Читать книгу: «Девушка из кофейни», страница 3

По утрам я теперь делаю глясе – кофе с мороженым, поверьте, это очень вкусно. Даже Лелик, который пьет только классический эспрессо без всяких добавок, поддался влиянию и стал добавлять себе в кофе чуточку ванильного мороженого.

А недавно у нас появился хворост! В детстве я его очень любила. Моя бабушка на праздники обычно пекла целую гору воздушного, с легкой горчинкой, присыпанного сахарной пудрой хвороста. Она раскладывала его на большом блюде, и я ходила вокруг него, как кот возле крынки со сметаной, и потом, когда бабушка разливала по чашкам свежесваренный кофе с корицей и разрешала брать хворост, – наступало счастье. Мне давно хотелось попробовать забытый вкус детства. Несколько раз я покупала хворост в магазинах, но была жестоко разочарована – этот толстый продукт из теста был неправильным, как елочные игрушки в известном анекдоте, потому что не радовал, – резиновый, невкусный, обжаренный в плохом растительном масле, а правильного хвороста нигде не было.

Однажды я спросила Манану: «Можешь испечь хворост?»

Нана пожала плечами: «Легко».

В тот же день она испекла хворост с водкой, невесомый, тающий во рту, и это лакомство так понравилось клиентам, что мы утвердили его в постоянное меню. На днях я видела, как симпатичная девушка заказала у нас тарелку хвороста и, зажмурив глаза, ела его с явным аппетитом. Потом она попросила дать ей еще сверток с собой.

Мне нравится наблюдать за посетителями, тем более что у нас уже есть постоянные.

Симпатичный бородатый парень, расположившийся за столиком у окна, зачастил к нам – вторую неделю подряд ходит чуть не каждый день. Выпьет «Черного Капитана», откроет свой белый лэптоп и начнет быстро-быстро стучать по клавишам, как пианист. Примерно через полтора часа он прерывается, повторяет «Капитана» и продолжает выстукивать морзянку.

По поводу нашего постоянного посетителя Манана как-то неодобрительно заметила: «Разве это достойное занятие для мужчины – часами пялиться в компьютер!» Леша предположил, что тот «зависает где-нибудь в «Одноклассниках».

А я, глядя на молодого человека, была уверена, что он делает что-то значительное. Возможно, это писатель, который работает над книгой. И это обязательно будет глубокая, серьезная книга, потому что с таким выражением лица человек не станет писать какую-нибудь чушь, с таким лицом люди сочиняют романы или стихи. Мне было очень интересно узнать, о чем он пишет, но ведь не станешь спрашивать…

Однажды он одобрительно заметил, что в «Экипаже» отлично работается. Я улыбнулась – приятно слышать. И приятно сделать что-то хорошее, просто так…

Вот вчера в «Экипаж» вошла пожилая женщина, промокшая под дождем, усталая, грустная. Она присела за столик, поставила рядом с ним сушиться мокрый зонтик, вздохнула: «На улице ужасная погода!» – и закашлялась: «Ну вот, я, кажется, простыла». «А хотите, специально для вас мы сделаем напиток с имбирем? – предложила я. – Вы мгновенно согреетесь и выздоровеете».

Уходя, она призналась, что «отогрелась у нас», сердечно поблагодарила, а у меня после этого весь день было отличное настроение.

Я вдруг поняла, что мне нравится мое настоящее. Нет, конечно, я вспоминаю прошлое, но оно становится все более приглушенным и расплывчатым. Потому что в настоящем у меня есть любимое дело, я чувствую себя нужной, и рядом со мной люди, которые мне дороги.

В общем, все у нас было хорошо. Но, как известно, это – опасное положение дел, потому что «очень хорошо», как правило, сменяется «очень плохо», и вот однажды…

* * *

Они вошли в «Экипаж», как к себе домой. Четверо развязных мужчин лет тридцати, брутального вида – широкоплечие, бритоголовые. Они уселись за два столика, и один из них положил ноги на стол, как ковбой в вестернах.

Естественно, я тут же подошла и напомнила, что мы все же находимся не на Диком Западе. Незнакомец снисходительно хмыкнул, но ноги убрал. Мужики огляделись и попросили виски. Я сказала, что как таковой алкоголь мы не держим, зато могу предложить кофе и пирожные. Но пирожные этих джентльменов не заинтересовали, они даже как-то обиженно фыркнули – дескать, неужели они похожи на людей, интересующихся пирожными?!

– Тогда, может, эспрессо-корретто?

– Че за хрень? – не слишком вежливо спросил тот, что был наглее всех – кучерявый широкоплечий мужик в черном кожаном плаще.

– Стандартный эспрессо с добавлением незначительного количества ликера Baileys или виски Jameson.

– А можно в виски добавить незначительное количество кофе? – хихикнул «кожаный».

Я оценила его чувство юмора хмурым взглядом.

– Типа изысканное заведение? – насмешливо подмигнул он.

– Типа да, – отрезала я. – Чем обязаны? Вы, наверное, перепутали кофейню с каким-нибудь развеселым рестораном?

– Хозяйку позови, – сказал «черный плащ».

«Интересно, это рэкет? – успела подумать я. – Но вроде лихие девяностые канули в Лету… Странно».

– Я вас слушаю. Я – хозяйка.

– Значит, Юлька теперь работает здесь? – спросил незнакомец.

– А, так вы… – До меня стало доходить, кто к нам пожаловал.

– Вован, – с достоинством кивнул Вова.

Душевного разговора у нас не получилось. Владимир, он же Вован, в довольно бесцеремонной форме заявил, что Юле следовало бы вернуться, пасть ему в ноги, попросить прощения, и он, может статься, ее простит.

Я вежливо сказала, чтобы он не ждал – Юля ему в ноги падать не станет и вообще к нему не придет, и хорошо бы ему это понять, чтобы не портить жизнь ни себе, ни ей.

– Мне надо с ней поговорить, – потребовал Вован.

Я ответила, что разговаривать она с ним не будет и, настаивая, он оскорбляет ее женское достоинство. А Вован с места в карьер пообещал мне кучу проблем и расписал, что ждет кофейню, если Юля останется тут работать. Перспективы, обрисованные Вованом, выглядели безрадостно – кафе подожгут, его закроет тайная канцелярия санэпидемнадзора или в нем устроят еврейский погром.

«Ну и что тебе, хозяйка, больше нравится?»

Из вышеперечисленного мне не нравилось ничего, и я сказала Вовану, что зря он так горячится, все-таки мы живем не в Чикаго тридцатых годов, а в правовом государстве, и…

– Закрой пасть! – рявкнул Вован.

Я не удержалась от иронии и вежливо спросила:

– Уважаемый Владимир, а на хрена ботать по фене, если мы все здесь интеллигентные люди?

Вот я его озадачила!

Вован надолго замер в позе задумавшегося Вольтера и спустя значительно выдержанную паузу гаркнул:

– Не выделывайся, мля!

На прощание он настоятельно посоветовал мне подумать, сунул свою визитку: Вован оказался директором охранного агентства и помощником депутата, короче, крепко стоял на ногах – не подкопаешься. Уходя, парни душевно хлопнули дверью.

Я нашла Юлю в подсобке. От страха она едва не спряталась в духовом шкафу. С перекошенным от ужаса лицом она повторяла: «Это был он!»

– Ты так говоришь, словно бы это был граф Дракула. Ну, приходил какой-то Вован, подумаешь, зачем его демонизировать?

– Ты его не знаешь! Он может быть ужасным! – выдохнула Юля. – Ника, очень жаль, что из-за меня столько проблем!

Она рассказала, что несколько дней назад Вован со свитой подкараулил ее возле дома, где она снимает квартиру. Сначала он потребовал, чтобы она вернулась и пригрозил ей. На что Юля ответила: «Фигушки, ни за какие коврижки!» Тогда Вова начал просить по-хорошему, и вот тут…

– А знаешь, Ника, – печально сказала Юля, – мне его даже жалко стало. И я подумала – возможно, я в чем-то не права?

Я остолбенела – ничего себе! Мысль о том, что хамоватого брутального парня, который полчаса назад угрожал всем расправой, можно пожалеть, как-то не приходила мне в голову.

– На бедную овечку твой Вован, извини, не похож, – заметила я. – Юль, а с чего вдруг такие мысли? К чему ты вообще ведешь?

– Не знаю, – потупилась Юля, – что, если дать ему еще один шанс и попробовать начать все сначала?

Вот уж этого я вынести никак не могла.

А тут и Манана подоспела на помощь – услышав Юлину фразу, она взбеленилась:

– Что ты говоришь, девочка? Куда возвращаться?

– Может, он изменится? – робко предположила Юля.

– В этой жизни может быть все, включая атомный взрыв, – усмехнулась я. – Но, пообщавшись сегодня с твоим любезным Владимиром (кстати, очень интеллигентный человек), я как-то мало верю в его чудесные метаморфозы. Иначе бы он не стал настаивать на твоем увольнении.

– Зачем он это делает, как раз понятно, – сказала Юля. – Он хочет, чтобы я осталась без работы и денег, думает, что в этом случае я быстро прибегу к нему.

Я фыркнула:

– Вот именно. Очень честный мужской прием – добиться того, чтобы любимая женщина попала в полную зависимость, и этим воспользоваться.

Я задумалась – а разве моя история со Славой не напоминала Юлину? Слава, конечно, не носил кожаного плаща, выглядел интеллигентно и говорил грамотно, но разве этот куда более развитый мужчина не относился ко мне так же примитивно, как Вова к Юле? Потребительски, собственнически, не задаваясь вопросом, чего, собственно, хочет это странное существо, которое живет рядом с ним? И долгое время я такое отношение терпела. Юлька вон сама ушла от Вовы, все-таки поняв, что к чему, а я ждала неизвестно чего и дождалась наконец, что Слава сам меня бросил.

Юля вздохнула:

– Наверное, я зря сказала Вове, что стала самостоятельной и нашла работу. Ника, он теперь от тебя не отстанет.

Я рассмеялась:

– За меня не беспокойся, я как-нибудь переживу его наезды. А насчет того, чтобы к нему вернуться – решать, конечно, тебе, но, ей-богу, Юлька, он этого не заслужил.

Я засмотрелась на Юлю: тонкая талия перетянута черным бантом, огромные фиалковые глазища – мисс Вселенная!

– Ты – красавица. – Манана задудела в ту же дуду. – Ты достойна царевича-королевича!

– Ага, где ж его взять? – усомнилась Юля.

– Просто надо ценить себя и ждать, – сказала я не очень уверенно, потому что, во-первых, сама себя не ценила, а во-вторых, пока еще не дождалась хоть сколько-нибудь приличного королевича (не Славу ведь брать в расчет!).

Мы перешли к обсуждению царевичей-королевичей, а вскоре свернули на тему мужчин вообще.

В разгар наших бурных дебатов на кухню заглянул Леша – выпить кофе и отведать пирогов. Поскольку Лешу мы не считали ни царевичем, ни королевичем и не очень-то мужчиной (он для нас все равно что близкий родственник), женские разговоры мы продолжили при нем. Кончилось тем, что Леша ушел, всем видом показывая, насколько он, как мужчина, обижен. А Юля к концу нашего содержательного разговора воспряла духом, успокоилась и заявила, что Вова – закрытая страница ее жизни.

– Вот и правильно. Умница девочка! Скушай пироженку, – заворковала Нана.

Я обняла Юлю:

– Все образуется, вот увидишь. Потом еще вспомним эту историю и посмеемся.

– Спасибо, девочки. Я вот думаю – какое счастье, что в тот вечер я зашла в «Экипаж», а не в Макдоналдс или суши, – сказала Юля.

* * *

Днем я настолько занята в кофейне, что мне совсем не до грустных переживаний и ностальгии о прошлом, но вечерами, когда я возвращаюсь домой, где меня никто не ждет, становится тоскливо. Помогают телефонные разговоры с Ритой. В эту осень мы часто созванивались.

«Ритка, если бы ты сейчас была рядом, я бы накормила тебя пирожными до отвала и сварила тебе самый дорогой кофе – коллекционный лювак!»

«А если бы ты была рядом, Ника, мы бы обошли весь Нью-Йорк и поговорили обо всем на свете. Я теперь часто одна гуляю в Центральном парке, шурша листьями, и вспоминаю прежнюю московскую жизнь…»

А в Петербурге листьев уже не было. И парки стояли опустевшие, сиротливые, готовясь к скорой зиме. И наши города разделял океан.

Во время последнего разговора я попросила Риту спеть. «Спой «Осень в Нью-Йорке». Я так соскучилась по твоим песням!»

Рита запела своим сильным, чувственным голосом:

 
«Это осень в Нью-Йорке,
Что несет обещание новой любви.
Это осень в Нью-Йорке,
Она всегда смешивается с болью.
…Это осень в Нью-Йорке,
Прекрасно снова жить».
 

Я вытерла слезы:

– Да, Рита. Прекрасно снова жить…

* * *

Первый снег выпал в конце октября. Было чудесное тихое утро. В это время посетителей почти не бывает, поэтому я сидела у окна с чашкой капучино и смотрела, как красиво падает снег, преображая город, который становится чистым и торжественным. Кстати, я сидела за своим любимым столиком у того самого окна с таинственной надписью, на которую обратила внимание, еще когда в бывшей рюмочной только затевали ремонт.

Поскольку окна в этом доме вообще замечательные – огромные, практически до потолка (а потолки здесь – умели же раньше строить – три с половиной метра), в самом начале ремонта я задумалась – стоит ли менять деревянные окна на современные пластиковые или вполне достаточно будет привести в порядок и обновить те, что есть. Решив для начала оттереть стекло крайнего окна, того, что выходило в переулок, я вдруг заметила надпись, сделанную на стекле чем-то острым. Воображение сразу услужливо подсказало наиболее романтический вариант – писали кольцом. А написано там было следующее: «Я люблю этот город и С…» и дата «6.01.1973».

Я ахнула – с ума сойти – 73 год! Из нынешнего года эта дата казалась почти такой же далекой, как Средние века. Надпись взволновала меня, и я стала фантазировать, кто и при каких обстоятельствах мог ее написать. Наверняка писала женщина, а кто этот таинственный С? Была ли она счастлива, любил ли ее тот человек? Возможно, их обоих давно нет на свете и от той любви осталась лишь эта надпись, кто знает.

Я не стала менять окно на новое – хотелось сохранить чудом уцелевшие слова из далекого прошлого – и с тех пор полюбила сидеть за столиком у этого окна.

В то утро, когда выпал первый снег, я сидела именно там и смотрела на дом, стоящий напротив. Он также относился к началу двадцатого века и, как и наш дом, был домом с историей. Глядя на него, я вдруг подумала, что эти стены повидали многое – за сто с лишним лет здесь побывало множество народу; люди смеялись, радовались, любили, грустили… Где они теперь?

Звякнул колокольчик на входных дверях, я повернулась и увидела, как в кофейню вошла Белая Дама.

Глава 4

Почувствовала ли я тогда, что моя жизнь теперь навсегда изменится? Не знаю, но гостья сразу обратила на себя внимание, причем не только мое – Леша и Манана тоже уставились на незнакомку во все глаза.

Она была странная – это да. И ни на кого не похожая… Разве что на фею из сказки – высокая, тонкая, в длинном темном пальто и в шляпке, а в руках черный зонт с деревянной ручкой.

Увидев ее, я встала и вернулась за стойку. Дама села за столик у окна на мое место. Она долго смотрела в окно, пока я, наконец, не решилась подойти к ней. На мое смущенное покашливание она обернулась и, улыбнувшись, попросила наш фирменный кофе.

Я уточнила:

– «Черный Капитан?»

Дама кивнула:

– Пусть будет «Черный Капитан».

Это была женщина из разряда «раз увидишь – никогда не забудешь». Большая редкость, между прочим. Пока Леша варил кофе, я украдкой разглядывала незнакомку, пытаясь отгадать, сколько ей лет. Наконец я оставила это бесполезное занятие – ей могло быть и семьдесят, и запросто триста, настолько она действительно мало походила на обычную женщину. Седые волосы тщательно уложены в короткие завитки, безупречная осанка – нет, бабушкой ее бы никто не посмел назвать, хотя, глядя на ее лицо, покрытое сеткой мелких морщин, можно было догадаться, что перед вами очень взрослая дама.

Она пила кофе с явным удовольствием, а когда я принесла счет, заметила: «Хороший эспрессо, правильной крепости, с необходимой миндальной горчинкой. И кофейня у вас симпатичная».

Я улыбнулась – ее похвала была мне особенно приятна.

Прощаясь, она пообещала, что зайдет к нам как-нибудь еще. Царственная незнакомка поднялась и величественно направилась к выходу. Она не шла, а несла себя и была великолепна. Я долго завороженно смотрела ей вслед.

– Похожа на ведьму, – сказал Леша, заметив мой взгляд.

– Почему это? – не согласилась я. – Скорее на фею.

Леша пожал плечами:

– Феи бывают всякие. В том числе злые.

– Эта Дама походит на королеву, – высказалась Манана.

– В изгнании, – уточнил Леша.

Белая Дама сдержала обещание и через несколько дней вновь зашла к нам. Она кивнула мне, как старой знакомой, расположилась за тем же столиком у окна и заказала «Черного Капитана».

Я старалась не смотреть в ее сторону, но в какой-то миг не удержалась, взглянула на нее и вдруг увидела, как она коснулась рукой оконного стекла и быстро провела кончиками пальцев по той самой надписи, словно бы погладила. А через минуту в ее руке уже опять была кофейная чашка, и дама с невозмутимым видом вновь смотрела в окно. Все произошло так быстро, что я засомневалась – не почудилось ли мне?

Она стала приходить к нам почти каждый день, и я ждала ее появления. Я была уверена, что у этой загадочной женщины много тайн и удивительных историй. Мне хотелось познакомиться с ней, но я не решалась. Обычно все происходило по заведенному сценарию – она появлялась, выпивала кофе, смотрела в окно, одаривала меня на прощание улыбкой и уходила, но однажды…

Она заговорила со мной.

– Как вас зовут?

– Ника.

– А вы знаете, Ника, что до революции тут была кондитерская?

Я удивилась:

– Здесь, в помещении «Экипажа»?

– Да. Она принадлежала моему деду. И это была одна из лучших кондитерских в городе. Блины и пироги со всевозможными начинками, тульские пряники, халва, пирожные, кофе, чай. Сюда приезжали со всего Петербурга. От бабушки я слышала, что сладости из кондитерской деда заказывали для императорского двора.

– А я и не знала. До нас тут была рюмочная. Когда мы въехали, пришлось делать большой ремонт, приводить все в порядок.

Она улыбнулась:

– После революции здесь был магазин, затем долгое время столовая, в семидесятые в этих стенах разместилось кафе, а потом пошла чехарда пирожковых-рюмочных. Когда появились вы – я обрадовалась. Возникло чувство, что вернулся дух старой кондитерской. Кстати, я живу в этом доме…

– Замечательно! Значит, вы будете часто бывать у нас?

Она благосклонно кивнула.

Я спросила, как ее зовут, ожидая любого ответа, я бы не удивилась, если бы она, к примеру, представилась Феей Грез или гранд-дамой королевы Виктории, но она сказала «Елена Павловна». Про себя я стала называть ее просто Еленой.

Какая-то тайна скрывалась в ее улыбке, взмахе ресниц, горделивом повороте головы. Конечно, эта женщина запросто могла целоваться с любовником на мосту в Венеции после карнавала, цокать каблуками по площадям Рима или убегать от возлюбленного душной летней ночью в Вене сто, а может, триста лет назад.

После нашего знакомства Елена Павловна не приходила несколько дней, и я встревожилась – не обиделась ли она на что-нибудь? И когда, наконец, она появилась, я бросилась ей навстречу. Улыбнувшись, она предложила вместе выпить кофе. Поскольку в этот ранний час других посетителей не было, я согласилась и присела рядом с ней.

– Все как много лет назад, – сказала Елена, глядя в окно. – Я всегда любила приходить сюда и наблюдать картины из городской жизни – это куда интереснее постановочных фильмов. Вон прошла сухая дама с левреткой, обратите внимание, как они похожи друг на друга, в этом есть что-то трогательное; вот остановилась машина, из которой выпорхнула блондинка, на мой взгляд, слишком современная, а ее герой, выходя из автомобиля, не открыл барышне дверцу и не обернулся, идет ли она за ним; а вот мальчишки с упоением поглощают мороженое.

Я призналась, что тоже люблю смотреть в это огромное панорамное окно, наблюдая жизнь города, впитывая его энергию.

Елена улыбнулась:

– Да, интересное кино: столько порой увидишь смешного, печального, трагического, величественного, и у всех в этом фильме главные роли.

Подошла Юля и предложила нам попробовать испеченные Наной маковые рогалики.

Когда она ушла, Елена заметила:

– О, эту великолепную девицу надо выставлять в витрине – создал же бог такую красоту! Впрочем, к примеру, в какой-нибудь уважающий себя Дом мод с историей, ее при всем этом внешнем блеске и полном соответствии модельным параметрам не взяли бы.

Я опешила:

– Почему вы так думаете?

Елена пожала плечами:

– Потому что туда брали девушек, которые пробудили в себе осознание своей женской силы. О, поверьте, если женщина знает про сокрушительную силу, заложенную в ней, она может свернуть горы! Это мощное оружие. А ваша девочка пока не проснулась, что ли… Вы, должно быть, думаете, откуда я знаю про модные дома, старая кошелка? Очень просто – я работала в одном из таких.

– Вы были манекенщицей?

Кажется, она даже обиделась и взглянула на меня с укоризной.

– Ну что вы, Ника… Я художник.

Юля принесла рогалики и вернулась за барную стойку.

Елена Павловна посмотрела ей вслед:

– Да, фактура великолепна, настоящая красавица!

– Значит, красавицам надо пробудить в себе осознание своей женской силы? А что делать не красавицам? – спросила я не без печали.

– То же самое, – усмехнулась Елена. – Тогда внешность вообще не будет иметь никакого значения. Знаете, Ника, я никогда не была красавицей и не переживала по этому поводу. Я совершенно убеждена, что красота для женщины приятный, но отнюдь не основополагающий фактор. Поверьте, умная женщина заставит мужчину не заметить отдельные недочеты ее внешности.

У нее был невероятно красивый голос – низкий, с модуляциями, прекрасная дикция. И какой-то флер очарования и аристократизма таился в каждом ее жесте.

Дождевые струи забарабанили в окно.

– Люблю октябрь, – вздохнула Елена Павловна, – особенно в России. Особенно в Петербурге. Время светлой грусти и подведения итогов. Как прекрасно сказал Пастернак:

 
Октябрь серебристо-ореховый.
Блеск заморозков оловянный.
Осенние сумерки Чехова,
Чайковского и Левитана.
 

Она поднялась:

– До свидания, Ника! Спасибо за чудесный кофе и компанию.

* * *

Приближение праздников я почувствовала в начале декабря.

Девочка лет десяти, пришедшая в кофейню с отцом, выбрала шоколадный рулет с малиной (молодец, правильный выбор, отменный десерт!)

Я загляделась на девочку, подумав, что, наверное, в детстве была похожа на нее – такая же темноволосая, темноглазая, смешливая. Серьезный девочкин папа заказал себе двойной эспрессо.

Когда я принесла им заказ, девочка подмигнула мне:

– Скоро Новый год!

Я озадачилась – до праздника было еще далеко. Хотя… Я улыбнулась юной леди и сказала, что она права – пора бы уже, в самом деле, задуматься о важных вещах, например, о елке.

Вот тогда-то я и решила, что к Новому году надо будет придумать для посетителей что-нибудь особенное.

Ближе к праздникам мы украсили кофейню и стали вручать постоянным посетителям подарочные пакеты сластей.

Елена Павловна зашла к нам за несколько дней до Нового года. Она похвалила праздничный интерьер кофейни, сказав, что у нас волшебная новогодняя атмосфера.

– Вот только жаль, Ника, что у вас в меню нет старинного рождественского пирога Christmas cake, так называемого пирога «Двенадцатой ночи», который когда-то был украшением этой кондитерской. Я знаю, что его специально заказывали к Рождеству многие петербургские семьи. Представляете, какая была бы преемственность, если бы вы добавили в меню этот фантастический десерт!

Я попросила Елену Павловну дать рецепт легендарного пирога «Двенадцатой ночи» и записала его. На прощание Елена пригласила меня как-нибудь забежать к ней в гости. «Вход не с набережной, а со двора, третий этаж…»

В этот вечер мы отмечали наступающий Новый год нашим маленьким экипажем. Я рассказала Манане о пожелании Елены Павловны и передала ей записанный рецепт. Озадаченная Нана сказала, что завтра попробует испечь этот пирог.

– Ника, если я что-нибудь понимаю, – кокетливо вздохнула Нана, – то это действительно невероятно вкусно. Ты только посмотри!

Она показала воздушный, украшенный звездами из глазури пирог «Двенадцатой ночи».

– Я все выполняла строго по рецепту, – заверила Нана. – Изюм, вишня, пюре сладкого каштана, ром, абрикосовый джем, миндаль, корица, мускатный орех. Это фантастика! На Новый год испеку для своей семьи такой же.

– Спасибо, дорогая. – Я чмокнула Нану в румяную щеку. – Сделаем Елене Павловне новогодний подарок от кофейни «Экипаж». Вечером зайду к ней в гости, отнесу пирог.

– Подожди! – спохватилась Нана.

Она вывела на пироге глазурью надпись «Счастливого Нового года!»

* * *

– Елена Павловна, здесь марципановые пирожные, ваши любимые имбирные пряники и пирог «Двенадцатой ночи», который мы постарались приготовить по вашему рецепту.

Елена всплеснула руками:

– Ника, дорогая, проходи, ты как раз к чаю.

Это была большая пятикомнатная квартира, бывшая коммуналка на три семьи. Елена посетовала, что для нее одной квартира слишком велика, и объяснила, что, когда она несколько лет назад ее покупала, других в нашем районе не нашлось, и ей пришлось остановиться на этой.

Когда Елена ушла готовить чай, я принялась разглядывать гостиную. Именно так я всегда представляла интеллигентную петербургскую квартиру. Во многом здешняя обстановка напоминала дом моей прабабушки, коренной петербурженки: огромная уходящая под потолок библиотека, на стенах картины, портреты, благородная мебель, с каждым предметом которой хочется поздороваться, потому как кажется, что в нем застыло время.

Я люблю старые дома с историей, вот такие квартиры, повидавшие множество человеческих судеб. Для меня они неразрывно связаны с Петербургом. Я знаю, что настоящий город живет за этими дверями, в таких историях встреч, разлук, потерь.

Всюду было много фотографий – висящих на стенах, расставленных на столе в рамках. На многих я узнала Елену в разные периоды жизни. Вот она – надменная барышня в вечернем платье (да, сомнений быть не может – это ее неповторимая ироническая улыбка, глаза с прищуром). Роскошная дама в шляпке с вуалью – тоже Елена, но чуть старше.

Елена обладала яркой внешностью – высокая, очень хрупкая, грациозная, тонкие запястья и щиколотки, длинная лебединая шея; судя по фотографиям, она всегда носила короткую мальчишескую стрижку, оттенявшую ее огромные, выразительные глаза с характерным «кошачьим» разрезом. Елена была больше, чем красавица – она обладала неповторимой индивидуальностью.

Елена вернулась в гостиную с подносом и чашками. Заметив, что я рассматриваю фотографии, она улыбнулась:

– Да, это я… Целую вечность назад. Что, не похожа?

Я ответила, что, напротив, похожа, – слишком необычная внешность и характерная мимика.

– Только вы сказали неправду, Елена Павловна.

Она удивленно вскинула бровь.

– Вы говорили, что никогда не были красавицей. Это неправда.

– Деточка, это было так давно, что я уже и не помню, как выглядела. – Она рассмеялась.

В очередной раз поразившись, как заразительно и задорно она смеется, я подумала, что есть вещи, над которыми время не властно; у Елены был удивительно молодой голос, безупречная осанка и поразительная пластика (позже она расскажет, что в юности профессионально занималась балетом).

Я улыбнулась:

– Сдается мне, что вы, Елена Павловна, на себя наговариваете!

Она махнула рукой:

– Бросьте, Ника. Я не стеснялась своего возраста. Кстати, теперь это такая редкость. Я помню, что когда мне исполнилось пятьдесят, отчаянно молодящиеся дамы стали советовать: «Леночка, тише, не надо говорить, сколько вам лет!» Я недоумевала: а что, после пятидесяти я стала качественно хуже? В чем-то изменилась? Чего мне стесняться? К сожалению, в наше время процветающего культа молодости быть старым просто неприлично.

Она пригласила меня к столу. Налила чай в тончайшую фарфоровую чашку.

– Вся штука в том, детка, что время идет, меняя тебя в глазах окружающих, но для себя ты остаешься прежним. – Елена вздохнула. – Тебе самой кажется, что ты все та же. Пока однажды ты не начинаешь с ужасом понимать, что твое внутреннее самоощущение вступает в мучительное противоречие с неизвестно откуда взявшимися немощью и хворями. И тут позвольте процитировать великую актрису, которая говорила, что величайшая трагедия для человека – принадлежать своему распаду. Поэтому, Ника, готовьте себя к взрослому периоду жизни уже сейчас. Это, конечно, трудно, особенно для женщины, но необходимо. Потому что, когда ты вдруг замечаешь собственные морщины, седину, равнодушие в глазах мужчин, оказывается, что ты к этому совершенно не готова.

– А как к этому можно подготовиться?

– Усиленно наращивать личность, – усмехнулась Елена. – Давайте-ка пить чай. Сейчас я принесу ваши великолепные сладости!

Я продолжила рассматривать фотографии. На одной из них хозяйка дома была изображена в обнимку с известной французской актрисой, на другой – в компании популярного певца. Когда Елена вернулась, я не выдержала и спросила: неужели она действительно была с ними знакома?

Мой вопрос ее безмерно удивил. Елена Павловна взглянула на фотографию, которую я держала в руках.

– А, да… Весьма милая дама, ее ничуть не испортила слава. А Пьер очаровывал всех с первого взгляда, в нем был какой-то особенный магнетизм. Извините, Ника, я не люблю бросаться именами. Это смешно и нелепо. Ну, пила я кофе с Н, ну, обсуждали мы с К нашего общего парикмахера, что с того? Поговорим о вас. Завтра Новый год… Уже решили, где будете встречать праздник?

Я растерялась, не зная, что ответить, поскольку вариантов, как провести новогоднюю ночь, у меня не было.

– Скорее всего, дома, что называется, «в обществе собственной свиньи», – призналась я.

Елена улыбнулась:

– Вы выбрали мой вариант. Но зачем?

– Ну-у… – я замялась, – так сложились жизненные обстоятельства.

– Понимаю, – вздохнула Елена. – Так бывает. Хотя в вашем возрасте, Ника, жизненные обстоятельства могут измениться в одно мгновение.

– Если честно, я уже как-то и не надеюсь.

Она пожала плечами:

– Зря. Положено надеяться. Тем более в канун таких прекрасных праздников.

Я пошутила:

– Хотите сказать, что в Новый год все возможно и счастье в любой момент может постучать в двери?

В прихожей раздался дверной звонок.

– Или позвонить в двери, – улыбнулась Елена. – Извините, я сейчас открою.

Когда она ушла, я почему-то разволновалась. А когда она вернулась – тем более.

* * *

Елена Павловна возвратилась не одна, а в компании высокого молодого человека. Я, конечно, сразу его узнала. Это был тот самый симпатичный бородатый парень, который часто в октябре захаживал к нам в кофейню и дни напролет печатал что-то на своем ноутбуке.

– Знакомьтесь! – сказала Елена. – Это Иван! А это Ника!

Молодой человек кивнул мне и вежливо, но сдержанно улыбнулся.

– Я, наверное, пойду, – сказал он после паузы.

– Только после чая, – категорично заявила Елена.

Ивану не оставалось ничего другого, как сесть рядом со мной.

Елена объяснила, что он живет в соседнем доме, и окна его квартиры выходят на «Экипаж». Я сказала, что знаю Ивана. «Вы приходили к нам в кофейню и работали у нас, а потом почему-то перестали появляться…»