Читать книгу: «Солдат Империи. Книга первая. Закат», страница 3
Закончив с едой и закопав банки и пластиковые пакеты все начали готовиться к маршу, как вдруг раздался возглас старшего группы:
– Твою мать! Где планшет, кто взял его!
Мы повернулись к Генке и пристально на него посмотрели.
– Планшет пропал, – сказал он.
Никто не обрадовался этому известию, все начали без разговоров осматривать местность вокруг себя и в своих ранцах. Затем, встав веером, прошлись мелким шагом, по радиусу приземления, но тщетно. Сев кругом, начали разбор полётов и пришли к выводу, что планшет вместе с нами не высадился и улетел обратно в часть.
– Двое в дозор, остальным спать, смена через два часа. Я и Большой заступаем первыми, – резко высказался я и никто не посмел мне возразить.
Через четыре часа, когда только-только начало рассветать, все уже проснулись и готовили завтрак, попутно обсуждая, что будем делать и куда пойдем.
– Что думаешь, Поводырь, по поводу всей этой хрени? – спросил меня Шайба.
– Не х…й думать, командует Копалыч, а мы выполняем. Собрание здесь не уместно, – пробурчал я и все кивнули головами в знак согласия.
Я понимал, что захоти я командовать, все бы подчинились, но старшим назначен Генка и подрывать его авторитет не следует. За ним косяк, ему и разгребать, потому как после возвращения нам придётся делать отчёт-анализ на бумаге и подставлять его у меня нет ни малейшего желания ни перед группой, ни перед командованием. Генка оценил мой жест доброй воли и тихо сказал мне:
– Если что, помоги, если не в падлу, а я не забуду.
– Разберёмся, – ответил я и добавил тоже тихо – Юг, юго-восток, а там посмотрим.
– Становись! Первым Поводырь – ведущий, за ним Большой, потом я, за мной Моня замыкает Шайба. Всё. Направление юг. Вперёд!
Сверив компас с солнцем, я двинулся сквозь заросли кустарника, за мной все остальные.
******
Через час езды по горной дороге, мы выехали к селению у подножья горы. Сын лесника показывал дорогу и, при подъезде, стал требовать, чтобы водитель выключил мотор и поставил рычаг передач на нейтральную скорость. Водила начал упрямиться, но Юра взял его за плечо, сжал и сказал:
– Делай что сказано, а то что-нибудь тебе оторву.
Поняв, что с ним не шутят, водитель поставил на нейтральную скорость, заглушил мотор. Машина медленно стала набирать скорость, спускаясь с горы. У крайнего дома притормозив, водила вырулил в открытые ворота, которые открыл лесник. Он добрался к своему дому напрямик, через речку и ждал нас уже минут двадцать, при этом, не забыв затопить печку в бане и в доме. Мы вышли и без шума прошли в дом, где уже суетились две женщины, накрывавшие на стол. Это был гостевой дом смежный с баней, в основном доме находились дети и внуки лесника, которые с интересом смотрели на нас в окна, когда мы проходили по двору. Ставни были закрыты и в доме горел свет, дрова в печке потрескивали и обдавало теплом и уютом. На столе лежал большой каравай хлеба и пахло так, как будто его только вынули из печки. Миски с солёными овощами, сыр, сало, два круга колбасы и две больших бутылки со спиртным: одна с вином, другая с «ракией». Одна дверь вела в баню, а напротив две другие в комнаты, где стояли железные кровати, заправленные чистыми простынями с огромными подушками, которые напомнили мне мою деревню. Там на Рязанщине, в Шацком районе, тоже были такие кровати и подушки. Мы с Юрой разулись и разделись, прошли в зал и уселись на стулья, трём женщинам раздеваться не пришлось, так как снимать было практически нечего, вся их одежда погибла в лесном домике в горах. Так что, скинув бушлаты они плотнее завернулись в банные простыни и сели к нам за стол. Пока мы с Юрой мылись в душевой, так как парилка ещё не нагрелась, они всё нарезали и всё разлили по стаканам и бокалам. Вино и закуска разбудили аппетит и желание секса, мы переглянулись и не сговариваясь взяли каждый по женщине разошлись по комнатам, оставив в зале ту на которую претендовал полковник. И началось….
Стемнело, прежде чем я насытил свою похоть в двух позициях, побывав в парилке и в душе, и выпивая, и закусывая, и снова ласкал грудь медсестры. Ставя её затем в новую позицию, получая и доставляя оргазм. Я не мог насытиться женским телом, как будто это было у меня в последний раз в этой жизни. Женщина полковника, она же штабной писарь, чуть не выла от зависти, наблюдая и слыша происходящее. Мне стало её жалко, я подмигнул ей и показал взглядом на парилку, она поняла и поспешно вошла парную. Войдя следом я не стал долго распинаться и, нагнув её голову, предложил ей минет для меня в её исполнении, затем развернул её и поставил в стойку «бегущий кабан», загнал костыль под хвост на полный штык минут на десять. Было за полночь, когда приехал полковник, мы сидели у открытой печки втроём и смотрели на горящие угли. Юра храпел на кровати, прижав к стене ещё одну медсестру, чтобы не выскочила. Полковник налил себе пол стакана, отломил кусок хлеба, выпил, закусил и, взяв табуретку, подсел к нам. Выдержав паузу, я спросил:
– Как?
– Все путём.-ответил он.
– Завтра ночью начинаем операцию, так что ни чём в себе сегодня и завтра днём не отказывай, но от сюда никто до завтрашнего вечера не выйдет. Я там привёз жратву и бухло, и девкам шмотки. Затем взял штабного писаря за руку пошёл «диктовать приказ» в парной. Посмотрев на Юру через открытую дверь, затем на парную, на Милу, не долго размышляя, повёл её в свободную комнату на кровать, чтобы реализовать очередную свою фантазию. Ночь и следующий день до 20:00 у нас прошёл между парилкой, комнатой с едой, вином и кроватью с огромными подушками.
Мы и не догадывались, где и что делал седой полковник, но интуитивно чувствовали, что не бездельничал. Прибыв в расположение части, нам льстило общее внимание и неподдельный интерес со стороны всех без исключения. На нас смотрели как на архангелов, которые воскресли, чтобы покарать нерадивых и отомстить за предательство. Особист проходя мимо улыбнулся, подмигнул, хлопнул по плечу и произнёс:
– Везёт некоторым!
– Дело не в удаче, а в холодном расчёте. Хотя удача любит расчётливых, – ответил Юра и посмотрел на меня.
Я слегка кивнул головой, мол всё просчитано до мелочей и у нас не соскочишь с якоря, если он в надёжных руках, как наши. Проходя мимо клетки, в которой в мирное время держали местных пьяниц и дебоширов, мы увидели одного из дежурных офицеров с синяком во весь левый глаз и связанными руками за спиной. «Значит это он нас хотел убить», – подумал я и скрипнул зубами. Юра только крякнул от неожиданности, ведь он с ним часто общался. По мере общения с офицерами штаба, который разместился в здании полиции и примыкал к казарме, в которой до войны размещались военизированные патрули, вырисовывалась картина маслом. Поручик Дробич был завербован ещё до того, как начался развал Югославии и был на половину хорват по отцовской линии. Мне до конца не было ясно что его подвигло на предательство, невыполнение воинского долга, как на половину мусульманина. Я не знал как к нему относится. Но я знал точно, что он умрёт как мусульманин – с перерезанным горлом, потому что видел Зорана на плацу с безумным взглядом. Юра прижимался ко мне как маленький ребёнок, постоянно наступая мне на пятки, чем раздражал и заставлял злиться. Хотелось накричать на него, сорвать свою злость, но я понимал его состояние и недоумение, и поэтому не срывался на нём. Лишь остановившись и, когда Юра в меня врезался как грузовик без тормозов, повернулся к нему и сказал с натянутой улыбкой:
– Соблюдай дистанцию.
Юра хлопал глазами и не отвечал на мою шутку, а лишь разводил руками и тяжело вздыхал. Так больше продолжаться не могло и мне пришлось поговорить с ним на эту тему.
– Я понимаю, убить в бою и казнить разные вещи. Но он предал нас и тем самым подписал себе приговор. Если хочешь – отпусти его. Но знай, что если ты к ним попадёшь в плен, то пощады не будет. Смотри мне в глаза! Ещё раз наступишь мне на пятки, то заставлю тебя его лично зарезать. «Ферштейн?» – на повышенном тоне спросил я Юру.
– Алес клаг*, – ответил Юра, вздохнул и с отрешённым взглядом отошёл от меня.
Конечно, не нужно было с ним так. Но скоро нам в бой и телок весом в сто десять килограмм был бы обузой, а не ударной силой на которого будут смотреть все те, кто пойдёт за нами.
*******
Через пять часов волчьего шага мы прошли километров сорок или больше. Отряд двигался за мной на расстоянии семи, десяти метров и постепенно втянулся в ритм. Двигаясь по пересечённой местности, особо не порассуждаешь, потому как надо под ноги смотреть, иначе есть маза навернуться и не только синяки набить с шишками, но и поломать конечности или растянуть их. Сзади послышалось условное: «цы-ть», «ци-ть», – и я сбавил темп шага. Двигаясь медленно, я дождался всю группу и остановился.
– Перекур, пятнадцать минут, – прозвучала команда.
Все сняли ранцы, сели и легли друг к другу спиной.
– Куда так ломишься, Поводырь? Призов и медалей за скорость не будет, лишь мозоли и одышка, – произнёс Шайба и сплюнул.
–Точно, точно, – добавил Моня.
– Если для вас мой шаг слишком быстр, то пусть командир в голову поставит другого, ответил я и искоса посмотрел на Копалыча.
– Ладно вам собачиться, думайте лучше куда и как будем двигаться без карты. Есть маза потеряться. – сказал Генка.
Завязался оживлённый диспут по поводу насущной темы, в которой я и Большой не принимали участие. К единому мнению так и не пришли и, накричавшись, решили спросить у нас с Юрой. Большой сделал умное лицо и возвестил всем:
– Поводырь, он же Росомаха, москвич. Школу закончил и вообще ушлый на всякие военные хитрости, как скажет, так и надо делать. А кто против – тому в морду дам!
Четко, по-военному, возражений ни у кого не возникло. Но и у меня по этому поводу не возникло эйфории.
– Слышь, пацаны, – начал я, – Не правильно, что я буду рулить. Гендос старший – ему кнут в руки. А вообще – вариант тухлый, надо искать деревню, ж/д дорогу, просеку, любую тропу, ручей, речку. Иначе пиздос и бандероль родителям с остатками от тела. Шутка-то хуёвая. Да, вот ещё что… На связь надо выходить.
– Так запрещено же, если не экстренный случай, – сказал Шайба и осёкся.
– А это какой случай, хуиная твоя голова?! – разозлился я и зло посмотрел на него.
– Моня, связь давай! – крикнул Копалыч и лицо его засветилось от осознания того, что скоро всё будет решено положительно.
– Если батарея не сдохла, – ответил Эдик Соломонян, отвернув в сторону виноватое лицо.
– Слышь, ара, если ты музыку гонял и батарею посадил, я тебя в куски порву, – взревел Большой и попытался встать. Но не смог, так как я дёрнул его за рукав и навалился на него всем телом.
– Тихо, дружок, тихо… не гони волну, ещё рано, – сказал я Юре и добавил – Если, бы ты, что-нибудь «прочухал», а?
– Эдик, давай, родной, связь с частью. Ну не тормози, налаживай аппарат, – сказал я и отпустил Большого.
*****
– Слышь, Большой, может не пойдёшь со мной в этот раз, а? – спросил я и понял, что зря это сказал.
Хотя может и не зря. О том, что операция – отвлекающий манёвр, я узнал через два дня после того, как её разработали. Шансов у нас было очень мало и поэтому я решился на разговор с другом, которого обижал своим предложением.
– Молчи и слушай. Вся тема у мусульман как на ладони, дружок твой постарался. Но это не самое главное. Изначально так было задумано, что мы здесь пошумим и в сторону отвалим. Удар нанесут в другом месте. Всё бы ничего, но теперь они знают, что мы атакуем здесь и думают, что это место главного удара и поэтому встретят нас по серьёзному. Раньше был шанс ударить неожиданно и проскочить без больших потерь, взять высоты и дело в шляпе, а теперь…
Юра смотрел на меня, не осознавая сказанных мной слов. Затем набычился и твёрдо, с южным акцентом, выдавил из себя:
– Ты что, с дуба рухнул, босяк московский, или меня за фраера держишь, а? Может я тебе повод дал усомниться во мне? Ведь ты всегда за меня впрягаешься и не спрашиваешь кто и как. А за меня думаешь, что мне слабо? Ещё раз такое мне скажешь – в морду дам и больше с тобой разговаривать не буду.
– Ладно, ладно, не бузи. Но помни, я тебя предупредил, – сказал я и хлопнул Юру по плечу.
– Пошли, пора собираться, роты начали смену.
Посетив цивильный сортир, помыв руки, я начал собирать всё то, что, по моему мнению мне пригодится в предстоящей операции. Два ножа, аптечку с обезболивающими, одноразовыми шприцами и таблетками, рассыпал две коробки патронов от «Стечкина» по карманам, уложил в подсумок шесть гранат, затем в разгрузку ещё шесть, четыре запасных обоймы от снайперской винтовки помимо комплекта, который был уложен в ранец и в разгрузке. Достал камуфляжную краску и тщательно раскрасил лицо, руки, не оставив на не прикрытом теле ни сантиметра белой кожи. Затем стал на одно колено и помолился как умел, поцеловал крест и убрал его за тельняшку. Небольшой фонарик с зелёными и красными стёклами положил в боковой карман, рядом с упаковкой галет. Зашнуровал на маскировочном халате все шнуры, липучки и заклёпки.
– Ну, если готов, то пошли, – сказал я Юре и первым двинулся к выходу из штаба, в котором готовились к ночной атаке и непростой операции. Юра забросил трофейную снайперскую винтовку стволом вниз за спину, затем повесил ПК на плечо и двинулся за мной.
Шли тихо и переговаривались шёпотом о том, что будем делать после командировки. Юра мечтал о Ростове-на-Дону, о хорошем гашише или афганских шишках, о том, как его «вкорячит», будет плющить часов 5-6, затем он догонится огромным косяком и пивом, а может сухим вином. Как будет лежать на песчаном пляже и загорать вместе с биксами, щупая их попки и грудь.
По мере приближения к исходной точке разговор становился всё тише и тише, наконец подошли к началу окопов и замолчали совсем.
В землянке тускло светил светильник, все командиры были в сборе, ждали нас с Юрой и то, что мы с ним принесли. Каждому достался именной запечатанный конверт серого цвета с пометкой «Секретно». Всё это была, конечно, мура несусветная, но для поднятия боевого духа имело важное значение. Командиры всех уровней вскрыли и прочитали содержимое пакетов, тихо загудели, не совсем понимая приказ командования. Пришлось пояснить каждому, что от него требуется и что он со своими людьми должен сделать. Закончив с разъяснениями и получив от каждого подтверждение о том, что знает, что должен делать, я скомандовал:
– По местам, к бою приготовиться, ждать сигнал к атаке.
На часах было 02:55. Обычно к трём тридцати утра все движения прекращались с обоих сторон и наступало затишье на три, три с половиной часа на сон или дремоту. Расчёт был такой, все замирают как будто спят и ничего необычного не произойдёт сегодня до семи утра.
Командиры следили за бойцами, чтобы те выполняли всё в точности и ничего не нарушало обыденного поведения, как бы говоря противнику: «Вас ввели в заблуждение и сегодня ничего не будет, покемарьте до рассвета, а там что бог даст».
Прислонившись к стенке, я закрыл глаза и задремал. Снилось мне с чего всё началось и почему я попал сюда и из-за кого.
*****
Небольшой домик пограничного комиссара располагался от границы с Афганистаном километрах в пяти, семи. Грохот артиллерийской канонады и пулемётно-автоматных очередей доносился отчётливо. Юра сидел на плоском камне на корточках и смотрел на мужчину в дверях, который остановился и разговаривал с кем-то внутри дома. Камень предназначался как столик для чайников, блюд с фруктами и посудой, и располагался метров в пяти от большого обеденного стола. Мужчина был среднего роста, чуть расположен к полноте, одет в военную форму без знаков различия. Форма была немного великовата, но под ней угадывалась выправка военного.
– Ты чего на стол залез боец? – спросил он, выйдя из дома.
– Так змеи кругом, – ответил Юра и слез с камня.
– Да и не стол это, а камень, – добавил он.
– Где второй? – спросил мужчина и оглянулся по сторонам.
– Налаживает дружеские отношения с местными аборигенами, – ответил Юра и кивнул головой в направлении бывшего КПП.
У шлагбаума стоял стол, на котором стоял чайник и три пиалы, я сидел за столом и пил зелёный чай и разговаривал с молодым таджиком.
– Значит, хочешь в Москву, дома строить, – спросил я и. улыбнувшись, добавил – А ты умеешь это делать? В Москве дома из кизяка не делают. Только кирпичи и плиты.
– Я умею, – ответил абориген и шмыгнул носом.
– А внутреннюю отделку тоже можешь? Например – линолеум можешь постелить, кафель положить, обои поклеить, а?
Таджик засуетился, но сдаваться не хотел.
– Моя учится быстро и потом делает хорошо, – выдал он гордо и опять шмыгнул носом.
– А кто тебя в Москву пустит? Ты ведь не знаешь, что такое линолеум.
Таджик попытался сказать «линолеум» про себя шевеля губами, но у него не получилось в силу того, что, это слово как и «аккумулятор» таджики и узбеки не могли выговорить. Мне доставляло огромное удовольствие поиздеваться над басурманином от скуки. Я похохатывал и говорил с серьёзным видом.
– Приедешь в Москву, а у тебя спросят, умеешь линолеум стелить? Ты скажешь умею. А у тебя спросят, а какой линолеум умеешь? Красный, синий, зелёный, жёлтый, серо-буро-малиновый? Что ответишь?
Обескураженный таджик не знал, что ответить, хлопал глазами и шмыгал носом, суетился.
– Ты давай, учи слово «линолеум», а то не сможешь в Москве работать, – подначил я озадаченного азиата.
Тот попробовал сказать «линолеум», но у него получилось что-то несуразное и смешное. Я заржал до слёз и услышал позади себя смех двоих людей. Один был Большой, а второй мне не знаком. Большой, подойдя, вытянул правую руку вперёд ладонью ко мне, я сделал тоже самое и мы хлопнули ладошками, продолжая смеяться над незадачливым строителем. Второй, посмеиваясь, спросил:
– Ну, кто из вас большая Росомаха, а кто проводник?
– Большой, это я, – ответил Юра. – А Росомаха или Поводырь – он, – показал на меня пальцем Юра.
Я сделал движение, как будто хотел укусить его за палец, и щёлкнул зубами. Юра отдёрнул палец, указывающий на меня, добавил:
– Злая Росомаха.
– А ты кто, уважаемый? – спросил я и подмигнул таджику.
– Зовут меня Андрей Андреевич Иванов, я генерал-майор, -ответил штатский и тоже подмигнул таджикскому строителю.
– Значит, мы в плену у тебя, – сказал я и сделал серьёзное лицо.
– Значит в плену, – ответил штатский и добавил – А почему на ты, а не на Вы? Или мы водку вместе пили в одном окопе или в бане вместе мылись? – начал нравоучение генерал.
– Или твои генеральские звёзды видны через куртку, – ответил я и повернулся к нему спиной.
– Ладно, мир. Признаю, на данный момент не прав, – сказал штатский и протянул руку для рукопожатия.
– Повезло тебе, что война не началась, а то мы пленных не берём, – ответил я и протянул руку.
Неожиданно из дома вышел афганец в национальной шапке. Худой, горбоносый, смуглый, с бородкой, за ним в припрыжку несколько человек. Он что-то говорил, вероятно, отдавал приказания, люди, суетившиеся вокруг него, отвечали «Хоп» и убегали очень быстро в разные стороны. Таджик-строитель сжался в комок и перестал шмыгать носом с испуганным взглядом озирался по сторонам. Афганец увидел нас и двинулся в нашу сторону, за ним поспешили его телохранители.
– Басмач к нам двинул, – доложил Юра.
– Это Масуд, – ответил Иванов и добавил, – Что-то случилось.
Не торопясь, подошёл Ахмат-шах Масуд, по прозвищу «Паншерский» лев. Пристально посмотрев на нас, сказал на ломаном русском языке:
– Талибы прорвали фронт, мы отступаем и спасти нас может только чудо. Я отправил все резервы чтобы закрыть брешь, но людей мало, а прорыв большой. Это непоправимая трагедия, затем повернулся и двинулся в сторону дома.
– Как не кстати этот прорыв, – сказал генерал Иванов. – Каких-то семьдесят-восемьдесят часов не хватило. Вот уж действительно чудо нужно как никогда.
– А если остановим? – спросил я и посмотрел на генерала и Юру.
– Что хочешь проси, всё сделаю, – сказал Андрей Андреевич и с надеждой посмотрел на меня.
– Механик-водитель нужен и побыстрей, – сказал я и кивнул в сторону шлагбаума, за которым притаился Т-72 старой модели.
Иванов понял задумку, улыбнулся и побежал за Масудом, который ещё не зашёл в дом. Через несколько секунд, выслушав Иванова и посмотрев на нас, Масуд кивнул головой и что-то сказал своему окружению. Через десять минут на броне танка сидела группа из восьми человек и танк двигался к границе. Приближаясь к границе нам стало попадаться много вооружённых людей, которые шли в тыл. С брони спрыгивали люди Масуда и поворачивали идущих в сторону границы с криками, размахивали оружием. Довольно скоро набралось несколько сотен моджахедов, которые двигались за танком. Через тридцать минут танк свернул к высотке, а люди двинулись правее к реке, за которой слышна была стрельба и взрывы гранат.
– Механик, медленнее, стоп. Мотор не глуши. Заряжай осколочным.
– Готово, – услышал Юрин голос.
Медленно крутя ручки, я наводил на талибов, которых видел в прицел.
– Выстрел! – выкрикнул я и открыв рот нажал на рычаг пушки.
Танк слегка подбросило и пробежала дрожь отката орудия.
– Заряжай!
– Готово.
– Выстрел.
– Заряжай!
– Готово!
– Выстрел!
Я сбился со счёта сколько выстрелов произвели, башня заполнилась пороховыми газами, резало глаза и трудно было дышать. Кашляя от пороховых газов, я смотрел в прицел. Видел, как метались люди под орудийным огнём нашей пушки. Затем двое или трое повернули назад, за ними ещё несколько, затем все, кто остался живой. В спину им затрещали автоматы подошедших бойцов Масуда.
– Открой верхние люки, – приказал я Юре.
– Механик, открой люк и включи вытяжку. Аварийный люк открой.
Затем поднялся на башню и стал смотреть в сторону, куда отступили талибы. Заметив скопление, нырнул вниз и крикнул Юре:
– Три осколочных, без команды. Заряжай!
Наведя пушку на скопление талибов, произвёл три выстрела. Очень удачными они оказались, упало в конвульсиях и с ранениями около сорока человек, остальные бросились в рассыпную. Вытяжка не справлялась с загазованностью в башне, моторчик жужжал с надрывом, а дышать легче не стало.
– На башню, – крикнул я и дернул Юру за рукав.
Поднявшись на верх башни, мы увидели строителя-таджика, который сидел позади башни, обняв колени и, походу, молился аллаху или учил слово «линолеум». Мы с Юриком улыбнулись, и он дал ему щелбан точно в темя, от которого таджик вскрикнул и пришёл в себя.
– Скажи «линолеум», – засмеялся Юра и треснул ещё одного щелбана в лоб таджику, от которого тот упал на броню и что-то закричал.
Тут и я засмеялся от увиденного. Видимо он не спрыгнул с брони со своими и решил остаться на танке, но не ожидал, что танк будет стрелять, оглох от выстрелов и пришёл в чувство от Юриного щелбана.
В течении часа нам пришлось еще дважды открывать огонь по пехоте противника. Затем появился басмач из северного альянса, он принёс радиостанцию и сообщение, о том, что группа из трёхсот басурманских душ сместилась на две версты вправо и нам нужно приглядывать за флангом. День перевалил за полдень. Нашего строителя звали Икром и по этому поводу пришлось его отправить к нашему генералу за едой, соляркой и снарядами. Отсутствовал он уже часа четыре. Хотелось пить, да и просто вылезти из башни и растянуться на травке с косяком в одной руке, водкой в другой. Да и нудно сидеть и пялиться на горный пейзаж в прицел пушки в раскалённой от солнца танковой башни. Стало пощёлкивать по броне, это означало что нас обстреливают из автоматического оружия. Не страшно, пока не стали стрелять из гранатомётов. Повернув башню влево, я увидел несколько групп, которые вели по танку огонь примерно с шестисот метров.
– К орудию, заряжай! – крикнул я и стал наводить на ближайшую группу талибов пушку.
Выстрелив восемь раз, я разделался с тремя группами и, для профилактики, произвёл еще шесть выстрелов в сторону, где по моему предположению скрывались отряды талибов. Выругавшись по поводу происходящего, я плюнул на раскалённую снарядную гильзу и посмотрел на Большого. Он, не моргнув глазом сказал:
– Кто-то с тыла подходит.
Развернув башню, я припал к прицелу и увидел нашего Икрома с группой басмачей человек в сорок. Заметив движение башни, все дружно упали на землю, только наш строитель продолжал идти и махать руками что-то крича на своём языке. Прибывшее подкрепление принесло с собой: сто литров дизельного топлива, тридцать осколочных снарядов, «лагман», плов, зеленый чай в термосах и свежие лепёшки. Связавшись с пехотой, я отправил к ним подкрепление в составе тридцати человек, оставив для несения караульной службы и наблюдения за талибами десять человек. Двое заступили на наблюдательные посты, остальные спустились к подножью высотки и занялись приготовлением к вечерней молитве. Разложив молельные коврики, таджики из северного альянса уселись на них и приступили к молитве. Мы с Большим неторопливо ели и наблюдали за происходящим с танковой башни. Наблюдателей пришлось отпустить, они присоединились к молящимся. Изредка я смотрел в бинокль в сторону талибов и вел неторопливый разговор с Юрой.
– Там тоже молятся, и очень много. Может накроем, правоверных фугасным? -сказал я Юре.
Он жевал лепёшку и держа в руке пиалу с лагманом молчал и усердно пыхтел. Наверно был очень голодный, да и не хотелось ему после стрельбы снова мыть руки. Снаряды были плохо протёрты от смазки и скользили в руках.
– Если не накрыть их, то после ритуала они могут подкрасться с гранатомётами и испортить нам досуг после ужина, – высказался я и посмотрел на Большого.
Тот вздохнул и спросил:
– Сколько?
Отложив в сторону пиалу с лагманом, я поднёс к глазам оптику и через несколько секунд сказал:
– Девять и два в прицеп. Так, на всякий случай, если кто-то ломанётся с ихнего мероприятия.
– Давай, но только потом перерыв с дремотой и накуримся! – сказал Юра и отставил свою пиалу на броню танка.
– К орудию, заряжай и не жди команды, девять плюс два! – прозвучала моя команда.
– Есть! – прозвучал ответ, мы скрылись в башне.
Неторопливо проведя башней по линии огня, отметив точки и приблизительно прикинув в уме, я посмотрел на Юру и, подморгнув ему глазом, сказал:
– Начали!
Талибы расположились большой группой и не ожидали такой подлости от мусульман. Им и невдомёк, что в башне находились два христианина, которым было плевать на ислам и талибан вместе взятым. Я принял решение нанести наибольший урон противнику, подавить их морально и поднять боевой дух северного альянса.
Первые четыре выстрела разорвались по периметру молящихся, затем четыре в середине группы. Урон был максимальным. Три последних выстрела произвели в предполагаемые места моления других групп талибов. Поднявшись на башню, мы увидели недоумённые взгляды наших басмачей. Вероятно, им так же испортили молитву, правда не нанесли потерь. Осмотрев в бинокль свою работу, я передал его Юре и сказал:
– Надеюсь, тебе не испортит аппетит.
Помыв руки, мы продолжили приём пищи, затем накурились местной травы, улеглись на принесённые таджиками одеяла. Сон не шёл, говорить не хотелось. Создалось впечатление, что что-то сделали не так и исправить уже не могли.
– Да хрен с ними, – сказал я и посмотрел на Юру.
– Ты о чём? – спросил Большой. И добавил: – Не парься, и мне голову не парь.
– Как скажешь, – ответил я и повернувшись на правый бок уснул как младенец.
*****
Меняя ведущего каждые четыре часа, группа продвинулась километров на 50 с гаком. И было невдомёк, что Шайба и Копалыч были с левой толчковой ногой, при движении забирали в право. Поэтому мы вышли на болотистую местность. Мёртвая тайга – это отсутствие любой живности, по щиколотку грязь и мёртвые деревья. По этому месиву мы двигались уже два с половиной часа с остановкой на десять минут.
Что-то здесь не так. Подумал я. Болотистая местность должна была находиться западнее, судя по карте, которую я видел в штабе у картографов. Но моя очередь вести отряд была после Мони и Копалыча примерно через шесть часов и поэтому я мялся в сомнениях, но молчал до поры до времени. Действие «винта», который мы приняли на второй смене, заставляло нас двигаться без устали.
«На привале выскажу своё мнение, иначе за семь часов запрёмся в болото километров на сто, а потом придётся столько же выбираться.» Уже около восьми вечера, по карте никто не сверялся, потому как её не было, да и на компас особо никто не смотрит. Ночевать придётся в болоте, а точнее – двигаться под «винтом» всю ночь по этой жиже. Действие «перевентина»* было направленно на движение, обострение слуха и зрения. Лаборатория НКВД в 1935 году разработала этот стимулятор для сотрудников, которые работали в лесу при погоне или уходя от погони, при поиске улик, когда не хватало сотрудников и они падали от усталости. Приняв таблетку, усталость исчезала и работоспособность увеличивалась в трое. Так что ночь предстоит провести в движении. Хорошо, что ещё прибор ночного видения был новый и батареи заряжены под завязку. Это по тому, что меня обязали перед зачётом получить на складе новый прибор с комплектом батарей и расписаться за получение.
Но на привале никто особо меня не слушал, мы продолжили движение по болотистой местности до того момента, когда рассвело.
*****
Проснулся я с чувством, что сейчас что-то произойдёт. Было раннее утро, небольшой туман, сырость. Может я проснулся от утренней прохлады и от того, что в ушах у меня булькала моча, но нет. Чувство тревоги не покидало меня, я толкнул Юру в бок, затем ещё и ещё раз.
– Ну чего тебе не спиться, а? – простонал Большой и смачно с громким звуком испортил воздух.
– Вставай. У, епт, аж глаза режет. Ты чего вчера сожрал, что так воняет.
Отойдя от Юры к танку, я стал поливать траки при этом смачно зевая. Юра потягивался под одеялом и вставать не спешил.
– Ты чего в такую рань вскочил, не спиться тебе, а? – простонал мой заряжающий.
– Талибы уже помолились, сейчас начнут, вставай, – ответил я и услышал звук приближающего снаряда.
– В машину, живо, – крикнул я и полез на броню.
Юра вскочил как ужаленный и побежал к танку с вытаращенными глазами путаясь в одеяле. Снаряд от реактивной установки «Град» пролетел мимо танка и разорвался метрах трехстах от нас. Проникнув в танк, я сразу приник к прицелу и стал осматривать местность. Если это установка, то нам пиздец, подумал я. Большой ввалился в башню и тут же прогремел ещё один взрыв.
– С крыши бьют! – прокричал Юра и схватился за снаряд в укладке, что- бы зарядить его.
– С какой крыши? – прокричал в ответ я и уставился на Юру.
– Там дом с плоской крышей, на ней видел вспышку, – ответил Юра и, выхватив из укладки снаряд, загнал его в ствол орудия.
