Читать книгу: «Не верю!», страница 13

Глава

36

Димка курил на крыльце служебного входа. Рядом дымили, весело переговариваясь, трое актеров из основного состава. У их группы с ними редко пересекались репетиции, но в лицо они уже друг друга узнавали, поэтому коротко кивали при встрече, хоть общаться и не общались.

Наверное, в этот раз тоже бы не встретились, если б Дима не задержался на примерке костюма. Молоденькая швея долго подгоняла на нем рубашку, всеми возможными способами давая понять, что она не против продолжения знакомства, но Варламова сейчас это мало интересовало. Он еще не собрал себя после истории с Асей.

Вроде уставал за день как черт, но только ложился в постель – и всё: перед глазами её лицо, а сна ни в одном глазу. Ворочался, мучался, вспоминал и, измотанный, засыпал только к четырем-пяти часам утра. В квартире теперь находиться было невозможно, потому что все напоминало о ней. Подушка еще пахла Асиным шампунем, и Димка, как дурак, прижимал её к себе и вдыхал этот запах, пока он наконец не выветрился. Табуретка, на которой она обычно сидела, кружка, из которой пила, его свитер, который надевала, если мерзла – все это царапало, било по нервам, выворачивало наизнанку. Хотелось расколотить всю квартиру к чертовой матери! Разломать, уничтожить, сжечь!

Вчера он доставал из-под тумбочки завалившуюся туда пьесу и вдруг нашарил пальцами что-то небольшое, круглое и твердое, вытащил – и горло перехватило спазмом. На ладони лежала Асина сережка-жемчужинка. Дима отчетливо увидел эту картину: она голая сидит на кровати, откинув волну каштановых волос на другое плечо, и сосредоточенно вдевает в нежную розовую мочку уха стальную застежку. Раньше ему это казалось ужасно забавным – Ася надевала сережки раньше, чем трусы. А сейчас он думал о том, что это было самое сексуальное, что он видел в жизни. Обнаженная кожа, взъерошенные после сна волосы, беззащитный изгиб шеи и холодный блеск украшений. Сережку он так и не вернул Асе. Не смог.

Сначала Димка думал, что им просто надо еще раз поговорить, и все решится. Ведь и дураку понятно, что им плохо друг без друга. Но потом понял, что нет – не будет никакого толку, да и разговаривать тут не о чем. Ася внятно сказала, чего она хочет. И он не может ей этого дать.

Черт с ним, Димка готов был даже жениться, если это нужно было для того, чтобы Ася была с ним. Но дети….Одно это слово приводило его в дикий ужас, оно казалось синонимом слова «кандалы», которые сковывают тебя раз и навсегда. Отныне ты раб, и все твое существование подчинено детским капризам, желаниям и целям. Ну уж нет! Ему нравится его жизнь, и он хотел бы насладиться ею в полной мере. В его представлении он обзаводился детьми лет через десять, как Ася и говорила, а может даже и никогда. Дима бы от этого точно не расстроился.

А вот Асе вынь да положь младенца, и чем быстрее, тем лучше. Что за сумасшествие впрыскивается в мозг бабам вместе с гормонами? Как можно добровольно желать то, что уничтожит твою прежнюю счастливую жизнь?

Варламов тяжело вздохнул. Умом он все прекрасно понимал – им правда не по пути, но вот бы как-то объяснить это сердцу – оно ноет и ноет, и никак не отпускает. А еще донести бы эту мысль до члена, который, похоже, перестал вставать на кого бы то ни было, кроме Аси. Привык, зараза! К хорошему быстро привыкаешь…

В какой-то момент погруженный в свои мысли Дима вдруг уловил из разговора актеров отдельные слова, которые его насторожили. Он внимательнее прислушался к их болтовне:

– Грудастая такая…Она из этих, которые с кастинга…

– Ага, то ли Аля, то ли Ася…не помню точно.

– Думаешь, наш реально на неё запал?

– А ты помнишь, чтобы он хоть кого-то со стороны на прогон приводил? Под ручку держал, с собой рядом усадил, еще и на ухо постоянно ей что-то шептал. Да точно говорю тебе, Юрич или уже её трахает, или явно планирует этим заняться.

– Говорят, она главную роль играет в Трамвае.

– А, ну значит, уже трахает, – заржал актер.

Диме на глаза упала красная пелена, он чувствовал, как горячей кровью заливает мозг, напрочь отбирая способность соображать. Ему было похрен, кто эти ребята и сколько их, единственное, что он сейчас хотел – размазать этого придурка по асфальту, чтобы он, сука, умылся кровью.

– Че ты блядь сказал? – схватил Дима за куртку того, кто еще продолжал смеяться.

– Э, парень, ты обкурился что ли? – тот безуспешно пытался оторвать от себя его руки. – Мы про тебя вообще ничего не говорили.

– Просто девчонку одну обсуждаем, – добавил другой.

– Рот свой поганый закрой, – рявкнул Варламов и тут же популярно объяснил, куда он засунет этому дебилу его грязный язык, если еще раз услышит от него хоть что-то про Асю. Тирада не содержала никаких слов, кроме матерных, и была очень убедительной: все же Дима вырос на окраине Саянска, а не в каких-нибудь там столицах.

– Ты че такой борзый, красавчик? Остынь, – с усмешкой сказал ему тот, кого Варламов еще продолжал держать, – Тебе то что? Или она твоя девушка? Ну тогда сорян, похоже, что Юрич её уже оприходовал.

Дима коротко вздохнул и с размаха вмазал ему в челюсть. Парень упал, и на Варламова тут же налетели остальные, пытаясь его удержать, но бесполезно.

Хоть их и было больше, но на Диминой стороне было его саянское детство. Всем понятно, что если ты мальчик, который живет на окраине маленького города и ходит в театральную студию, то есть всего два варианта развития событий: либо тебя регулярно и жестоко бьют, либо ты учишься драться и рано или поздно тебя оставят в покое, потому что себе дороже. Быть битым Варламову очень не нравилось, так что пришлось идти по второму пути. Правда, он не думал, что эти дворовые навыки еще когда-то ему пригодятся, причем не в темной подворотне, а на крыльце одного из самых уважаемых московских театров.

– А ну прекратили! – гаркнул режиссерский бас, которому все тут же машинально повиновались. Драка распалась на отдельные фрагменты. Димка, тяжело дыша, вытер лицо рукавом. На нем размазалась кровь – похоже, ему успели разбить губу. А он даже и не заметил.

– Кто начал драку? – Юрич с мрачным отвращением рассматривал своих актеров.

– Он, – ткнул пальцем в Варламова самый наглый и самый побитый из парней.

– Я, – криво улыбаясь, согласился Димка. – А хочешь скажу, почему?

И тут он своими глазами увидел, что значит выражение «сошла краска с лица», потому что молодой актер буквально побелел, в глазах заметался дикий страх. Похоже, он только теперь понял, что будет, если Дима озвучит Юричу их сплетни. И кто тогда окажется крайним.

– И почему же? – нахмурился режиссер. Он не то чтобы сильно любил Варламова, но парень был непохож на отморозка и вряд ли полез бить морду его актерам ни с того ни с сего.

– Это все я! Я его спровоцировал, – тут же поспешно сказал парень, умоляюще посматривая в сторону Димы. – Наговорил всякой фигни, ну он и завелся. Простите, Петр Юрич, виноват.

Вот в это Юричу верилось больше. У Гриши и язык без костей, и голова дурная – если бы не талант и не работоспособность, уже давно бы выгнал его из театра.

– Гриня, еще раз накосячишь, пойдешь дворы мести, – предупредил режиссер. – Тут храм искусства, а не какой-нибудь, мать вашу, бойцовский клуб. А ты, Варламов, как говорил Пушкин, «учись властвовать собой», понял? Не ведись на всякие идиотские провокации.

– Понял, – ответил Димка, не глядя на режиссера. Почему-то после всей услышанной грязи смотреть на него было неприятно. Но ведь это же неправда, да?

Режиссер быстро выкурил сигарету и, еще раз сурово зыркнув на актеров, ушел.

Парни осторожно приблизились к Варламову. Высокий и светловолосый, по виду самый старший из них, протянул руку:

– Иван.

Дима мрачно посмотрел на него, но руку все же принял. Этот вроде никакой ерунды не говорил, просто с ними за компанию стоял.

– Дима.

– Дима, спасибо, что не сдал Гриню, – Иван кивнул на возмутителя спокойствия. – Он и так на не очень хорошем счету у Юрича.

– Меньше хуйню надо молоть.

– И это тоже, – легко согласился Иван.

– Прости, чувак, вот реально фигню наговорил! – примирительно поднял руки изрядно помятый Гриня. – Но за это вообще-то не бьют, тем более с нашей работой. Это хорошо я в массовке сегодня, там мой «фонарь» не увидят.

– Я тебе следующий раз в печень пробью, – пообещал Дима, но уже без прежней злости. – Чтоб рожу не портить.

– Да хорош уже, мы поняли, что ты грозный и все такое! – хлопнул его по плечу третий – невысокий смуглый паренек. – Я Рустам. Ты же из тех, с кем Юрич «Трамвай» ставит?

– Ну.

– Кого играешь?

– Стенли.

– Круто, ты че, талантливый?

– Типа того.

– Значит, к нам возьмут, – заключил Иван. – Так что, считай, сразу и познакомились.

Они еще немного порасспрашивали Варламова, а потом поспешили на репетицию. Дима с мстительным удовольствием наблюдал, как, морщась и охая, поднимается по ступенькам не в меру разговорчивый Гриня.

Двери за ними закрылись, но тут же снова распахнулись: Иван вернулся на крыльцо.

– Я не знаю, кто тебе эта девушка, – внимательно глядя на Диму, проговорил он, – но ведь Юрич и правда привел её к нам вчера на прогон. А на него это совсем непохоже. Это тебе так, для информации.

Дима медленно кивнул. Перед глазами темнело, а в груди, как клубок ядовитых змей, расползалась отвратительная дикая ревность, от которой хотелось убивать.

Глава

37

Сдача спектакля – это почти как премьера, только ответственнее. В зале сидит все театральное руководство, все не задействованные в пьесе актеры, а еще на сдачу часто зовут коллег – режиссеров из других театров, к примеру.

И если премьера – это полный зал преданных зрителей, чье восторженное внимание несет тебя по волнам вдохновения, то сдача – это бой, который надо выдержать, это игра под безжалостным прицелом профессиональных глаз, от которых не ускользнет ни малейшая твоя оплошность.

Сегодня была сдача их спектакля «Трамвай «Желание»», и ребят с самого утра колотило не по-детски. Все понимали, что именно сегодня будут приниматься решения относительно их дальнейшей судьбы. А учитывая, как много режиссеров других театров придет сегодня на них посмотреть, кому-то могло повезти и с предложением о работе, пусть и не в театре Гончарова.

Самыми спокойными, но при этом и самыми грустными были дублеры, ведь им не нужно было сегодня выходить на сцену. Юрич обещал, что они сыграют, когда спектакль уже войдет в репертуар. Премьера оставалась за основными актерами.

Ася отвратительно спала сегодня ночью, ей снились классические актерские кошмары: то она забывала текст и в ужасе стояла посреди сцены, то перепутала время и опоздала к началу спектакля, то прямо перед выходом теряла костюм и не в чем было играть… Бррр! После каждого такого сна она подскакивала на кровати и вытирала покрытый испариной лоб. Господи, как она волнуется… Кошмар. Два часа ночи, а нормальный сон еще и не начинался.

Видимо, только ночными кошмарами и измененным состоянием сознания можно было объяснить тот факт, что Ася схватила телефон и чуть не отправила на знакомый номер короткий вопрос: «Волнуешься?». Хорошо, что вовремя спохватилась и стерла написанное. Было бы свинством тревожить Димку посреди ночи, он ведь наверняка спит уже.

Надо как-то попытаться уснуть. Ох, если бы Димка был рядом, он бы её обнял, прижал к себе, и она бы сразу уснула. Рядом с ним Ася почему-то засыпала почти мгновенно, успокоенная теплом и тяжестью его тела. И сны плохие рядом с Димкой ей никогда не снились. Ася зажмурилась, глаза защипало от непрошеных слез. Она так постыдно по нему соскучилась…

Димка смотрел на экран телефона. Уже два часа, а сна ни в одном глазу. И, как всегда, ночью становилось труднее справляться с собой, не думать, не вспоминать, не ревновать… Поддавшись внезапному порыву, он вдруг напечатал: «Прости, что поздно пишу. Просто не могу уснуть без тебя»

Посмотрел, выругался и тут же удалил. Да, нормально тебе, Варламов, мозг расплавило, если ты такие слезливые сообщения стал строчить. Самому не противно?

Да и к чему ей знать о твоих проблемах? Она, скорее всего, спит и десятый сон видит. Но как же безумно хотелось сейчас к этой упрямой сероглазой женщине. Крепко прижать её к себе, обхватить ногой крутые бедра, а руку пристроить на пышной груди. И сначала дождаться, пока её тело провалится в сон, послушать ровное сонное дыхание, а потом самому закрыть глаза и уснуть так легко и спокойно, как не получалось уже давно. И непонятно, получится ли еще когда-нибудь. Дима тяжело вздохнул и с силой потер ладонями виски. Он так сильно по ней соскучился…

Пятнадцать минут до начала спектакля. Все уже готовы: костюмы, грим, прически – ничего не забыто и на сто раз проверено. Актеры повторили самые сложные куски текста, прошли перед началом все танцы и пластические моменты, сделали физическую и речевую разминку. А теперь вот он – тот самый момент, ради которого они работали целый месяц, не занимаясь больше ничем другим. Месяц ежедневной пахоты, и они готовы показать, что у них получилось.

В каждом театре свои традиции, Юрич им рассказывает о гончаровской: перед началом спектакля все, кто в нем играет, встают в круг, берутся за руки и хором говорят «С Богом!». Актеры – самые суеверные люди на свете, поэтому все тут же дружно встают в круг. Ася стоит рядом с Юлей и Борей, напротив неё Димка. Она украдкой бросает на него взгляд. Он хорош так, что перехватывает дыхание: широкие рабочие брюки низко сидят на бедрах, торс туго обтянут потертой футболкой, отросшие волосы уложены в художественном беспорядке, кожа сияет бронзовым светом, а зеленые глаза (сегодня они зеленые!) горят бесовским огнем. Он прекрасен, как молодой античный бог.

Варламов незаметно любуется Асей, стоящей напротив него: ей так идет это платье, атласная ткань подчеркивает каждый изгиб, а в вырезе соблазнительно виднеется ложбинка, автоматически притягивающая к себе мужские взгляды. Каштановые волны уложены в очень женственную прическу, огромные глаза кажутся еще ярче и выразительнее благодаря умело наложенной косметике, губы покрыты помадой такого сочного цвета, что хочется их тут же попробовать на вкус. Шикарная женщина. Жаль, не его!

Но даже эта мысль не может сейчас затмить радостного предвкушения, которое, как искрящееся шампанское, разливается по каждой клеточке. Скоро начнется их спектакль! Такое не может приесться, к этому нельзя привыкнуть: рождение спектакля каждый раз было похоже на маленькое чудо, наполнявшее Димку абсолютно диким детским восторгом.

С Богом!!!

Все шло так хорошо, что Асе хотелось скрестить пальцы. Они с самого начала взяли верную ноту и ощущали по реакции строгих зрителей, что им все удается. Шутки смешат, напряженные сцены впечатляют, а моменты любви трогают. Но расслабляться было нельзя! Шла только середина спектакля!

Одна из самых больших сложностей в ведущей роли, что ты почти не заходишь за кулисы. Бланш была на сцене практически все время, и это требовало неимоверного напряжения. Именно поэтому после прогонов Ася обычно просто падала замертво.

Тем не менее даже у неё были перерывы в пять-десять минут, правда, в это время она не отдыхала, а быстро переодевалась. Всего у Бланш было около пяти нарядов, которые она меняла в течение спектакля.

Вот и сейчас после сцены с Митчем раскрасневшаяся Ася влетела за кулисы, одним движением стянула с себя атласное платье, быстро натянула блузку с воланами, узкую юбку и схватила шикарные лодочки кроваво-красного цвета.

Надо торопиться, её выход сейчас с другой стороны. Пока обежишь на этих каблуках сцену за задником…

Дальнейшее Ася помнила смутно. Она одним движением впрыгнула в туфли, тут же резко шагнула вперед, но тонкий высокий каблук попал в щель между досками, левая нога подвернулась, Ася запнулась и полетела вперед. Она не помнила, как оказалась на полу, помнила только дикую резкую боль в колене, от которой приглушенно вскрикнула.

Черт!!! Это ж надо было так! Она сейчас не успеет к своему выходу! Ася неуклюже встала, помогая себе руками, и снова вскрикнула. От боли и от ужаса, потому что нога с поврежденным коленом её совсем не держала. Как сломанный шарнир, она прокручивалась и подгибалась под её весом. Идти было невозможно.

Господи, нет, только не это!

Она панически прислушалась к словам на сцене. Дима своим неподражаемым хрипловатым голосом уже подавал реплику, на которую она должна была выходить:

– Ну, а папаша пронюхал и к директору школы. Эх, братцы, вот бы очутиться у того в кабинете, когда Белой Даме читали мораль. Вот посмотреть бы, как она крутилась!

Ася услышала еле заметную паузу. Дима не видит её в кулисах, судя по всему, начинает волноваться.

«Пожалуйста!» – мысленно взмолилась она. – «Догадайся зайти сюда! Ты мне очень нужен!»

– Да не тут-то было, – разглагольствовал Варламов, судя по голосу, он приближался к краю сцены. – Так взяли за жабры – сразу поняла; допрыгалась…

И тут, к великому ужасу своей партнерши Юли, Варламов нырнул за кулисы и оттуда продолжал громко подавать свой текст, а сам в это время уже был возле Аси. Встретив огромные от ужаса глаза, он сразу понял: случилось что-то страшное.

– Нога, – выдохнула она.

Диму на секунду перестал дышать, когда увидел её вздувшееся колено, которое на глазах продолжало распухать. Твою мать…Выглядит очень плохо. Но, зная Асю, он понимал: она вряд ли согласится на то, чтобы сейчас остановить спектакль. Хотя попытаться все же стоило:

– Может… – одними губами произнес он, но не успел продолжить, как Ася перебила его яростным шепотом:

– Играем!

– Как?

– Как угодно!

Дима уже слышал панические нотки в голосе Юли, которая вдруг оказалась одна на сцене и, уже откровенно наплевав на текст, звала мужа и сестру:

– Стенли!!! Бланш!!!

Варламов осторожно поднял Асю на руки, она качнула ступнями, сбрасывая с себя туфли и одернула юбку, чтобы та прикрывала травмированное колено. Он понятия не имел, как они сейчас будут играть, но если надо, он будет, черт возьми, таскать её на руках весь оставшийся спектакль. Как это оправдать? Да хрен его знает. По ходу разберемся!

– А ну-ка давайте из ванной! Сколько раз повторять? – провозгласил он, вынося Бланш на сцену.

Та заливисто рассмеялась, когда он бережно поставил её возле стола, за который она незаметно ухватилась:

– Ох, до чего же все-таки хорошо после долгой горячей ванны! – мурлыкающим голосом протянула Бланш, чуть кокетничая со Стенли и поводя точеным плечом в белых воланах блузки. – Такая благодать… как прохладно, как легко на душе…

Сцена пошла своим чередом. И только очень внимательный взгляд мог заметить, что красавица Бланш, так легко и блестяще играющая свою роль, ни на секунду не остается без опоры. Она то сидит на стуле, то хватает за руку сестру, то слегка прислоняется к широкой груди Стенли. Правда, в этот раз в зале было достаточно таких внимательных взглядов, но никому из них и в голову не пришло, что с актрисой могло что-то произойти, все решили, что это интересный режиссерский ход, эдакий символ, раскрывающий образ Бланш, которая настолько потеряла себя и свое место в жизни, что ей обязательно нужен кто-то рядом для опоры.

И только Юрич понимал, что с Асей что-то случилось, и мучался, не зная, то ли остановить спектакль, то ли дать возможность ребятам справиться с ситуацией. «Пусть доиграют», – наконец решил он. – «Было бы что-то угрожающее жизни, наверное, сами бы остановились».

Свет софитов привычно бил в глаза, но Асе было жарко не от их лучей, а от дикого выкручивающего напряжения. Капелька пота ползла по бледному виску, но это было единственное, что выдавало её. Ася. будто разделилась надвое. Одна её часть металась в панике, снова и снова пытаясь опереться на покалеченную ногу, замирала в ужасе от мыслей о том, что же будет с ней потом, вздрагивала от боли в пульсирующем колене, а другая играла ярко и свободно, может, даже лучше обычного, потому что в её игре появился едва уловимый надлом, который своей правдивостью притягивал к ней зрительские взгляды. Пока Асе удавалось справляться со страхом, невероятным усилием воли удерживая его внутри, а в те моменты, когда казалось, что он вот-вот прорвет плотину и вырвется наружу, она искала взглядом Диму. Он ласково и спокойно смотрел на неё, будто говоря «Все хорошо, ты справишься» – и липкая паника отступала.

Варламов совершил невозможное: почти все время находясь на сцене, он умудрился тем не менее шепнуть остальным актерам о случившемся, так что в сцене свидания Боря постоянно подхватывал Бланш на руки, а Юля приобнимала, давая возможность сестре опереться на её плечо. Но главной поддержкой был все же Дима. Именно его рука всегда оказывалась рядом, именно он, предугадывая Асины шаги, небрежным движением ставил на её пути удобный для опоры стул, но при всем при этом он ухитрялся не терять линии спектакля и быть в образе Стенли – грубого циничного мужлана. Только глаза на жестком презрительном лице оставались Димины: теплые, нежные, любящие. И не будь этих глаз, Ася бы сегодня не справилась.

На поклон Дима вынес её на руках. Громкие восторженные аплодисменты доказывали, что они действительно сыграли хорошо. Было бы иначе, эти зрители вовсе не стали бы хлопать – даже из вежливости. Ася улыбалась, стоя на сцене, кланялась, сияла, но стоило закрыться занавесу, и из неё будто выпустили воздух. Как сдувшийся шарик, она обмякла на руках у Варламова и начала истерически рыдать.

– Дима, Дима, – всхлипывала она, – что теперь будет, я же не могу ходить! Я вообще не могу ходить!

Её голос сорвался на визг, и она снова затряслась в рыданиях.

–Тшш, тихо, тихо, моя хорошая, – Димка баюкал её, как маленькую. – Собирайся и поедем.

– Куда поедем? – испуганно посмотрела она на него.

– В ЦИТО, отделение спортивно-балетной травмы.

– Да вечер же, никто не принимает.

– Там есть стационар и дежурные врачи. Я по дороге позвоню и договоримся. Чем быстрее тебя осмотрят, тем лучше.

Ася закивала, глядя на Димку. А вдруг действительно еще не все пропало и можно что-то исправить? И она сможет ходить и играть послезавтра в премьере? Это было бы, конечно, невероятным чудом, но сейчас рядом с Димой ей любое чудо казалось возможным.