Читать книгу: «Ложь в двенадцатой степени», страница 8

– Тогда при чем тут разочарование?

– Комната показывается только тем, кто знает о ней, и только с той целью, в которую верит сам человек. У меня опять же нет объяснений… Я ведь никогда не работал в том отделе и даже не знаю, что люди успели понять в изучаемых механизмах. – Доктор Траумерих поджал губы и приподнял брови, демонстрируя извинение. – Если бы тебе не рассказали о ней, ты бы никогда не нашла дверь. Но пока ты верила, что комната располагается в секторе «В», она была там для тебя. После моих слов ты должна была смириться, что комната обычная, и тогда она неизменно встречалась бы тебе на одном и том же месте в секторе «В», подтверждая твою уверенность. Комната всегда соответствует нашим представлениям о ней… в разумных пределах. Отражает, как зеркало, наши идеи о ее назначении. Похоже, ты была так расстроена, так жаждала видеть в ней очередную аномалию, что комната предоставила тебе такой шанс.

– Я увидела внутри коробки, потому что поверила вашим словам о складе. Но если я буду ожидать внутри прилавок с мороженым, я увижу его? – у Хельги появился десяток идей, и все хотелось проверить. – А если оставить внутри, например, зонтик, он так и будет там лежать? И как пространству, не обладающему разумом, удается проникать в наше сознание? И что будет, если человек, который всегда ждет комнату в секторе «С», пойдет в компании человека, который постоянно видит эту комнату в секторе «В»? Она появится перед ними, разрушив представления первого, или нет, повлияв на представления второго?

– Я не знаю всего этого. – Уильям выставил перед собой руки. – Правда, Хельга, не имею ни малейшего понятия. Можешь попробовать что-нибудь из своих идей. Потом расскажешь мне. Я предпочитаю игнорировать эту аномалию, потому что практической пользы в ней не вижу, а дел и без нее хватает.

– Как же так? У вас появилось лишнее пространство, свойства которого недостаточно изучены, но это не значит, что его нельзя использовать!

– Оно слишком нестабильно, чтобы изучать его, – покачал головой доктор Траумерих. – По крайней мере, сейчас мы ничего не придумали для упрощения задачи. Пока карманное измерение не влияет на нашу реальность, а сама комната не выходит за пределы минус второго этажа, не вижу смысла что-то менять. Идем, мы еще успеем сделать массу полезного за оставшиеся полтора часа работы.

Любопытство оранжевой лампочкой зажглось в душе Хельги, и ей даже стало жаль потерявшееся на его фоне чувство удовлетворения от достижения цели. Ей пока не особо хотелось думать об МС и скорой встрече с ним, хотя странно: она ведь столько раз воображала, каково это будет, особенно в последние дни. Уильям тоже, казалось, ждал бурной радости и присматривался к подопечной, но кроме спокойного принятия новости и возбуждения от правды о комнате не смог бы ничего разглядеть.

Зато на другой день пришло то самое осознание неминуемого. Мантисс испугалась собственного хладнокровия и принялась чертить в блокноте, что и в какой последовательности делать, говорить, думать… Потом сминала листки и со злостью швыряла их на стол. Бесполезно пытаться подготовиться к встрече с МС. Хельга полагала именно так, а вот что на самом деле… Возможно, она гиперболизировала давнего знакомого, приписывала ему качества, которыми он в реальности не обладал. Все эти страшные воспоминания и рассказы пониженным голосом внушили Мантисс, что она идет на встречу чуть ли не с древним могучим божеством, которое ограничено физически, но имеет почти бесконечную власть над людским разумом. Многие факты опровергали это заблуждение, да и сама Хельга недавно размышляла, что МС не может быть воплощением зла. Однако у нее не получалось отделаться от приставучей мысли, что следовало на всякий случай готовиться к худшему.

Сидя на бархатном красном диванчике в гостиной, девушка кусала пальцы. Доктор Траумерих предупредил ее, что вход к МС – все равно что поход на исповедь. Нравится или нет, но грешнику приходится признаваться в проступках. А если он всеми силами старается скрыть грехи, МС видит их тем отчетливее, чем рьянее они утаиваются.

– Ребенком ты была чиста, и ему было трудно уличить тебя в чем-либо, – наставлял Уильям. – Но сейчас за твоими плечами опыт прожитых лет, вместе со всеми разочарованиями и промахами. Не пытайся отказаться от них. Лучший способ защититься от нападок МС – это принять ошибки прошлого и простить себя. Отпусти груз вины. Преврати обиду на неудачи в мысли о полезном опыте.

Хельга запомнила этот совет. МС умел выставлять напоказ грехи людей. Именно так он когда-то поступил с Эдгаром, рассказав его маленькой дочери страшную тайну. Нет, он не открыл Хельге, что профессор не приходится ей настоящим отцом. Это Мантисс выяснила уже сама, когда стала искать причины настоящего преступления Эдгара.

«И откуда этот ублюдок вообще узнал, что Эдгар – убийца моей матери?» – размышляла Хельга. Женщина погибла вдали от дома, и все списали на несчастный случай. Трудно поверить, что профессор Мантисс желал смерти жене, да только… МС был слишком убедительным. Он залез в голову к маленькой Хельге, и девочка не просто узрела мысли этого безумца – она увидела, что МС был уверен на сто процентов в том, что подаренная им информация истинная.

С тех пор Мантисс, сохранявшая лазейку для сомнений, проверяла утверждение, как если бы это не МС, а сам Эдгар признался ей в содеянном. Доказательств вины она так и не нашла и в действительности была рада этому. Зато обнаружила другую интересную подробность отношений родителей. Если мотивом для убийства стала ревность или смертельная обида, следовало проверить кровные узы. И профессор Мантисс внезапно оказался девушке неродным.

[1] Страшно сказать (лат., ироничн.).

[2] Всегда одно и то же (лат.).

[3] Сахароза.

Глава 6

Привычная узость коридоров осталась позади, как только Хельга ступила на особую территорию сектора «А». В этом «черном ящике», по расчетам, находилось всего четыре кабинета, одна подсобка и собственная мониторная комната. В остальном же помещения в особой части сектора не отличались от остальных и полностью соответствовали избранным стандартам. Как всегда, не было ничего лишнего, каждый штрих выражал строгость, так что при взгляде на все это белоснежно-серо-голубое безобразие во рту образовывался странный привкус. Мантисс погоняла слюну языком: неужели возведенный в абсолют педантизм? У того, кто обустраивал комнаты в этом здании, может, и был своеобразный вкус, но напрочь отсутствовало чувство прекрасного.

Доктор Траумерих выдал Хельге карту первого уровня. Мантисс повертела ее в руках и с мыслями о превращении из лепечущего дитя в соображающего подростка проследовала за провожатым.

– Тут есть камеры, – поднимая голову к потолку, констатировала Хельга. – Но записи не доступны для общей мониторной комнаты на первом этаже.

– Это так. Просмотреть их можно здесь. – Уильям кивнул на дверь с пометкой. – В ней никого нет, и, если мне или Стиву требуется что-то пересмотреть, мы сами все делаем. По сути, ответственность за запись в этих помещениях лежит на нас.

Сегодня доктор выглядел довольным и умиротворенным, будто сбросил наконец тяжелый груз. Но в уголках глаз блестело неловкое «извини», которое он время от времени адресовал Хельге. Та гадала, было ли это связано с необходимостью вводить ее в работу, которая может принести сплошные страдания, или Уильям сокрушенно сравнивал себя с Эдгаром, который когда-то так же вел свою дочь по коридорам. Доктор Траумерих отчасти повторял поступок бывшего коллеги – поступок, который сам осуждал. Совестливый молчун.

– Какие толстые стены. – Хельга провела ладонью по металлическому покрытию. – Вы уверены, что изначально тут не было военного бункера?

– Я ни в чем не могу быть уверен. Поработаешь тут с мое, и вопросы начнут появляться сами собой. Многое остается неясно.

– Ух как таинственно, – насмешливо изрекла Хельга, но в ней на самом деле шевельнулось любопытство. – Сильно смахивает на фантастический научный комплекс под землей, где изучают пришельцев?

– Нет. Только при излишней фантазии. – Уильям похлопал по двери. – Но, надо признать, прочность этих дверей и стен один раз все же сыграла нам на руку, когда активисты грозились разломать тут все на части. Да, было такое, – кивнул он, приметив недоверчиво искривившееся лицо спутницы. – Люди почему-то решили, что мы тут мучаем животных. Раз заперто на замок, значит, беспринципные ученые делают там что-то страшное и аморальное.

– И как вы спаслись от нашествия беснующихся?

– Дали им прогуляться по пустым коридорам и комнатам. Представь себе, они были весьма разочарованы, что не нашли внутри пыточных и бедных животных, которых намеревались защищать от нас.

Доктор Траумерих пропустил Хельгу в четырнадцатый кабинет, который она сразу же узнала. Ностальгия нахлынула потоком, как только она увидела миниатюрного плюшевого медвежонка на столе.

– О, даже он остался. – Мантисс взяла игрушку в руки и пожмякала ее. – Словно не проходило семнадцати лет.

– Ну, кое-что тут все же переменилось. Плюс тогда мы были в секторе «В». Но да, это, похоже, неважно, – тут же добавил Уильям, понимающий, как легко запутаться в одинаковых комнатах. – Игрушка стала нашим талисманом, поэтому мы всегда перемещаем ее по секторам. И она неплохо разбавляет обстановку.

– Да, тут не помешало бы разнообразие. Хотя этот кабинет спасет разве что приметный бюст, воткнутый… – Хельга задумчиво покрутилась вокруг своей оси, – вот сюда. Или вычурные часы с маятником – вроде тех, что какое-то время стояли в гостиной отца. Долго он от них избавиться не мог…

– Слишком большие для такого кабинета. – Уильям жестом обвел помещение, которое размерами превышало кабинет докторов в два раза, но все равно казалось тесным из-за того, что было заставлено столами, полками и шкафами.

– Но ведь часы разные бывают. Или вы имеете в виду конкретно часы отца?

Хельга из-под спадавших на глаза волос метнула взгляд на Уильяма. Она выбрала не самый удачный пример для словесного эксперимента, но результат ей все равно понравился. Недавно Мантисс задумалась о том, как мало она на самом деле знает о коллеге Эдгара. Ведь доктор Траумерих, по его же словам, не был другом профессора. Она не помнила, чтобы он когда-то приходил к ним домой, но из-за некоторых спекуляций думала, что Уильям мог бывать у них. Когда-то давно, до ссоры с Эдгаром, о которой оба умалчивали. Это была догадка, которую Хельга хотела проверить.

На самом деле уродливые часы, доставшиеся профессору от двоюродной тетки в подарок на годовщину свадьбы, стояли не в гостиной, а в его спальне. И они в самом деле были высочайшими и неподъемными. Эдгар ненавидел их.

Узнать о часах мог только тот, кто заходил в спальню, – на это был расчет Хельги, когда она заговаривала о них. Но спонтанное воплощение провалилось. Слова доктора о размере могли касаться любых часов с маятником, а потому ничего не доказывали. Зато потемневший взгляд Уильяма сообщил, что в невинном вопросе Мантисс о часах отца он открыл для себя что-то неприятное.

– В кабинете уже есть часы.

Доктор Траумерих указал на стену. «Опознаватели времени» висели над плакатом со слоганом: «Не хватай в руки все подряд, если они тебе еще нужны».

– Если и разбавлять обстановку, то предметом, который на что-то сгодится.

– Вы правы.

А может, все дело в подозрительности? Хельга часто замечала, что Уильям внимательно вслушивается в слова других людей, как бы ища в них скрытый смысл или ловушку. Издержки работы с МС. Вот и сейчас доктор настороженно отнесся к вопросам Мантисс, заподозрив проверку, и это опечалило его. Кто знает.

– Тебе нужно ознакомиться с одним материалом. – Он открыл ящик и зашелестел бумагой. Потом в растерянности задвинул его и попробовал соседний. – Вот оно! Раздел про биохимический анализ и другие лабораторные исследования можешь прочитать вскользь. Тебя больше заинтересует краткое описание экспериментов последних пяти лет. Я постарался ужать информацию по максимуму, да и за этот год мы собрали мало данных.

Уильям положил на стол папку с прошитыми листами. Материала набралось на десятки страниц, что испугало бы любого. Однако Хельга поняла: ей нужно лишь ознакомиться, а не вчитываться в каждую строчку. Изучить подробнее она сможет и потом, раз уж с сегодняшнего дня ей позволено заходить в запретные кабинеты. Жаль, что доктор Траумерих предварительно не дал Хельге приобщиться к сведениям. Раз выносить бумажки нельзя, она согласилась бы посидеть и тут. Это был промах, ведь из чужого опыта Мантисс могла бы лучше понять, как вести себя с МС.

Уильям не стал стоять над душой, как по ошибке делали многие бестактные учителя в ее школе, и отошел перекладывать папки в дальнем шкафу.

С первых же страниц Мантисс поняла, что ей предстоит примириться со многими странностями. Злободневная для нее тема. Еще накануне Хельга вновь мучилась одним вопросом, но, как ни удивительно, вовсе не об МС. Вопрос этот был новым и вырастал шипом в течение всего месяца. Когда она думала, что нашла ответ, и успокаивалась, вылезала новая заноза.

Вопрос касался смирения. Мантисс простила себе и доверчивость, с которой выслушивала рассказы Марка Вейлеса, и согласие с необыкновенностью МС. Об остальных сверхъестественных вещах, находившихся глубже, она, не имея убедительных данных, не размышляла как о чем-то реальном, воспринимала их как увлекательные байки, которые, однако, могли основываться на существующих явлениях. То есть Хельга оставляла себе лазейку для изучения нового, не укладывавшегося ранее в ее мировоззрение. Она полагала, что неспособность человека принять факты указывает на негибкость его мышления, на ущербность восприятия. Мантисс всегда настаивала, чтобы любые утверждения проверялись с неуемной тщательностью, но никогда заранее не отвергались.

Другой стороной крайности, наоборот, была излишняя доверчивость. Ее Хельга тоже старательно избегала. И теперь страдала от мысли: как же она так быстро увлеклась правдой о двери с треугольником? Сейчас Мантисс уже не сомневалась, что карманное измерение существовало, поскольку сам доктор Траумерих подтвердил это. Но если бы не прозвучали те убедительные слова, что бы она теперь думала об аномалии? Смогла бы столь же возбужденно расписывать методы проверки той или иной особенности комнаты? Или червь недоверия источил бы ее до такой степени, что она бросилась бы фальсифицировать саму идею аномалии?

И даже с подтверждением Уильяма и записью на камере Хельга изумлялась, что так легко смирилась с наличием карманного измерения под носом. Это не живая разумная Маска, с мыслью о существовании которой она уживалась с детства, и не «волшебный» Телефон, который она никогда не видела, а потому без разницы, был он или нет на самом деле. Блуждающая комната ворвалась в расширяющийся мирок Мантисс столь стремительно, что обязана была посеять там хаос. Но вот же она, слышавшая миллион историй о том, как мозг умеет обманывать хозяина, какими реальными кажутся галлюцинации, как несовершенны органы чувств людей, – спокойно вертит в руках вроде бы настоящий алмаз и совсем не пугается тому, что он сам прыгнул ей в руки.

Хельга анализировала свои чувства и с любопытством думала: а как другие реагировали на объявления об аномалиях? Что сказал доктор Траумерих, когда ему показали МС? Какое лицо было у профессора Мантисса? Как на самом деле к новой должности отнесся Марк Вейлес?

– Кто такой доктор Лингерхоф? – пробегая взглядом по последним листам, спросила Хельга. – Тут написано, что полтора года назад он поставил МС диагноз: маниакально-депрессивный психоз. Вы тоже думаете, что МС нездоров?

– Как всегда, море вопросов, – похвалил Уильям, не устававший отмечать эту особенность Хельги. Мантисс невольно зарделась. – Видишь ли, мы приглашали стороннего специалиста. Он занимается случаями расстройства личности. Даже, кажется, написал книгу об этом.

– И он заключил, что у МС психическое расстройство?

– Да, заключил. Но ни предыдущие, ни последующие тесты этого не подтвердили, так что я склонен верить, что МС имитировал поведение настоящих больных. Он приводил поверхностные аргументы, пропускал звенья рассуждений, часто отвлекался на побочные ассоциации, отвлеченно связанные с мыслительной задачей. А когда доктор ушел, все как рукой сняло. – Уильям улыбнулся воспоминаниям. – У него не нарушена мыслительная динамика. Он отлично соображает, никогда по-настоящему не теряет нить разговора, всегда копает глубоко и доходит до первопричин любых действий. Так что сеансы оказались непоказательны.

– И все же я склонна верить, что асоциальное расстройство у него есть. Амберс до сих пор считает, что МС был создан кем-то ради эксперимента? – Хельга разглядывала графики на другой странице. – Доктор Амберс, – поправилась она.

– Он допускает такую вероятность. Но появление МС остается загадкой. Он сам, даже если и знает, умалчивает правду.

Мантисс слушала пояснения и вчитывалась в краткие отчеты о проделанной работе. Самым маленьким оказался раздел о физических свойствах объекта. Вблизи могло показаться, что Маска сделана из фарфора. Это из-за того, что наружный слой действительно был фарфоровым, но сразу же под ним обнаруживался сплав прочных металлов. Возле прорезей металлов не было, зато нашлись материалы, легко поддающиеся деформации. Разбивать поверхность на куски никто не пробовал, так как это, вероятно, привело бы к необратимым повреждениям или даже гибели МС. Однако доктора провели сканирование, которое показало, что внутри Маски проходила сеть, напоминавшая нейронные соединения в мозге, и содержалось подвижное вещество, отделенное от слоев металла тонкой пленкой. Образцы краски не показывали ничего необычного, а вот выделяемая МС густая жидкость обладала, судя по колонкам и схемам, какими-то любопытными свойствами. Но чтобы разобраться в писанине лаборантов и, вероятно, доктора Амберса, Хельге пришлось бы обращаться за разъяснениями.

МС не чувствовал боли. Это было экспериментально доказано и не подлежало оспариванию. Хельга нашла этот факт ироничным: учитывая, каким неприятным собеседником бывает МС, наверняка некоторые желали причинить ему вред. Сломать или согнуть Маску голыми руками не представлялось возможным, так что нахал обладал надежной защитой от посягательств на благополучие. И при этом сам был не в состоянии ничего противопоставить людям, кроме издевательств. Вероятно, физическая немощность в итоге и стала причиной развития психических способностей. А зависть к свободным и подвижным существам привела к рождению злобы и ухудшению характера.

Протоколам бесед и подробностям экспериментов отводилась масса страниц. Вчитываться во все у Хельги не было времени. Она сможет вернуться к ним позже, а сейчас стрелки часов подходили к одиннадцати – началу сеанса.

– Готова пройти дальше? – вывел ее из размышлений голос Уильяма.

– Да. – Она отложила папку и поднялась. – Скажите, за что вы цените эту работу? Чем она так захватила вас, что вы проработали здесь почти всю жизнь?

– Я… даже не знаю. – Доктор провел рукой по волосам. – Наверное, я просто привык к ней. Я прихожу сюда как во второй дом. Тут интересно, есть вызов талантам и перспектива саморазвития. Да и… я всегда был однолюбом.

– Поэтому у вас нет жены? Вы так больше никого и не полюбили после той единственной? – За смелый вопрос Хельга была награждена многозначительным хмыканьем. – Извините за то, что мое любопытство не знает границ.

– Ничего, меня такими вопросами не смутить.

– Ну да, – улыбнулась Мантисс. – Кстати, доктор! Сколько нужно карликов, чтобы сжечь население планеты?

– Это загадка доктора Вейлеса? Помню ее… Он и тебе ее задал? Наверное, тебе следует подумать над ней самостоятельно. Какой интерес, если я просто скажу ответ?

Они прошли в еще одну часть, которую Мантисс запомнила надолго: пустое темно-серое пространство между коридором и последними кабинетами – пятнадцатым, шестнадцатым и семнадцатым. Потолок высился над головами, сверкавшими пятнами-лампочками напоминая звездное небо. Стрелки на полу приглашали проследовать в одном из направлений. Слева и справа были пустые стены.

– Я помню людей, – произнесла Хельга. – Они стояли возле дверей.

– Мы решили, что это лишнее, и распустили охрану. Они заболевали раньше остальных, при этом пользы от их молчаливого бдения не было.

– Заболевали? – Мантисс проследила, как доктор покрутил у виска пальцем. – Ясно.

Каблуки гулко стучали по плитке. У Хельги бежали мурашки по коже – не то от предвкушения, не то от прохлады. Она подумала, что это безликое пространство можно было бы превратить в каток: большой зал с почти черным полом призывал сделать выпад и заскользить вперед. Если бы рядом с серьезным видом не шел ответственный исследователь, Мантисс так бы и сделала.

В конце зала, напротив входа в него, было две двери. Одна закрывала от посторонних кабинет, а вторая, что справа, вела, как помнила Хельга, в разделенную стеклянной перегородкой комнату.

– У нас есть расписание встреч с МС, но мы часто нарушаем строгий порядок, – с извинением в голосе произнес доктор Траумерих, пропуская Хельгу в правую дверь. – Волнуешься?

– Я уже перегорела.

Похоже, Уильям ей не поверил, да и сама Мантисс не купилась бы на столь фальшивое заверение. К некоторым явлениям попросту невозможно подготовиться, и отсутствие контроля выбивает почву из-под ног. Вот только бояться и демонстрировать это – не одно и то же, и Хельга собиралась обмануть доктора, чтобы обдурить себя. Если ей это удастся, то и с МС проблем не возникнет. Сложная система, но может сработать.

– Обязательный краткий инструктаж, – деловым тоном произнес доктор Траумерих. – Здесь, в пятнадцатом кабинете, проходит подготовка перед сеансами. В шестнадцатом кабинете проводятся сеансы с МС. Внутри есть дверь, которая ведет в семнадцатую комнату. Мы сделали из нее склад. Там лежат манекены, их части и стоит сейф, в который мы помещаем МС. Запрещено брать Маску голыми руками! Ни в коем случае, если жизнь тебе еще дорога. – При этих словах Хельга вспомнила плакат. – Касаться Маски можно только в специальных перчатках.

– В документах упоминалось что-то про сжигание.

– При самом драматичном исходе, если МС доберется до функционального живого тела, наша задача – загнать его в семнадцатую комнату и включить систему очистки. Огонь уничтожит все, кроме Маски. Вот, возьми этот список. – Уильям вынул из ящика папку. – Это обязательные контрольные вопросы, которые необходимо задавать МС каждый сеанс. Ты можешь говорить с ним на любые темы, но список должна прочитать обязательно.

Мантисс кивнула и пролистала страницы. Уильям по памяти провел инструктаж по технике безопасности во время сеансов. И тогда Хельге стало понятно: кое-что все же изменилось.

– Я буду говорить с ним не через стекло? – Мантисс уловила в собственном голосе нотки беспокойства.

– Нет. Стекло создает изоляцию, то есть разъединяет собеседников. Когда ты была маленькой, твой отец подстраховался, но сейчас в излишней предосторожности нет необходимости. МС занял тело манекена с одной ногой, лишенного подвижности. Считай, что будешь разговаривать с парализованным.

Настала пора посетить комнату слева. Доктор Траумерих оставался в кабинете следить за диалогом через экран. Наличие человека снаружи – обязательное условие, обеспечивающее безопасность визитера. Хельгу успокаивало невидимое участие Уильяма в разговоре с МС, и в то же время ей хотелось оказаться со знакомым из детства наедине. Хоть на минутку.

Момент «Х» настал. В груди затрепетало от соприкосновения с волнительной неизбежностью. Мантисс сделала глубокий вдох и переступила черту, отделявшую длинный коридор от обиталища Манипулятора. В глаза сразу же бросился стол, с одной стороны которого сидел манекен в маске. Жуткое зрелище. Словно Хельга участвовала в кукольном спектакле, только все куклы были человеческого размера. Сейчас ей предстоит сесть напротив марионетки и заговорить с этой неодушевленной оболочкой, зачитывая вызубренный текст.

Но не все так просто. То, что кукла вовсе не пустая, становилось ясно с порога. У Мантисс появилось ощущение, будто сами стены вперили в нее взгляд. Мысленно она поставила защиту из запертой на замок двери и не очень уверенно приблизилась к столу. МС молчал, но его внимание уже приклеилось к Хельге.

– Здравствуй, – выдавила гостья и опустилась на стул напротив манекена. Их лица оказались почти на одной линии, и настроиться на беседу стало проще. Хельга с минуты на минуту ждала прилива ностальгии или неприятных образов из детства, но ничего этого не последовало. Она чувствовала себя не в своей тарелке, потому как ее ощутимо пилили взглядом, однако конфуз был естественной реакций на нынешнюю ситуацию. Прошлое же не привнесло ни капли в этот коктейль эмоций, и отчасти это обрадовало Мантисс. И отчего-то немного задело.

Бледная Маска с темными провалами вместо глаз вызывала холодок на коже при одном взгляде на нее. Выпуклый нос и углубление под дугами бровей придавали большую схожесть с человеческим лицом. Над прорезью рта располагалась ямка, а на лбу виднелись борозды. Хельга знала, каким твердым и плотным был материал Маски, но трогать ее, чтобы удостовериться, не осмелилась бы.

Мантисс помнила, что из-за внутренних процессов сквозь микроскопические бреши выделялась черная жижа, однако сейчас Маска выглядела чистой, хотя и устаревшей, словно ее создавали для знаменитости театра прошлого столетия. Местами проглядывали трещинки и черные совсем крохотные пятнышки, как если бы «кожа» МС обладала собственной пигментацией.

– Кто ты?

Хельга наклонилась вперед, всматриваясь в прорези Маски. Вопрос застал ее врасплох. Неужели он не узнал ту, что сам пригласил на встречу?

– Мантисс.

– Нет. Не это. – Голос МС был сухим, шелестящими листьями ложился на слух. – Я спрашиваю не об этом.

В голове Хельги тут же завертелось закономерное: «Тогда о чем же?» Но она отмела его, понимая, что собеседник ждет другого. Он видел ее замешательство и мог бы пояснить свою реплику, если бы счел это нужным.

– Скоро ты сам сможешь ответить на этот вопрос. Я слышала, ты мастак в расшифровке чужих душ.

Опущенные уголки губ и век создавали впечатление, что МС – несчастное, затравленное существо, абсолютно беззащитное перед лицом неизвестности. Его хотелось пожалеть. Хельга не верила этому образу и противилась усиливавшейся против воли симпатии к собеседнику с опечаленным выражением.

– А еще, по слухам, я лжец. Должно быть, я и впрямь большой обманщик, раз сумел убедить вас всех в этом.

Это было странное чувство: неловко сидеть за столом напротив неподвижной фигуры, едва ли живой, и пытаться выстроить диалог. Хельга заметила, что напряжена, и заставила себя откинуться на спинку стула, вытягивая под столом ноги. Если не считать крохотного пятачка для «переговоров», помещение было малосодержательным в плане мебели, прямо как каморка, в которой проводились сеансы. Правда, комната МС все же больше, но смотреть в ней все равно не на что.

– Тут скучно, – заметила Хельга. – К тебе приходят трижды в неделю. Как ты проводишь остальное время?

Тишина в ответ. МС и раньше впадал в состояние гробового молчания, и это усиливало напряжение, хотя в детстве Мантисс пугал именно голос неприятного собеседника. Тот самый, что со временем стал ее внутренним голосом, с которым она вела диалоги в своей голове. А сейчас Хельга ощущала, что за ней наблюдают сразу с двух сторон: спереди в нее вонзались пустые глазницы Маски, за которыми зияла чернота, а в затылок упирался глазок камеры. О чем в данный момент думал Уильям?

Тревога никуда не делась. Хельга старалась не думать о громких ударах сердца и мурашках на коже, надеясь, что спокойствие наступит само собой.

– Мне казалось, ты хотел меня видеть.

– И слышать воду. Люблю ее журчание. – МС с трудом приподнял руку над столом. Пластмассовые конечности манекена плохо поддавались командам, и жест вышел медленным и неуклюжим. – Тебе больше не страшно.

– Я выросла.

– Я не о тебе. Тебе-то как раз не по себе быть тут.

И вновь он сбил с продолжения, одной лишь фразой введя собеседника в ступор и безмолвие. Успешная коммуникация срывалась в пропасть обрезанного моста.

– Как ты узнал, что я здесь работаю? Вернее, что это и вправду я?

– Это несложно. Ты похожа на отца, – многозначительно проговорил МС. Или никакого намека в словах не скрывалось, и в Мантисс просыпалась паранойя.

Хельга прищурилась. Тягучие фразы и односложные реплики не располагали к продолжению беседы. Разговор хотелось свернуть. Однако именно этому позыву Хельга не собиралась поддаваться. Возможно, ее собеседник эгоистично надеялся, что она вынудит его отвечать на вопросы, показывая, как он значим для их маленького спектакля. Прямо главная звезда, вокруг которой скачут в потугах вытянуть хоть словечко. Или же МС был не в духе и передумал болтать со старой знакомой, что выглядело нелогично, учитывая, как он изводил докторов ради этой встречи.

– Я тебя совсем не знаю, и мне не о чем с тобой говорить. – Хельга подвинулась ближе к столу. – У меня есть задание, но его поручили. А так у меня всего один личный вопрос к тебе. Я его задам, а потом уйду. Не желаю тратить на такого, как ты, свое время.

– Следи за словами. Быть злым к другим – моя привилегия. Зачем ты начинаешь общение с угроз?

– Чтобы ты сразу понял, что не настолько интересен мне и не можешь все время молчать. Помни о вопросе.

– Тогда мне стоит потянуть с ответом. Логично? – В хриплом голосе МС проскальзывал смешок.

Хельга пожала плечами. Она поднялась с места и зашагала по комнате, заставляя собеседника следить за ней. Из динамиков в углу послышалась настоятельная просьба Уильяма вернуться на место, на что Хельга успокаивающе махнула рукой. Статичность усыпляла, а поскольку манекен все равно не был способен полноценно двигаться, эту задачу на себя взяла сама Мантисс. Плюс она заметила, как первобытный страх перед неизведанным и в чем-то более могущественным замораживал ее изнутри. Контроль над телом дарил иллюзию контроля над этим неприятным чувством и разбивал скованность.

– Запить горечь и умирать от жажды – не одно и то же. Тебе это должно быть известно, – прохрипел МС. – Но я не с того начал. Видишь ли, все мы судим не по реальному положению дел, а по своим впечатлениям. Ты пришла сюда с уверенностью, что не знаешь меня, но про себя думаешь, что суть давно уловила. Оттого выстраиваешь свою лестницу в небо на основании миража. Я выяснил, что ты подсказала напряженному уборщику способ блокировать неприятные эмоции, и сделал выводы о твоих успехах в определенной области. Возможно, даже о карьере. Но в действительности все это фантазии, потому что все мы – лишь множественные тени самих себя.