Читать книгу: «Харбинский круг», страница 4

Николаев отпустил Лагина, отметив, что тему военно-исторического и историко-археологического сотрудничества нацистов с Советами тот вообще не затронул. Если потому, что это выглядит бредом, то, извините, что же тогда за всем этим видит Кутепов и его «Общевоинский союз»?

Этот день преподнес Николаеву еще один сюрприз. Некто Каеда, назвавшись частным лицом, просил уделить ему некоторое время для конфиденциальной беседы. Просьба была удовлетворена. Перед Николаевым предстал чуть выше среднего роста хорошо сложенный, спортивного вида японец, возраст которого определить было затруднительно. Вообще возраст мужчин азиатских национальностей определять довольно трудно. По достижении зрелого возраста, они как бы консервируются на долгие годы. Визитер заговорил первым:

– Здравствуйте, Сергей Романович, моя фамилия Каеда. Я неоднократно бывал в Харбине, но представлен вам не был и вот, пользуясь случаем, решил нанести визит. – Все это было произнесено на русском языке непринужденно, с легким, почти неуловимым акцентом. Удивленный и заинтригованный Николаев предложил гостю присесть и поинтересовался целью его визита.

– Я, – начал визитер, – не буду ходить, как у вас говорят, вокруг да около, а сразу возьму быка за рога. – Продемонстрировав, таким образом, знание русского фольклора, продолжил: – Итак, я служу Императору, я разведчик. И прибыл к вам с предложением.

– «Оригинальное вступление», – подумал Николаев и спросил:

– За предложениями разведчика обычно следует вербовка. Вы намерены вербовать меня?

– Конечно, – ответил японец, – но не вас персонально, а в целом организацию БРЭМ, а точнее ту ее часть, которую можно назвать информационно-исследовательской, выполняющую специфические функции, не подлежащие, так сказать, огласке. И не меняйтесь в лице, господин полковник, это деловой разговор. Речь пойдет о равноправном сотрудничестве.

– Хорошо, слушаю вас, продолжайте.

– Буду краток. Есть одна вещь, на которую мы смотрим с разных позиций, но видим одинаково. Это – Советская Россия. Это ваш враг. И наш враг. А враг моего врага – мой друг, не так ли? Это первое и главное. Второе. Я думаю, что не ошибусь, если скажу, что с недавних пор вас интересует район Тибета и Гималаев.

«Точно, совсем с недавних пор, не далее, как с сегодняшнего дня», – мысленно согласился Николаев, исподволь разглядывая занятного гостя.

– Так вот, – не дожидаясь ответа, продолжил Каеда, – и нас с недавнего времени интересует этот же район.

– Господин Каеда, поясните, пожалуйста, в части Тибета и Гималаев. Что же вас там может интересовать?

– Увы, то же самое, что и вас. Самостоятельные лингвистические, антропологические, историко-археологические изыскания, нас, как и вас, не интересуют. Все гораздо прозаичнее. Я говорю без каких-либо экивоков, прямо и откровенно: нас интересует – кто и что там намерен искать, и, если что-то будет найдено, то – что именно? В достижении этой цели вы и мы заинтересованы в одинаковой степени, как в одинаковой степени можем быть полезны друг другу, разумеется, сохраняя все это в тайне. Я предлагаю союз. Что вы на это скажете? Согласны? Если да, то, понятно, никаких договоров и протоколов мы подписывать не будем. Мне достаточно вашего слова офицера. Я, со своей стороны, готов дать такое же обязательство. Итак?

– Чем же вы можете быть полезны? – Николаев не испытывал колебаний поскольку имел все основания полагать, что в таком фантастическом предприятии – поисках на огромной территории кого-то, разыскивающего что-то – сильный партнер гораздо предпочтительнее сильного конкурента

– Людьми, деньгами, снаряжением. Да мало ли еще чем? – быстро ответил японец.

– Ну, что ж, я согласен.

– По рукам?

После рукопожатия Каеда заявил:

– Предлагаю определить исходные позиции. Я бы хотел, чтобы мы поняли друг друга в концептуальном, общеполитическом и общечеловеческом смысле. Прошу уделить некоторое время, здесь коротко не скажешь. – Последовал согласный кивок Николаева, и японец продолжил: – Мне кажется, это облегчит взаимопонимание, ведь лучший вариант в межличностных отношениях – это отсутствие недосказанного, недопонятого и уж, конечно, исключение всякой лукавости даже в мелочах. Как говорят русские – маленькая ложь порождает большое недоверие, а от недоверия до противостояния – один шаг. Вам, наверное, странно слышать подобные сентенции от разведчика, но, клянусь, все это я говорю по убеждению.

Немного расскажу о себе, тем более, что в ваших глазах так и застыл этот вопрос. О языке и образовании. Я историк и славист. Учиться в России мне, к сожалению, не довелось. После войны 1904 – 1905 годов отношения между нашими странами были более чем прохладными. Я обучался в Софийском университете. Кафедра русского языка и словесности была там очень приличной, поскольку патронировалась Российской Императорской Академией. А задолго до этого, можно сказать в нежном возрасте, у меня была возможность изучать русский разговорный язык. Тогда мы жили в Гонконге, в европейском квартале, точнее, в его русской части. Так что недостатка в языковой практике я не испытывал. На императорскую службу я поступил в 1917 году, когда у вас на родине произошел октябрьский переворот, который теперь так пышно величают Великой Революцией. До этого я и не думал, что стану государственным служащим. Должен сказать, что мотивация моего поступления на императорскую службу тождественна вашей мотивации. Поясню. Вы потеряли все: Родину, дом, образ жизни, перспективу, друзей. Словом, все то, что наполняет жизнь и, может быть, и составляет ее смысл. И теперь выброшенный из своего дома полковник Николаев борется с теми, кто сотворил это. Мне это понятно. Теперь и вы поймите – ваши враги это и мои враги по той простой причине, что мне вовсе не хочется повторить вашу судьбу. Из интереса, да и по долгу службы, я изучаю теорию коммунизма. Не буду говорить долго и нудно, а скажу просто. Всё у советских коммунистов сводится вот к чему: выжить, насадив у себя дома коммунистические догмы, и затем распространить эти догмы на весь Мир. Это именуется победой Мировой Революции. Так что первая часть задачи ими решена – выжили, на очереди следующий пункт программы. А ведь наши страны – ближайшие соседи. И я не могу утверждать, что у нас в Японии не приемлют идей этой новой России, вовсе не могу. В общем, если говорить языком наших оппонентов, у нас с вами налицо полная идейная общность, а идея, овладевая массами, ведь мы тоже масса, становится материальной силой. И здесь с коммунистами невозможно не согласиться.

В свое время относительно первой задачи коммунистов, то есть – выжить, – я питал некоторые иллюзии. Нет, не имелось в виду их возможное военное поражение в Гражданской войне. Уже после нее. Основа иллюзий – знание того, кем являются в большинстве своем творцы революции, профессиональные революционеры. Да, да, я говорю именно об этом, в большинстве своем, это евреи. На чем строились иллюзии? Я рассуждал как историк и, чтобы вы поняли мою логику, обращусь к истории. Начнем с иудейского царя Саула. У него был любимец – Давид. Когда Давид победил гиганта филистимлянина Голиафа, раскроив ему череп лихо запущенным из пращи камнем, Саул сделал его военачальником. Затем почему-то приревновал, стал завидовать славе Давида, да так, что задумал его убить. Давиду повезло: его предупредили о царской затее и он успел скрыться. И где же он скрылся? У врагов – у филистимлян, у родственников убитого им Голиафа! Скрылся и все? Нет! Он перешел на службу к филистимлянам. (Филистея – древняя Палестина. Прим. авт.). И служил им верой и правдой, безжалостно уничтожая всех, кого прикажут, и, в том числе, сынов народа своего. Вот так история! Но это ему не помешало! После смерти Саула Давид стал царем. Товарищ Ленин в своих многотрудных писаниях в таких случаях выражал собственные эмоции кратким латинским – SIC! Так! Царствование Давида и его сына – Соломона – было временем расцвета Иудеи. Однако недолго счастье длилось. После смерти Соломона на престоле воцарился его сын Ровоам со своей простой философией: «Если отец мой – Соломон – наложил на вас (народ иудейский) иго, то я увеличу его; если он наказывал вас бичами, то я буду наказывать вас скорпионами (бич с нанизанными на него металлическими шестигранниками)». Вот такой у Соломона был сынок – экстремал. Кому такое может понравиться? Естественно, возникло недовольство, потом возмущение, затем восстание и, в конце концов, раскол. Из двенадцати колен (родов) израилевых под властью Ровоама осталось два: иудино и вениаминово. Они назвали свое царство Иудейским со столицей в Иерусалиме. Отколовшиеся десять колен образовали государство Израиль. Столицей его стал город Самария. А после этого и пошло, и поехало. Два государства, населенные одним народом, говорящие на одном языке, имеющие один уклад жизни, один Ковчег Завета и один Закон Моисея стали с завидным упорством истреблять друг друга в непрерывных войнах. Длилась эта иудейская бойня почти четверть тысячелетия. Естественно, после такого затянувшегося кровопускания оба государства ослабли и поочередно стали добычей иностранных пришельцев. Хетты, ассирийцы, вавилоняне, парфяне, сирийцы. Прошли века. Наконец, династии Хасмонеев удалось сплотить народ и поднять на борьбу за независимость. Сто с лишним лет непрерывной войны и вот она – победа, вот она – независимость! Но власть! Кому достанется власть? Родные братья хасмонейской династии Гиркан и Аристовул не смогли поделить ее и столкнулись лбами. Но обессиленный народ не хотел проливать кровь ни за того, ни за другого. Что же делать? На ту беду братьев одновременно посетила одна и та же пагубная мысль: убрать с дороги соперника руками Рима, руками Гнея Помпея, который в то время стоял с легионами в Антиохии и с изумлением наблюдал за тем, как сначала один брат, потом другой пытаются загрести жар его руками. Опасно играть с Римом! Чем это закончилось известно. Иудея стала частью Римского мира, ставленником римской власти стал даже не иудей, а араб-идумеянин Ирод, который озаботился и с великим арабским тщанием под корень изничтожил династию Хасмонеев. Не пожалел даже жену и собственных сыновей! Вот так. И во все времена: от Соломона до Хасмонеев и после, – появлялись пророки. На них снисходило откровение Господне, все ожидали Мессию. И вот пришел Иисус, пришел, утверждается, точно так, как описано в древних пророчествах. И придя, в своей знаменитой Нагорной проповеди прямо сказал: «Не думайте, что я пришел нарушить закон или пророков; не нарушить пришел я, но исполнить». Имелся в виду Закон Моисея. Казалось бы, все хорошо. Но – нет. Проповеди Иисуса очень и очень не понравились иудейским иерархам. Почему не понравились – это отдельная и очень серьезная тема. Касаться ее не будем. Заметим только, что тему эту старательно обходят все четыре Канонические Евангелия, скромно замалчивают и Католическая и Православная Церкви, и даже состоящие с ними в контрах многочисленные сектантские течения. (См. роман «Параллель: операция «Вирус» и дело Понтия Пилата. А. Самсонов.) Так вот – Иисуса стали травить, «стали искать погибели его». Какое-то время ему удавалось избегать многочисленных ловушек. Но, когда в небольшой на то время группе учеников Иисуса появился предатель – Иуда – все было кончено.

К чему я это вам рассказываю? Иллюзии, да иллюзии! Я надеялся, что в силу этих исторических тенденций, о чем я сейчас упомянул, в когорте победивших в России революционеров начнутся внутренние процессы брожения, которые со временем и взорвут эту компанию. Однако этого не произошло. И даже конфликт, причем конфликт серьезный и застарелый между Сталиным и Троцким, которого Ленин называл «Иудушкой», и тот не привел ни к чему. Троцкого удалили с политической сцены в далекую Алма-Ату, а затем и вовсе выгнали из страны. И, знаете, я сделал для себя печальный вывод. Этот человек – Сталин – на голову выше своего хитроумного окружения, он все время в движении, движении совершенствования, он успевает всё, и он может всё. По крайней мере, своими соратниками он уже манипулирует. Ему – товарищу Сталину – в отношениях с его «гирканами» и «аристовулами» удалось поставить себя на место Гнея Помпея. Вот так! Если вам будет интересно, я как-нибудь расскажу каким образом, прежде чем отправить Троцкого в ссылку в Алма-Ату, Сталин продемонстрировал свои блестящие способности, уничтожив его теоретически, идейно. Троцкого! Теоретика и трибуна большевизма!

– Господин Каеда, скажите, вы антисемит?

– Упаси бог, нет, я историк. Правда, теперь это всего лишь увлечение. А когда-то, по молодости, это было смыслом жизни и настолько захватило меня, что, представляете, я даже изучал латынь. Да. Но мы отвлеклись, вернемся к нашим баранам. Итак, наше сотрудничество. Я вам скажу откровенно, полковник, мне не очень по душе и как-то настораживает сама постановка задачи и будущее поле совместной деятельности. Имеется в виду тибетско – гималайская тема. И дело не в сложности, не в моральном и не в профессиональном аспекте. Нет. Я офицер, я на службе и должен выполнять приказ. Но что-то интуитивно, подсознательно, беспокоит меня. Скажите, вы не чувствуете что-либо подобное?

– Нет, – ответил Николаев, – не чувствую. Меня как раз в большей степени волнуют организационные, профессиональные, практические аспекты этого дела. И еще, откровенность за откровенность. По нашим сведениям, предполагается выполнение поисковых работ силами совместных экспедиций: германских национал-социалистов и советских коммунистов. Очень уж странен, на мой взгляд, этот союз.

– Что же тут странного? На вашей родине всем правит, вы, господин Николаев, не хуже меня это знаете, так называемый классовый подход ко всему, в том числе к морали и политике. А это очень удобная вещь для оправдания любого союза, для придания вполне нормального вида любому явлению. А уж германские партайгеноссен и вовсе освобождены от всяких предрассудков. Так что ничего удивительного.

– Не в этом смысле. Странно вообще участие коммунистов в этих поисках, если посмотреть на это с точки зрения их теоретических установок: диалектики, материализма и кучи всяких законов.

– Да, здесь есть вопрос, господин полковник, но ни вы, ни я не знаем точно их договоренностей и можем только догадываться, что их объединяет и какие цели преследует каждая из сторон.

Каеда выразительно посмотрел на часы, извинился, что отнял много времени, испросил разрешение нанести визит перед отъездом из Харбина и встал. Николаев и японец расстались.

Оба не подозревали, что есть еще один человек в городе, который тоже занят «гималайской» темой. Этим человеком был Дмитрий Корнев – резидент советской разведки в Харбине. Ему, в отличие от Николаева и Каеды, поделиться своими соображениями было не с кем. Задание Центра нацеливало его на получение информации о подготовке секретным отделом БРЭМ, возможно совместно со спецслужбами Японии, группы (групп) для направления в район Тибета и Гималаев «с целью поиска и обнаружения немецких экспедиций». Упоминание в задании о возможном союзе БРЭМ с японскими спецслужбами и дипломатичное указание о том, что положительные результаты их совместной деятельности по поиску немецких экспедиций вполне отвечают интересам Центра, давало основание Корневу сделать вывод: началась игра, финал которой может иметь серьезное политическое значение.

Прервав размышления, Корнев закурил и несколько раз подбросил в руке зажигалку. В полумраке комнаты тускло блеснул металл. Эта вещь не была выполнена из золота, не имела вправленных драгоценных камней, монограмм или каких-либо особых признаков. Обычная зажигалка. И все же для Корнева она имела особую ценность, была своего рода талисманом. Это был подарок Дзержинского в день их последней встречи в Москве в 1922 году. Память, воскресив одно событие, немедленно устремилась к другому. Вспомнился день приезда в Москву. Это было так давно, но зримые картинки прошлого вставали перед глазами, как будто это было вчера. Оставив родителей в далекой Ялте, молодой, спортивной наружности паренек приехал учиться в Москву. Дмитрию Корневу, правда, тогда у него была другая фамилия и другое имя, было 16 лет. Год тогда был 1911. Успешно преодолев экзаменационные испытания, молодой человек стал студентом технического факультета Московского университета. Как и многим студентам, выходцам из семей разночинцев, ему не приходилось рассчитывать на помощь родителей и потому пришлось искать работу, чтобы обеспечить себя всем необходимым для учебы и жизни. По объявлению в газете молодой человек нашел почасовую работу на железнодорожной станции Москва-Сортировочная и, что самое главное, сносное по условиям и цене жилье. Хозяйка, преклонного возраста женщина, сдававшая Дмитрию комнату, тоже работала на железной дороге и жила в небольшом домике неподалеку от станции. Ее муж погиб во время революционных событий 1905 года и овдовевшая женщина, чтобы как-то сводить концы с концами, сдавала одну из двух комнатенок постояльцам.

Скоро состоялось первое знакомство студента с революционной марксистской теорией. Молодой человек заинтересовался этим учением и стал посещать кружок по изучению марксизма. После многих лет реакции эти сообщества стали вновь появляться в рабочей среде.

Студентом – четверокурсником Дмитрий вступил в РСДРП и тогда же, подчиняясь партийной дисциплине, отошел от активной деятельности. Руководитель регионального комитета партии, старый рабочий – путеец, по-отечески относившийся к Дмитрию, прямо заявил ему, что его главная задача завершить образование и языковую подготовку. Будущей революции нужны грамотные люди. Это имело силу приказа.

Однако завершить образование студенту не удалось. Началась война и в августе 1915 года недоучившегося студента призвали в армию. Большой неожиданностью для Дмитрия было его направление после тестовых испытаний на краткосрочные курсы при Генеральном штабе армии Его Императорского Величества в Гатчину. Курсы готовили военных разведчиков для действующей армии. Через полгода новоиспеченный офицер военной разведки был направлен в одну из дивизий Юго-Западного фронта. За участие в дерзком рейде по тылам противника накануне знаменитого Брусиловского прорыва молодой офицер был удостоен высокой награды – офицерского Георгиевского Креста. Октябрьский переворот застал поручика в Киевском госпитале, где он почти два месяца преодолевал последствия тяжелой контузии, полученной на фронте. В январе 1918 года Дмитрий получил предписание прибыть в Петроград, где и состоялась его первая встреча с Дзержинским, возглавившим только что созданную ВЧК. В обстановке строгой секретности боевой офицер и член партии большевиков занялся разработкой основ разведывательной службы молодого государства, что в скором будущем привело к созданию отделения разведки в составе Особого Отдела ВЧК, а затем и отдельного структурного подразделения – Иностранного отдела.

Корнев вспомнил, как в 1922 году состоялась последняя встреча с Дзержинским. Она была короткой. Войдя в кабинет и поздоровавшись по форме, он получил из рук хозяина кабинета конверт из плотной бумаги: – Получите и ознакомьтесь, товарищ Корнев. Садитесь. – В конверте обнаружились документы, удостоверяющие личность Корнева Дмитрия Ивановича и несколько листков отпечатанного текста, содержащего подробные сведения его биографии.

– Ну что, запомнили? Я думаю, вы уже поняли, к чему идет дело? Совершенно верно. Речь пойдет о нелегальной разведывательной работе за рубежом. Конкретно – в Маньчжурии. Я думаю, в ближайшее время там развернуться события, которые будут затрагивать наши интересы. Не скрою, после нашей встречи в Петрограде, я не упускал вас из вида и думаю, что со своими новыми обязанностями вы справитесь. Легенда ваша совершенна настолько, насколько это возможно. Прощаясь, Дзержинский сказал: – Я знаю, вы курите. Прошу принять на память эту вещь, – и передал Корневу зажигалку.

Через два месяца после этого разговора в Харбине появился респектабельный молодой господин очень приятной наружности. Было видно, что этот человек в юном возрасте не чуждался спорта, что сказалось и на физической стати, и на манере ходьбы. Его походка отличалась легкостью и некой кошачьей осторожностью, что обычно присуще людям, занимавшимся игровыми видами спорта, где постоянно меняется ритм и направление движения и где нужна взрывная стартовая скорость. Через небольшое время вновь испеченный гражданин, видимо располагающий необходимыми средствами и деловой хваткой, выкупил пай в лесозаготовительной фирме, а еще через некоторое время организовал акционерное общество (предприятие) по производству железнодорожных шпал, заявив, таким образом, о своих намерениях обосноваться в Харбине всерьез и надолго.

На улице Цветочной, в той ее части, которая упирается в бульвар Империи, то есть в центральной части города, молодой предприниматель арендовал двухэтажный особняк, первый этаж которого был отведен под деловые цели. Там разместились конторы лесопромышленного предприятия и акционерного общества. Покои второго этажа были предназначены для проживания самого Корнева, который занял две из четырех комнат. Оставшиеся были отведены под гостиницу для деловых партнеров. Натурализация прошла успешно. Дела молодого предпринимателя быстро пошли в гору благодаря его трудолюбию и умению ладить с людьми. Те, кто соприкасался с Корневым: партнеры, знакомые, соседи, прислуга – отмечали его стремление к порядку, пунктуальность, несколько холодноватую вежливость и частые деловые поездки. Если бы кто-либо вознамерился поближе поинтересоваться делами молодого предпринимателя, то мог бы убедиться, что за короткое время он установил деловые отношения со многими предприятиями и организациями. В этом обширном перечне была и администрация КВЖД, покупавшая в больших количествах шпалы, и японские покупатели деловой древесины, и химический концерн «Мицуи», поставляющий в Харбин химикаты, потребные для производства шпал, и Южнокитайский торговый дом, спекулирующий на поставках леса из Маньчжурии, и фирмы Гонконга, располагающие лесовозами для морской транспортировки леса. Успешного предпринимателя, как и волка, кормят и голова, и ноги. География его передвижений соответствовала географии партнерских и торговых отношений.

Словом, прикрытие для основной деятельности резидента, скрытой от глаз любопытных, было солидным и надежным.

Созданное Николаевым Бюро русских эмигрантов, конечно, было объектом внимания Корнева с первых дней его пребывания в Харбине. В харбинском районе Фудзядян резидент приобрел и передал в распоряжение Бюро большой жилой дом. Этот дом, его окрестили «Корневской берлогой», стал временным жильем для тех, кому удалось бежать из Совдепии. Район Фудзядян, прямо скажем, не был престижным, но ведь все беглецы: будь то «графья» или простолюдины, мерзнут одинаково и одинаково нуждаются в тепле и крыше. И здесь не до престижа. Словом, этот жест Корнева был оценен по достоинству, что сделало его вхожим в Бюро. С большой осторожностью и тщательностью за эти несколько лет резиденту удалось внедрить нескольких агентов в штатный состав Бюро и потому, спустя некоторое время после второй встречи Николаева с японцем, Корневу стало известно об этих переговорах, как и о том, что начался подбор людей в состав поисковой группы. Еще через некоторое время информация об этом поступила в Центр и была доложена Менжинскому. К этому времени Менжинский уже знал, что зарубежным поисковым работам нацисты присвоили кодовое название «Аненербе» (наследие предков). Но не только это стало достоянием Менжинского. Ему стало известно, что Гитлер, после получения от института по изучению социума благоприятного прогноза о результатах предстоящих в 1930 году выборов в Рейхстаг вызвал Гиммлера, недавно назначенного на должность рейхсфюрера СС, и приказал форсировать работы по «наследию предков». Фюрер мотивировал это необходимостью разработки в кратчайшие сроки научного обоснования идей национал-социализма, избранности и превосходства арийской расы над другими народами, не забывая, разумеется, о прикладных возможностях древних знаний.

Форсировать подготовку и отправку экспедиций с учетом запущенной дезинформации, которая еще не принесла нужных результатов, вовсе не входило в планы Гиммлера. Однако доложить Гитлеру об этом мероприятии, которое теперь, после получения прогноза относительно выборов 1930 года, ему самому показалось мелковатым и несвоевременным, рейхсфюрер не решился. Не решился он и потянуть время, так как хорошо знал, что и ближайший сподвижник Гитлера по партии и обществу «Туле» Рудольф Гесс, и имеющий влияние на фюрера востоковед профессор Карл Хаусхофер, в прошлом генерал военной разведки, немедленно воспользуются его ошибкой.

Так в недрах черного ордена под покровом секретности началась подготовка экспедиций. И все же, каким бы плотным покровом тайны не старались нацисты окутать свое детище, жизнь в ее постоянно меняющихся проявлениях всегда оставляет заинтересованному глазу и пытливому уму шанс либо заглянуть в почти невидимую щелочку, либо, сопоставив отдельные факты, сделать вывод, который делает все эти покровы полупрозрачными или вовсе даже бесполезными.

От резидентуры ОГПУ в Германии в скором времени в Центр поступили сведения о том, что немецкое картографическое предприятие получило заказ на изготовление небольшой партии крупномасштабных карт северных провинций Индии, Южного Китая, Тибета и Гималаев. От внимательного взгляда не ускользнул и факт подготовки санитарной службой Германии подробной справки об экзотических инфекционных заболеваниях полуострова Индостан, а также о производителях профилактических вакцин. Стало понятно: идет подготовка к посещению территорий, где имеются все шансы подцепить лихорадку-Ку, Денге, Скалистых гор или еще какую-нибудь гадость.

Итак, в Германии подготовка началась. Началась она и в Москве. Были собраны и переданы ОГПУ и материалы, доставленные из Тибета Николаем Рерихом, и часть архивных материалов Академии и бывшей Императорской библиотеки. В Москве практично решили, что, имея древние оригинальные документы на санскрите и, зная, что именно такого рода вещами интересуется оппонент, можно подработать удобную для себя ситуацию. И, кстати, почему бы не создать часть «наследия предков» лабораторным путем, так сказать – in vitro? Не забыли и прессу. В ряде научных журналов СССР был опубликован ряд тематических статей. Глубокими и даже остроумными работами порадовал научный мир и простых читателей признанный в мире специалист по античным культурам профессор Ранович. В Москве опять же практично решили: играть, так играть по всем правилам.

В эти холодные февральские дни в России произошло и вовсе неприметное событие. Из Москвы транссибирским экспрессом во Владивосток выехали двое молодых людей – один высокий и худощавый в пальто из шинельного материала и интеллигентной меховой шапке пирожком, второй – чуть пониже, крепкого телосложения и противоречивого вида. Интеллигентные очки в тонкой оправе не очень вязались с разухабистым, нараспашку извозчичьим тулупом и ухарской, местами потертой шапкой ушанкой, давно заслужившей место на пугале.

По прибытии во Владивосток молодые люди здесь же на вокзале наняли пролетку и неспешно двинулись в сторону Уссурийского тракта. По тому, с каким любопытством молодые люди всматривались в город, передвигаясь по его горбатым улицам, было видно, что оба находятся здесь впервые.

Через несколько дней после прибытия друзей во Владивосток в кабинете Глеба Ивановича Бокия раздался телефонный звонок. Хозяин кабинета ответил, выслушал абонента, поблагодарил, попрощался и повесил трубку. Тотчас поднял трубку телефона внутренней засекреченной связи, набрал короткий номер и как только ему ответили, чеканя слова, произнес: – Бокий у аппарата. Мои ребята уже в Маньчжурии, – чуть подождал и повесил трубку.