Читать книгу: «Сиреневая книга», страница 7
Глава 30. Надежда и будильник
– Развести на нехорошее несложно, если народ тупой, – сказал Бонда не вставая, – тем более что план, как стравить, был сто раз отработан в других регионах. Если уж хохлов умудрились раскачать, то уж наш-то край, где мечетей, пожалуй, поболе, чем православных церквей, а в любом классе половина – татары с башкирами, только в путь…
– У нас, кстати, так и началось, – согласился Рамиль. – В первую ночь сожгли поклонные, или как их, кресты на окраинах города. На вторую – мечеть.
– Вот даже не удивлюсь, если это сделали одни и те же люди, – усмехнулся Бонда. – Всегда говорил, что нельзя так демонстративно верить. Настоящая вера и религия пересекаются, но не у всех.
– Циник ты, ничего в тебе святого! – сказал Наглер.
– Продолжай…
– Чего продолжай?
– Ничего во мне святого… не осталось, так? – ухмыльнулся Бонда. – Только надежда на будильник.
– На какой еще, нахрен, будильник?
– Да так, не обращай внимания. Проснуться хочу. Забыли. Туплю маненько – голова болит. А про провокации, это – опыт. Ничто не ново под луной. Вильнюс, Москва, Нюёрг, Киев… Далее везде: казань-рязань и юрюзань. Для подбадривания процесса…
Бонда хлопнул на щеке очередного комара, посмотрел на размазанную на пальцах кровь, и проговорил:
– Надо Спице сказать, чтобы нашла в городе репелленты. Спецмази мы от Ходырева никогда не дождемся. – Он помолчал, и, глядя на озеро, вдруг объявил: – А в Германии комаров нет!
– Как нет? – вскинулся тощий парень с позывным Зяма.
– Совсем нет! Вывели. Вроде как еще в прошлом веке.
– Вранье! Не бывает такого! Ты ж там не был, они тебя и не кусали. А написать можно всё, что угодно!
Все, кто это услышал, повернули головы: перебор, Зяма!
– Я там был, – спокойно ответил Бонда. – Причем первый раз еще в конце девяностых, марки застал. Кроликов видел. Диких, прямо в городах, на газонах. Оленей видел в специальных парках. Рыжих, вон как Гиря. Даже пельмени с олениной ел. Крысу видел в Кёльне, мельком. Комаров не видел.
– И не ел?
– И не ел! И они меня не ели. Хотя там масса водоёмов: Райн, прудики, лебеди, уточки. Но этих тварей не было. И мух, честно говоря, не помню. Зато помню мух в армии. Вот это были мухи!
– А, понятно: в армии ты мух ел? – не унимался Зяма.
Несколько человек засмеялось, но по-доброму, незлобиво. Остальные затихли и прислушались. Возможно, назревал обычный словесный пинг-понг, и в хорошем настроении Бонда близким мог простить и не такое, но кто его знает, чего у него сейчас в башке. Юмор – штука хорошая, но на передовой неловко брошенное слово могло привести к непоправимому. Молодой Зяма похоже в тонкостях окопного юмора не разбирался. Но сегодня ему повезло – Бонда был великодушен.
– Петросян ты хуев! – заметил он невозмутимо. – Решил дядю подъебнуть? Смотри, если у тебя язык острый, то у меня… яйца небритые! Не встревай пока, а то мысль теряю… Короче, кто всю жизнь ел мух, так это мой кот… Он это дело любил. Поймать, помучить и сожрать. С хрустом и чавканьем. А кота звали Хулио.
Все заржали. Чечен подошел поближе к столу, встал позади сидящего Зямы и незаметно положил ему руку на плечо. Тот недоуменно оглянулся. Чечен молча похлопал себя ладонью по губам, и тут же по виску и укоризненно покачал седой головой. Парень отвернулся и насупился.
А Бонда продолжал:
– А когда срочную служили, у нас там, помимо слепней, паутов и прочей нечисти, были мелкие гадкие мушки. Тащишь с товарищем градину. В укупорке ящик выглядит как зеленая шпала, восемьдесят килограмм. Один конец, с треугольником на торце, вот он – потяжелее. Цель – загрузить вплотную под крышу два вагона. Это дневная норма на бригаду в пять человек. Четверо попарно таскают ящики с перрона в вагон, один на тачке-медведке подвозит стопки по пять-шесть штук. Восемьдесят восьмой год. Отправляли в Афганистан. Подарки духам.… И сами еще духи. Кормили плохо, жара, от усталости мотает к концу дня. Так вот, тащишь эту хрень, а на голую спину, на руки садятся эти мелкие мушки. Укус такой силы, точно тебе иглу загнали, аж мышцу сводит, а смахнуть нельзя, руки заняты. Все делается в темпе, иначе не успеешь вовремя закончить. Тогда вся бригада останется без помывки, а то и без обеда или, соответственно, без ужина. А еще построения, хозработы, строевая, и прочие радости. На ходу орешь возвращающейся от вагона порожней паре, чтоб муху согнали, дёргая башкой в сторону, на которую та уселась. Идеально, если бегущий навстречу боец шлепнет ладонью со всей дури. Тогда мышцу перестает ломить. След остается кровавый, и, главное, не дырочка, как от слепней, а маленький надрез. Бежишь назад – сам со встречных мух сгоняешь. Через некоторое время, как это часто бывает при тяжелых физических нагрузках, большинство слов при погрузке заменило одно: «Муха!» И шлёп, шлёп, шлёп! Всё остальное было излишним, даже спасибо. И так всё понятно. А работали уже слаженно, появились какие-то навыки. Даже нередко попадающиеся неудобные вагоны с узкими дверями умудрялись загружать вовремя. Квадратное катать перестали.
– А круглое – таскать! Зато, Бонда, теперь нас самих градом херачат, как мух, шлёп – шлёп – шлёп! – не выдержал Зяма и сам тут же заржал.
– Ну не только нас, и мы мало-мало! – возразил Чапа. – Хотя, если по большому счету, то Нас. Друг друга ж херачим, высунув язык, а весь мир от такого кино тащится! Хоть бы у них там вулкан йобнул, что ли.
– На этот вулкан, – засмеялся Бонда, – уже лет двадцать дрочат, ничё там не будет, и не надейся.
– Ну почему? Надежда умирает последней. Скушав Веру и Любу…
– Иногда просто похоронив, – заметил Бонда и вдруг помрачнел. – А знаешь, у нас ведь случай был забавный. Да… Мне года полтора назад подкинули список наших местных вышивальщиков. Крестиком по снегу. Сюрреалистичных вайеров. Мы потом… позднее ездили по округе, выявляли, раскулачивали. Беседовали опять же. Не все долбобобы, но большинство. Поколение пепси. Только уже без интернета. И без коммунальных услуг. Кто поумнее оказался, тот конечно компанией оброс, пообжился. Но основная масса только подуморили и себя, и родню. И на всё, главное, уважительная причина есть, почему у них не получилось так, как они мечтали!
Один такой занятный перец попался. Я, говорит, вас узнал! Я, говорит, вас искал! Я всё типа про вас знаю. И выдает мне полное ФИО и протчая. Где родился, где учился. Но много, следует признать, сказать не успел. Торопился всё какую-то муть до меня донести. Так я до сих пор гадаю – псих что ли?
Бонда замолчал и задумался. Повисла странная пауза, и Чапа аккуратно поинтересовался:
– Помер что ли?
– Кто помер? – встрепенулся Бонда.
– Ну, кадр-то этот, всезнающий?
– Ага, – сказал Бонда, вставая, – вскоре. От многочисленных ранений в области тела. Пойду-ка я, покурю-ка я!
Хлопнула дверь. Потом далеко другая.
– Чего-то я ничего не понял, – сказал Зяма, – чего ему здесь не курится? И это… Бонда как-то непросто выражается. Гадай тут его ребусы: какая муть, кто помер, от чего помер?
– Да завалил он его, сто в гору! – ответил Чечен, подмигнув Чапе. – Узнал, что хотел, и зарезал. Ножом в глаз. Я за ним такое однажды… уже наблюдал. Кому понравится, когда про тебя все всё знают. А тебе, Зяма, он точно балалайку оторвет. А мы всем коллективом с удовольствием подтвердим кому угодно, что так и раньше было!
Глава 31. Небо Лондона
Ты заметил, что многие десятилетия, а скорее всего и столетия, у нас здесь всё идет по кругу – сегодня хорошо, завтра плохо, послезавтра вроде подотпустило и т. д.?
Похоже, что подолгу Россия хорошо никогда и не жила. Это как улей с пчёлами. Они работают, стараются, строят личные и коллективные планы, потом приходит пчеловод, выгребает мёд, и… вкалывай снова. Чтоб не все сдохли без мёда, зимой подкармливают сиропом. И это еще по-божески, ведь может прийти и медведь. А тот не столь деликатен… Проклятие какое-то. Миссия. Бесконечная миссия. Ты карабкался, полз, цепляясь зубами и ногтями, терпел, переносил… Добрался, только выдохнул, а очередной колокол уже будит очередных декабристов.
– Наоборот.
– И наоборот. И колокол, заметим, всегда не российский.
– Детей жалко, внуков. Они и не поймут никогда, как мы жили. И как сейчас с этим всем жить, без будущего…
– Планировать ничего нельзя, тогда сразу становится легче. Всех жалко. Тут бери больше – вся цивилизация наша трещит, и как бы не в последний раз. Упадем, уже подняться не дадут. Опытные.
Глава 32. О вопросах потребления
– Стою за несколько метров до пешеходного перехода. Успел затормозить. Четырехполосную дорогу по диагонали переходят две пожилые, плохо одетые женщины. Начали движение по проезжей части задолго до «зебры», медленно двигаются по диагонали к автобусной остановке. Нарушая все правила движения и законы самосохранения, по максимальной траектории. Моргаю фарами, из-за стекла рукой показываю на знак перехода. С ненавистью смотрят на машину, беззвучно шевелятся бледные губы. Приоткрываю окно. Слышится: «понапокупают… сволочи, житья не стало». Вот так. А за что, спрашивается? И возбуждённые пассионарии в своё время разгромили магазинчики на первых этажах своих же домов, а не дворцы в Тарасовке. Конечно, там-то пулемёты, чревато!
– Александр, опустим про дворцы и пулемёты. А что значит «плохо одетые»? Бичихи, что ли?
– Кто?! Бичихи? Не понял… А-а, дошло! Да нет, конечно! Плохо одетые – это не столько бедно (тут можно и просчитаться), или не по сезону, а скорее безвкусно одетые, неухоженно, у нас это в порядке вещей было, особенно среди старшего поколения. Они не считали нужным одеваться по-другому, и дело было не столько в деньгах. Есть такой термин «возраст дожития». Вот для многих и наступило такое… дожитие. Не жизнь.
А шмотки, что шмотки? Я и сам порой годами ходил в полюбившихся джинсах, старых свитерах и футболках. Но они хоть гармонировали между собой. Да и автомобили, и спутницы выглядели подобающе. В смысле замечательно. Но я мог позволить себе роскошь… одеваться не по протоколу. Я почти никогда не работал по найму, был, так сказать, хозяином бизнеса. Хоть и долгое время достаточно скромного. Но у меня был один желудок, и мне хватало. Тех же, кто считал иначе, я не впускал в свою жизнь надолго. В материальном плане мне было достаточно малого: одни джинсы, одна яхта, одна вилла. Шутка юмора, конечно же.
– Одна жена, одна любовница?
– Ну, зачем вы так? Что я изверг что ли? Треугольники-то строить… Мы люди солидные, любим фигуры устойчивые, основательные. Пирамиду представляете? Да шучу я, шучу! Всякое бывало. Я тебе сейчас по-китайски скажу: «Не лезь, товариса, в мою личную жизнь – я ж в твою не лезу! Холосо?»
– Ну, можно и переключиться, раз так принципиально. А что, на твой взгляд, заслуживало внимания?
– Главная проблема была в том, что городок наш с закатом Союза обнищал и стал одним из многочисленных депрессивных населенных пунктов. А это как приговор. И как снежный ком – всё нарастает и нарастает. Люди уезжают. Молодежь. Предприятия закрываются. Дороги не чинят, поребрики не белят. Это, знаешь, здорово так удручает, когда ты не видишь будущего в том месте, в котором родился и вырос! Не смертельно, но… очень грустно и обидно…
– А сейчас ты как себя чувствуешь здесь?
– Как во сне. Я прекрасно понял, что ты имеешь в виду. Отвечу, мне бояться нечего. Пусть скажу сейчас очередную крамольную для вас вещь, но мне же можно? Так? Я ж не от мира сего, ха-ха-ха!
Мне, если по-честному, очень неуютно. Многое раздражает. Безверие, беспечность, наивность ваша. Вот эта теперешняя дурная распределительная система. Это ненормально. Понимаю, конечно, что или-или в этих условиях, но… все равно бесит.
Сейчас, если совсем уж упростить, блат имеет бо́льшее значение, чем деньги. Какие-то, примерно одинаковые деньги есть у всех. А вот связи… уже не у всех. Точнее, нет того количества связей, которое позволяет получить необходимый общечеловеческий минимум товаров и услуг. Могу достать приличную колбасу, но не могу купить приличные ботинки. Или книжки. Или джинсы. Да хоть что! Люди воспринимают как данность, радуются удаче достать хоть что-то. Типа туалетной бумаги или квадратных батареек. Нет гарантии, что пошёл в любое время, и спокойно купил. Берут про запас, другим не хватает.
– Ты же говорил, что тебе советское время больше нравится. Противоречишь сам себе, Бондаренко!
– Я, майор, про частности сейчас говорю. А не про общую картину. Не надо вот так по-большевистски – или черное, или белое. В радуге всех цветов хватает. Одного белого – оттенков двадцать. И это только различимых глазом.
Во всем мире телевизоры давно цветные, а вы все черно-белые картины лепите. О благосостоянии вверенного вам народа надо думать плотно! Дабы не было соблазнов всё поправить по-другому. Не люблю я революции! Все они одинаковы. Сначала всеми силами и внешними и внутренними создаются невыносимые для масс условия. Засираются мозги. И подталкивают к горячей фазе. В столице, естественно. Народ бузит на предназначенных планом площадках, а специально обученные люди захватывают власть и объявляют о победе. Если на местах сразу не присягнут, то там это все воспроизводится в другом масштабе. Если отдавать власть не захотят, то организуется гражданская война. Иногда с религиозной, иногда с политической окраской. Все просто, банально, предсказуемо и… отлично работает. Хоть в семнадцатом, хоть… сейчас, хоть позднее. «Зло коренится в природе людей гораздо глубже, нежели полагают лекаря-социалисты». Кажется так. Это Достоевский. Позапрошлый, отставить – прошлый век!
Думать надо про своих подданных, хорошо думать! И насыщать, и просвещать, и ограничивать, где следует. Это важно! Потому что человек по природе своей ненасытен. Если не образован надлежаще. Лучшее – враг хорошего! Потребительство, новое мещанство. Машина – не машина! Телевизор – не телевизор.
– Ясно! Другая крайность.
– Да, все так! Скоро, очень скоро, на первое место выйдут деньги. Есть деньги – ты в шоколаде! Дэнги есть – Уфа гуляем, дэнег нет – Чишма сидим! Деньги – главный дефицит. Это грустно, но… нормально. Естественно.
А потом пройдет еще немного времени, и для того, чтобы гарантировать получение качественного сервиса или товара, вновь одних денег станет недостаточно. Даже больших. Народ у нас такой. В тарелку с икрой плюнет с бо́льшим удовольствием, чем в миску с супом. Это я и в буквальном смысле в том числе.
Соответственно, с врачами надо дружить, с хорошими юристами – тоже, далее – везде. Например, автослесарь должен знать тебя с прекрасной стороны и, согласно регламенту, действительно поменять масло и произвести необходимые работы. А не забить на лоха. А деньги? Деньги – это само собой разумеющееся. Бесплатно только солнышко встаёт. И ещё: деньги – это твоя степень свободы. Горючка. Без них далеко не уедешь.
А вот если их более чем достаточно, то можешь по жизни двигаться с комфортом. И не один. А со всеми… кого увезёшь.
В более крупном городе деньги делались гораздо проще. Потратив меньшие усилия, ты мог заработать совершенно другую сумму. Иногда достаточно было наклониться, чтоб поднять… А в своей дыре ты сам себе напоминал загнанную лошадку, которой еще пахать и пахать. И хищники в округе тоже… вечно голодные и злые.
Впрочем, помимо многочисленных плюсов мегаполиса, существовали и не менее многочисленные минусы. Уплотнение информации и обычная суета диктовали другие требования к дресс, авто и прочим кодам. Скорость принятия решений заставляла встречать контрагента по одежке. А до «по уму» запросто могло и не дойти. И если ты такой важный в своем непередаваемом полёте по жизни, то будь добр, соответствуй! Носи дорогую брендовую одежду, езди на солидных автомобилях, а не на джипе, пускай и новом, питайся в приличных ресторанах, ходи в клубы, общайся в формате…
А иначе ты поц. Выскочка и… село. И если ты даже рубашку нормальную себе купить не считаешь нужным, то о каких делах с тобой можно разговаривать. Ты ж ненадёжный человек, над нами смеяться будут.
У нас же, в провинции, можно было особо и не заморачиваться. Из правильного джипа, ценой в пять нашемарок, ты мог выйти хоть в спецовке. Мало ли какие дела у уважаемого человека. А вот уважение уже требовалось заслужить. Репутация нарабатывалась годами. Слово тогда значило гораздо больше, чем стало позднее. Или чем сейчас. Вы, кстати, так и не выполнили мою просьбу. И другую тоже. А ведь прекрасно знаете, что я не могу без вашего участия решить… все эти проблемы!
– Еще два дня, Александр, люди работают.
– Ага, видел… двоих с метёлками… То ли метут, то ли пасут! Детский сад, штаны на лямках! Извините, нервничаю я. Вновь отвлекся.
Так вот, у нас репутация складывалась из постоянства людей, от предсказуемости совершаемых ими поступков. Ты мог иметь репутацию бабника или зануды, но при этом ответственного и порядочного человека. Человека, которому можно доверять. Всё, кроме женщин.
А мог слыть пройдохой и раздолбаем. Но с тобой всё равно бы общались, могли даже ездить на охоту или рыбалку, зная твой лёгкий и веселый нрав, хотя денег тебе скорее всего б не дали.
– Ну, так было и есть всегда!
– Наверное, вот только после 91-го ошибки стали стоить гораздо дороже. Иногда жизни. Иногда не своей. За метлой следить – это первое дело. Своей и чужими. Ну и протчая. Страну встряхнули так, что мути поднялось – света белого не видно было.
Глава 33. Шоколадное предложение
– Я что приехал-то, дорогой ты наш: есть шоколадное предложение к тебе – требуется создать и оседлать некоторое специфическое движение…
– Сразу – нет. Можешь не продолжать. А то скажешь лишнего и придётся…
– Что придётся?
– Движение придется возглавлять. Так устроит? Проехали. Не мое это всё.
– Да ты не торопись…
– Не хочу. Я уже… перебесился.
– Да неужели?
– Эге. Зря не веришь. Вообще теперь так считаю – жажда власти и прочего вокруг нее, это патология. Власть нормальному человеку должна быть в тягость.
– Ну, так и взвали на себя, а, Бонда? Те ж не слабо? А то бежишь впереди паровоза, перебиваешь, ты просто послушай за условия. Они там сладкие.
– Я сладкое не ем, ты же знаешь. И тяжестей натаскался – надоело… разгружаться. Не хочу даже слушать, вникать…
– Дай мне пять минут…
– Ты не понимаешь, да? Шоколадное предложение! Знаю за такие: сами на Баунти, а меня здесь в шоколадный глаз? Классная комбинация! Смешно тебе? Не-не-не! Не та у меня ориентация. И я ж тебе не пацан. Мне не тридцать лет – подрываться и бежать!
– Бонда, а я смотрю, ты меня не услышал? «Подрываться и бежать», ха! Ты, что за новостями не следишь? Скоро все побегут. И подорвутся! Тебе что, коллектив не нужен? Поддержка? В такое-то время? Ты же не побежишь… И я не собираюсь.
– А откуда ты знаешь?
– Я знаю, поверь мне. И я знаю, что скоро будет.
– Не сомневаюсь. Довыёживались! И что, ужель настолько все грустно?
– Да… Хлебнем по-полной.
– И с кадрами, выходит, траблы? У вас же есть тут вроде… лидэр? Старательный. Аж машину себе сжег!
– Ты про… а понял. Отслеживаешь всё-таки, значит? Этот чёрт не рассматривается даже близко. Есть там другой пациент, как бы симпатизант, но… По моему, и не только моему, мнению, он тот ещё, козлевич… Ты нам нужен!
– Аргументируй. Пока ты меня никак не убедил.
Глава 34. В бегах
Краем глаза Бонда уловил какое-то движение сзади слева. Тут же послышался неестественный мощный всплеск. Бонда, не сходя с места, инстинктивно отшатнулся в сторону, присел и медленно развернулся на звук.
В паре десятков метров от него из речушки, опираясь на высокую рогульку, поднимался человек.
Бонда поплотнее переместился за кусты и замер. В лунных отблесках различался только силуэт. Бонда отметил отсутствие каких-либо вещей. Скорее всего, не беженец. И не мародёр. Даже рюкзака не видно. Тщедушный профиль, хромает, за палку держится двумя руками. Русло переходит перпендикулярно, по наименьшей траектории. Двигается по направлению к нему.
В двух шагах от берега человека качнуло, он взмахнул рогатиной и снова упал в воду. Через некоторое время, на полусогнутых, подволакивая левую ногу, он выкарабкался на сушу, растянулся на траве и замер.
Бонда выждал около получаса прежде, чем осмелился приблизиться поближе. Начинало светать, нужно было срочно искать укрытие, но уйти, от греха подальше, почему-то не хотелось. За всё прошедшее время больше здесь никого не прошло. Проснулись птицы.
Некоторое время Бонда разглядывал тело с косогора и размышлял. Человек был небольшого роста, видимо подросток. Одна рука, неестественно поджатая рухнувшим телом, белела маленькой ладошкой. Мокрый комбез, камуфлированный древним берёзовым рисунком, высокие текстильные ботинки на шнуровке, большой, но тонкий нож-мачете в кожаных ножнах на поясе. Больше оружия не видно, но, возможно, есть на теле. Голова запрокинута так, что лица не видно. Затылок и шея закрыты защитным шарфом-трубой.
Бонда подобрал небольшой камень и кинул в скрюченную спину. Реакции – ноль. Второй камешек прилетел в голову, но со странным звуком отскочил в сторону. Бонда осторожно приблизился к человеку и пошевелил его ногой.
После этого вынул и отбросил в сторону мачете, присел на колено и быстро обшарил фигуру одной рукой, немало удивившись результату.
Он без труда перевернул тело на спину и отшатнулся – вместо лица на него смотрела сплошная чёрная маска с легкой выпуклостью на месте носа и потухшими щелками глаз. Громадные белёсые зубы ощерились на полморды…
