Читать книгу: «Розалина снимает сливки», страница 6

Суббота

– В выпечке вслепую на этой неделе, – сказала Грейс Форсайт, – вы будете работать с апельсинами и лимонами. Вряд ли вы разбогатеете, однако, если все пойдет не так, как надо, можете распрощаться с головой. – Она замолчала, пока конкурсанты обменивались недоуменными взглядами, которые, несомненно, в интернете превратят в мемы с помощью редакторов и gif-мейкеров. – Сегодняшнее испытание – британский вариант американской классики: пирог святого Клемента.

Это звучало вычурно. Как будто какому-то измученному помощнику сказали, что пирог с лимонным безе слишком предсказуем, – а Розалина и впрямь почти его предсказала, пока погружалась в глубины «Скромных пирогов Уилфреда Хани», готовясь ко второй неделе, – и поэтому в рецепт добавили несколько апельсинов и заявили, что это совсем другое блюдо.

Грейс Форсайт радостно захлопала в ладоши.

– У вас всего девяносто минут, так что готовьтесь. Ваше время начинается на счет «три». Три, дорогие.

«Подготовьте основу», – начинался рецепт, словно с афоризма.

Это было просто. Розалина сотни раз готовила основу для бисквита. Она положила пачку масла на сковороду, чтобы оно растаяло, и…

Прошлым вечером она поцеловала Алена.

Нет. Ей не об этом сейчас нужно было думать. Она высыпала пачку крекеров в мешок для выпечки и взяла в руки скалку…

Прошлым вечером она поцеловала Алена.

Черт, нет. Она не такая. Только не после того, как настраивала себя на то, что в конкурсе покажет всю силу Палмеров. Неважно, что Ален целовал ее в лунном свете, она провалила первую неделю, и будь она проклята, если проиграет снова. Пришло время выделиться из толпы. Показать судьям, из чего она сделана. Разорвать этих пекарей на куски.

Ладно. Это чересчур.

Может, лучше сосредоточиться на приготовлении вкусного пирога?

Она раздробила печенье.

* * *

– Как думаешь, – спросила Анвита за обедом с полным ртом залежавшегося сэндвич-ролла, – с Гарри все в порядке?

Розалина не понимала, к чему она ведет.

– В каком смысле «в порядке»?

– Он ни с кем не разговаривает. Я, конечно, люблю брутальных молчунов, но он какой-то слишком брутальный и слишком молчаливый.

– Не-е, он разговорчивый, – отозвался Рики. – Болеет за «Шпоры», но нельзя же его за это винить.

– Знаешь, – Анвита разочарованно на него посмотрела, – я думала, это миф, что мужчины могут разговаривать только о футболе.

– Я виделся с ним всего дважды. О чем еще мне с ним говорить? О своих чувствах?

– О выпечке? – предложила Розалина. – Вы ведь оба участвуете в кулинарном шоу.

Рики пожал плечами.

– И нам до смерти надоело это обсуждать.

– Короче. – Анвита развернулась к Розалине, как пушка на военном корабле. – Ты должна пойти и попросить его сесть к нам.

Она вытаращила глаза.

– А почему я? Я даже не знаю, как получается офсайд.

– Ну, он говорил с тобой на прошлой неделе. Добровольно. И больше десяти секунд.

Да, но в основном это были попытки остановить казавшийся бесконечным поток чая.

– Это из-за того, что ты в самом деле беспокоишься о нем? Или потому что он тебе нравится?

– А ты меня в этом винишь? – Анвита бросила тоскливый взгляд через плечо на место, где сидел Гарри. – Он такой грустный и… и… мускулистый.

– Вряд ли он грустит. По-моему, просто ест сэндвич.

– Честно говоря, – отозвался Рики, – я ел эти сэндвич-роллы, и мне от них становилось грустно.

– Знаешь, – это был самый твердый голос Розалины, который, признаться, не был особенно твердым, – мне не совсем удобно просить мужчину присоединиться к нам, чтобы ты могла любоваться им с более удобного расстояния.

Анвита выглядела потрясенной.

– Это нечестно. Я хочу, чтобы ты попросила его присоединиться к нам, чтобы мы обе могли любоваться им с более удобного расстояния.

– Я не заинтересована в том, чтобы пялиться на Гарри, – настаивала Розалина. Это была не совсем правда.

– Если бы мы с ним говорили о ком-то из вас, – у Рики было выражение лица «не знаю, сексизм ли это», которое иногда появляется у мужчин, когда им приходится говорить о гендере, – то это было бы нехорошо.

Расправив плечи, Анвита поправила очки – на этой неделе это были розовые «кошачьи глазки».

– А что, можешь смотреть на меня в любое время. На самом деле я даже требую. Пялься на меня.

– Моя мама дала бы за это подзатыльник.

– А моя мама, – возразила Анвита, – сказала бы, что я делаю важное постфеминистское заявление и осознаю свою сексуальность. Поэтому важно, чтобы мы с Розалиной могли говорить о том, какой Гарри сочный жеребец.

Негромкие препирательства нежно умиляли Розалину, но это привлекло ее внимание.

– Ладно, два момента. Во-первых, «сочный жеребец» звучит откровенно мерзко. Как будто это губка, которую ветеринар использует для искусственного осеменения лошадей. И, во-вторых, вряд ли Гарри из тех мужчин, которых стоит поощрять. Потому что наверняка его мама не стала бы давать ему подзатыльник за то, что он на тебя пялится.

Последовало молчание.

– Неужели он настолько плохо с тобою себя вел? – поинтересовалась Анвита.

– Не… не совсем. Но когда изо рта парня то и дело вылетает «милая», «чика», «девочка», понимаешь, что это за тип.

– И почему с красавчиками всегда такая проблема? – Анвита тяжело вздохнула.

– Потому что они красавчики и им не надо стараться.

– Эй, – возразил Рики. – Я красавчик, и я стараюсь.

Розалина к тому времени уже чувствовала себя несколько виноватой. Она не хотела делать из Гарри урода. Просто… человека с определенным прошлым и определенным набором ценностей. А учитывая, сколько слухов здесь ходило, она рисковала нечаянно пустить слух, что он – извращенец, и тогда никто не станет с ним разговаривать до конца сезона.

– Я… я, наверно, к нему несправедлива. Уверена, что Гарри – милый парень. Пойду спрошу, не хочет ли он пересесть к нам.

Во время короткой прогулки по газону Розалина воспользовалась возможностью присмотреться к другим участникам конкурса – честно говоря, она присматривалась к Алену. Она заметила его на скамейке рядом с Джози, видимо, в разгар оживленной беседы. Что было прекрасно. Это, безусловно, было прекрасно. Она не претендовала на его время или внимание, да и не стремилась с ним заговорить.

Но почему он сам этого не сделал? Не подошел. Не поздоровался. Не сделал ничего.

Да, ей не хватало практики. Но ведь у нее все равно получилось… хорошо? Ведь хорошо?

А еще плохо показывать чувства невовремя. На ТВ-шоу были другие конкурсанты и персонал. Они очень разозлятся, если увидят, что между ними что-то есть. Если между ними действительно что-то было.

Может быть, между ними был только поцелуй.

Или Ален был тактичен и старался не создавать поводов для сплетен.

Или губы Розалины случайно дали понять, что она хочет, чтобы он отвалил и никогда больше с ней не разговаривал.

– Ты в порядке, друг? – спросил Гарри, давая Розалине понять, что она стоит над ним дольше, чем собиралась.

– Что? Да. Я хотела сказать… – Она вдруг почувствовала, что снова оказалась в средней школе и говорит мальчику, что у нее есть подруга, которой он нравится, и надеется, что он не подумает, что эта «подруга» – это «она». – Эм…

Он поморщился. Как и следовало ожидать.

– Слушай, хотел спросить, я ведь не расстроил тебя в тот день?

– Расстроил меня? – повторила она, слегка ошеломленная.

– Да. Из-за имени. И из-за «милой». И из-за «девочки». И из-за «красотки». – Ей показалось, что он покраснел. – Просто не хочу, чтобы ты считала меня придурком.

Если честно, она вообще не привыкла думать о таких парнях, как Гарри.

– Нет. Вовсе нет.

– Отлично. Я просто, ну, это самое, уточняю. – Он вздохнул, что, к удивлению Розалины, значило «мне полегчало», а не «ты за это поплатишься».

– Потому что, – продолжил он, – иногда я что-нибудь ляпну, а потом думаю: «Господи, Гарри, ты полный кретин», и эта мысль не дает покоя.

Розалина бросила на него любопытный взгляд. Она привыкла, что ее постоянно парализует возможность неодобрения людей. Но о чем беспокоиться Гарри? Он симпатичный парень, который живет в мире приятелей, пабов и женщин, которые не возражают против того, чтобы их называли милыми.

– Мне кажется, многие про себя так думают. Только, скорее всего, без «кретина».

– Ладно. Хорошо. – Он на секунду замолчал, наверно, размышляя насчет «кретина» – странный вышел образ. – Спасибо, друг.

Розалина подозревала, что будет жалеть, что спросила, но ничего не могла с собой поделать.

– А почему ты внезапно стал звать меня «другом»?

– Ты сказала, что я не стал бы звать тебя милой, если бы ты была парнем. Я подумал над этим, и, знаешь, ты права. И либо так, либо начать звать своих друзей «милыми», а они явно начнут на меня коситься.

Она не могла понять, победила или проиграла.

– Наверно, это вполне справедливо.

– Кстати, ты хорошо постаралась на прошлой неделе. Все сделала правильно.

– Спасибо. Ты справился…

– Довольно средне, – добавил он с сожалением. – Мой шоколад не застыл, а украшения растаяли. Вечно с ними проблемы, скажи?

– Ну, время еще есть.

Он кивнул.

– С нетерпением жду завтра. Люблю хорошие пироги. Но как только мы оказываемся в бальном зале, какой-нибудь парень с камерой подходит и спрашивает: «Что ты делаешь, Гарри?», а я отвечаю: «Готовлю пирог, разве не видно?» А потом он говорит: «Можешь повторить еще раз, как будто не отвечаешь на вопрос?» Это так глупо.

Это вызвало у нее смех. Потому что, если разобраться, это и впрямь было глупо.

– Ладненько. – Он неожиданно ей улыбнулся. – Не смею задерживать, друг.

– Вообще-то… – Ох, и зачем она на это согласилась? Это было глупо, ужасно и даже снисходительно. – Анвита хотела спросить, все ли у тебя в порядке? Ты один. Здесь. Сам по себе. И я тоже. Если только тебя это не раздражает. Но если что, это была ее идея. Правда.

Он посмотрел на нее своими карими большими растерянными глазами.

– Я в порядке, спасибо. Просто обедаю. Думаю, насколько сильно испортил начинку.

– Мне кажется, мы все ее испортили и теперь об этом думаем. – Слова продолжали сыпаться из Розалины вопреки ее воле. – Мы заметили, что ты обычно держишься в стороне. И не знаем, это твой выбор, или ты нас терпеть не можешь, или решил, будто мы тебя ненавидим, или, может, у тебя аллергия на скамейки для пикников, или… по какой-то другой причине.

– Ничего я такого не думаю. – Он засмущался сильнее. – Я решил, что у вас свои дела, и не хотел вам мешать.

– Ничего особенного. Скорее, это из-за… стола.

Он перевел взгляд с нее на стол, встревоженно нахмурив брови.

– Проблема в том, что я плохо умею общаться с несколькими людьми одновременно.

– А разве кто-то умеет?

– Ну… да. Мой приятель Терри всегда вытаскивает меня во всякие компании и постоянно говорит: «Эй, Гарри, что ты делаешь в углу, почему ни с кем не разговариваешь? Это Джим и Бренда, я с ними только что познакомился». Не знаю, как он это делает.

– Ясно, но ведь это Рики, Анвита и я. Ты с нами уже знаком.

– Но не общался со всеми вами сразу.

– Ой, идем. – Она протянула руку, и после минутного колебания он взял ее, позволив поднять себя. Его ладонь была теплой и мозолистой, и осознание того, что она отчасти оценила это, заставило ее почувствовать себя леди Чаттерлей.

– Все будет хорошо. Тебе не нужно ничего говорить, если не хочешь.

– Так в этом-то и проблема, а? Потому что в голове звучит голос: «Почему ты ничего не говоришь, почему ты ничего не говоришь, почему ты ничего не говоришь?»

Она лукаво посмотрела на него.

– Мне кажется, ты раздуваешь из мухи слона.

– Да. Наверно.

Они вернулись к группе. Гарри слегка волочил ноги, как заключенный, идущий на гильотину, или как ребенок к стоматологу.

– Хэй, – сказала Розалина с легким придыханием. – Я вернулась с Гарри.

Он сел рядом с Рики.

– Как дела, канонир?

Последовало долгое молчание.

– Извини. – Анвита бросила на Гарри потрясенный взгляд. – Это какое-то расистское оскорбление?

Гарри выглядел искренне потрясенным.

– Что? Нет. Канонир? Вулидж? Арс?

– Фанат «Арсенала», – объяснил Рики. – Что сказать? Люблю команды-победители.

– Есть вещи поважнее, чем победа, приятель. – В голосе Гарри звучала непривычная уверенность.

– В соревновательном спорте?

Гарри пожал плечами.

– Главное – преданность. Ощущать себя частью чего-то.

– Мне очень нравится, – перебила Анвита, – эта скучная беседа о спорте, в который я не играю, не смотрю и которым не интересуюсь.

– Прости, милая… э… друг… Анвита. – Гарри потянулся за несуществующей пинтой, а затем поспешно сложил руки на столе. – Как поживает твоя бабуля?

– Рада, что я участвую в шоу. Ей очень трудно не делиться этим со своими подругами.

– Да, моей тоже. Я такой: «Нет, ба. Я в контракте подпись свою поставил. Нельзя рассказывать. Даже Шейле с клуба лото».

Рики скомкал свою салфетку поверх бумажной тарелки и поставил на нее полупустую бутылку с водой, чтобы все не разлетелось.

– Моя мама слишком хорошо меня знает. Она меня очень поддерживает, но уверена, что я вылечу на третьей неделе.

В этот момент Розалина поняла, что она единственная, кто не внес свою лепту.

– Мои родители не особо любят реалити-шоу. Но Амели в восторге. Конечно, ей всего восемь, а я ее мама. Поэтому она до сих пор радуется, когда видит меня на камере видеонаблюдения в магазине.

В глазах Анвиты снова появился опасный, заинтересованный блеск.

– И твоим родителям совсем все равно?

Ответ на этот вопрос был сложным, и Розалина не знала, сможет ли сформулировать ответ, не говоря уже о том, чтобы поделиться им.

– Нет, им не все равно. Но не в хорошем смысле.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – сказал Гарри. – Я даже не стал рассказывать об этом своим приятелям. Они бы просто охренели. Они все равно охренеют, но так, по крайней мере, мне не придется терпеть это несколько раз.

– Совет профессионала, – толкнул его локтем Рики, – скажи им, что выпечка привлекает девушек.

– Не там, где я живу.

– Ты работаешь не на ту публику, приятель. Поехали со мною в универ. Там тебя будут считать чувственным.

– Я передумала, – голос Анвиты прозвучал резко. – Пожалуйста, вернитесь к разговору о футболе.

* * *

Хотя режим съемок, ожидания съемок и ожидания уже стал ее второй натурой, Розалина не была уверена, что когда-нибудь привыкнет к судейству.

– Вполне достойно, – объявила Марианна Вулверкот, препарируя пирог Розалины с безжалостным энтузиазмом врача из фильма про медицину. – Но ничего особенного.

Ура. Ее спасла посредственность.

Опять.

Такими темпами выпечка образует ей новую дырку в заднице.

У Анвиты и Алена получилось превосходно. Флориан не дал начинке остыть перед тем, как выложить ее на основу, поэтому его выпечка стала кашей. А Рики, к удивлению всех, кроме самого себя, каким-то образом создал идеальное воплощение пирога, о котором ничего не знал.

– Понятия не имею, что произошло, – сказал он в своем интервью. – Никогда не слышал об этом пироге, никогда не видел, никогда не ел. Я понятия не имел, что делал. Но, наверно, это принесло свои плоды. Потому что я выиграл.

В отличие от него Флориан приуныл.

– Что ж, это была банальная ошибка с большими последствиями. На самом деле я плохо это воспринял. Я совсем не привык быть в жопе. Боже, а такое можно говорить по телевидению?

В своем интервью Розалина пробормотала: «Думаю, все прошло хорошо» шестью разными способами, стараясь не казаться совсем расстроенной, потому что у нее не было на то серьезных причин. Если предположить, что завтра она не облажается, или если у Флориана не все получится, ей ничего не угрожает. Но ей удалось доказать лишь то, что она не настолько плоха, чтобы ее исключили сразу. А это совсем не то же самое, что быть достойной победы.

– Ты в порядке, друг? – спросил Гарри, который тоже только что закончил говорить, что, по его мнению, все прошло нормально, но по крайней мере у него была возможность сказать это перед рододендроном.

Она вздохнула.

– Да. Мне не на что жаловаться, но я надеялась, что справлюсь лучше.

– Да, ты не выиграла. Но и не проиграла. – Засунув руки в карманы, он слегка ссутулился. – С такой стабильностью ты попадешь в полуфинал.

– Как скучная участница, которую так и не смогли выгнать.

Он одарил ее милой улыбкой.

– Эй, это ведь моя стратегия.

– Если уж на то пошло, – сказала ему Розалина, смеясь, – вряд ли тебя будут вспоминать как посредственность.

– Почему? А как, по-твоему, будут?

На это не было хорошего ответа. Хоть она и была рада игриво намекнуть, что его будут помнить как «горячего парня», она никак не могла сказать ему это в лицо.

– Спроси Анвиту.

Он стал забавно встревоженным.

– Теперь уж и не знаю, надо ли мне это.

– Нет, она… – В этот момент она увидела Алена, который выходил из гостиницы, и впервые за день смотрел на что-то, кроме своего рабочего места. На самом деле он смотрел на нее.

– Нет, она ничего плохого не скажет, – рассеянно закончила она.

Ален поднял руку в знак приветствия.

– Розалина. Привет.

– Привет. – Она старалась звучать непринужденно и собранно, как будто они оба были из тех людей, которые могут поцеловаться, а потом целый день не разговаривать.

Гарри приветственно кивнул.

– Как дела, приятель? Хорошо справился на прошлой неделе.

– А, да, спасибо. – Брови Алена изогнулись самой мрачной дугой. – Твоя похвала много для меня значит.

В разговоре наступило странное затишье. Розалина хотела спросить много всего, например: «Ты меня игнорируешь?» и «Я так ужасно целуюсь?» – но не могла, так как Гарри стоял рядом. А сам Гарри был либо неспособен распознать сарказм, либо не хотел его улавливать.

– Планируешь что-нибудь затейливое на завтра? – спросил он наконец.

Ален засмеялся.

– Мне нравится, что ты считаешь базилик затейливым ингредиентом. Но вообще хотел узнать, не хочет ли Розалина прогуляться. Конечно, если вы, – его глаза окинули их обоих, – заняты, можем увидеться позже.

Заняты? Что за вечер, по его мнению, она планировала провести с электриком, основными интересами которого были «Шпоры» и долгое молчание? Розалина сделала резкий шаг в сторону от Гарри, надеясь, что не произвела ни на кого неверного впечатления.

– Мы просто болтали после интервью. Было бы здорово прогуляться.

– Приятного вечера, друг. – Гарри тоже отступил, чтобы не создавать «ложного впечатления». – Тебе тоже, Ален.

Розалина последовала за Аленом по газону в сторону от главного дома. Похоже, они шли не тем путем, что в прошлый раз: по слегка заросшей тропинке к небольшой рощице и куче камней, сложенных в арку. И этот летний вечер тоже был прекрасен. Небо превратилось в идеальную акварель, а воздух был наполнен ароматом пыльцы и луговых цветов. Ей хотелось сказать об этом Алену. Он определенно знал, когда пригласить девушку на прогулку.

– Что меня восхищает в старых домах, – заметил Ален, – так это то, как они аккумулируют тенденции и модные веяния многих веков.

Розалина никогда об этом раньше не задумывалась. Она не посещала имения с тех пор, как в детстве родители перестали ее туда возить.

– О, да. Полагаю, так и есть.

– С людьми дело обстоит так, – неожиданно искренне произнес Ален, – что ты видишь их только в том свете, в котором они себя представляют, и их контекст – всегда то окружение, в котором ты их находишь. Но здания – это другое. Они отражают себя во всех эпохах, в которых побывали.

– Ты так считаешь? – спросила она.

– Возьмем, к примеру, этот дом.

– А что с ним?

Розалина подумала, что есть что-то пленительное в том, чтобы слушать, как тебе рассказывают о своих увлечениях – это было душевно, словно человек открывает сокровенную часть себя.

С Лорен всегда срабатывали ласки и слова, поэтому архитектура была приятным разнообразием.

– В конце девятнадцатого века, – начал рассказ Ален, – было модно иметь отшельника, живущего на территории поместья. К сожалению, те, кто хотел иметь такого отшельника, сталкивались с такой мелкой неурядицей, что отшельников больше не было. Поэтому они строили подобие скита, а если кто-то спрашивал, говорили, что отшельника сейчас там нет.

Розалина задумалась.

– Погоди-ка. Человек, который живет один, но регулярно ходит за всем необходимым или по делам, это не отшельник. Это просто холостяк.

– Что, вероятно, стало бы предметом спора, если бы отшельник существовал.

– Это должно было стать предметом спора в любом случае. Потому что люди спрашивали бы: «А где ваш отшельник?», а ты бы отвечал: «Он пошел в магазин», а они бы отвечали: «Ну, тогда он не отшельник, разве нет?»

– Думаю, – сказал Ален смеясь, – примерно так и было. Поэтому землевладельцы стали нанимать людей, чтобы те жили в их скитах и притворялись отшельниками.

Розалина лукаво улыбнулась ему.

– Честно говоря, у меня бывали работы и похуже.

Оказалось, они вошли в самый настоящий грот – слегка разрушавшийся арочный проем, увитый плющом и с камнями во мху.

– Это ты так говоришь, вот только, – Ален жестом обвел грот, – тебе пришлось бы жить примерно в такой же пещере.

Сейчас здесь было довольно красиво благодаря рассеянному свету и теплому ветерку, но было так тесно, что сюда едва ли поместилась бы ее кухонька.

– Ладно, может быть, у меня не было работы хуже этой.

– Ты понимаешь, что я имею в виду? – Голос Алена смягчился в зеленом сумраке. – Как история аккумулируется в таких местах, как это?

Такая большая разница – переход от разговора с человеком, который говорит «не-а», к человеку, который говорит «аккумулируется».

– Разве это не относится и к людям? В конце концов, я, может, и не ношу сейчас кожаную юбку-карандаш, которая была у меня в шестнадцать лет, но я не была бы той, кто я есть сейчас, если бы не была той, кем была тогда.

Он захихикал.

– Как бы я ни был заинтригован кожаной юбкой-карандашом, это не одно и то же. Твое прошлое – это твое прошлое. Это не то, что можно увидеть или потрогать.

Розалина никогда не читала ни одной книги о том, как заполучить мужчину, отчасти потому, что ее как минимум не меньше интересовали женщины, а отчасти потому, что книги были просто отвратительны. Но была уверена, что все подобные книги согласятся с тем, что отправиться с парнем в уединенный грот, а потом спорить с ним о романтических вещах, о которых он пытался говорить, – это фантастическое упущение. С другой стороны, она считала, что по-своему была права в этом вопросе.

– Я сделала татуировку, когда мне было шестнадцать, – сказала она ему. – Ее можно увидеть и потрогать. Не прямо сейчас, конечно.

– У тебя есть татуировка? – Он был… не особенно шокирован. Но по-доброму удивлен. У него хорошо получалось это показывать.

– Ага.

Он посмотрел на нее, слегка приподняв одну бровь, и, поддразнивая, спросил:

– Это бабочка?

– Несколько бабочек.

– Несколько бабочек?

– Вдоль позвоночника.

Широкий, выразительный рот, который так искусно целовал ее, приподнялся в уголках.

– Ты не довольствуешься малым, да?

– Тогда ведь будет только половина.

Возникла долгая пауза, которая показалась более напряженной, чем следовало бы в узком пространстве и при туманном свете.

– Покажешь?

Она моргнула.

– Сейчас?

– Только если тебе удобно, – быстро ответил он. – Вокруг, конечно, никого нет, но я не настаиваю. Хотя, признаюсь, я довольно… – Он замолчал и прочистил горло. – Скажем, я больше заинтригован бабочками, чем юбкой.

Он казался на грани возбуждения – возможно, она просто создавала впечатление извращенки. Но подозревала, что ей будет приятно возбуждать его и дальше. Возможно, это было связано с тем, что он был немного старше и гораздо лучше контролировал собственную жизнь, чем она, или просто это был контраст с его обычной самоуверенностью. В любом случае эти намеки на уязвимость заставляли ее чувствовать себя смелой и возбуждающей так, как не бывало уже давно.

Она повернулась, подняла футболку и услышала тихий вздох.

– Это… это довольно профессиональная работа, – прошептал он. – Ты была бунтаркой в юности, да?

– Я не пыталась ею быть. Просто знала, чего хотела.

– Можно, – прошептал он, – можно их потрогать?

Кожу спины покалывало от ожидания.

– Ладно.

– Тебе не было больно?

Почему люди постоянно об этом спрашивают? Что они ожидают услышать? «Нет, я люблю, когда мне в эпидермис втыкают иглы».

– Офигеть как.

Она чувствовала тепло его кончиков пальцев, повторяющих знакомый изгиб крыльев на ее позвоночнике. Прикосновения были похожи на его поцелуи: уверенные, но нежные, намекающие на удовольствие, но не навязывающие его. Через пару мгновений он развернул ее и притянул к себе.

– Надеюсь, ты не решила, что я тебя избегаю.

Решила, но ни за что бы ему в этом не призналась.

– Сегодня я была больше занята пирогом.

– Я подумал, что лучше не делать ничего такого, из-за чего могут пойти слухи.

Было стыдно от того, насколько легче ей стало.

– В этом есть смысл. Спасибо.

– Естественно, мы ведь оба здесь ради конкурса. Но я… в общем… Не ожидал встретить кого-то вроде тебя.

– Кого? Мать-одиночку, которая работает в магазине?

– Ты должна знать, что ты нечто большее, Розалина. – Он смотрел на нее с высоты своего роста. Его глаза окрасились в серый цвет в сгущающейся темноте. – Ты училась в Кембридже, черт возьми. Ты бесстрашная, авантюрная и, подозреваю, немножко коварная.

Правда была в том, что Розалина не ощущала себя никем подобным, разве что изредка. Но ей нравилось, что он видит ее такой. Поэтому она обхватила его шею и притянула к себе для поцелуя.