Читать книгу: «Пути-дороги. С чистого листа», страница 2
Глава 3
Детвора, выполнив материно поручение, убежала по своим делам, и мы с дедом остались одни. Он уже немного успокоился, но все так же слабо сжимал мою руку, словно боясь отпустить. Правая рука у него действовала неплохо, а вот левая еле шевелилась. Ног он не чувствовал совсем, да и тело ниже плеч почти не подчинялось.
И тут в тишине я услышала, как запел желудок моего нового родственника.
– Дед, – встрепенулась я, – да ты же голоден. Давай я тебя накормлю, мне бабка Ага молока дала и хлеба.
Я хотела встать с кровати, но дед удержал меня за руку:
– Не надо, Лолаги… оставь себе… меня Аништа, мать пострелят белобрысых, подкармливает… скоро уж принесет повечерять…
– Э-нет, дед, – я строго нахмурила брови, – до вечера еще почти полдня, не дело голодным сидеть. А молока там и тебе, и мне хватит. Где у тебя кружки, давай я налью… и зови меня Лола…
– Дак, нет, Лолаг.... Лола, кружки, – дед отвернулся, – вынесли все… меня сначала вся деревня кормила. Пока было, что в обмен забрать. А теперь вот, только Аништа…
– Ну, ничего себе, – я аж присвистнула от удивления, как-то не по-человечески это, – а бабка Ага говорила, мол, люди в Выселках добрые, дружные и дед твой, Лола, как сыр в масле катается… Врала, значит…
– Да, нет… не врала… не бросили меня, и на том спасибо…
Кружку мне принесли соседские ребятишки. Пришлось выйти на крыльцо и покричать во все горло, мимоходом отметив, что голос как-то очень быстро вернулся, созывая пострелят. Глиняная, старая и щербатая, она тем не менее исправно держала в себе молоко, несмотря на огромную трещину, проходившую через все донышко. Пока дед, обедал, я осмотрела, что же мне досталось вместе с моей внезапно появившейся семьей…
Изба у деда была совсем небольшая, но справная. Крыша из камыша не протекала, в щели между бревнами не дуло. Дед сказал, что бабка всего за несколько дней до смерти созывала односельчан на помощь, чтобы перекрыть крышу, так что еще на год-два ее хватит.
Одна комнатка с двумя деревянными кроватями, одна даже без постели, и полати под потолком для всей остальной семьи; большой и совершенно пустой сундук, на котором стоял битый глиняный горшок с букетом полевых цветов, их принесла девочка-соседка; давно не белёная печь, занимавшая почти полдома, и крошечная кухонка с пустыми пыльными полками вдоль стен, узкими лавками и обеденным столом прямо напротив входной двери – вот и вся обстановка. Небогато, но жить можно.
А еще у меня было смутное ощущение, что чего-то в доме не хватает… мой взгляд то и дело касался переднего угла в избе, но там ничего не было. Угол, как угол… как и все остальные в этой бревенчатой избушке.
Вход в дом проходил через маленькие сени с крошечным теплым чуланчиком, в котором углом стояли два таких же больших сундука, как и в комнате. И эти сундуки тоже были девственно пусты, только в углу одного скорбно лежал высохший трупик умершей с голоду мыши… м-да… совсем небогато… хотя, судя по объему и количеству сундуков, наличию железных, а не ременных, петель на их крышках, были времена, когда этот дом был полной чашей… Но сейчас мне придется начинать с нуля… я вздохнула и пошла смотреть дальше.
Во дворе я нашла навес, который использовался скорее всего как летняя кухня, потому что посреди был сложен очаг, теплый и сухой сарай с тремя клетушками, амбар, в котором когда-то хранили зерно, но сейчас там лежала только пыль, птичник, его я узнала по насестам сделанным вдоль одной из стен, и довольно большой огород, заросший бурьяном…
Но кроме самих строений, ничего не было. Ни лопат, ни грабель, ни ведер… мне даже воды из колодца, который оказался в огороде один на две семьи, не принести, чтобы помыть полы в избе…
– Лолаги! – отвлек меня от совсем невеселых размышлений знакомый женский голос. Я вылезла из чулана, возле ворот, во дворе стояла та самая женщина, которая нашла меня на дороге, – Лолаги! – заорала она снова, вероятно, не заметив мою голову в выцветшем красном платке.
– Доброго дня, – крикнула я доброжелательно, желая поблагодарить тетку за спасение. Но она равнодушно, одними губами улыбнулась в ответ и, кивнув на выход, позвала:
– Пойдем…
Рассудив, что вряд ли меня спасли, чтобы причинить вред, я пошла за теткой.
Дом моего деда стоял на краю деревни со стороны дороги. Если бы я шла пешком, то пришлось бы идти через все поселение, но сейчас я впервые шагала по деревне, с любопытством глядя вокруг. Деревенька оказалась довольно небольшая по моим меркам, домов двадцать. И не богатая. Большинство домов ничем не отличались от нашего и соседского. Но все дома, и наши в том числе, снаружи были обильно украшены деревянным резным кружевом, и походили на музей под открытым небом, на шедевры деревянного зодчества, но никак не на дома в обычной глухой деревни.
А вот дом старосты, именно туда меня привели, вообще, был двухэтажный, да еще и, похоже, с жилой мансардой…
Но во двор мы не зашли. Старостиха, она так и не представилась, повела меня в огород, с бесконечно длинными грядками, на которых уже вовсю росли и лук, и чеснок, и морковка…
– Вот, смотри, – она подвела меня к грядкам с луком, – ты будешь полоть. Вот эти ростки оставляешь, а все остальное выдергиваешь и складываешь на тропинку, – она ловко выщипала пучок сорняков и бросила на дорожку, – прополешь все, – махнула она рукой, обозначая три бесконечные грядки, – я дам тебе еды на ужин… У нас здесь не гарем, кормить тебя за… просто так никто не будет.
Добавила она и, прежде чем я смогла что-то возразить, опешив от подобной грубости, ушла, оставив меня в огороде одну.
Сначала я хотела плюнуть на все и уйти. Еще не хватало, чтобы я батрачила за еду. Но с другой стороны… а какой у меня вариант есть еще? Кушать-то хочется и желательно три раза в день, и не только мне, но и деду. Объедать соседку, у которой семеро по лавкам, я не могу… совесть не позволяет. И пока я не придумаю, как жить дальше… придется полоть проклятые старостихины грядки.
Я вздохнула и присела на корточки. В отличии от Лолаги, такая работа не была мне в новинку. Хотя я и не помнила, где и когда мне приходилось работать в огороде…
Дергая траву, я размышляла о том, что же делать дальше, как наладить свою жизнь.
Старостиха несколько раз приходила в огород и стояла надо мной, изображая из себя монумент «Старостиха в огороде наблюдает за нерадивыми работниками» и внимательно глядя, как я работаю. Но, так и не найдя к чему прицепится, так же молча уходила…
Закончила работу я уже к вечеру. Со стороны реки потянуло свежестью, небо над головой посерело, солнце готовилось закатиться за горизонт. Последние пару метров я полола уже на ощупь, потому что стрелки лука прятались за тенями своих собратьев, превращая аккуратную грядку в дремучий лес.
С облегчением выпрямив спину, окинула взглядом грядки и осталась довольна. Я молодец. Надеюсь, староста оценит мой труд по достоинству.
Вымыла руки в деревянной бочке. Вода, согретая дневным солнцем, была почти горячей по сравнению с вечерним воздухом. Ужасно болела спина, колени, руки, а желудок просто сводило от голода. Но зато я знала, что буду делать дальше и куда двигаться. Перспектива провести всю жизнь на чужих огородах мне совсем не нравилась. Особенно, когда я увидела, чем собралась рассчитаться со мной хозяйка.
На крылечке, на крошечной старой холстине лежали краюха хлеба и пара вареных яиц. Этого и мне только на один зуб, особенно после такой тяжелой работы, а мне еще деда кормить! Я, значит, полдня горбатилась на ее грядках за еду, а она меня даже не накормила вдоволь?! Ну, уж нет! Я это так не оставлю! Я была возмущена до предела, понимая, что бессовестная старостиха надула меня, как маленького ребенка.
Не долго думая, я пинком открыла дверь в дом старосты и, пройдя через большие, просторные сени, вошла в горницу. Эксплуататоры нагло жрали мою кашу с мясом, заедая толстыми ломтями хлеба с ароматным салом и хрустя головками еще прошлогоднего лука. Увидев в дверях меня, замерли, перестав жевать. Старостиха открыла рот, вероятно, чтобы выпроводить меня восвояси, но не тут-то было.
Я решительно прошла к столу, по пути схватив с полки глубокую деревянную чашу, отпихнула Яволка от стола, и взяв его ложку, от души зачерпнула густой наваристой каши из глиняного горшка, стоящего посреди стола. Кажется, здесь ели по-старинке, по очереди из общего блюда, отметила мимолетом. Положив хорошую порцию каши, подхватила очищенную половинку луковицы, пару ломтей хлеба и несколько приличных кусков сала. И, все так же не невозмутимо, пошла прочь.
– Миску верну завтра, – заявила я, выходя из избы.
Ошеломленные моим бесстыжим поведением, староста с семьей молчали, выпучив глаза и открыв рты от удивления. Хотя я боялась, что они догонят и отберут у меня еду…
Со двора старостихи я почти бежала, не забыв захватить выданную мне краюху и яйца. Как раз нам с дедом на завтрак…
– Лолаги?! – окликнула меня худая высокая женщина в пыльных одеждах, когда я почти добежала до дедова дома. Она шла мне навстречу, еле передвигая ноги от усталости. Я остановилась, но не подошла, замерев в двух шагах. – Это я, соседка Аништа, – представилась она, – дети сказали тебя старостиха забрала огород полоть… Хотела помочь тебе выбить из этой жадины достойную плату, – она улыбнулась, вероятно учуяв запах каши, – но вижу ты и сама справилась. Молодец! С ней только так и нужно. А то глазом моргнуть не успеешь, еще и должна останешься…
– Я так и поняла, – улыбнулась я, – спасибо, что присматривала за дедом.
– А как же иначе, – Аништа улыбнулась, – мы же соседи.
Обратно мы пошли вместе. Мне понравилась моя соседка, она не лезла с вопросами, не смотрела на меня свысока, как жадина-старостиха, она просто шла рядом, думая о чем-то своем. А когда мы дошли до нашего конца деревни, улыбнулась устало и сказала:
– Ты подожди здесь, я тебе сейчас хотя бы ложки вынесу. А то у вас и есть-то нечем…
– Аништа, – остановила я соседку, – а куда вся наша утварь делась? У деда даже кружки не осталось, мне сегодня детей твоих пришлось просить посуду принести…
– Да, – вздохнула соседка, – как бабка Далия померла, соседки начали таскать потихоньку, что плохо лежит. Ну, и староста все остатки себе и забрал. Сказал, что на сохранение…
– А на самом деле, – правильно поняла я многозначительно замолчавшую Аништу, – безвозвратно…
– Ну, да… Никто же и не надеялся, что ты вернешься.
Соседка ушла к себе, а я пошла кормить деда. Деду, видимо не часто удавалось наесться досыта, и я видела, как смаковал он каждую ложку каши, старательно подталкивая кусочки мяса на мою половину миски. Пришлось даже строго нахмуриться и приказать так не делать. Но это было бесполезно. Просто дед старался подловить момент, когда я не смотрю.
Не думаю, что Аништа обижала моего деда, не такой она человек, скорее всего она сама не ест досыта…
Когда поужинали, я помыла миску, которую намеревалась завтра отнести старосте. И будто бы невзначай завела разговор о соседях.
– А я Аништу встретила. Хорошая женщина, повезло нам с соседями…
– Повезло, – вздохнул дед, – если бы не она, не пережил бы я зиму, считай от своих детишек кусок отрывала, мне несла…
– Да, – покачала я головой, – троих деток прокормить трудно…
– Если бы троих, – улыбнулся дед, – семеро у нее… Двое старших вместе с ней батрачить по соседям ходят, третья дочка по хозяйству крутится, да за ребятней присматривает, троих ты видела, последний маленький совсем… по зиме родился.
– Ничего себе! – ахнула я удивленно. Семь детей это не фунт изюма. Их одеть-обуть-накормить нужно, – а муж-то у нее где?
– Да, здесь, в деревне… А все равно, что нет. На старосту батрачит, с петухами уходит, да затемно возвращается. У них в прошлом годе корова померла, разродиться не смогла… А с ребятишками, да без коровы тяжело, вот и пошел Ванут в батраки. Староста обещал им телку этого года отдать, ежели тот лето отработает…
– Скуповат староста, – хмыкнула я, – за целое лето всего одна телка…
– Рачителен, – поправил меня дед, – это не такая уж плохая цена… вот жена у него известная жадина, хотя вон тебе за полдня работы миску каши отжалела…
– Э-э, нет, дед, – рассмеялась я, – это я сама себя пожалела. А старостихина забота вон на столе в тряпице лежит. Нам с тобой на завтрак…
Я рассказала деду, как получила плату за свою работу, дед хохотал и хлопал ладонью по постели, с восторгом глядя на меня.
– Ну, Лола, – хмыкал он, – ты вся в батьку. Тот тоже такой был. В обиду себя не давал…
– Это еще что, – улыбнулась я, – я вот завтра еще пойду у них имущество наше требовать… а то у нас с тобой, деда, шаром покати, ничего не осталось… Все наше добро староста прихватил.
Спать я легла, постелив на голую кровать старый тулуп. Аништа принесла. Хорошая у нас соседка.
Глава 4
Следующий день начался у меня с петухами. Я с трудом встала в такую рань, с закрытыми глазами доползла до соседской бочки в огороде и поплескала на лицо холодной воды, которая меня совсем не разбудила. Больше всего хотелось вернуться в избу, влезть в теплое меховое нутро тулупа и снова заснуть. Но я, собрав всю силу воли в кулак, открыла глаза, тем более утренняя прохлада бодрила гораздо лучше чашечки кофе и сон уже почти прошел.
Еще вчера, работая на грядках, я составила план выхода из кризиса, в котором оказалась. Все в соответствии с наукой, которую я почему-то помню, в отличие от своего имени… вот пакость же!
Итак, первым делом следовало обеспечить себя пищей, раз уж с крышей над головой повезло. И как показал вчерашний день, работать на кого-то даже за миску каши мне совершенно не нравится. Нет, если уж вкалывать, то на саму себя, а не на старосту.
Еще мне нужна одежда, ходить в обносках неприятно, и домашняя утварь… я, конечно, не оставлю свое имущество в руках жадины старосты, но понимаю, что все они мне не отдадут. Как говориться, забираешь чужое, а отдавать приходится свое. Поэтому, уверена, биться придется за каждую ложку. Но я вчера поспрашивала деда на предмет наличия инструментов, так что совсем уж без ничего не останусь.
Выполнять свой план я начала с обхода окрестностей. Летом в деревне оставаться голодными могут только самые отъявленные лентяи, или такие болеющие, как мой дед. Даже если в огороде ничего не растет, то есть лес и речка. Чуточку терпения и грибы-ягоды, травы и какая-нибудь рыба на столе будут всегда.
Сейчас, в начале лета уже должны быть луговые опята и шампиньоны, и можно попробовать поискать в лесу сыроежки, подберезовики и даже белые… Их, конечно, сейчас гораздо меньше, чем ближе к осени, когда и поесть, и засушить на зиму хватит.
А то лето пролетит скоро, не заметишь, а зимой в лесу грибов-ягод нет… только волчики да медведи рыщут, да ищут, чем бы поживиться. Сожрут, не подавятся.
Мне повезло, совсем недалеко от деревни, на лугу возле леса обильно росли опята… Корзинки у меня не было, так что я стащила с головы платок, и туда складывала грибы. Набрала столько, что еле смогла унести в узелке из платка и подобранном подоле фартука. Надо назавтра мешок хотя бы какой у Аништы попросить…
Пока собирала грибы, проверила ягодники. Земляника еще не поспела, но дней через десять можно будет наведаться. До речки я так и не дошла. Уже пора было бежать домой, кормить деда и самой позавтракать.
– Деда, – заговорила я запивая хлеб с яйцом простоквашей из бабки Агиного молока, – нам с тобой обязательно нужно завезти хозяйство. Иначе за зиму мы старостихе столько задолжаем, что всю жизнь будем пахать за миску каши. А у меня остались украшения. Мало, но с чего-то же нужно начинать…
– Лола, – поперхнулся дед, – ты хочешь их продать?
– Ну, да, – пожала я плечами, – я не помню, конечно, откуда они у меня. И, возможно, в прошлом я ими дорожила… Но, деда, другого выхода у нас нет… если не поднимемся к началу зимы, то придется всю оставшуюся жизнь перебиваться. Ты же понимаешь, старостиха так просто бесплатную рабсилу из рук не выпустит.
Дед сокрушенно вздохнул, пожевал губами, подумал…
– Странно ты говоришь, мудрено, но правильно… Хозяйство нужно восстанавливать, а то тебя и замуж никто путевый не возьмет… Ты на Аништу-то не смотри. Ежели бы не семеро детей малолетних, жили бы они не хуже соседей… Надо тебе в город ехать… через неделю ярмарка. Там лавку мой знакомый купец держит… скажешь, что внучка моя, что вернулась… цену честную даст. Не обманет. И если хватит, корову надо покупать. Корова нас с тобой всю зиму прокормит, а ежели молочная попадется, то и на одежу заработать можно.
Замуж я, конечно же, не хотела. По крайней мере пока. Но возмущаться и отрицать не стала, не настаивает дед, что прямо сейчас надо жениха искать, вот и ладно. А там разберемся, что дальше будет.
А вот с грибами вышел конфуз… здесь, во Флодолии, их не ели. Вообще. И дед с подозрением смотрел, как я перебираю, чищу и мою шляпки луговых опят. Пришлось сказать, что это обычная пища в гареме… мы, наложницы, там только грибами и питались. При этом я, правда, представила совсем другие грибы. И мне даже смешно стало. Пожалуй, не соврала я. Без грибов в гареме не обходится.
Кажется, мое придуманное прошлое обрастает гораздо большим количеством деталей, чем реальное.
Вот ведь интересно, если встать посреди комнаты и попытаться хоть что-то вспомнить, то в голове становится пусто, как в наших с дедом сундуках. Но если начать делать, то как-то само собой все вспоминается… вот супчик грибной сейчас варю. И откуда-то точно знаю, что именно нужно делать. И уверена же, я сто раз уже такое готовила.
– Деда, – подала я голос, заглянув в дом, – а картошка у вас здесь растет?
– Картошка? – переспросил дед, – нет, не слышал… а что это такое?
– Да, – расстроенно отозвалась я, – клубни такие… мы в гареме ее и в суп клали, и так ели… ну, в смысле, нам готовили…
– Клубни? – дед почесал затылок, – не-е… про картошку не слышал. У нас паслен есть, у него тоже клубни съедобные. Эх, – вздохнул он, – сейчас бы паслен посадить… еще успели бы урожай собрать. Для коровы бы хорошо было… зимой-то скотину чем-то кормить нужно…
Он говорил и говорил, а я размышляла. Скорее всего, процентов на девяносто, паслен со съедобными клубнями и есть привычная мне картошка… ну, или что-то очень похожее. И, правда, если посадить картошку сейчас, в начале июня, она успеет созреть. А это уже ого-го какие запасы… Где бы только пару мешков паслена этого найти на посадку.
Но кажется, я знаю, кто у нас в деревне такой добрый и с удовольствием поделиться с нищей мной посадочным материалом.
Закончив варить грибной суп, где кроме грибов и грибного бульона ничего больше и не было, и высыпав остальные грибы прямо на стол, чтобы сохли, я отправилась к старостихе. Надо же забирать у них свое имущество… а то неудобно за ложками и тарелками к соседке бегать. Да и, вообще… оно же мое.
Старостиха кормила во дворе кур, раскладывая мешанку по старым деревянным корытцам, расставленным вдоль сарая. Куры белой волной кидались к угощению и дробно стучали клювами. Их было не меньше пятидесяти, и я невольно представила, сколько яиц собирает старостиха каждый день. Позавидовала… чего уж врать-то себе. Но, ничего, у меня тоже будут и куры, и корова, и что там еще здесь водится.
Женщина встретила меня насторожено. Но она, кажется, еще не догадалась, зачем я пришла. И кивнула мне на огород, мол, иди работай. Но не тут-то было.
– Ты, тетка Олгата, не торопись, – улыбнулась я во все тридцать два зуба, дед просветил меня по поводу имени моей спасительницы, – огород-то твой подождет еще. А вот нам с тобой вопрос надо решить куда более важный, чем прополка грядок. Мне сорока на хвосте весть принесла интересную. Говорила, ты с мужем весь дом дедов вытрясла и добро наше у себя припрятала для лучшей сохранности. Так вот, – я улыбнулась еще шире, – теперь вернуть бы все… дальше мы уже сами справимся с охраной.
– Какая еще сорока? – старостиха попыталась сделать вид, что не поняла о чем я толкую, – ты бы меньше на птиц смотрела, да лучше работала. Тут тебе не гарем, где за красивые глаза поить-кормить будут.
Скорее всего она хотела меня смутить, но не на ту напала.
– Тетка Олгата, – у меня уже болели щеки от улыбки, – знаешь, чему я научилась лучше всего в гареме?
Старостиха от моего вопроса вспыхнула и покраснела ярче платка моего, когда он еще новый был.
– Э-э, нет, – рассмеялась я, – совсем не тому, о чем ты подумала… ну и проказница же ты, тетка Олгата… дядька Динай, небось, ночами не спит, фантазии твои воплощая… но я, – выделила, – лучше всего научилась тому, как себя в обиду не давать. Среди сотен красавиц стать той, которую заметят, ой, как трудно… Так что, мы, уж давай, с тобой как добрые соседи разговаривать будем. Взяла имущество – возвращай, честь по чести…
Тетка Олгата постояла, что-то соображая, а потом молча махнула рукой, повела меня в сарайку во дворе и, распахнув дверь, сказала всего одно слово:
– Забирай…
В сарайке лежал откровенный хлам, который старостиха не выбросила только в силу своей маниакальной жадности. Рваные корзинки и мешки, прохудившиеся ведра, расколотые чугунки и битые горшки, сломанные лопаты…
Забирать все это можно было только для того, чтобы очистить сарай от мусора.
– Тетка Олгата, – шагнула я к ней, грубо вторгаясь в личное пространство старостихи. Между нашими носами оставалось не больше пяти сантиметров. – ты, кажется не поняла, что я тебе сказала. Но я сегодня чересчур добрая, да и благодарна я тебе за спасение. Если бы ты не отвезла меня к бабке Аге, то не смогла бы я домой вернуться. Потому, тетка Олгата, сейчас у тебя есть два пути: либо ты отдаешь мне все, что забрала, либо я весь этот хлам выложу посреди деревни, чтобы все полюбовались, как усердно ты хранила имущество моего деда… ославлю ведь, тетка Олгата… на все окрестные села ославлю… да, и ходить будешь, оглядываться, как бы я умения свои, в гареме полученные, не применила… мы ведь там очень жестко от соперниц избавлялись… сама понимаешь, когда баб много, а мужчина один…
Я говорила тихо и спокойно. Но чем дальше, тем сильнее бледнела старостиха… я стояла слишком близко, и слишком была уверена в своих способностях испортить жизнь, чтобы простая деревенская бабка смогла устоять… И она сломалась… Всхлипнула, отступила на шаг, и распахнула двери соседнего сарая.
– Забирай все, проклятая, – выдохнула она сквозь слезы. Она, кажется, хотела добавить еще что-то, нелицеприятное, но не решилась. Слишком неправильно я вела себя по ее деревенским меркам. Вместо того, чтобы просить, как делали все остальные, требовала.
– Все не буду, – улыбнулась я. Мне совсем не было жаль эту жадную тетку, – возьму только то, что ты у деда забрала. А за то, что за это время в негодность пришло, приготовь мне чутка муки и круп разных, а то нам с дедом есть нечего, два мешка паслена на посадку и всех остальных семян понемногу… И вся деревня, тетка Олгата, узнает о твоей доброте.
Кажется, именно тогда старостиха и возненавидела меня всеми фибрами своей души. Но в то же время, признав во мне силу, она больше никогда не пыталась играть со мной в свои хитровыдуманные игры.
Садово-огородный инвентарь, хозяйственную утварь и все остальное мы с теткой Олгатой разбирали часа три не меньше. Она почти не спорила со мной, но и я не наглела. Забирала только то, что мне, действительно, было нужно.
Набралась приличная куча вещей. Я уже была готова волочь все на себе, но откуда ни возьмись подъехал Ванут на хозяйской лошади, и, посмеиваясь в усы, сообщил, что староста, дядька Динай, так впечатлился моей хозяйственной хваткой, что в знак примирения отправил соседа помочь мне отвезти свою добычу домой.
Весь остаток дня я занималась уборкой. Зато теперь полки на кухне больше не пугали пустотой. В сундуке завелись несколько льняных полотенец, праздничная бабушкина юбка и рубаха, пара дедовых рубах, вышитых по вороту и синие выходные штаны. Мне даже сначала показалось, что это джинсы, но нет… Это были не они.
В сарайке стояли лопаты, грабли, вилы и даже скрипучая, деревянная тележка на одном колесе. У меня в хозяйстве появились ведра, корзинки, парочка холщовых мешков, в которые я складывала разную мелочь. Таз и ребристая стиральная доска. А еще я забрала бабкину прялку, ткацкий станок и шкатулку со швейными принадлежностями. И пусть я совсем не умею прясть и ткать, но пусть лежат. Кушать не просят. Вдруг научусь?
Засыпала я на своей перине, в нормальной постели, довольная, но слегка голодная… маловато пустой грибной похлебки, чтобы наесться. А от угощения Аништы мы с дедом решили отказаться. Сами справимся.
