Читать книгу: «Гостьи», страница 4

В этот день я уже не выходил из квартиры. Доел купленную лапшу, допил кофе, смотрел с телефона кино, футбол, опять кино. Женя не шла из головы. Зачем мне «Женя»? Куда более подобающе бы было «Евгения как-нибудь там». Моя мама никогда бы не позволила себе оказаться в такой нелепой ситуации.

Ага, друг она ему, как же. Что я похож на маленького мальчика, и вещей таких не понимаю? Друг…

…В девяностые переехал из Казахстана в Россию.

Втайне от Ани я ласкал малыша. Раскрывал перед ним анатомический атлас, он тыкал в картинки пальчиком, я называл, рассказывал, а сам им любовался. Любил сидеть с ним на полу, так чтобы нависать над ним сзади, чтобы и картинку видеть, и в белобрысый затылочек целовать.

Ласкала ли его Аня? Только если тайком, так же как я. Но она, моя до ужаса чистоплотная Аня, позволяла ему выкидывать из шкафа одежду, доставать из полок кастрюли, да и все, до чего он мог дотянуться, раскидывать это по полу. Однажды, даже мужественно смотрела, как он высыпает на ковер драгоценную крупу, возится в ней руками. Позволяла, не бранила. А еще кормила, гуляла, укладывала спать, уже не говоря о постоянной стирке… Однажды Рома назвал ее мамой. Мы сделали вид, что не услышали, не поняли, не разобрали. Спрятали друг от друга глаза.

Я спрашивал себя – а возможно ли вообще любить ребенка, который на тебя не похож?

Одна медсестра в поликлинике прознала, что у меня ребенок, принесла на работу пакет с игрушками. Высыпали дома на полу содержимое пакета, и детей стало трое. Мы строили башенки из кубиков, катали грузовичок, укладывали спать пластмассового козленочка, не переставая крутилась юла…

Прихожу однажды домой, а дома лишь Аня. На четвереньках моет пол, свисающие волосы закрывают ее лицо. «Алла Сергеевна приходила. Садик дали», – говорит она.

Забрала, значит.

Хорошо, что у нас была кладовка, мы могли спрятать в неё игрушки. Но это дурацкое лимонное дерево стояло в своем углу почти голое, с оборванными листочками, и в маленькой комнате было почти невозможно не смотреть на него. Думаю, Аня тоже бы с удовольствием отнесла его на помойку. Но мы оба терпели, молчали. Дерево продолжало стоять…

Решиться уехать стало легко. Просто собрались и поехали. Комнату купила у нас соседка. Теперь у нее была полноценная квартира, а у нас немного денег с собой. За цену не торговались, других желающих не искали, ни с кем не советовались, не прощались. Почему-то торопились. У Ани были какие-то родственники в Липецке, туда и поехали. Ехать-то было все равно куда.

Уже в поезде, через сутки езды, я обнял Аню. Она прижалась лицо к моей груди, по-детски обхватила меня руками. «Она перестанет крутиться», – думал я, обращаясь к Ане, – «Та юла, когда-нибудь перестанет».

Решили родственников долго не обременять. Я спросил Аню: «Комнату купим?». Но с неё было достаточно общежитий, и она настояла: «Дом». Денег было очень, очень мало. Анины родственники посоветовали ехать в деревню. Даже указали конкретную, у них там были какие-то знакомые. Домов продавалось много. Большинство стояли заколоченными, и нужно было выспрашивать у соседей, как связаться с хозяевами.

Один такой дом мы приглядели. Аня говорит: «Огород большой». А я смотрю на покосившийся деревянный нужник во дворе и вспоминаю детство.

Когда по нашей просьбе в деревню приехала хозяйка дома, отворила его, и мы вошли внутрь, детства стало больше. Оно запахами обступило меня. Я обернулся на хозяйку – с виду приличная женщина. Она поняла, говорит: «Папа мой здесь жил, я его в город забрала».

Дом был маленький, грязный, противный, по цене доступный. Отдали деньги, перевезли вещи. Я подремонтировал что смог, используя, то что нашел здесь же, в пределах завалившегося забора. Аня драила, чистила, скоблила. Настелила скатёрок, раскатала палас. Но запах предыдущих хозяев не хотел выветриваться, в нем и жили.

Ты ли это, моя чистоплотная до брезгливости, Аня? Ты загадывала дом, огород. У тебя все есть. Только корова нам больше не нужна.

Нам в деревне обрадовались. Я стал долгожданным и единственном врачом в местном медпункте. А еще медбратом, фельдшером, душеприказчиком. Днем сидел в маленьком кабинете при здании местной администрации, а по вечерам меня находили дома пациенты, их родственники, соседи. Знал всех жителей в лицо, и во все прочие части тела, у кого, где болело.

Я часто там думал о потолке. Просто думал, без лишнего философствования, думал – «Вот он мой потолок».

6

На следующее утро в половине восьмого разбудил меня стук в дверь. Проснулся, лежу, не шевелюсь. Понятно, что не Роман приехал собственной персоной. Старушка пришла. У нее же ключ есть, почему им не открывает? Значит, понимает, что я ей не рад, что не нужна она мне, и все равно пришла! Отвернулся к стенке. Тишина – звонок. Тишина – звонок. Бли-ин. Встал, пошел к двери. Ну не могу я так – стоит там со своим несчастным видом, небось, и носочки мои чистые принесла. Да не из-за них же она шла такую рань сюда, ей деньги нужны. Ну, Пашка, мой друг мягкотелый, поплатишься ты своими денежками за отсутствие характера.

И вот моя утренняя гостья уже убирает пачки от лапши, натирает полы, протирает окна.

– Да не надо, – начал, было я, про окна, – вы же вчера мыли.

А она мне ни слова и продолжает.

Я вывалил все содержимое своего рюкзака на неприбранный после сна диван. Положил в него обратно лишь портмоне, телефон и документы.

– Закройте дверь, когда будете уходить, – попросил я старушку.

Присел во дворе на ржавые качели, жду Романа. Нет чтобы самому явиться, он звонит:

– Здрасте, – испугано говорю я первый, предчувствуя неладное.

– Доброе утро, Павел. Слушайте, – сказал он после небольшой паузы, – мне очень неудобно, но сегодня никак… Давайте я вечером заеду, все расскажу, чтобы вы не думали, что я из-за пустяка не могу до вас доехать второй день.

– Хорошо, – только и сказал я.

И гудки. И еще один день впереди. Я не грущу, не злюсь, даже самому удивительно.

Я пошел в уже знакомый мне супермаркет. По дороге думал, чем разнообразить свое самостоятельное питание. Задача не из легких, учитывая, что из приборов для приготовления пищи у меня только чайник. Купил пюре в баночке, которое можно залить кипятком. Оно набухнет, и будет отдаленно напоминать картофельное. Еще плавленый сырок, хлеб, паштет, кофе. Но это на вечер, а сейчас съем чего-нибудь в городе.

Я бы мог пойти в кафе, потом в краеведческий музей, купить магнитик, сфотографироваться с памятником герою или основателю города, и отправить фото родным. Но я купил шаурму и пошел к Ленину и голубям. Пристроился рядом с ними на лавке. А что? Мы уже, можно считать, старые знакомые. Не такие, конечно, как вождь с голубями, но все же… Да, наверное, только лучшим друзьям позволено гадить тебе на голову. Ну что с них взять, божии птички. Поешьте лучше лавашика, я вам помельчу. Что-то вас слишком много, я так сам голодным останусь.

Достал из пакета хлеб, накрошил себе под ноги. А их все больше и больше становится. Я по осени всегда езжу на набережную уточек кормить. Скармливаю им целую буханку. Найду самую красивую уточку, с необычным окрасом или наоборот, самую дохленькую, ущербную, и кидаю ей прицельно. Да ну вас, оглоеды! Полбулки вам скормил.

Встал и пошел прочь.

Из развлечений впереди только визит Романа, а так опять кино, опять безделье, главное успевай телефон заряжать. Если сегодня снова явится Женя, с содроганием подумал, я не открою. Ей точно не открою. Со старушкой совесть не позволила, а на этой женщине потренирую свой новый характер. Да, мне точно нужен новый характер. Новая жизнь – новый характер.

Пришел в квартиру, а там, как и следовало ожидать – чистота. И вещи из моего рюкзака переехали в шкаф, пополнили собой ряды идеальных стопочек. Что же я буду бороться с трудолюбивой старушкой? И я оставил ее чистоту в покое. Купленное съестное убрал в холодильник, пакет – на полку, рюкзак – в шкаф.

День подходил к концу. Фильм про очередное спасение мира тоже. Может, такого отдыха мне и не хватало после сессии? – думал я, бестолково пялясь в маленький экранчик. Может, нам с Алиской надо проверить свои чувства? Ей-то, наверное, важно убедиться, что у нас любовь, прежде чем подарить мне себя? Да и врозь с мамой тоже полезно пожить. Может, она сейчас сидит и ест быстрорастворимую лапшу, запивает газировкой, и все это под любимый фильм?

Звонок в дверь. Ставлю на паузу фильм, смотрю на время – полдевятого. Вот и Роман. Что-то припозднился, хотя говорил же – «дела».

Открываю. Передо мной девушка – невысокая, но ладно сложенная, с длинными черными волосами, в коротких шортах. Красавица, одним словом. Стою, хватаю ртом воздух.

– Привет! – улыбается она мне, как старому знакомому, и проходит мимо меня в квартиру.

Я закрываю дверь на ключ, а она скидывает шлепки.

Худенькая, шустрая, прошмыгнула в комнату. Я неуверенно за ней. Стоит посреди комнаты оглядывается.

– Я не поняла. Вы вдвоем что ли? Алексей знает, что я так не буду. Сам он где? В магаз вышел? – затараторила она.

– Не-е – растерялся я.

Обескураживала она, признаться, своей красотой. Кожа гладкая, с ровным загаром.

– Странно, конечно. Он подождать просил? Так вы уходите, я не пойму?

– Я? Нет. Я тут буду.

Она нахмурила брови и уже так визгливо:

– Так! Я же сказала, что не…

Я поторопился перебить ее, и потому выпалил громко, почти крикнул:

– Умер Алексей, умер!

– Как умер? – искренне удивилась девушка, – Как?

Ошарашенная она попятилась назад, пока не уперлась в диван. Присела на самый краешек.

– Прям умер?

Хотел ответить: «Ага, насовсем», но вовремя спохватился – нельзя так шутить. Девушка, казалось, была в легком шоке от услышанного. Она бегала глазами по комнате, часто моргала. Что думает, спрятал я его куда-то?

– Может воды? – додумался я.

Первый раз в жизни я сообщал такую новость. В кино так всегда делают – предлагают стакан воды.

– Там вино в шкафчике над раковиной, – ответила она, не смотря на меня.

Я послушно пошел на кухню. Пепельница для Жени, вино для этой девицы, ты прям ловелас, Алексей.

На кухне откупорил бутылку. Растерялся, не сообразил, налил вино в стакан из-под чая. Принес девушке. Та послушно приняла, сделала глоток.

Наконец подняла на меня глаза.

– Я домой ездила после сессии, – как будто оправдываясь, сказала она, жалостливо, по-детски сдвинув брови.

Я кивнул.

Потом еще пару глотков и девушка вроде бы начала приходить в себя.

– А ты сын что ли? Похож так.

– Типа того, – ответил я.

Я вообще старался говорить с ней как можно более развязно.

– А ты чего не пьешь? – спросила она, показав глазами на свой стакан.

Я пожал плечами.

– Не хочу.

Она вернула мне пустой стакан. Собрался уже отнести его на кухню, а она мне:

– Слушай. Он же мне вперед заплатил.

Я усмехнулся про себя, а ей так серьезно:

– Ну считайте, что вам повезло.

Девушка шутке не улыбнулась. Будто и вовсе меня не услышала. Я пожал плечами и пошел на кухню. Уже из коридора крикнул ей:

– Может все-таки воды?

– Вино.

Налил вино. Понюхал его. Может и впрямь себе налить? Да нет, бред какой-то. Она-то поминает, а мне зачем?

Девушка приняла из моих рук очередной стакан и сказала:

– Меня Геля зовут.

– Угу, – ответил я.

А она улыбнулась. Блин, невероятно хорошенькая, тут потеряешь дар речи! Геля? Это как, Гильотина что ли, если полностью?

– А полностью? – спросил я.

– Что? А-а. Ангелина.

И стоило называть девочку Ангелиной, если ее потом будут звать «Гелей»?

– А ты?

– Что я?

– Как тебя зовут?

– Павел, – смущено ответил я, ненавидя себя за эту смущенность.

Она хихикнула. Потому что сказал: «Павел», хотя следовало Паша. Дурак. А может, и не я ее веселю вовсе, может это все вино?

Ангелина поставила полупустой стакан у своих ног. Какое-то время сидела, покачиваясь взад-вперед, смотрела в пол. Потом будто очнулась:

– Слушай, мне вообще не трудно. Деньги есть деньги. Вернуть-то я их не могу. Я их потратила.

И, не вставая с дивана, сняла через голову кофточку, повесила ее на подлокотник. Я замер, онемел. Понимаю, что нужно подбежать, всучить ей в руки обратно ее кофту – пусть наденет, пусть уйдет. А грудь у нее такая маленькая, что под бюстгальтером и не угадывается. А если Роман вот сейчас позвонит в дверь? Что я буду делать? Буду держать его на пороге? Ведь не впущу же я его в квартиру. Что он подумает обо мне?

Геля – не Женя, я ее не боюсь. Думаю, она моя ровесница, ну может чуть старше, на пару лет, наверное, с ней будет проще договориться. И я попробовал:

– Слушайте, – почесал нервно затылок.

Почему я к ней на «вы»? Меня это ставит в невыгодное положение. И я исправился:

– Ты уже третья, кому мне приходится объяснять, что мне не нужны ничьи услуги…

– А деньги? – спросила она.

– Фиг с ними.

И горд, конечно, за себя – такой я получаюсь благородный. Так просто швыряюсь пусть и не своими, но деньгами. А с другой стороны… Конечно, я бы никогда не решился, но если бы где-нибудь в параллельной вселенной… Она такая худенькая, тоненькая…

И я зачем-то сказал, наверное, больше себе:

– И вообще у меня девушка есть.

Она раздумывала недолго, потом:

– Точно?

Это она про деньги, не про девушку. Я кивнул, да точно.

– Ну смотри, как хочешь.

Она надела кофточку. Подняла с пола стакан, допила вино. Встала. Пошатнулась.

– Я пошла.

Я посторонился, дал ей пройти. Уже у самого порога спросил:

– Ты приходила только за деньги?

Нужно же было спросить хоть что-то, чтобы она еще хоть на секунду задержалась. Да и Геля, Ангелина, ну правда, просто ангелочек – неужели только деньги?

Она обернулась, усмехнулась. Точнее, думаю, что она хотела, чтобы это выглядело как усмешка. Но вышла жалкая гримаса. Голос дрогнул, и она так плаксиво:

– Нет, блин, у меня страсть к лысым старикашкам!

– Каким старикашкам? – растерялся я.

А она уже ушла. Выбежала.

Я прошел на кухню. Насколько хватило сил, всунул пробку в горлышко бутылки и убрал вино обратно в шкафчик.

Сидел на полу у дивана, пил кофе. Так значит «старикашка»? Теперь было как-то не по себе от моих «ты» и «Алексей». Лысый старикашка. И я его вообразил. Одел в те пиджачки да галстучки, начищенные туфли, что заполняют собой шкаф. Получился такой аккуратный, чопорный старичок. Вот это да! Так сколько ему было – шестьдесят, семьдесят? Во сколько лет эти старички уже «бывают болтливы», но еще способны делить ложе с молоденькой девушкой?

А маме сорок четыре, подумал я. И стыдно, стыдно мне представлять двадцатитрехлетнюю маму и сорокалетнего мужчину (как минимум сорокалетнего) рядом. И настолько рядом, что появился я. Зачем же мне это знание? Я воображал себе его… Да, да признаюсь, что воображал себе его и ранее. Но таким как Роман – высоким, подтянутым, уверенным в себе, «здравствуйте, Павел». А он… Он опять меня подвел.

Если бы не эти женщины, может и не узнал бы я о его возрасте. Просто не обратил бы внимания на дату рождения в свидетельстве о смерти, которое мне непременно вручит Роман. А если бы и увидел, то не очень бы, наверное, удивился, если бы не знал о его женщинах…

И что же получается, они мне достались по наследству, как неотъемлемая часть квартиры? Это как ногти и волосы, которые продолжают расти после того, как человек уже умер?

А может это план? Он знал, что умрет. Совесть-то мучила, что бросил когда-то жену и сына. Вот он и решил хоть как-то искупить вину – завещать квартиру, и заодно познакомиться. Показать мне каким он был. Вот смотри, как я чистоплотен, как легко дышится в моей квартире, как выглажены мои рубашки, и для этого у меня есть верная, но грустная старушка. А еще я умен, рассудителен, глубокомыслен, философ, одним словом, и на эту нужду у меня есть преданная Женя. Она молода как твоя мать, деловита, только детей мне не рожает, а сидит и слушает. Да и мужчина я еще хоть куда, не смотря на преклонный возраст, вот Геля ко мне захаживает. Красивая, глаз не отвести. Я умер и теперь все твое – и квартира и женщины. Пользуйся, пожалуйста.

Тьфу, противно.

Лег, ветровку под голову. Не думать об Алексее! Не думать. Трудно уснуть с чувством гадливости.

Оказалось, не так уж сложно о нем не думать, когда все мысли о Геле. Пустой на вид кружевной бюстгальтер. И как ей было не стыдно вот так сидеть передо мной? Неужели и Алиска также не будет стесняться, снимет через голову кофточку, а потом стащит с себя шорты? Конечно, образ Алиски мерк рядом с Гелей. Алиска казалась большой, неуклюжей… А если я влюбился? Могу же я, в конце концов, влюбиться? Тогда все можно, решил я. Любовь она такая – ей все простительно, там все не грех, там лишь ошибки, заблуждения. Может этого и хотел Алексей? Я слышал, многие отцы так поступают. Помогают своим сыновьям становиться мужчинами, оплачивают им первую женщину. Глупости, все глупости, – ругал я себя, – он мне не отец. Геля не шла из головы, ее образ уже проник в тело. Насильно пытался заменить его Алискиным. Ничего не вышло, и я позволил себе побыть немного с Гелей, заглянуть в ее бюстгальтер, поцеловать ее плоский животик…

А Роман так и не приехал, подумал я, проваливаясь в сон.

…В Липецк.

Мне нужно было как-то объяснить себе, почему в разгар рабочего дня, я еду в электричке с рюкзаком на соседнем сидении. Предательство, вынужденная мера, блажь, срыв, дурной характер?

Нажился я на земле, при огороде, наелся картошки и кабачков. Насмотрелся на местные красоты до боли в глазах – на восход над рекой, и закат, от которого небо розовеет, а неба там много, в отсутствии гор. На Аню, хлопочущую по хозяйству, как заведенная. Устал. Чувствую, душа немеет. Говорю: «Поехали, Аня, в город. Поликлиники и больницы везде есть. Будем работать, снимем комнату. Может даже квартиру. Отъелись мы в твоей деревне и хватит». А сам дальше думаю – будет этот наш домик дачею. Для дачи только и подходит. Приедем на выходные, и копайся в своем огороде, а я на речку, на рыбалку, в лес за грибами. А она мне: «Ты езжай». И сказала так не для того, чтобы я устало вздохнув, оставил все как есть, а потому что она знала, что мне надо ехать.

Я вернусь, Анечка, только наберу в рот воздуха, и сразу обратно к тебе.

Приехал опять же к Аниным родственникам в Липецке. Они удивились, но приняли. Мне снова посчастливилось не обременять их долго. Дай Бог тебе здоровья, Маша, где бы ты ни была. Я стал благодаря тебе врачом, а значит, я всегда при деле. И, как оказалось теперь, еще и при деньгах.

Пока мы отсиживались в деревне, страна менялась, город менялся. Та новая жизнь, рождение которой я предчувствовал, глядя на мир через окно алма-атинской поликлиники, наконец, настала. Открывались магазины, кинотеатры, курсы, на которых можно было за две недели стать специалистом в любой области, рестораны, кафе и частные клиники. Я стал врачом в одной из таких клиник. Хорошая зарплата, прекрасно оборудованный кабинет, невероятно белый халат.

Квартиру для съема выбирал себе по запаху. Переступал порог и делал глубокий вдох. Неужели, Аня, это заразно? Или мне просто хочется надышаться после нашего деревенского домика? Нашел свою – маленькую, уютную, единственную. В ней пахло как будто известкой, ну, может, еще немного пылью. Ни плесени тебе, ни перегара, ни запаха грязных тел и сигаретного дыма.

В ней давно никто не жил. Прежние хозяева эмигрировали и оставили квартиру пожилой родственнице с тем, чтобы она ее продала. Но квартира долго не продавалась, и женщина решила сдать ее в аренду. «Я ее выкуплю. Со временем. Если вы не против», – сказал я ей, впервые пройдясь по квартире.

Отнес Аниным родственникам листок со своим новым адресом – для Ани. Она приехала примерно через месяц. Привезла овощей с огорода, сварила борщ, прибрала в квартире. Я рассказал ей о своей работе, она о соседях. Наверное, это самое загадочное, что было в моей жизни. Смотрю – это моя Аня. Я знаю каждую ее черточку, каждый изгиб, каждую родинку, а ничего во мне к ней не стремится. Все молчит. Не притаилось, нет. Как будто затихло. Говорили как старые знакомые, передвигались по квартире, избегая прикосновений.

Очень странно было любить ее ночью. Ненадолго я почувствовал нас прежними. Обрадовался этому очень. Все повторял про себя: «Вот. Это. Моя. Аня. Моя. Аня». Да, это была она – трепетная, тихая. Никаких стонов – только дыхание. Неспособная причинить мне ни малейшей боли – только пальцами по влажной коже, только губами по плечу. Но вот, я на спине, узкая ладошка по моей груди, лаская. Ноги закинула на мои, уснула на плече невесомая. Ни щебетала, ни целовала перед сном. Моя и не моя. Моя Аня никогда бы не легла в постель, зная, что совсем недавно в ней лежала другая. А эта все поняла, и все равно легла.

В следующий ее приезд мы клеили обои. Будто вернулись в прошлое, где приводили в порядок нашу комнату в общежитии. Счастливые мы тогда были, все в предвкушении семейной жизни. А сейчас только и бодрили эти воспоминания. Мы за них цеплялись, мы на них надеялись.

Управились за пару дней. Я ей говорю:

– Оставайся.

– Может зимой, – говорит она, – не брошу же я все вот так.

До зимы было далеко.

7

Проснулся по будильнику в семь, в полной решимости, в полной готовности, во всеоружии. Позвоню Роману, попрошу завезти мне документы. Сам отправлюсь к нотариусу, сам улажу все дела. Да что там может быть сложного? Я же поеду к профессионалу, для которого это дело – пустяк. Сегодня же эта квартира станет окончательно моей. И сегодня подам объявление на ее продажу. О цене, конечно, посоветуюсь с мамой. Нарушу свое молчание. Думаю, выставить квартиру придется подешевле, чтобы быстрее продать, и на белом коне уже въехать в родной город.

Оделся, умылся. Набираю номер. После продолжительных гудков сонный голос Романа в трубке. Что?! Он спит? Ну это уже слишком!

– Здравствуйте, Роман – решительно, как и хотел, начинаю я.