Читать книгу: «Я-муары. Откровенные истории блогера», страница 3

Прелюдия. Просто слово красивое

«А где-то свадьба, свадьба, свадьба пела и плясала, и крылья эту свадьбу вдаль несли, широкой этой свадьбе места мало…»

Да, ладно. Вполне хватило трехкомнатной родительской квартиры на Можайке (с/у раздельный, лоджия и балкон). Уместились все. Даже беременная жена Сашкиного друга Воробьева, которая быстро забрасывала в себя что-то из стоящего на столе и так же быстро убегала в туалет рычать на унитаз.

Токсикоз, знаете ли. Я к тому времени уже тоже знала, что это такое, и с завистью провожала взглядом несущуюся галопом в туалет жену Воробьева. Как сильно мне хотелось составить ей компанию, кто бы только знал!

Но, на мой пуританско-спартанский взгляд, блюющая на свадьбе невеста – это как-то не очень романтично. Хотя, если припомнить, токсикоз не самое тяжелое мое переживание в этот самый радостный для каждой девушки день. Это, конечно, слоган со свадебных сайтов сегодняшнего дня.

Боже, несчастные современные женихи и невесты. Во что они превратили свои свадьбы! Неужели они не понимают, что на фоне белоснежных лимузинов, заморских ресторанов и дизайнерских букетов – жених и невеста – самое слабое звено. Их даже и не разглядеть среди всего этого. А отфотошопенная свадебная сессия? Через год сама недавняя невеста, найдя эти фотографии, будет долго пытать мужа, на ком это он женился до нее. То ли дело свадьбы конца 80-х. Жених, невеста, свидетели (необязательно), бутылка водки (обязательно) и, как правило, все.

Так, что-то опять в сторону. Ладно, так и быть, поскольку меня читают наши дети, а они умом и сообразительностью не в родителей пошли, начну с самого утра того дня, на котором жизнь написала несмывающимся маркером слово «Свадьба».

Итак, утро. Дашка (моя сестра, если кто успел забыть) возбужденно хихикает. Ей тринадцать. В этом возрасте свадьба кажется чем-то в крайней степени неприличным и поэтому захватывающим.

Папашке моему приходится каждую минуту напоминать о торжестве, потому что он то и дело стремится вывалить на обеденный стол свои бумажки и, наконец, спокойно погрузиться в своё писательство. Мамашка моя с тревогой поглядывает на входную дверь. С тех пор, как я сообщила ей, что скоро она станет бабулей, эта бедная жертва любовных романов пребывала в уверенности, что в самую последнюю минуту гнусный опытный мужик (да-да, именно в это брутальное чудище превратился в ее глазах воспитанный и неупитанный мальчик Саша) бросит ее девочку и приплод, уж если не в пучину вод, что было бы, по мнению мамы, хоть каким-то выходом из ситуации, то точно на руки ей, страдавшей с раннего детства младенцефобией в острой форме.

Она была бы счастлива, по-моему, если бы у нее открылся редкий дар рожать сразу тихих пенсионеров, в пижаме и с газетой. Она бы умилялись на них, протирала лысинки влажной тряпочкой и варила супчики. А ДЕТИ – это ужас-ужас! Все мое детство заполнено страшными мамочкиными историями о том, какими монстрами и упырями, выпившими ее кровь и мозг, были мы с сестрой до того, как нам исполнилось три года.

«Вот просыпаюсь я утром, а ты, Настя, вся в какашках. Кровать вся в какашках, стены все в какашках. И ты ешь их, эти какашки!!!»

Правда, очень похоже на популярные раньше, а может и теперь, детские страшилки: «Черная рука открыла дверь, черная рука вползла в комнату! Черная рука схватила тебя!!!»

М-да, сейчас я бы уже нашлась, что ответить. Мама, дорогая, в твоем рассказе ты проснулась УТРОМ, сама, а не в полночь от леденящего сердце вопля безумного младенца. И твой ребенок уже сам себя накормил и ничегошеньки от тебя не требовал. На что тебе жаловаться, а?!

Но в детстве мы с сестрой дрожа слушали эти страшилки о младенцах. Бедная мамуля не хотела нас пугать, она просто сама до одури боялась малявок. Очень неудобная, кстати, для матери семейства фобия, гораздо лучше бояться летать самолетами. Говорю со знанием дела, поскольку сама всегда ждала от своих младенцев всяческих пакостей. То мне казалось, что дитя, зашедшееся в гневном вопле, сейчас не выдержит и лопнет, то приходило стойкое осознание того, что еще одна минута – и лопнут мои собственные барабанные перепонки. Лысые, с перекошенными злобными, красными от постоянных воплей гномьими рожами, они, эти ангелочки, по-моему, могут напугать и самого мужественного самурая, а не то что бедных неопытных мамашек.

Так вот, мало того, что она не сводила взгляда с входной двери, у нее еще хватало такта повторять:» Он не придёт, точно не придёт на свадьбу… Я так и знала».

Я вяло пыталась сквозь волны токсикоза ее разубедить. На самом деле в тот момент я тоже предпочла бы пучину вод свадьбе, так плохо мне было.

Папашка, уловив краем уха суть дискуссии, тут же включился: «Ха, вот мой друг Ливка три раза из-под венца сбегал. И если на две первые свадьбы он просто не являлся, то на последней из окна ЗАГСа выпрыгнул, со второго этажа между прочим. Сломал ногу, но так и не женился!»

Закончив сию жизнеутверждающую тираду, папуля победно оглядел притихшую аудиторию: зеленую меня, побледневшую еще больше мамашку и по-прежнему заливающуюся смехом счастливого идиота сестру. Но в этот нелегкий момент в дверь позвонили. Молнией метнулась в прихожую мать невесты, распахнула дверь и… отпрянула.

Перед ее глазами радостно маячило нечто, не знакомое ей и пугающее. Увидев, что происходит что-то необычное, мы ринулись по направлению к застывшей у порога родительнице. И увидели тоже.

Лысенький, дрожавший всей оголившейся пупырчатой шеей, синенький, как баклажан, чьей-то безжалостной рукой втиснутый в костюмчик для детей от 7 до 10 лет цвета лежалого птичьего помета…

Короче, мы узнали его только по оранжевым ботинкам. Это был он, амазон, то есть мой рыцарь. Раньше наиболее заметные дефекты его внешности скрывали прекрасные черные густые волосы. Теперь перед нами стояла голая правда. Хотя лично я предпочла бы красивую ложь.

Моя мамуля, которая еще и детективы любит, уверена, что все это было сделано для того, чтобы, во-первых, избежать свадьбы, а во-вторых, убить ее окончательно. Раз уж он растоптал ее молодость, сделав бабушкой, что ему помешает, собственно говоря, довести ее и до могилы. Тем более в маминой голове очень была сильна логическая связка «бабушка-могила» (до появления в нашем семействе Сашки связка, правда, была несколько иной: «дети-могила»). Зато теперь, когда она уже прабабушка, ей море по колено: не боится уже никого и ничего.

Узнав любимого по ботинкам, я, распихав родственников, в наивной надежде расколдовать чудовище бросилась ему на шею и поцеловала. Увы, сказки врут и в этом. По-прежнему передо мной стояли те же яйца, только в профиль, поскольку он отвернул свое лицо от моих слюнявых поцелуев.

Теперь уже сам жених, поняв по нашим лицам, что он оказался в ситуации Мумми-троля, когда тот надел шляпу Волшебника и превратился в чудище, в котором никто не хотел признавать милого Муммика, начал скороговоркой объяснять:

«Э-э, вот постригся… Э-э, вот костюмчик школьный выпускной отыскал…»

В очередной раз его природное красноречие выручило его, все с облегчением перевели дух. И только у меня впервые мелькнула, чтобы потом прочно поселиться в голове, мысль: «Кажется, я поторопилась…»

От грустных пророческих размышлений отвлекли гости, которые не замедлили ввалиться за женихом. Первыми были, конечно, свидетели. Моя подруга Катька. Особа крайне рассудительная для своего возраста. Я ее любила нежно за то, что она никогда не считала непозволительной роскошью озвучивать все, что в данный момент она чувствует. Так, студенты в университетском буфете не раз слышали ее полнозвучное: «О-о, меня распучило!» Жаль, на бумаге не передать интонацию в полной мере.

Но представьте себе Катьку тех далеких дней. Красивая фигуристая брюнетка, разодетая родителями-дипломатами во все мыслимые и немыслимые шелка и меха, она вообще очень серьезно относилась к приему пищи и не допускала никаких вольностей в столь важном деле. Однажды в том же студенческом буфете мы девичьей стайкой клевали что-то, как вдруг к нам подошла еще одна знакомая и начала речь о чем-то занудном и не совместимом с приятным приемом пищи, по Катькиному мнению. Грозно стукнув кулаком по столу, моя подруга изрекла: «Сгинь! У меня из-за тебя желудочный сок перестал выделяться!»

Можете себе представить, как я уважала такого человека. Кстати, именно она во многом виновата, что я стала женой Амазона в оранжевых ботинках. Первый раз я привела к ней домой Сашку, чтобы вместе с ней похихикать над этим забавным волосатым худышкой. Однако, к моему вящему изумлению, Катька сразу приняла в свою душу этого экзота вместе с ботинками и авто. Тут уж и я стала присматриваться к нему серьезнее, понимая, что человек, столько знающий о пищеварении, не может ошибаться.

Сашкиным свидетелем был бородатый Иваныч. Человек, который все сердце потратил на любовь к женам своих друзей. Сам, робкий и мнительный, он абсолютно не доверял своему выбору. Другое дело – выбор друзей. Они не могут обмануться. И жена его друга тут же становилась его Дульсинеей. То, что эта любовь была платонической и беззаветно-безответной, еще больше радовало Иваныча. Ввалившись в дом, он сразу охватил своим взором меня, зеленую и прекрасную, и далее уже не отходил. В ЗАГСе даже пришлось Сашке его немного потеснить, так как Иваныч все время пытался встать на место жениха. Но о росписи чуть позже.

Сейчас же мы толпимся у двери, собираясь ехать в ЗАГС, а моя мама, пытаясь перекричать нас всех, встревоженным голосом спрашивает у каждого, не знает ли он случайно, сколько этажей в загсе?

Архиважные уточнения к вышесказанному

Только что прочитала свадебную прелюдию маме. Она тут же внесла архиважные, с ее точки зрения, уточнения.

Во-первых, фееричная трапеза с какашками произошла и вовсе в ее отсутствие.

Она к зубному уехала и оставила меня на подругу. Которая собиралась стать оперной певицей!

Последнее мама с нажимом повторила несколько раз, но суть данного смыслового акцентирования так и осталась мной не постигнута. То ли таким образом мамуля дала мне понять, что не на абы кого оставила малютку, а на целую оперную диву. То ли, наоборот, интонационным выделением мама пыталась подвести меня к мысли, что все эти театральные гении – люди ненадежные и младенцев на них оставлять нельзя.

Ну, как бы там ни было, будущая оперная певица ушла кататься на лодочке с кавалерами, чьи имена утеряны для истории. Вот тут, в блаженном одиночестве, в собственной кроватке, я и повеселилась. Мне даже не понадобился Карлсон, который, как известно, разносит брошенным младенцам вареную колбасу.

Я была сама себе цех по производству колбасок. Мне кажется, это, конечно, очень важное дополнение, однако никакого решающего значения для общей выводной части не имеет. Потому что я в детстве слышала эту историю без добавления всяких оперных певиц, катающихся на лодочке.

Второе уточнение от мамули: мама сказала, что больше всего она боялась, что сбежит жених моей младшей сестренки Дашки, а за Сашку как-то не так сильно. Представляете, какого высокого мнения была мамуля о своих девочках? Какие-то прям монстры. Тут же на ум приходит картинка из моей любимой книжки сказок. Привязанная к дереву царевна, к которой приближается дышащее огнем и смрадом чудище. Роль чудища мама великодушно отдала нам с Дашкой, а сама осталась переживать, что нет подходящего дерева для привязывания бедных крошек-женихов.

Да, насчет жертв. Так оно и есть на самом деле, жертва, иначе и не скажешь. Я сейчас долго вглядывалась в фото Александра.

Бедное тщедушное существо, очки просто тянут его голову к земле (а может, он в то время вообще еще плохо держал головку), и если бы не сапоги по подбородок, которые придают ему хоть какой-то вид существа, наделенного плотью, скорее всего, он вообще не был бы виден за своей винтовкой. Боже мой, как же я не боялась его обнимать, это же могло плохо кончиться для него!

Но, к чести своей, должна сказать, что никогда я не просила его, как, например, увиденная мной как-то осенью 100-килограммовая невеста у Вечного огня, взять меня на ручки.

А вот та невеста не знала жалости. Голосом иерихонской трубы она взывала к щупленькому и заметно пьяненькому жениху, канюча, как дебильный младенец-гигант: «На ручки! На ручки!»

Стоявшие рядом родственники и гости, оторвавшись от горлышек бутылок, загудели следом: «На руки, бери ее на руки. Сфоткаем на память!» Моментально протрезвевший жених-замухрышка, встав на цыпочки, пытался шелестеть что-то увещевательное в мясистое ухо своей красотки. Тщетно. Сзади ему отрезала пути к отступлению такая же надутая гренадерша, только постарше и заметно усатая, видимо, мать невесты. Я сама, нечаянно проходившая в эти минуты Александровским садиком, металась между желанием убежать и избегнуть финала этой, как вы понимаете, совсем не смешной истории и естественным желанием каждого нормального человека полюбоваться тем, как ближний его подвергается мучениям и пыткам.

Я была моложе и беспощаднее, чем теперь, и в итоге осталась наблюдать. Суетливой мелкой рысью жених обежал свою невесту сначала справа, а потом слева. Увиденное настолько повергло его в шок, что, уже не выбирая пути и дороги, он как-то резко кинулся к заднему фасаду этой огромной кружевной туши, как-то неуловимо быстро сделал ей что-то вроде подсечки, надеясь, наверное, что, когда она будет падать, ему удастся подхватить ее.

Но то ли он не успел, то ли в последний момент вспомнил, сколько у него еще дел на этой земле, и отдернул руки. Короче, весь этот огроменный тюк тюля и искусственных кружавчиков рухнул прямо на мокрый осенний асфальт. В то же самое мгновение мы с женихом как-то очень слаженно отвернулись от этой душераздирающей картины и бросились прочь в одном направлении. Жених бежал быстрее, я скоро потеряла его из виду. Лично я убежала, потому что было очень страшно. А жених, наверное, неожиданно вспомнил, что забыл выключить дома утюг.

Так вот, эта сцена навсегда осталась в моем сознании, и я дала себе клятву никогда так не мучить своего будущего жениха. Есть ведь много других чудесных и менее травматичных способов издеваться над родным человеком. Так что, дорогой читатель, вытри слезы и перестань рассматривать Сашкино фото. Ему ничего не грозит.

Если вы помните, остановились мы прошлый раз на том, как вся честная компания выдвинулась в ЗАГС. Убранство жениха я вам уже описала. Но, поверьте, невеста тоже не была голой.

На свадьбу мама мне купила чудненький вязаный ярко-розовый костюмчик. Примерно такой, какой покупают своей годовалой девочке родители, у которых до этого уже родились три сына. То есть такой прям утрированный девчачий поросячий прикид. Правда, вместо вязаных ползунков у меня была юбчонка.

С обувью тоже все было хорошо. Светлых туфель мы не достали. У меня, конечно, были чудесные синие в белую полоску кроссовки «Адидас», за которыми я простояла в очереди 4 дня у магазина «Спорт» на Пионерской. Но сколько я их не мерила вместе с розовым комплектом, что-то меня не удовлетворяло.

Пришлось достать старые белые босоножки. Все бы ничего. Но моя собачка Санька в младенческом периоде смены зубов съела носочек одной босоножечки. Однако поскольку мои ножные или ноговые, как вам больше нравится, пальцы все равно свисали примерно сантиметров на 5 из босоножечек-маломерок, практически ничего не было заметно со стороны. Одно «но»: на улице лежали метровые сугробы, а у меня босоножки с тремя ремешками. Впрочем, это были уже совершенные мелочи и придирки. Зато у меня были белые колготы. Их каким-то чудом раздобыла моя любименькая университетская подруга Леночка. Видимо, она не пожалела на это никаких сил и средств. Уж очень ей было жалко меня.

Она впервые увидела моего суженого, когда мы все вместе были в гостях у моей подруги Катьки. Леночка, как сейчас помню, была в нежно-голубом широком платьице для беременных: уже скоро должен был родиться ее первенец. Как все беременные, Леночка в тот момент очень открыто проявляла все свои эмоции.

Поэтому, увидев моего жениха, она просто беззвучно заплакала. Большие крупные слезы катились из прекрасных больших голубых глаз и падали на прекрасное голубое большое платье. Леночка, эта картина до сих пор стоит перед моими глазами! Прости меня, что я не пощадила твоих беременных чувств.

Так вот, белые прекрасные колготы, по мнению моей подруги, должны были хоть чуть-чуть скрасить мне жизнь с тем ужасом, который я бездумно впустила в свою жизнь (справедливости ради хочу сказать, что сейчас Леночка уже не плачет, когда видит Сашу. Человек, знаете ли, ко всему привыкает).

Итак, у нас были не только чумовые прикиды, у нас был целый свадебный кортеж!!! Ну, с горбатым запором голубенького цвета вы уже близко знакомы. Но у подъезда стояла еще одна шикарная тачка: друг Воробьев, облазив в течение года все промышленные помойки города Москвы, собрал из того, что ему удалось найти, практически родные Жигули второй модели. Целый год он шкурил, смазывал, заворачивал-проворачивал, шпаклевал. И – вуаля. Машина мечты готова!

Гордый Воробьев ловко оседлал кресло из кожзама и выдвинулся на родину предков, в деревню. Уж очень ему хотелось посмотреть, как опупеют и пожелтеют от зависти селяне, у которых он в отрочестве таскал на огородах все, что плохо или слишком хорошо лежало, и которые обещали ему в те славные дни юности тюрьму, виселицу и порку одномоментно.

Резво мчался железный франкенштейн по проселочным пыльным дорогам, пока на его пути не возникло мычащее колхозное стадо. В приоткрытое окно Воробьев безмятежно наблюдал, как суетящийся пастух в кепочке перегоняет коровушек через дорогу. Вдруг одна не в меру любопытная животинка вплотную боком придвинулась прямо к левой дверце машины. Воробьев высунул длинную руку атлета из приоткрытого окна и дернул корову за…. Муж романтично считает, что за вымя, а я, стоя на путях социалистического реализма, думаю, что за хвост. Координат Воробьева у нас нет. Два года назад мы встретили его с женой в Ашане, но спросить при жене, за что же он дернул корову, постеснялись.

Короче, корова в ответ нанесла прямой удар копытом прямо в дверцу новосклеенного авто. И грустный Воробьев, как ежик из известной песни, уже с дырочкой в левом боку поехал дальше.

Теперь вы понимаете: более торжественной процессии нельзя было и представить. Педантичная и суровая Катька выстроила нас перед машинами и попросила показать уши, руки и документы. Уши и руки были у всех, документы не взял легкомысленный свидетель Иваныч. «Ага, – сказала Катька, – вот из-за тебя их и не распишут». Все задрожали, но быстро нашли выход из ситуации.

Иваныча запихали в Запор, за руль Запора посадили еще одного Сашкиного друга – Гришку по прозвищу Грязный Конец. Такое ужасное прозвище досталось ему совершенно незаслуженно и случайно. Как-то на участке около нашей дачи мы большой компанией сидели на деревянной лавке у костра и жарили шашлыки. Гришка сидел с краю, задумчивый и интеллигентный, как всегда. К костру подошел еще кто-то из наших друзей, и я попросила Гришку подвинуться. «Не могу, – грустно произнес он, – у меня грязный конец». И все. И навсегда.

И теперь в разговорах постоянно: «Какой-какой Гришка? А! Тот, у которого…» Как вы понимаете, это характеризует не с лучшей стороны только маловоспитанных друзей Гришки, но уж никак не его самого. Сам же Гришка, доблестный друг и верный товарищ, тут же помчался с Иванычем за его паспортом, а мы, бибикая, хихикая и кукарекая, поспешили на встречу с несчастными доверчивыми работниками ЗАГСа, которым было бы лучше, право, в этот день не выходить на службу.