг мне показалось, что вот сейчас он отшвырнет шлем в сторону. Однако он все же надел его и, повернувшись ко мне, помог встать на ноги. На плечи мои он накинул свой плащ, приобнял меня, чтобы я не упала, и мы медленно спустились с кургана.

Приближался рассвет. Херрел свистнул, подзывая коня, и тот прискакал к нам, фыркая и беспокойно мотая головой, как будто что-то в лесу его испугало. Херрел, однако, не обратил на это внимания. Он посадил меня в седло, а сам сел позади. Его конь, не выказав ни малейшего недовольства еще из-за одного седока, бодро затрусил вперед. Рядом с Херрелом, в кольце его рук, мне было тепло и спокойно.

– И все-таки кое-чего я не понимаю, – проговорила я. – Зачем я Халсу? Неужто все дело в уязвленной гордости?

– Так было поначалу, – ответил Херрел. – А потом появилась другая причина. Ты оказалась вовсе не такой, как остальные невесты из Долин, – те с первых же мгновений воедино сплелись со своими мужьями, но ты – нет. И Стаю это насторожило. А когда последняя возможность привязать тебя к нам была упущена, ты стала беззащитна, и Всадники смогли сделать то, что сделали.

– Последняя возможность?..

– Если бы той ночью ты меня не отвергла, их колдовство было бы бессильно против тебя.

Какое счастье, что он сидел у меня за спиной и не видел, как вспыхнули мои щеки!

– Почему ты тогда назвал меня ведьмой, Херрел? – спросила я, нарушив воцарившееся молчание. – Потому что был зол?

– Зол? Но у меня не было никакого права злиться на тебя. Я не стану брать силой, если не угоден. В этом нет никакого смысла, это противно моей душе – и противно Нив. Я назвал тебя так потому, что ты – истинная ведьма. И, будучи истинной ведьмой, ты попросту не могла меня не отвергнуть.

– Ведьма, – задумчиво повторила я. – Но, Херрел, ничему, кроме целительства, я не обучена. А целительство никак не связано с колдовством. Будь я и правда ведьмой, как ты говоришь, меня выгнали бы из аббатства в тот же миг, как я переступила порог. Пламя и колдовство не имеют ничего общего друг с другом, и дамы аббатства сочли бы себя оскверненными моим присутствием.

– Колдовство – это не то зло, какое представляют себе жители Долин. У некоторых колдовство в крови, и, чтобы научиться использовать свою Силу, им нужно много учиться. Но власть над стихиями – водой и ветром, землей и огнем – это их Дар, которому обучить невозможно. В стародавние времена, когда Арвон еще не укрылся от остального мира за стеной, такие способности были у многих людей. Мы знали, что и за морем есть страны, в которых колдовать для людей столь же естественно, как дышать. И есть страна, в которой живут ведьмы. Даже когда мы покинули Арвон, вынужденные скитаться по пустошам, мы то и дело слышали об этой стране – точнее, о том, что осталось от нее. В Эсткарпе до сих пор живут ведьмы, и для Ализона они злейшие враги.