Читать книгу: «В прощальном письме пятнадцать запятых», страница 12
– Послушай меня…
– Давай только без «я тот же», «все так же», и без всяких слов, которые ты говоришь, словно просто для того, чтобы отвязаться! – я не могла успокоиться. – Ответы! Мне нужны простые гребанные ответы на простые гребанные вопросы!
– Зачем?! – воскликнул ты, нервно хохотнув.
– Потому что я хочу понять, почему мой лучший друг больше не мой лучший друг! – выдала я, не в состоянии остановить нарастающую истерику.
– Прекрати, – нежно произнес ты, проведя пальцем по моей щеке, стирая с нее слезу. – Просто я решил стать тем, кем и всегда был. С того момента, как мы с тобой сдружились, мы притворялись кем-то другими.
Ой.
Готовься.
Щас будет ор, который должен был выйти вместо слез.
– Нет! – крикнула я. – Это вначале мы были другими! А потом мы стали нами! Ты и я! Герман и Арьяна! – Инь и янь. – Мы стали настоящими! Ты сделал меня, а я тебя!
Ты молчал, глядя в снег и слушал все, что я говорила, не пытаясь перебивать.
В действительности, зачем вставать посреди смерча, пытаясь затормозить его движенье?
– Мы настоящие были тогда, на пляже, когда танцевали под старую знакомую мелодию! – начала я парад воспоминаний. – Мы настоящие были тогда, когда жрали дешевую колу с кириешками! Мы настоящие были тогда, когда ты до ночи оставался у меня в больнице, просто так! Когда бегали по утрам! Когда играли у тебя в приставку! Когда впервые приручили Мика! Когда была это дурацкое «спорим»! – я визжала и крутилась, словно волчок. Делала все, лишь бы не зарыдать взахлеб. – Это были мы, а сейчас… Сейчас это не мы!
Потом я замолкла. Просто дышала, пока подле меня метался взволнованный Мик и неподвижный ты. Лишь делала вдох и выдох, чтобы, кажется, вновь забилось итак уже разбитое сердце.
Зато я хотя бы согрелась.
В следующую секунду, ничего не сказав, ты двинулся ко мне навстречу, и крепко обнял. Так по- доброму, по милому, по родному. А я была столь раздробленной, столь не целостной и практически, честно, не собой, что расслабилась и прильнула к тебе в ответ.
Это были самые долгожданные и самые невероятные объятия за все время. И оттого больнее было то, что ты сказал после.
– Арьяша, – Аллилуйя, я это услышала, – Прости, но как раньше уже не будет. Никогда.
Я тут же отошла от тебя на два шага, чувствуя, как мгновенно напряглись мои скулы.
– Почему? – спросила безысходно я.
– Потому что кое- что произошло, и все изменилось, – ты говорил это пораженно сломлено.
Все было максимально херово.
– Это то, из- за чего на тебя злятся завучи? – тут же решила поинтересоваться я.
– Это лишь небольшая ошибка…
– Небольшие ошибки не ведут за собой поиски адвоката, – тут же приметила я, чем заставила твои глаза наполниться ещё больше печалью и напряженностью.
– Все люди совершают ошибки, – заговорил ты, красиво, как и всегда умел. – Просто с последствиями от некоторых справиться сложно.
– Может тогда нужно справляться вместе?
Я просто предложила. Возможно, если бы правду рассказал ты, я бы не сбежала. Сейчас мне кажется, что, выдав ты мне все в тот момент, я бы приняла это, посидела бы с тобой на скамейке и крепко обнимала, пытаясь утешить.
Но мне так кажется. Я не знаю наверняка.
– Боюсь, что, узнав ты правду, откажешься от этого «вместе».
Мне не хочется убеждать тебя, что все бы было по- другому. Мила с тобою рассталась, директорат начал относиться с презрением, а что могла я? Говорить, что я была бы рядом?
Верить бы мне в это самой…
– Хорошо, – лишь сумела вымолвить я, понимая, что данный диалог доставляет тебе адскую боль. – Но мы вместе танцуем выпускной вальс!
– Думаю, такое нужно обговаривать, – выдавил ты, улыбнувшись и, впервые за всю прогулку, поправив свой хохолок.
– Нет, мы танцуем и точка, – сказала я словами, каковыми ты одарил меня первого сентября, и ты мгновенно все понял.
Мною был услышан твой очень тихий хохот.
– Спорим, что ты сама захочешь отказаться, – предположил ты.
– Ни за что.
Ой зря.
ОЙ ЗРЯ.
Запятая 15
У меня кривые ноги и кривые руки. Когда нужно качаться из стороны в сторону, я напоминаю дерево во время урагана. В детстве меня явно не обучили, где право, а где лево. Странно, что бог даровал мне ступни, но абсолютно не объяснил, как ими нормально шагать. Поразительно, как можно прокручиваться под ладонью с таким лицом, словно я на американских горках и меня сейчас блеванет.
Это только малая часть того, что я наслышалась от тебя за время наших дражайших репетиций. Иногда, когда ты мне ничего не говорил, а попросту злобно глядел, мне хотелось кричать, но не от радости, а с дикой, почти истерической просьбой дать больше грязи в мою сторону. Та злоба, что снизошла от тебя первого сентября, даже рядом не стояла с тем количеством боли, которую я испытала, и тем количеством гордости, которую я попросту затупила ради класса и предстоящего праздника. Если же ты раздражал меня крайне сильно, то я в обязательном порядке устраивала какие-то маленькие пакости, которые не замечал никто, но которые явно поганили тебя и твое настроение. Тебе затоптанные ботинки, и случайно дернутый рукав пиджака, и чуть ли не вывернутые пальцы – чудесные случайности, которые хоть как-то радовали чертей в моей голове.
Мне казалось, что это мы. Настоящие. Но только не те, что нажили себе воспоминания за пять лет дружбы, а те, что только познакомились и тогда вместе ставили простой танец на банальный конкурс. И я, старалась убедить себя, что я все придумала. Все годы, нашу дружбу. Старалась представить, что я попросту сошла с ума, и в тот момент, когда я закричала на весь класс, заявив, что ты лучший, впервые отыгрывая проигрыш за наш с тобой «спор», ты не улыбнулся и не ринулся за мной следом. Что потом мы снова стали одноклассниками, которые изредка пялятся друг на друга, и, когда подсчитывают кого же нет в классе, даже не могут вспомнить банальное имя.
Банально твое имя я и начала забывать, каждый раз, когда начинала играть музыка. Теперь моя главная задача была попросту не запороть движения, чтобы не услышать множество нелестных отзывов о своей внешности, которая только-только начала мне симпатизировать. Кстати, согласись, забавно, из- за тебя она начала мне нравиться, из- за тебя же я разубедилась, что она хоть на толику привлекательна.
Ха- ха.
Обхохочешься.
Когда до нашего выступления оставалось меньше двух недель, к нам решили поставить новую пару. И, так как абсолютно никто не хотел их оставаться обучать, Уля тут же предложила гениальную идею, от которой мне хотелось запустить ей вилку в глаз.
– Давайте одна пара станцует, вы запишите это на видео и выучите? – произнесла она своим счастливым полу визгливым голосом. – Герман, Арьяна, станцуете?
В это мгновенье у меня из головы шел только мат, но и отказать я не могла.
– Может кто-то другой? – спросила я.
– Мы станцуем, – ответил ты, злобно глядя на меня.
Черт знает, что тебя именно разозлило. Тот факт, что я пыталась отказаться, либо то, что тебе вновь придется танцевать с кривоногой дурочкой.
Скорее, второе.
– Отлично! – воскликнула наша староста, а я прям видела, как она радостно трет ладошки, радуясь, что ее не блестящий план так удачно выстрельнул. – Герман, можно твой телефон? У тебя там хорошая камера.
С минуту ты сидел на месте, а потом, слегка улыбнувшись, протянул ей свой мобильный, и, получив свое скромное «спасибо» двинулся ко мне. Хладнокровно протянув мне свою руку, чтобы совершить выход, ты невольно хохотнул.
Музыка заиграла, и мы отправились в пляс, следуя плану, не сбиваясь ни на секунду. Когда заиграл второй куплет, а я все еще ни на секунду, ни на шаг не ошиблась, я посмотрела точно к тебе в лицо, ища в глазах что-то знакомое и родное, и мгновенно наткнулась на это.
Родной необоснованный блеск.
Я почувствовала себя сильнее, не смелее, а именно душевно крепче. Твои озерные глаза были столь же поразительно ослепляющее, как и тогда на пляже, и мне казалось, что мой кофе без молока установил с ним четкую крепкую связь. Потому что теперь взгляды ни на секунду друг от друга не отводились, изредка сопровождаясь твоей скромной полуулыбкой лишь на одну щечку. И, видно, это нам помогло, потому что вальс был восхитителен, словно отточенный до идеала механизм.
На конце второго припева должна была быть поддержка, когда ты был должен схватить меня за талию, и немного покружить. На ней мы всегда лажали, отчего я была убеждена, что мы не справимся. Но даже ее мы выполнили настолько идеально, что где-то в зале наши одноклассники начали свистеть и хлопать в ладоши.
Ни на секунду, не отвлекаясь от твоих очей, я столь же отточено и идеально, точно в ритм, продолжала двигаться. Когда пошла тихая музыка, на которую мы еще не выбрали движения, ты просто встал подле меня, готовясь к шагам в обнимку, основным шагам вальса, и, мягко держа в своей ладони мое запястье тихо дышал, ожидая начала последнего припева.
Я слышала бит твоего сердца, который был столь быстрым, что я не успевала его считать. В какую-то секунду, прямо пред началом финишной линии нашей пляски, ты одними глазами, от которых я все еще не смела отлучаться, указал на камеру и произнес: «Что-то напоминает».
Тут же музыка, необходимая нам полилась, и ты, приобняв меня за талию, поскакал по сцене, словно на ней и потом будем только мы вдвоем. Столь размашисты и красивы были твои движения, что казалось, ты был готов оккупировать даже зрительские места для того, чтобы эти повороты были еще более сногсшибательными.
Наконец, моя кривоватая личность дала о себе знать и, начала отставать на шаги, тем самым приводя в дисбаланс движение. Я настолько сильно опаздывала, что в конце концов споткнулась, но не успела рухнуть, потому что мои ладони тут же узлом скрепились на твоей шее, а твои крепко обвили мою талию.
Я не рухнула вниз, словно мешок картошки, но зато улеглась оловянным солдатиком в нескольких сантиметрах от пола, держась лишь за счет твоих рук, которые почти что душили меня. Столь сильно ты обвил мою талию.
Даже когда мелодия завершилась, и я предприняла попытку привстать, ты не отпустил меня, а лишь продолжал сильнее сжимать ладони.
– Герман, я встану, – прошептала я.
Ты приподнял глаза на меня и снова повторилось все то же, что и тогда на пляже, под знакомые мелодии. Я просто потонула в твоем лице и заботливых глазах. В тихом ритме твоего сердца и громком, хорошо слышимом дыхании. Только теперь под о мной не было песка. Там был бетонный пол, но казалось, что я растворяюсь в нем, подобно песку, что оказывается в водах океана.
А ты…
Мой друг, это последняя запятая. Здесь этого будет много.
Не знаю, что в то время было твоей голове, но эти поражённые очи, которые были будто где-то не здесь, глядя на меня, попросту окончательно выбили меня из себя.
– Спорим, – попыталась выдавить из себя я, говоря слово сдавленно, – Я поднимусь сама?
Ты скромно улыбнулся, отведя глаза.
– Со своими кривыми ногами? – нагло сказал ты. – Очень сомневаюсь.
Аккуратно подняв меня за талию, ты встал подле меня, продолжая придерживать свои ладони на моей талии, а глазами изучать мое лицо. Ты не хотел отходить, видимо, а я и не была против такого действа.
Остановилось всё лишь тогда, когда к нам подбежала Уля, радостно нахваливая танец и протягивая тебе обратно твой телефон.
– Великолепно, – пищала она, когда ты, отстранив руки от меня забирал у нее мобильный.
– Хорошо, – скромно ответил ты, мгновенно убрав с лица улыбку, и тут же пошел к портфелю, чтобы покинуть зал.
Все это время я провожала тебя взглядом.
Когда из зала постепенно начали уходить люди и оставались лишь парочку наших одноклассников, моя подружка подобралась ко мне поближе и заговорила, мне кажется, впервые в жизни серьезно.
– Что такого произошло с Германом? – спросила она.
– Мне бы знать, – спокойно ответила я, складывая сменную обувь в портфель.
На тот момент еще ничего не было известно и, чтобы ты просто знал, рассказала мне Мила ровно тогда, когда твое очередное обзывательство вызвало во мне такую волну негодования, что я почти ворвалась в квартиру к твоей бывшей девушке, требуя объяснений. Это было за неделю до последнего звонка.
Вы вынашивали эту тайну ровно девять месяцев.
– Слушай, я не знаю почему, по какой причине и как так сложилось, что вы теперь общаетесь настолько…, – в попытках подобрать нужное слово, она начала жестикулировать, но, так и не сумев его подобрать, решила показать его руками, как комок грязи. – Что в один момент он срет тебя и всё, что в тебе есть, а потом смотрит так, как будто всё то, что обосрал, готов расцеловать, но одно я знаю точно.
– Что же?
Та улыбнулась и, одарив меня своим сумасшедшим взглядом, шепотом рассказала мне то, что узрела в телефоне, который я не зрела уже долгие месяцы.
– На обоях тебя уже нет, но ты есть в галерее. И тебя там очень много. Альбом mine Aryasha насчитывает 13 тысяч файлов, и мне даже спрашивать не хочется, чего там так много.
Все мои факи, маты, танцы, селфи, шутки и споры.
Тринадцать тысяч казалось мне маленьким числом.
– Я не думала, что он сохранил альбом…
– Значит ты знала, что он есть, – тут же радостно поняла Уля. – Тогда почему ты все еще не веришь, что он в тебя влюблен?
– Потому что влюбленные не делают того, что делают Герман сейчас, – спокойно ответила я.
– Они делают всё то, что Герман делал раньше.
И да, я все еще не поняла, что я тебе нравлюсь.
Все еще нет.
Зато я страдала от боли, что ты приносил мне каждый день, разглядывала себе в зеркале, искала ответы в переписках. Делала много всего, считая какой-то неправильной себя.
А потом уже страдала от боли сознания того, что ты наделал, стараясь максимально избегать тебя в любых ситуациях и обходить на километр. Пыталась найти оправдание тому, что считаю тебя невиновным, хотя ясно, как чудный день, что это не так.
«Бывают ошибки, последствия от которых исправить сложно.»
И эта вещь, вне всякого сомнения, была твоей самой главной ошибкой из всех.
Конечно, узнав это, я вышла в шок. Почти все время, каждую божью секунду, когда ты находился подле или может далеко, когда прикасался ко мне или вновь обсирал, я не слышала и абсолютно ничего не замечала. Казалось, что я в какой-то абстракции, из которой нет выхода.
Сила характера, о которой я некогда говорила, ушла. Теперь было лишь смущение и страх.
Страх оттого, что это в действительности было с тобой.
Мне до безумия хотелось с тобой поговорить и, к счастью, мне досталась такая возможность.
За неделю до последнего звонка, в очередной раз, когда ни на одно твое замечание я ничего не ответила и даже не повела глазом, ты не выдержал.
Мы начали расходиться по домам. Молчаливо я побрела в раздевалку со своими вещами, надеясь не встретить там тебя, но, видимо, небесная канцелярия решила обделить меня удачей в этом году.
Ты сидел на стуле подле стены и пялился в телефон. Почему-то именно в эту секунду я осознала, что прямо на моих глазах все это время шли реальные судебные разбирательства, в то время как я беспокоилась о том, что теряю друга.
Увидев лежащую на одном из столов свою сумку, я поспешила к ней, стараясь не поднимать свой взгляд от пола и, схватив ее за ремешок, столь же поспешно отвернувшись, быстрым шагом направилась к выходу, пробормотав быстро тебе свое скромное:
– Встретимся на репетиции!
– Арьяша! – позвал меня ты и я тут же остановилась, замерев в дверях, медленно оборачиваясь к тебе, и даже зная, что я не увижу твоих голубых глаз, а вновь буду пялиться на чертов хохолок, не успокаивал меня. – Может поговоришь со мной?
– О чем? – тут же, сдерживая волнение, спросила я.
Получилось как-то агрессивно- вопросительно.
– Вот и мне интересно, чего такого произошло, что ты боишься на меня смотреть, – говорил ты, своим типичным слащавым голоском, которым только что произносил речь на сцене.
– Помимо того, что ты без причин обсирал меня с самого начала года?! – обиженно воскликнула я, сжимая ремешок сумки все сильнее.
– Ты из- за этого обращаешься со мной как с пустым местом?!
В твоем голосе появилось явное возмущение данным положением дел, и это агрессия и злоба, смешанные вместе с разочарованием, которые обязаны были исходить от меня, но в итоге снизошли от тебя, заставили меня посмотреть на тебя впервые за все эти долгие недели.
Мне в глаза бросились мелкие детали твоего лица, которые я ранее никогда не замечала. Так, например, твои брови были того же цвета, что и волосы, и оттого они терялись где-то среди лица, но хорошо прятались за этим чёртовым хохолком. По обе стороны от твоих висков красовались прыщи, которые были красными и маленькими, но многочисленными, и которые ты явно старался совсем не замечать. А еще, я впервые узрела лак, которым ты укладывал свое петушиное достоинство, он сделал волосы у лба похожими на старую солому.
«– Герман не идеален, Арьяна, – говорила Мила, когда я пришла к ней в тот день. – Он не святой и не волшебный. Но и поверить в то, что я сейчас расскажу ты точно не сможешь».
Но ты, о удивительно, все еще был ты. Тот, с кем я дружила, кого знала много лет, кем дорожила и кого любила. И этот образ сейчас совершенно не соединялся с тем, что выдала мне моя лучшая подруга. Словно той личности в тебе нет, да и никогда не было.
Но я ей верила. И даже мои собственные надежды на лучшее не заставили меня прекратить попытки узнать правду.
– Я просто обращаюсь с тобой также, как ты с той девчонкой, что стала куклой для твоих утех, – постаралась спокойно произнести я, не отворачивая от тебя глаз, которые то и дело старались скоситься и начать рассматривать пресловутую исписанную школьную стену. – Хотя, она была не пустым местом, скорее веселой добычей.
Твой рот открылся, а зрачок резко уменьшился. По психологии, все признаки на лицо.
Да нет. Это бред.
– Или может ты скажешь, что все это ложь? – еле слышно звучал мой сдавленный голос. – Что это неправдивые сказки о тебе, что мне просто лапшу на уши навесили?!
Ты знаешь, а я молилась, чтобы ты всё опроверг. Тараторила самой себе: «бога ради, только не это».
А ты молчишь. И ничего не говоришь. Лишь медленно, с каждым моим тяжелым вздохом, сдерживающим подкатывающие слезы, опускаешь свою голову все ниже и ниже, пока пред о мной вместо противного хохолка не предстала твоя макушка. Уж лучше хохолок, ей богу.
«– Что сделал Герман? – кричала я, требуя объяснений.
– Может присядешь для начала? – предложила твоя бывшая девушка, выдвигая для меня компьютерное кресло.
– Нет! – злостно выдавила я. – Мне не нужно ваших, «потом узнаешь» или «он расскажет», или еще что-то, что нихера не ответ, а просто отговорка! Мне нужен грёбаный ответ на грёбаный вопрос! И все!
– Арьяна!
– Мила, ответ!
Я двигалась на нее, как опасный хищник, словно готовясь напасть и разорвать на кусочки. Она держалась до последнего, все отступая и отступая от меня, пока в конце концов, закрыв глаза, не сумела дать адекватное объяснение всему.
– Он изнасиловал девушку, которая потом пыталась покончить собой!»
– Скажи мне хоть что-нибудь!
В ответ все еще следует молчание.
Диалог уже совсем не радует меня, и, пусть мой мозг уже смог принять все происходящее и признать полученную информацию за истину, я все же хотела услышать с твоей стороны внятное объяснение. Может оправдание. Хоть какое-то. Мне было это нужно.
Тогда мне пришла простая идея воспользоваться извечным оружием, которое, вне сомнения, вывело бы тебя на диалог.
– Спорим, ты сможешь подобрать свои яйца с пола и как нормальный пацан рассказать мне все?! – злобно процедила я, давясь каждым произнесенным словом.
С три секунду ты молчал, а потом, тихо усмехнувшись и, слегка приподняв голову, продолжая сидеть, облокотившись на стоящую позади парту, произнес:
– Этим словом никогда ничего хорошо не заканчивается, – ты встал и начал медленно расхаживать по комнате, а твой голос наконец-то принял любимый из всех возможных проявлений – не актерский и нежный. Хоть на данный момент тот еле подрагивал. – Мила рассказала?
– Какая разница кто?! – сдерживаясь из последних сил вскрикнула я. Мне было уже абсолютно безразлично, что там, где-то в зале, еще остаются ребята, которые могут услышать нашу перепалку. – Главное, что не ты!
– Это был спор! – громко выдал уже ты. – Простой дурацкий спор, который постоянно происходит в лагере золотых деток! Это делается ежегодно старшими отрядами, и это казалось нормальным!
– Тут ключевое слово «казалось»! – вытащив вперед указательный палец, словно желая им ударить тебя в грудь, я преодолела расстояние, разделяющее нас наполовину, а потом, вспомнив продолжение истории, застыла, сделав бесшумные два шага назад.
– Из года в год все было хорошо! Мы не ожидали, что кого-то сексуальное домогательство может довести до того света!
– А стоило подумать!
После последних сказанных слов ты посмотрел на меня с каким-то отвращением и злобой, точно таким же взглядом ты одарил меня в первый день одиннадцатого класса.
– Не смотри на меня так, будто я – дьявол, сошедший из ада, – удивительно спокойно, но при этом агрессивно начал говорить ты. – Я просто ошибившийся паренек, на котором система гадостей дала сбой!
Поразившись такой наглости, твоими попытками наехать тележкой проблем на меня, я опешила, но, быстро вдохнув в легкие больше воздуха, отыскала внутри садов сарказма новые слова для сказания.
– Видимо, кто-то свыше решил, что данный обуз гавна и вины полноценный сундук сокровищ для тебя! – процедила яростно я. – Твои оправдания мелочны, и то, что ты сделал, позволяет мне смотреть на тебя так, как я хочу и так, как я смотрю! Споры несут последствия, и это, то что ты за годы дружбы со мной должен был знать!
В эту секунду комнату пронзил громкий, почти истерический смех, исходящий от тебя. Ты настолько сильно хохотал, что твое лицо стало красным, а голос стал хриплым.
– Да, последствия дают, но, увы, не ожидаемые, – прошептал ты, постепенно успокаиваясь. – Твое падение к примеру, было коварной ошибкой, явно не входившей в мои планы.
Замолкнув, я выпучила глаза, пораженно дожидаясь объяснений.
– Да, Арьяша. Максим не солгал, – спокойно рассказал ты. – Я действительно подговорил его тогда поставить тебе подножку, но я точно не думал, что твои травмы будут столь катастрофическими. – Пара голубых глаз поднялись на меня и виновато начали лезть прямо в душу. – Прости меня за это и за то, что я сразу не сказал правду.
– Прости за ложь, спасибо за правду, – прошептала я, вспоминая, как когда-то так говорил мой папа, когда солгал маме, что уходит не в Португалию к своим мечтам, а к любовнице.
Переваривая информацию и мирясь с тем, что даже самые светлые моменты оказались очернёнными, я окончательно озверела и, вытащив наружу все воспоминания с самых больных фрагментов нашей дружбы, стала совсем не избирательной в подборе слов.
– Мне последствия от твоих споров итак жизнь изрядно испортили, – выдавила я из себя, ярко жестикулируя руками. – Самооценка na bunda22, дружба с девчонками na bunda, личные отношения na bunda.
– Хочешь сказать, я испоганил тебе жизнь?! – улыбаясь вымолвил ты, слушая меня заинтересованно, но с явной насмешливостью.
– Мне всегда казалось, что ты делаешь мою жизнь лучше, – твердо заговорила я, – Но на самом деле, ты опускал ее в полное убожество, скатывал к самому отвратительному месту, а потом посыпал все блёстками и притворялся, что все отлично!
Мгновенно усмешка испарилась с твоего лица, и голос стал таким медленным и печальным, будто выговаривать каждое слово для тебя было адской и мучительной пыткой.
– Вау, как быстро ты очернила нашу дружбу, сравняв нее с грязью! Да еще и пытаешься убедить меня, что я специально старательно ее поганил, хотя я всегда оценивал ее дороже всего, что у меня было, – я смотрела прямо на твое лицо, пред о меня крутился твой противный хохолок, но я его совсем не замечала, слушая речь, чье окончание меня выбило из колеи. – Вот такая она. Безответная любовь.
Клянусь, я дышать перестала в это мгновенье. Мой рот слегка приоткрылся от шока, руки сами по себе опустились вниз, опрокинув сумку на грязный пол, а зрачки, я почти уверенна, уменьшились.
– Что? – с большим усилием выдала я.
– Что именно ты не услышала?! – ты склонился над столом и, подобно Шерлоку, сложив руки в замок, начал глядеть прямо на меня, не отводя взора.
– Любовь, – выхватив слово, будто вырезав его из книжки, я кинула это тебе лицо.
Облик тут же скривился, будто улыбка непроизвольно съехала сама по себе вниз, превратив твое физиономию в то подобие со знаменитой картины «крик».
– Арьяш, ты серьезно никогда не знала, что я тебя люблю?!
Опа. Удар по легким. Или это было сердце? Скорее легкое, потому что мне снова стало трудно дышать.
– Откуда мне нужно было это знать?! – пораженно запищала я, набирая кроткими вдохами воздух, стараясь наладить разбушевавшейся, ударяющий в уши, сумасшедший пульс.
– Я сотню раз тебе это говорил! – ты встал со стула, и столь же шокировано, как и я, начал двигать руками и тяжело дышать.
Потом, придя домой и собрав будто пазл звуки, произнесенные твоим ртом, я вобью в переводчик фразу на английском, которую очень часто слышала из твоих уст в мою сторону. И, увидев перевод, я сразу же пожалею о том, что настолько сильно избегала английского языка, что даже не знала, что же означает самая банальная фраза из всех.
– I love you, – пропищала я, глядя в пол, на котором валялась моя сумка.
– И на русском я тоже говорил, – рассказал ты. – Помнишь, когда тебя грузили в носилки после падения на физкультуре?
Пробежав по воспоминаниям, я и вправду вспомнила этот крик, пред тем, как пропасть в небытие, и, приложив все усилия, наконец-то восстановила эти слова в своей голове.
Твою же мать.
Пристально разглядывая меня, словно стараясь по лицу определить, и впрямь ли я никогда не зрела то, что зрели абсолютно все, ты тут же приложил ладони к лицу, всхлипнув пред этими со словами «О господи!»
– А как давно? – прошептала я, желая узнать истину.
– Я не знаю, когда это произошло. Мне не ясно, – ты сделал паузу, актерски посмотрев на экран своего телефона. – После танцев точно. Потому что я до сих пор помню, как начал слышать музыку, потом танцевать, а потом ты начала танцевать в моей голове. Ты плясала на моих мозгах. И ты плясала, и плясала, и плясала, и все ещё пляшешь. И я не могу от этого избавиться!
– Пять лет назад?! – крикнула я, будто вбивая информацию в свой мозг.
– Да, где-то так.
Произнеся это, ты снова поднял голову на меня, и глаза наши встретились. У меня сердце в пятки ушло, от понимания, что мы чувствуем одно и то же и что теперь нас разделяют всего пару шагов и… Чёртова стена из преступления, что ты совершил, и что я не в состоянии принять.
– Почему?! – пропищала я. – Почему тогда ты вел себя так весь этот год?! Зачем?!
– Это тяжелая система, – начал рассказывать ты.
– Попытайся объяснить.
Немного ссутулившись, ты поправил уложенные волосы, и, повернувшись ко мне, заговорил.
– Спор был прост и вечен, как жизнь. Бедная девочка, верующая в сказку и богатый мальчик, который может это воплотить. Но, то ли никто и впрямь никогда не читал оригиналы сказок, то ли все сами сделали это столь романтичным, но они позабыли, что никакой любви там не было. Только похоть, наглость и глупость. Из этого получилась наша игра.
Мне было безразлично на эту историю, но я знала, что за красивыми сказанными тобою строчками всегда лежит мораль, которую сейчас ты должен был вытащить откуда-то из любого слова и преподнести как самую важную мысль.
– Я старичок, – продолжил говорить ты, произнося речь с какой-то болью. – И чтобы доказать, что я один из них, мне нужно было поиграть с девчонкой, повстречаться с ней, довести до секса, а потом бросить.
«– Идиотизм то какой, – выдала я. – Он лез на уголовное преступление без какой- либо причины?!
– У них там был приз, – тихо шептала Мила.
– Какой?! Вкусная еда в тюрьме для несовершеннолетних?! – истерично начала шутить я. – Что же он выиграл?!
– Защиту адвоката.»
– Но для нее это был сильным ударом, и она попыталась убить себя.
Вау.
Какой обрезанный конец.
А где же мораль.
– К чему ты это рассказал? – спросила я, чувствуя, как по лбу стекает капелька пота, от царившего напряжения и тяжести данного диалога.
– Знаешь почему она пыталась покончила с собой? – стукнув по столу ладонью, вскрикнул ты. – Не потому что я ее потрахал, а потом бросил. Нет! – истерично водя руками пред о мной, ты, казалось, еще немного и разревешься. – А потому, что она меня любила, а я ею лишь воспользовался! Она чуть не умерла от чертового разбитого сердца! – ты вздохнул, посмотрев в полуразбитое зеркало, что стояло в раздевалке, на свое отражение, а потом вновь развернулся ко мне. – И пусть хоть кто-то ещё скажет, что это не разрушительно! Люди с ума от него сходят! От этой чёртовой боли…
– При чем тут я? – тихонько вымолвила я.
Ты обернулся ко мне всем телом и одарив каким-то разъяренно заботливым взглядом процедил сквозь зубы.
– Ты слишком много раз разбивала мне сердце, Арьяна, – вот и мораль подъехала. Ты сделал шаг ко мне, указывая пальцами в сторону моего слабого дрожащего тельца. – Тебя любить, когда ты этого не замечаешь – боль просто адская!
Эти глаза полные боли впились в мне голову, наверное, навсегда. Я никогда не видела моря, но теперь я точно знала, как выглядит его пучина во время шторма. Столь же бешено, как и твои зрачки в тот момент.
– А что насчёт моего разбитого сердца?! – громко выпалила я.
Слова произвели необычную реакцию, потому что гамма удивления смешалась с явной радостью и тут же… С отвращением?
– Ты влюблена в меня? – произнес ты медленно, чуть ли не по слогам.
– С того танца на песке в июле, – проговорила я себе под нос, чувствуя, что оправдываюсь, как маленький ребенок.
На твоем лице возникла слабенькая улыбка, и мой голос вновь пошатнулся.
Как же сильно меня ломали эти слегка изогнувшиеся губки, понять и представить попросту невозможно.
– Но это не имеет никакого значения, потому что это конец.
После этого мне показалось, что кто-то внутри меня начал кричать, а потом, следом за болезненными окликами, последовали маты на португальском.
– Почему? – печально спросил ты и сам догадываясь до ответа.
– Потому что твой поступок – это действо, чуть не породившее смерть, – выговорить слова после признания оказалась гораздо труднее. – Я не могу это принять, прости.
– Арьяша…
– Нет, – медленно поднимая сумку, я начала поворачиваться в сторону двери, сверля тебя, и твое умоляющее меня остановиться лицо, просящим взглядом. –Пожалуйста, нет.
Дойдя до двери, я уже была готова покинуть это помещение, где пять лет дружбы поставили свою точку, но твои шаги и твой голос поймали меня прямо в проходе.
