Читать книгу: «Дедовы сказы. Сборник стихов казачьих поэтов», страница 3

Две души

 
О коне ведется сказ,
Что, в бою, однажды
Казака от пули спас,
На дыбки поднявшись.
 
 
Вознеслась его душа
К поднебесным хатам.
В рай дорога хороша,
Только как без брата?
 
 
Ну, а коли так, дружок,
Раз без брата худо,
Тута рядом есть лужок.
Погуляй покуда.
 
 
Не схотел ты в рай попасть,
Жди, там разберемся
В рай иль в ад вас отослать.
Конь на луг понесся.
 
 
Ждал буланый на лугу
И дождался встречи.
Срок пришел и казаку,
Путь бойца не вечен.
 
 
Вопрошает их Господь:
На покой, робяты?
А на кой нам тот покой?
Послужить бы рады!
 
 
Что тогда могу сказать?
Коль служить вы в силах,
Дуйте во Христову Рать
К Батьке Михаилу!
Атака
 
 
Шашки вон и пики к бою!
Ветра гул, да звон копыт,
Свист клинка над головою,
Да над степью гик летит!
 
 
Распахнись, душа казачья
Упоением в бою!
Враг лихой от нас не спрячет
Шкуру подлую свою!
 
 
Бей, руби, коли вражину!
Бог и Правда за тобой.
Лава наша, как стремнина,
Все сметет перед собой!
 
 
Гой-да! Гэй! Казачья доля.
Ныне нашей славы час.
С нами Вера, с нами Воля!
Значит, смерти нет для нас!
 

Две встречи
(дедова сказка)

 
Раз, над Тереком, как-то, случилась беда
На глазах казака и джигита.
Несмышлёныш орленок упал из гнезда
И сидел на скале, как прибитый.
 
 
Поглядев друг на друга и, молча кивнув,
И клинки свои в ножны упрятав,
Поползли на скалу, позабыв про вражду.
Надо выручить меньшего брата.
 
 
Молча взяли птенца, положили в гнездо,
Молча вниз со скалы опустились.
Из сердец улетучились гнев со враждой,
Потеплевшие взгляды скрестились.
 
 
Не сказавши ни слова, сумели понять:
Нету большего счастья на свете,
Чем меньшого собрата в беде поддержать.
Улыбнулись они, словно дети.
 
 
Не успеешь заметить, как время летит.
Годы шли, где бегом, а где шагом.
Позабыл и казак, позабыл и джигит
Про орленка того, бедолагу.
 
 
Жизнь связала узлом вновь, на самом краю
Воедино судьбу двух героев.
Довелось им схлестнуться в смертельном бою
По-над Тереком и под скалою.
 
 
И, клинки обнажив, каждый к недругу шёл.
Взгляд холодный, как зимняя вьюга.
Только, вдруг, со скалы опустился орёл,
Заслонив их собой друг от друга.
 
 
И, воскресшая память зажгла огоньки
Встречи той, и мужчины в молчаньи,
Позабыв о вражде, спрятав в ножны клинки,
Подошли, и друг друга обняли.
 

Казачья воля

 
Казак свободен от рожденья,
Без Воли жисть – не для него.
И, принимает он решенья
По зову сердца своего.
 
 
Коль видишь во Христе спасенье,
Коль к Вере сердцем прикипел,
То, без Христова дозволенья
Ты не начнешь и малых дел.
 
 
Казак, как человек свободный,
Всегда готов за Веру встать.
А, коли что Христу не вгодно,
Тады и нам того не нать.
 
 
Свобода, Воля в наше время
Такие же, как были в старь.
Жить во Христе – вот наше бремя,
Что ты об энтом ни гутарь.
 
 
Да и не бремя энто – благо,
Так и Писание гласит.
Своею Волей к Вере тяга
Любую темень победит.
 
 
И, как бы ныне нас не гнули,
Своею Волей надоть жить.
Чтоб предки глаз не отвернули,
Свободой надоть дорожить.
 
 
Перед «властителями жизни»
Нам прогибаться не с руки,
Ведь не правителям, Отчизне
Всегда служили казаки.
 

Божий Глас

 
Кто-то скажет: «Глас Христа,
Хучь я и пытался,
Не слыхал я никогда,
Как ни напрягался.»
 
 
Дык на энту чушь в ответ
Я гуторю сердцем:
«Божий Глас, как Божий Свет
С нами повсеместно!
 
 
Не придет со стороны,
С поднебесной выси,
Казаки его должны
Своим сердцем слышать.»
 
 
Вот и всё, таков мой сказ:
Пока сердце бьётся
Божий Глас всегда при нас —
Совестью зовётся!
 

Возвращение казака

 
Покидал казак станицу,
Шёл османа воевать,
Обнял у ворот сестрицу,
Наказал ей брата ждать.
 
 
Воронок под им резвилси,
Гарцевал, судьбе назло,
А из-под папахи вилси
Чуб, как ворона крыло.
 
 
Годы шли, а не седьмицы,
Злая мИнула пора.
Воротилси брат в станицу,
Подъезжаить до двора.
 
 
К дому он стрелой несётьси
И, увидела сестра,
Что из-под папахи вьётьси
Чуб, белее серебра.
 
 
Конь под ним, как снег, искритьси,
А, ведь был же вороной…
Задала вопрос сестрица:
«Ты ответь мне, братец мой,
 
 
Как же вышло так, родимай?
Растолкуй мне поскорей,
Уходили вороныя,
А вернулись в серебре?»
 
 
«Страшен был тот бой, сестрица» —
Отвечаеть ей казак.
«Уж не чаял воротитьси,
Токмо, вышло всё не так…
 
 
Думал, что в бою я сгину.
Вот тогда мой вороной
От злой пули турчанина
Заслонил меня собой.
 
 
Всю жизнЮ мы были рядом.
Затопила душу грусть.
А мой конь, с последним взглядом,
Прошептал мне: «Я вернусь!»
 
 
И, поверишь-ли, сестрица,
Увидать мне довелось,
Как на небо белой птицей
Вознеслась душа яво.
 
 
Я простилси с головою,
Пропаду, мол, без коня.
Но, в тот час, на поле боя
Облак сам нашёл меня.
 
 
Словно с облака спустилси,
Ткнулси мордой да заржал…
Я в глазах яво лучистых
Вороного взгляд узнал!
 
 
Стало на душе отрадно,
Как в глаза яво взглянул.
Знать, Господь с небес обратно
Душу Воронка вернул!
 
 
У меня же, после боя,
Появилась седина.
Знать, сестрица, нас обоих
Перекрасила война.»
 

Хмурым утром

 
Над зямлёй ляжить туман.
Энтим утром хмурым
Прощевалси атаман
С коником каурым.
 
 
Не найтить слов, всё не те,
Токмо думки душать,
И ложилися оне
Тяжким грузом в душу.
 
 
Тоби-б жить ещё да жить
Казаку на радость…
Токмо, нелюди нашлись,
Да сгубили брата.
 
 
И ушёл конь молодой
К Богу на равнины,
Часть души унёс с собой,
Сердца половину.
 
 
Так, с разодранной душой,
Голову склонивши,
К куреню казак ушёл,
Друга схоронивши.
 

Казарла

 
Голос деда вновь почуя,
Занялси в душе огонь.
Зову крови повинуясь,
Шашку обняла ладонь.
Свист клинка мы снова слышим,
Кровь казачия кипить,
Вольным воздухом мы дышим,
Под папахой глаз горить.
 
 
Припев:
          Казарла!
          Собралась казара.
          Казарла!
          Казаков собрала.
 
 
Вновь звучить «Бузуй!» над полем,
Вновь блестять клинки в руках.
Честь дедов не опозорим,
Будеть жить она в сердцах!
Где с усмешкой, где с насмешкой,
Да без злобы и вражды,
На шермициях, как прежде,
Состязаютси браты.
 
 
Припев
 
 
Тут не место думкам чёрным,
Тут всегда открытый взгляд,
Тут собрат словцом задорным
Подбодрить собрата рад.
Тут душа наружу рвётси,
Воля в сердце и в глазах.
Казарлой не зря зовётси
Удаль, что живёть в веках!
 
 
Припев
 

Казачья ладанка

 
Вьётси голубой дымок
Самокруточки.
Ты сидай-ка, унучок,
На минуточку.
 
 
На минуточку сидай,
Да послухай-ка
Дедов сказ про дальний край,
Да про ладанку.
 
 
Расскажу, как жил казак
В годы давния,
Ты-ж кумекай, что да как,
В душу складывай.
 
 
Всё в походах да боях
Вёл он жисть свою,
Хаживал в чужих краях
С шашкой вострою.
 
 
На поляка хаживал,
Да в туретчину,
Да нигде не забывал
Свою вотчину.
 
 
Долго был в чужих краях,
Да носил с собой
На груди, возле креста
Горсть земли родной.
 
 
Горсть земли возле креста,
Да былиночка.
Ведь в степи родной росла
Та травиночка.
 
 
Напиталися они
Запахом степным,
Жисть казачью берегли
Духом тем родным.
 
 
Чтобы был всегда с тобой
Дух родной земли,
Ты частиночку яё
На груди храни.
 
 
Ту науку издревле
Нам Господь даёть,
Память о Родной Земле
Силы придаёть!
 

Ты меня не бойся!

 
Што шугаисси, унучек?
Больно взгляд у деда строг?
От жа ить, ядрёный случай,
Дык ить, я – казак, милок!
 
 
Крепки духом, телом тожить
Вы должны, кужата, быть.
Нам сюсюкатьси не гоже,
Надоть казаков растить!
 
 
Будь готов, унучек, к службе
Вере, Правде да Кресту.
Мы и посля смерти служим
В Святом Воинстве Христу.
 
 
Не страшись мене, отрада,
Здря не трону никого,
Казаку страшитьси надоть
Токмо Бога одного!
 

ОЛЕГ КУЛЕБЯКИН

Штык калёный

 
Штык калёный, он трёхгранный,
Вражий, вдарил меня в бок,
Полилася кровь из раны
Да на жёлтенький песок.
 
 
Всё на жёлтенький песок,
На высокий бережок.
 
 
А на том вот берегу
Одинокий дуб стоял,
Он стоял, шумел ветвями
Всё на самом, на краю.
 
 
Всё на самом на краю,
В четырёх только шагах.
 
 
В четырёх только шажочках,
А пройти их не могу,
Видно, милый мой дружочек,
Пора-времечка пришла.
 
 
Видно времечка пришла,
Мне, друг милый, помирать.
 
 
Мне, друг милый, помирать.
Во расцвете лет младых.
Значит Богу так угодно,
Что своё я отгулял.
 
 
А своё я отгулял
До сегодняшнего дня.
 
 
Я гулял да веселился,
Пока служба не пришла.
Она служба боевая,
В чужедальней стороне.
 
 
В чужедальнюю сторонку
Ехал турка воевать.
 
 
Ехал турка воевать,
На гармошечке играл.
А теперь смертельно ранен.
Я в жестоком с ним бою.
 
 
А в жестоком том бою,
Оступился коник мой.
 
 
Боевой мой конь каурый,
Звонко ржёт возле меня.
Созывает он, родимец,
Односумов да друзей.
 
 
Он ко мне моих друзей,
Всё Терских лишь казаков.
 
 
Ой, вы, милые дружочки,
Напишите вы письмо,
Отпишите вы три строчки
Старой маменьке моей.
 
 
Ей в письме том обскажите,
Что сыночка больше нет.
 
 
А меня похороните
На высоком берегу,
Под восьми его конечным,
Под дубовым под крестом.
 
 
На кресте том начертайте,
Не сочтите вы за труд:
 
 
«Здесь покоится навечно
Молодой Терской казак,
Молодой Терской казак,
Двадцати от роду лет.
 
 
За Россию, за Отчизну,
Свою голову сложил.»
 
 
Штык калёный, он трёхгранный,
Вражий, вдарил меня в бок,
Полилася кровь из раны
Да на жёлтенький песок…
 

К себе ангелов Господь призывал

 
К себе ангелов Господь призывал,
О Любви своей  он им говорил,
На три стОроны лететь наказал,
Не жалея своих ангельских крыл.
 
 
Одному велел лететь он на Дон,
А другому на Кубань, за ним вслед,
И послал на Терек третьего он,
Над горами лишь забрезжил рассвет.
 
 
Наказал он передать на словах:
Любит всех он и желает добра,
Час придёт – и на станичных церквАх,
Вновь как прежде заблестят купола.
 
 
Поплывёт, куда ты только не глянь,
Над округою малиновый звон,
Терек с Сунжею, Лаба да Кубань,
Бузулук, Медведица, Тихий Дон…
 
 
И велел сказать он детям своим,
Кто века живут в боях да трудах,
Чтоб в надежде оставались за ним,
Крест Господний, чтоб носили в сердцАх.
 
 
Трудно нынче, но и радость придёт,
На казачьи земли в избранный срок,
Ангел светлый весть о том принесёт,
В каждый хутор, дом, на каждый порог.
 
 
Хутора, станицы, горы да степь,
– Под его, Господней, вечно, рукой,
Дождь идёт, или в полях зреет хлеб,
Или лес шумит зелёной листвой.
 
 
…К себе ангелов Господь призывал,
О Любви своей он им говорил,
На три стОроны лететь наказал,
Не жалея своих ангельских крыл…
 

Эх, милый мой, а жизнь проходит…

 
Эх, милый мой, а жизнь проходит
Мимо соседского плетня,
Уже закаты и восходы,
Давно не радуют меня.
 
 
А помнишь ты, какие были,
С тобой лихие два орла,
Какие девы нас любили,
Какие были времена…
 
 
При Валерике на завалах,
Плечом к плечу стояли мы,
Как пуля вражья там журжала,
Той битвы славной вспомни миг.
 
 
Уж многие ушли к Казбеку,
Из тех, кто с нами там бывал,
Немудрено – почти полвека
С тех пор минУло – кто бы знал!
 
 
Кто в деле пал, кто занедужил,
Да так оправиться не смог,
Я знаю -братские их Души,
На небе упокоит Бог.
 
 
Ты чихиря налей до краю,
Плавней беседа чтоб плыла,
Обнявшись, песни заиграем,
Мы про былые те дела.
 
 
Про наших славных Терцев храбрых,
Затянем мы сколь будет сил,
Да про червлёный, про кораблик,
В Хвалынском морюшке что плыл.
 
 
Ватагой шумною внучата,
Послушать прибегут дедов,
Дай Бог, родные казарята.
Вам до седых дожить голов.
 
 
И пусть с тобой давно седые,
– Годочки птицею летят,
В душе мы оба молодые,
Полвека как тому назад!
 

Дедов рассказ

 
«То в пятницу было, а может быть всреду,
Уж столько минУло – не вспомню сейчас,
Бата Шамурзаев в две тысячи конных,
Орущей стеной надвигался на нас.
 
 
Нас менее сотни, станичников славных,
Сплошь все Гребенские, и с нами майор,
Весеннее солнце со светом багряным,
Уже величаво встаёт из-за гор.
 
 
Вдруг весь опустился отряд на колени,
Торжественный миг -всё застыло вокруг,
Себя осенили мы Крестным Знаменьем,
У каждого рядом – родной верный друг.
 
 
Майор закричал: «Да что же вы, братцы!
Неужто сдаваться вы все собрались?!»
Ему отвечали: «То Старообрядцы!
Помолятся только – а после держись!»
 
 
Залп меткий и страшный из ружей казачьих
Повыбил особо лихих из седла,
И встали другие, в смятеньи ужасном,
В расстерянности натянув удила…
 
 
До вечера длилась кровавая жатва,
За землю свою мы стояли на смЕрть!
Хоть каждый мечтал возвернуться обратно,
Но были готовы в тот час умереть.
 
 
Пора уходить, но изранены кони,
Добить ни одна не поднялась рука…
Вдруг крик непонятный, исполненый боли,
Раздался протяжный, вблизи казака.
 
 
То плакали кони, и крупные слёзы,
Солёным потоком катились из глаз,
В их ржании слышалось: «Что же вы, люди,
В такую минуту бросаете нас!»
 
 
Все в чёрной крови, на ногах перебитых,
Они, собрав силы, за нами ползли,
Мы ж ранены сами, и много убитых,
С собою их взять ну никак не могли…»
 
 
– Деданя, а всё ж подоспела подмога!
Я уж наизусть знаю славный рассказ!
Хорунжий Федюшкин поранен был в ногу,
И храбрый Рогожин, другие из вас!
 
 
«-Эх, милый внучок, уж лет тридцатьминУло!
Мы храбро сражались, но только во сне,
Неспешной рысцою, те бедные кони,
Всё чаще и чаще приходят ко мне!»
 

Шашка свистнула, лиходеечка

 
Шашка свистнула, лиходеечка,
Побежала кровь на снежок,
Эх, судьба моя – канареечка!
Отгулялся, знать, – вышел срок.
 
 
Отыграл, видать, на тальяночке
По вечёрочкам, вам, друзья,
На зелёной, вновь, на поляночке,
Не услышать мне соловья.
 
 
Отлюбил своё, отухаживал,
За девчёночкой молодой,
Не бывать ей, знать, за  мной замужем,
Не ходить под белой фатой.
 
 
Не пустить коня свого верного,
Через степь, без поводьев, в намёт.
Не увидеть больше, наверное,
Как на зореньке солнце встаёт.
 
 
Не обнять мне, знать, батю с матерью,
Не увидеть вновь рОдных мест,
Кровь на беленькой снега скатерти,
Шьёт прощальный мой, братцы, крест.
 
 
Крест дубовый мне, об восьми концах,
Дорогие, поставьте, друзья,
На крутом яру, на  семи ветрах,
Где за речкою всходит заря.
 
 
Как схороните – помяните в срок,
Да печалиться шибко не сметь!
Душу грешную мою примет Бог,
А меня – бескрайняя степь.
 
 
Шашка свистнула, лиходеечка,
Побежала кровь на снежок.
Эх, судьба моя -канареечка!
Отгулялся, знать, -вышел срок.
 

Снились нынче мне степи без края…

 
Снились нынче мне степи без края,
Там волною ковыль на ветру,
И с востока, лучами играя,
В небе солнце встаёт по утру.
 
 
Снились дальние синие горы,
Снег седой на вершинах лежит,
Озирая родные просторы,
Там орёл одинокий кружит.
 
 
А ещё, помню, снилась станица
В белоснежном вишнёвом цвету,
За воротами ржёт кобылица,
– В степь табун отгоняет пастух.
 
 
Снился старый наш дом на пригорке,
Там впервые увидел я свет,
На крыльце, из душистой махорки,
Мастерит самокруточку дед.
 
 
И себя я во сне видел мАлым,
– С ребятнёй, мчусь куда-то босой,
А вдали, слышно, падают травы
Под звенящею острой косой.
 
 
Как бы ни был далёко от дома,
На какой бы чужой стороне,
Край родимый, до боли знакомый,
Мне является часто во сне.
 

Вороной

 
Постарел коник мой вороной,
Загрустил, и не ест и не пьёт,
И как прежде при встрече со мной,
Как бывало от счастья не ржёт.
 
 
Только глазом печально косит,
И сказать будто хочет сквозь грусть:
«Слышишь, друг -меня в степь отпусти,
И не жди -больше я не вернусь…
 
 
Выручал тебя, помнишь, не раз,
И от пули не раз уносил,
Час пришёл -помирать мне пора.
Отгулял. Да и нет больше  сил.
 
 
Там, на небе есть, слышал, табун.
Ходят в нём все, хозяин, как я,
Отпусти – я до них добегу,
Позаждались там знаю меня.
 
 
Травы там молодые в степи,
Кобылицы призывно зовут,
Отпусти меня к ним, отпусти,
Не сочти, прошу Брат мой, за труд.
 
 
Я ведь волюшку тоже любил,
Слаще она стократ чем вино.
Ты меня, я прошу, отпусти,
Так видать на Роду суждено.
 
 
Помни, Брат, ты меня молодым,
Ты трёхлеткой, лихим жеребцом,
Углядел как меня средь других,
И забрал, порешив с продавцом.
 
 
Приходить к тебе буду во сне,
Будем вновь вместе с лавой нестись,
Ты, как прежде, в черкесском седле,
Будешь шашку вздымать свою ввысь…»
 
 
Я его тогда в степь отпустил,
Напоследок за шею обняв,
Лишь до крови губу прикусил,
Брат прощай – буду помнить тебя.
 
 
Дай Бог, чтоб не сорваться в запой,
Хоть не пил я до этого дня,
Высоко в небе, мой вороной,
Тихо ржёт, поджидая меня…
 

Я поставлю двенадцать свечей

 
Я поставлю двенадцать свечей
В церкви той, где крестили меня,
Задержусь, выходя из дверей,
Тихим утром июньского дня.
 
 
И двенадцать седых тополей,
Что у дедова дома растут,
Увидав – к ним иду по траве,
Мне по-свойски ветвЯми махнут.
 
 
Дед мой, помню, был статен собой,
Крепко сложен и норовом крут,
Я в любимцах ходил у него,
Самый младший двенадцатый внук.
 
 
Соберу я двенадцать друзей,
Самых близких в саду за  столом,
Вместе с ними за жизнь, за детей,
Не спеша разговор заведём.
 
 
И мы выпьем хмельного вина,
А потом будем песни играть,
И до самого всё до утрА
Будем детство своё вспоминать.
 
 
Отпущу я двенадцать коней,
В степь ночную у быстрой реки,
Будут плыть и кружиться над ней,
В небе звёзд золотых огоньки.
 
 
И двенадцати, в поле, ветрам,
Я подставлю открытую грудь,
Им я с лёгкой душою отдам
Свою светлую тихую грусть.
 
 
И пусть скоро уже пятьдесят,
Но пока что рука не дрожит:
Молодой я, пока есть друзья,
Пусть их Бог всех по жизни хранит.
 

Васильки

 
Рано утром завёл свою трель соловей
Он в зелёных садах над рекою,
А он пел да играл всё о жизни моей,
О грядущей разлуке с тобою.
 
 
Повстречались с тобой год назад у реки,
Страсть шальная толкнула в объятья,
А вокруг расцветали-цвели васильки,
Ты навстречу мне шла в белом платье…
 
 
А отец твой, урядник, был дюже суров,
Не хотел отдавать тебя замуж,
И тайком обвенчались с тобой на Покров,
Неожиданно в церкву нагрянув…
 
 
Ты покинула дом, поступив вопреки
Злой родительской воле отцовской,
Лишь стояли в глазах на лугу васильки,
Под июньским полУденным солнцем…
 
 
РаздухАрилось лето как в этом году,
Срок пришёл – я на фронт уезжаю,
Ты коня боевого ведёшь за узду,
Тихо плачешь, меня провожая.
 
 
Ай, да ты ж вот не плачь, не рыдай, негорюй,
Не наклИкай беду на дорогу,
Твой прощальный горит на губах поцелуй,
Я покаместь живой, Слава Богу!
 
 
Да заради Христа, помиритесь с Отцом,
– Кровь казачья течёт у обоих!
Я тебе обещаю черкнуть письмецо,
Буду жив, после первого боя.
 
 
Оборвал свою трель озорник соловей,
Он в зелёных садах над рекою,
Я как мог обсказал всё о жизни своей,
И слезинку смахнул с глаз рукою…
 

Матери

 
Расстелила скАтерки ровные да белые
По полям заснеженным ранняя зима,
А какие песни ты, всё играла-пела мне
Вечерами тёмными, сидя у окна.
 
 
В тихом пении твоём виделось мне лето,
Как всходило солнышко утром над рекой,
Да в лугах некошенных, знай гуляют где-то
Резвые два коника – белый да гнедой.
 
 
Закружил мне голову пряный запах донника,
Порассыпался вокруг жёлтый его цвет,
Эх, ты волюшка моя, кони мои коники,
И я снова молодой – двадцать с чем-то лет.
 
 
Прилетела ласточка, вьёт гнездо под крышею,
Где-то в доме хлеб пекут -из трубы дымок,
И как будто наяву, Батин голос слышу я,
Окликает со двора: " Подсоби, сынок!»
 
 
Видел как в саду весной распускалосьдеревце,
И цветочки белые на ветру дрожат,
На гнедого коника саживал я первенца,
А ведь было это всё двадцать лет назад…
 
 
Смолк негромкий голос твой, оборваласьпесня,
Лишь за печкой речь ведёт о своём сверчок,
В шубу белую опять, снег с метелью вместе
Одевают маленький наш тихий хуторок…
 

Как по полю, всё по полю…

 
Как по полю, всё по полю, самому по краю,
По-над лесом да дубовым, где-то там вдали,
Спотыкаясь и бранясь, на судьбу пеняя,
Беда с горюшком в обнимку вдоль дороги шли.
 
 
Песню  заунывную, нескладную  играли,
Про несчастное своё, горькое житьё,
А когда бросали петь, то навзрыд рыдали,
Да кружилося над ними в небе вороньё.
 
 
Им навстречу ехали казаки со службы,
Все в медалях и крестах, рвёт меха гармонь,
И на конике гнедом, молодой хорунжий,
Развесёлый, удалой, и в глазах огонь.
 
 
«Чьи такия будитя, страннички прохожия,
Аж от леса самого слышится ваш вой,
Грязные, косматыя, а какие рожи!
Встретишь вас под вечер – вряд придёшь живой!»
 
 
«Мы беда, да горюшко, она вот горемычная,
Меж дворами шляемся, где пройдём -там плач!
Вы возьмите нас собой, милые станичники,
Только песен не играйте, и гармошку спрячь!»
 
 
Рассмеялся тут казак – аж до слёз пробрАло!
Да нагайкой протянул их промеж ушей,
«Нам таких попутчиков даром не хватало!»
И велел обоих разом тут же гнать взашей.
 
 
«Наперёд запомните, и другим скажИте!
Казаков увидите – враз бегите вон!
Люди мы весёлые, но Бога не гневите,
Попадётесь ещё раз, – вот те Крест, прибьём!»
 
 
«Ну да ладно, вроде всё» – он взмахнул рукою,
«Сотня, песню запевай, рысью марш, пошли!»
Ну, а горе да беда, с поротой спиною,
Оставались у дороги слёзы лить в пыли.
 

Брат, сверни закурить…

 
Брат, сверни закурить, во-внутрях всёдрожит,
Полк наш нынче водили в атаку,
Это первый мой бой, дюже страшный он был,
В том бою я срубил австрияка.
 
 
То достойный был враг, до конца он стрелял,
– Вон какая дыра на папахе,
Но ему не свезло – грудью конь его смял,
Я ж из шашки ударил с размаха.
 
 
Мы скрозь них пронеслись, как сквозь маслокинжал,
Мало кто после нас цел остался,
В нашей сотне казак был убит наповал,
Без хозяина конь рядом мчался.
 
 
После боя меня обступили браты:
«Молодцом, – отличился станичник!
Чтой-то бледный совсем, да тебя, брат, мутит,
То впервой – опосля попривыкнешь!»
 
 
А хороший табак, у тебя, милый друг,
В меру крепкий и шибко душистый,
Прощевай, может снова увидимся вдруг,
Сохрани тебя Боже по жизни!
 

Родина

 
Окунусь я в россыпь предрассветных рос,
Окажусь в стране я, полной детских грёз,
Где летит по полю быстрый белый конь,
Падают где звёзды прямо на ладонь.
 
 
Там где быстрый Терек, что в горах рождён,
Где на Пасху, в церкви, колокольный звон.
Где играют свадьбы, там где хлеб пекут,
Где отважных любят, там где старость чтут.
 
 
Где беда и радость, поровну на всех,
Там где возле речки слышен детский смех,
Вскинет где казачка горделиво бровь,
Там где воздух вольный будоражит кровь.
 
 
Где народ горячий, смелый, – только тронь!
Где о чём то плачет тихая гармонь,
Где казачья слава навсегда в честИ,
Где под ветром травы – глаз не отвести.
 
 
Где сияет солнце, там где неба край,
Где в степи тюльпанов -только собирай,
Где журчит ручьями, по весне земля,
Где навеки в сердце, Родина моя!