Читать книгу: «Не верю!», страница 4

Шрифт:

Глава

Несколько часов в поезде до станции «Зима» показались Асе бесконечными. Так невыносимо ждать, когда уже понятно, что скоро наступит то самое ВСЁ, после которого не будет НИЧЕГО. У нее было место в противоположном от Димы конце вагона, но она посчитала, что теперь имеет полное право сидеть на его полке, рядом с ним. Какие-то считаные мгновения она еще побудет в его жизни, а он пусть потерпит – ничего с ним не случится.

Варламов не возражал, но и особой радости не выразил. Вообще вел себя так сдержанно и подчеркнуто нейтрально, как будто максимум, что между ними было – дружеский поцелуй. Как будто она не стонала в его руках, а он не кончал ей на бедра… Ася краснела каждый раз, когда об этом вспоминала. А еще похоже, что «скорострел» стал нехилым ударом по Диминой самооценке. Глупый, это наоборот очень льстит женскому самолюбию, когда с тобой у парня сносит крышу. Тем более – Ася была уверена – будь у них шанс продолжить, Дима показал бы себя с самой лучшей стороны. Интересно, а могло бы быть продолжение у этой истории?

Нет, нет. Ася зажмурилась и мысленно отхлестала себя по щекам. Даже и не думай об этом. Посмотри, как быстро он переключился на свою жизнь, хотя ты еще физически тут – сидишь на его месте в поезде. А оказавшись в своем городе, а тем более в Москве, он даже как тебя звать забудет.

И правда, Дима как будто шажок за шажочком отстранялся от Аси. Сначала – на перроне – приобнимал и держал за руку, потом в поезде просто сидел рядом, потом ушел в соседнее купе к Брегусу, чтобы обсудить, к кому они поедут на дачу в эти выходные. Потом дразнил Соню. Курил в тамбуре. Звонил маме (так странно… у него есть мама…) Даже успел выпить чаю с пряниками, которыми угостили радушные соседи. В общем, сделал все, что можно было за эти четыре часа. Но телефон у Аси так и не попросил. Вряд ли забыл. Наверное, просто не хотел.

Ну и пусть.

Мелькающая зелень за мутными оконными стеклами сменилась серыми бетонными коробками, колеса стали сбиваться с отлаженного ритма, постепенно замедляя свой ход. Поезд мягко дрогнул всем своим длинным вагонным телом и замер на перроне. Узкий проход между полками забился навьюченными людьми, дышащими друг другу в затылок. Очередь плотно, но быстро продвигалась к заветным дверям. Варламов засунул куртку в рюкзак и вопросительно глянул на Асю.

– Я с вами выйду, – ей не хотелось прощаться в этой заполошной толчее. Когда станет посвободнее, она спустится по истертым металлическим ступенькам на перрон, попрощается с ребятами: с Лешкой Брегусом, Соней, Ольгой…А к Димке подойдет к последнему, обнимет его, поцелует, посмотрит в серо-зеленые глаза, он выдаст свою классическую ухмылку, скажет что-нибудь в своем духе. А она…

– Дима!!! – Длинноволосая девица ввинтилась в пространство поезда, прокладывая дорогу среди толпы с безжалостным упорством африканского слона. Бронзовые ноги в микрошортах мелькнули перед Асиным взглядом, и через мгновение красотка влетела в объятья Варламова, практически повиснув на его крепкой загорелой шее.

– Ира, – растерянно сказал Варламов. – А ты как…

Если до этого Ася пыталась из последних сил убедить себя в том, что тут какая-то ошибка, а мерзкая девка – это, наверное, сестра, двоюродная тетя или четвероюродная племянница, то, увидев виноватый бегающий Димин взгляд и привычность жеста, которым его руки автоматически обхватили девушку, она всё поняла.

– Я так соскучилась, – с придыханием проговорила красотка и впилась губами в Димин рот. Асю замутило, она с трудом разжала пальцы, которые стиснули край полки, и вытерла отвратительно мокрую ладонь об штаны. Взяла рюкзак и молча пошла в другой конец вагона, на свое место. Ей навстречу шла нагруженная пакетами Соня, лицо которой выражало горячее сочувствие.

– Ася, – начала она сбивчиво.

– Соня, кто это? – очень спокойно спросила Ася, заранее зная ответ на свой вопрос.

– Это девушка Варламова, – помедлив, сказала Соня, избегая прямого взгляда. – Ась, ты только не подумай…Я думала, зачем говорить…ведь все равно…ну и я предупреждала же.

– До свидания, – любезно попрощалась Ася и направилась на свое место. Спину она старалась держать максимально прямо и гордо. Но кроме гордой спины у Аси, к сожалению, было еще и лицо, на котором ныли и болели от тщательно сдерживаемых слез глаза. Челюсти плотно сжались, в горле пульсировал острый и болезненный комок, которому нельзя сейчас дать волю. Ни в коем случае. Господи, поскорее бы уже поехали… Она уставилась в окна, выходившие на противоположную сторону, и яростно закусила губу. Соленый привкус на языке и мгновенно защипавшая ранка на мгновение отрезвили, и Ася, глубоко вздохнув, аккуратно усадила себя на нижнюю полку.

Варламов наконец стряхнул с себя Иру, которая продолжала что-то тараторить своим нежным голоском. Какого хрена приперлась, спрашивается? Говорил же, чтобы не встречала. Нет, надо было прийти, покрасоваться. Или пусть бы у поезда ждала, но вот так – наброситься на него на глазах у Аси – это самое худшее, что только могло случиться. Диме как будто дали под дых, когда он увидел беспомощный Асин взгляд, который она по-детски переводила то на него, то на Ирку. Он стоял, обнимал Иру и сгорал от стыда, чувствуя себя отвратительной лживой скотиной. Ну да, у него есть девушка, ну да, он не хотел, чтобы Ася об этом знала, но он не думал, что это будет так… мерзко.

До отправления оставалось еще пару минут. Он прицепил Иру к Брегусу, а сам вскочил обратно в вагон.

– Ася, – Димка подбежал к её полке, сам не зная, что тут можно сказать.

Она повернулась к нему. На каменном лице холодно и презрительно сверкали глаза. Невозможно представить, что у веселой смешливой Аси – его Аси – могли быть такие ледяные глаза.

– Иди нахуй, Варламов.

– Ася, послушай, – он попытался взять ее за руку. И увидел в темно-серых глазах такую дикую ярость, что непроизвольно отшатнулся.

– Нахуй – это туда, – Ася царственно указала на выход. – Не заблудишься.

Чувство вины невыносимо жгло Димку, эта боль бесила, разъяряла так, что хотелось сделать больно в ответ.

– А ты что, думала у меня нет никого, – издевательским тоном протянул он, ощущая еще большее отвращение к себе. – Мы ж с тобой просто развлекались, ничего больше. Жаль только, что ты мне не отсосала…

Раздался хлесткий звук пощечины, и на этот раз Варламов не стал перехватывать Асину руку. Кожу на левой щеке обожгло заслуженной болью.

С Аси слетела маска равнодушия, которую она сохраняла с таким трудом, рот искривился от обиды и унижения, но только на секунду:

–Может и отсосала бы, будь ты мужчиной, а не малолеткой, который кончает в штаны.

Дима вздрогнул, его лицо застыло, и Ася с мстительной радостью поняла, что ей удалось его задеть. Но одновременно было мерзко от того, что она оказалась способна на такие слова. Никогда бы не подумала. Как же он сумел ее так довести…

– Провожающие, освобождаем вагоны!

Дима молча повернулся и ушел. Ася сидела с неестественно прямой спиной до тех пор, пока за окнами не исчезли городские пейзажи и снова не замелькали ели и березки. И только тогда позволила себе расплакаться.

Глава

Третий день проходил одинаково. Ася бродила по пустой квартире, ставила чайник, наливала себе чаю, потом забывала про него. Когда на кухне скапливалось несколько кружек с остывшим чаем, она все выливала и мыла их. Холодильник был пуст – родители все убрали перед тем, как уехать на море, а у самой Аси не было ни сил, ни желания идти в магазин. Есть не хотелось совсем. Она листала старые любимые книги – настолько читанные-перечитанные, что глаза скользили по строчкам без всяких мыслительных усилий. Она включала телевизор примерно раза два в день и, прощелкав все каналы, выключала. Потом принималась плакать. Слезы находили с какой-то тупой периодичностью и уже никак не затрагивали, не выворачивали душу. Они были похожи на бессмысленное скуление собаки, которой обварили бок кипятком. Лежит она под кустом и тихонечко скулит, потому что очень-очень больно, и знает, что никто не поможет, не вылечит, не накормит, а все равно скулит.

Нет, конечно, Ася вовсе не считала Димку любовью всей своей жизни. И понимала, что это просто курортно-фестивальный недо-роман. Но так ужасно и оскорбительно они расстались там, в поезде, так больно и унизительно было видеть его девушку, о которой все знали и молчали. Знала Соня. Наверняка знала Ольга. Уж конечно знал Лешка Брегус, с которым она так подружилась и который был таким добрым и внимательным. И ведь он пытался ей один раз сказать, но Димка ему не дал.

Димка… До сих пор внутри царапало от его имени. Как она позволила себе влюбиться в глупого самовлюбленного пацана с задатками дон-жуана, который строит из себя невесть что? Она – взрослая двадцатипятилетняя девушка, которая уже… А что уже? Позвольте, а она разве чего-то достигла? Семьи нет и не предвидится, карьера не блещет никакими перспективами. Ася обречена еще несколько лет играть белочек, зайчиков и котят под началом Коврова – режиссера детских спектаклей, а когда она станет достаточно «заслуженной», ее возьмет под свое крыло сухая и чопорная Нина Ивановна Затихина, и она будет играть в ее тоскливых, как зубная боль, постановках русской и зарубежной классики. Будущее представлялось таким серым, унылым и безнадежным, что Ася снова начинала плакать. Это ужасно – жить-жить, и вдруг понять, что ты ничего не стоишь. Ни как актриса – раз не оставили ее в Екатеринбурге, ни как личность – не смогла пробиться к сильным и талантливым режиссерам, не отважилась поехать в Москву. А самое обидное – она ничего не представляет собой как женщина, раз все, на что она может рассчитывать, это обжимания с перезрелым подростком, которому так охота трахаться, что, в общем-то, все равно, с кем это делать.

Звонила мама из Турции. Ради нее Ася старательно расцвечивала тусклый голос нарочитой радостью.

Звонили из театра. Дали график репетиций: к первому сентября будет сказка для первоклассников, Асе досталась роль Букваря. Она еле удержалась, чтобы не швырнуть телефон в стену. Для слез нашелся еще один повод.

Звонила подруга Наталья. Ася несколько раз трусливо не брала трубку, а потом все же взяла. Сказала, что приходит в себя после отдыха, и душевно попросила Наташу не трогать ее.

На все остальные звонки Ася не отвечала в принципе.

На исходе третьего дня в дверь отчаянно зазвонили и затарабанили. Ася осторожно подошла к глазку: родители еще должны были быть на море, а остальным она открывать, в общем-то, не обязана.

– Открывай, чучело! Я знаю, что ты дома! – трубный глас лучшей подруги Натальи было слышно даже через дверь. Ася со вздохом открыла. Наталья влетела в прихожую и, с размаху поставив подозрительно звякнувшие пакеты на пол, порывисто обняла Асю, потом слегка отстранила ее от себя и стала придирчиво рассматривать:

– Похудела, загорела – просто класс! Но кислая рожа все портит.

– Я тоже рада тебя видеть, – буркнула Ася. Она не хотела, не желала никакого оживления, которое Наташка притащила в ее уютную депрессивную заводь. Более того, она просила – просила! – пока не трогать ее. Но Наталья, конечно же, как всегда послушала только себя.

Не обращая внимания на Асино недовольство, лучшая подруга уже бесцеремонно натянула тапочки и прошлепала на кухню, где стала деловито разбирать пакеты.

– Есть хочешь?

– Не хочу.

– Жареную картошку будешь?

– Буду, – обреченно согласилась Ася и уселась на табуретку. – А зачем ты купила и водку, и мартини?

– Водкой напиваться пошло, а споить тебя одним мартини у меня никаких денег не хватит, – весело сообщила Наталья. – А вместе – само то!

– Зачем меня спаивать? – вяло поинтересовалась подруга.

– Будем тебе мозг на место ставить! А это дело требует анестезии.

– Я влюбилась в мальчика, который на семь лет меня моложе, – вдруг сообщила Ася.

– Какая прелесть! И что? Ты стала его первым сексуальным опытом и не можешь себе этого простить?

– Нет! – мрачно заявила она и мысленно добавила «К сожалению…»

– И что дальше? Тебя преследует его мама? Тебе угрожает срок за растление несовершеннолетних?

– Ему есть восемнадцать! И еще у него есть девушка.

– Вот теперь я, кажется, что-то начинаю соображать. Помешай картошку, я пока разолью мартини, и ты мне еще раз все внятно и подробно расскажешь.

Через полчаса вся информация об Асином депрессивном состоянии была передана в штаб-бюро, именуемое Натальей. Сама же Ася, все подробно и эмоционально выложив, успокоилась и с жадностью накинулась на жареную картошку. Ей внезапно и остро захотелось есть. Наташка смотрела на подругу и задумчиво курила. Так было всегда. За почти пятнадцать лет их дружбы многое изменилось, но ритуал «вправки мозгов» оставался неизменным. Они выслушивали друг друга, не перебивая, не утешая, и лишь потом давали советы. Ася знала, что Наталья сейчас докурит, резким мужским движением затушит сигарету в тяжелой хрустальной пепельнице, а потом, уставившись ей в лицо своими прозрачно-голубыми глазищами, станет говорить то, что на самом деле думает обо всем том дерьме, которое сложилось в Аськиной непутевой жизни. И она не была уверена, что хочет это слышать.

– Ну, что касается этого дебильного малолетки – это все ерунда!

Ася непроизвольно вздрогнула. Слышать такое про Диму было почему-то неприятно. Но останавливать сейчас Наталью было так же бессмысленно и непродуктивно, как преграждать дорогу танку.

– Я даже рада, что ты развеялась. Тебе, конечно, обидно из-за этой шмары, которая поджидала его в родном Мухосранске, но не бери в голову, ладно? Лучше подумай о том, что ты еще настолько свежа и прекрасна, что способна заинтересовать молодого красивого мальчика. А судя по фотографиям, подлец и правда хорош!

– Хорош, – со вздохом подтвердила Ася. – Хоть и сволочь редкостная, но целуется так, что…

– Вполне возможно, не проверяла. Но хочу тебя заверить, что в нашем родном Томске навалом симпатичных молодых людей, гораздо более подходящих тебе по возрасту и интеллекту. И как минимум треть из них не только отлично целуется, но и прекрасно выполняет остальные мужские обязанности. Чего твой мальчик, опять же в силу своего нежного возраста, вряд ли смог бы тебе обеспечить. Кстати, может, именно поэтому он и не потащил тебя в кусты – боялся опозориться.

Ася помрачнела, в памяти вспыли обидные слова, которыми они отхлестали друг друга на прощанье.

– Но еще раз повторюсь, – продолжала Наташка, – все это ерунда на постном масле и переживаний глобальных не стоит совершенно. А вот по поводу твоей работы… по-моему, основной депресняк именно из-за этого.

– Думаешь, я зря себя гноблю?

– Нет, – резко возразила Наташа, – я думаю, ты мало себя гнобишь! Ась, неужели тебе правда хочется состариться никому не известной актрисой, которая всю жизнь будет играть третий гриб в левом ряду? Судя по тому, как ты мне описала ситуацию в вашем театре, ничего другого тебе не светит. Тебе не дают серьезных ролей!

– Я еще слишком молодая.

– Даже я с моими убогими познаниями в литературе знаю штук пять пьес, где героиня должна быть молодой. Но ты в них не играешь! Или ты надеешься, что сыграешь Джульетту в шестьдесят, став заслуженной артисткой?

– Да не у кого здесь играть! – не выдержав, заорала Ася. – Я ж тебе объясняю: Ковров ставит только детские пьесы, причем делает это отвратительно, а от спектаклей Затихиной меня вообще с души воротит!

– Отлично, а как насчет Сомовой?

Асино разъяренное лицо вдруг потускнело.

– Как будто не знаешь. Она ставит только со своими. Чужих никогда не берет.

Сомова Алена Сергеевна была возмутительно талантлива и режиссурой занималась всю свою сознательную жизнь, начиная со студенческих лет. Еще когда она заведовала любительским коллективом, аншлаги на ее спектаклях были предметом зависти профессиональных театров. У нее была сильная дружная команда из разновозрастных талантливых актеров, которые были воспитаны самолично Аленой Сергеевной. Многие из них закончили местное училище культуры, кто-то получил актерское образование в другом городе, но все неизменно возвращались под надежное крыло любимой Алены Сергеевны. Ибо режиссером она была от Бога. Многочисленные статуэтки гран-при, дипломы всероссийских и международных фестивалей, хвалебные развороты в столичных театральных журналах сделали свое дело – Алене Сергеевне дали сцену и несколько помещений в Доме культуры и разрешили организовать там свой театр. А еще иногда она ставила спектакли на сцене Томского драматического, но только со своими актерами. Несусветная наглость такого особенного положения окупалась экономически: на спектаклях Сомовой всегда был аншлаг, и билеты стоили раза в два дороже обычного. Наверное, больше всего на свете Ася хотела бы играть у нее. И ведь у Аси, что самое обидное, был шанс. В девятом классе она прошла отбор в студию Алены Сергеевны и даже занималась несколько месяцев, но потом, когда репетиций стало слишком много, испугалась, что не сможет совмещать все это с отличной учебой. И ушла. Зато закончила школу с золотой медалью, поступила в ЕГТИ и с успехом там отучилась. И что дальше? А ничего.

– Попробуй, – Наташа глотнула мартини. – Что ты теряешь?

– Ничего, – тихо отозвалась Ася и подумала: «Ничего, кроме гордости. Но и той у меня – спасибо Варламову – почти не осталось».

Глава

–Привет, Ася, – Алена Сергеевна курила у крыльца студии, с интересом рассматривая гостью. Ей было хорошо за сорок, худощавая, с длинными светлыми волосами, она не признавала никакой одежды, кроме джинсов и длинных свитеров. Несмотря на полное отсутствие косметики, выглядела она шикарно. Её будто окружала аура силы, власти, уверенности – более харизматичного режиссера Ася в жизни не встречала. По слухам, на репетициях она была суровой и виртуозно крыла актеров трехэтажным матом, если они лажали. Но и хвалить умела так, что за спиной вырастали крылья.

– Вы меня помните? – заикающимся и каким-то блеющим голосом спросила Ася, которая так нервничала, что готова была провалиться в ближайшую дыру в асфальте.

– Как видишь. Что пришла?

– Возьмите меня.

– А зачем ты мне? – Выдохнула дым Алена Сергеевна, продолжая внимательно смотреть на Асю. – Актеров в основной труппе у меня хватает, для студии ты слишком взрослая. Двадцать два, да?

– Двадцать пять, – врать не было смысла.

– Ну вот видишь, – с сожалением развела она руками. – А что в своем театре не играется?

– Это хрень какая-то, а не театр. Как будто сами не знаете, – Ася вдруг перестала трястись, ведь самое страшное уже произошло. Ей отказали. Ну и ладно. Ну и прекрасно.

– Знаю. А что сразу после института ко мне не пришла?

– Боялась, – честно призналась Ася, – что не возьмете.

– А сейчас не боишься?

– Боюсь. Только хуже, чем сейчас, всё равно уже не будет.

Алена Сергеевна молчала и изучающе смотрела на Асю. У неё явно что-то произошло. Но для актрисы надрыв внутри – это даже хорошо; острее и эмоциональнее играть будет.

– Ась, если ты очень хочешь, можешь ходить к нам на репетиции.

– Что? – пролепетала она, не веря своему счастью.

– Рано радуешься. Ролей пока давать не буду и в штат не беру. Можешь просто заниматься с нами, смотреть на работу и помогать. Пока так, потом посмотрим. Есть на что жить или ты совсем без денег?

– Я устроюсь куда-нибудь. В любом случае что-то придумаю.

– Тогда жду сегодня вечером в шесть часов, – усмехнулась Алена Сергеевна. – Познакомлю тебя с ребятами.

– Спасибо, – Ася хотела броситься к режиссеру и обнять её, но застеснялась. – Вы даже не представляете, как для меня это сейчас важно.

– Представляю, поэтому и беру, – просто сказала Алена Сергеевна. – До вечера.

И, бросив окурок в урну, скрылась в дверях театра.

Когда решение принято, все становится гораздо проще. Можно не думать, не переживать, а просто делать. Уволиться из театра, выдержать скандал с родителями, устроиться в детский центр педагогом по театральному творчеству, а два раза в неделю подрабатывать официанткой в баре. И все для того, чтобы каждый день приходить в театр и испытывать давно забытое чувство счастья от того, что занимаешься любимым делом. Ну или хотя бы смотришь на любимое дело со стороны.

Ася была в театре Сомовой на странном положении. С одной стороны, ей был открыт доступ на все репетиции и на все спектакли, с другой – она не играла. Совсем. Алена Сергеевна позволяла Асе участвовать в тренингах по сценической речи, хореографии, актерскому мастерству. Но как только дело доходило до работы с пьесой, Ася усаживалась на стул возле Алены Сергеевны и становилась безмолвным наблюдателем.

Ребята в театре быстро привыкли к тому, что рядом есть ничем не занятый человек и постоянно нагружали её просьбами: погладить костюм, принести реквизит, зашить прореху на платье, проверить выученный текст. Ася не отказывалась, понимая, что из таких нетворческих мелочей складывается жизнь их независимого театра, где нет реквизиторов, костюмеров и гримеров, где ведущий актер сам после спектакля стирает свой костюм, а ведущая актриса без проблем засучит рукава и перемоет гору посуды после вчерашних посиделок. Не то чтобы Ася была от этого в восторге, но таковы были правила игры в этом странном театре. Зато все это с лихвой перекрывалось той до мурашек настоящей творческой жизнью, которая кипела на репетициях и спектаклях. В Томском драматическом режиссеры сами решали, что ставить, заранее распределяли роли, а потом просто командовали, кому куда встать и что делать. Это было скучно, неинтересно и безжизненно.

У Сомовой же актеры и режиссер творили вместе, были заодно. Конечно, на первый взгляд, в коллективе царил беспредел: пьесу для будущего спектакля выбирали, споря и ругаясь, всем театром, на роли устраивались пробы и любой мог предложить свою кандидатуру, а прежде чем спектакль обрастал четкими мизансценами, актерам давалась свобода придумывать: они делали этюды, предлагали свои решения – иногда дикие и безумные! – но из всего этого сумбурного материала в какой-то момент вдруг выкристаллизовывался Спектакль. Живой, искренний, трогающий зрителей. И ради этого волшебства можно было смириться со многим.

Рождение одного из таких спектаклей Ася смогла увидеть своими глазами: от первоначального замысла до готовой постановки. Это была классическая «Гроза» из школьной программы, но как по-новому она зазвучала в руках Алены Сергеевны и ребят! Превратилась в трогающую зрителей историю домашнего абьюза, попыток бороться с теми, кто привык морально растаптывать людей, в рассказ о любви вопреки и о том, как один человек может бросить вызов целому миру. И вот тут Ася впервые испытала такое всепоглощающее, злое и рвущее на части чувство, как актерская ревность.

С самого первого прочтения пьесы Ася примеряла на себя роль Катерины. Такая смиренная и уступчивая снаружи и дикая, бешеная, настоящая внутри. Это была роль для неё! Она это знала так же точно, как то, что её зовут Ася. Несмотря на договор с Аленой Сергеевной, она даже самой себе не признавалась, что надеется на то, что режиссер предложит ей сыграть Катерину. Ну хотя бы попробовать! Хотя бы этюд!

Дома все свободное время Ася делала наброски к образу: писала биографию героини, рисовала её, пробовала голос, походку, жесты. А в театре сидела на ненавистном стуле возле режиссера и скрипела зубами, глядя как девочки пробуются на её роль. «Я могу лучше, – яростно думала Ася. – Только пустите меня на сцену. Ну пожалуйста…»

В день, когда актеров утвердили на роли и роль Катерины досталась (вполне ожидаемо!) сильной и опытной актрисе Тане, Ася спряталась в дальнем углу театрального коридора и разревелась. Она плакала, беззвучно всхлипывая и вытирая слезы рукавом, почти полчаса. Почему-то именно тут, в этом незаметном темном углу, ей вдруг вспомнился Димка, про которого она заставляла себя не думать все эти месяцы. Горькая обида от того, что желанная роль досталась другой, переплелась с воспоминаниями о болезненном унижении, которое она пережила в том поезде, и слезы снова полились на руки горячими каплями. Вдруг послышались чьи-то шаги – Ася подняла заплаканное лицо. В коридоре стоял Макс – светловолосый великан, один из старожилов театра, чей внимательный взгляд она периодически на себе замечала. Он одним движением поднял ее из кресла и молча обнял, прижимая к широкой груди. Простоял с ней так несколько минут, потом осторожно разомкнул руки, ласково улыбнулся и так же молча ушел.

Волна горячей благодарности буквально затопила Асю. Плакать больше не хотелось. «Будем бороться дальше, – решила она. – Это не конец пути, а просто очередная ступенька. Главное, чтобы лестница вела туда, куда нужно, но кто же это может знать наверняка?»