Читать книгу: «Уицраоры», страница 2

И далее: «…гипотеза коллективного бессознательного является не более смелой, чем допущение существования инстинктов. Обычно люди готовы допустить, что человеческая деятельность весьма подвержена влиянию инстинктов совершенно независимо от рациональных мотиваций сознающего разума.

Если же предположить, что наше воображение, восприятие и мышление в равной мере подвержены влиянию врожденных и универсально существующих элементов, то при вдумчивом рассмотрении, я полагаю, в этом предположении можно усмотреть не более мистицизма, чем в теории инстинктов». В постюнгианский период аналитическая психология продолжила развивать идеи Юнга.

Однако мы, не вдаваясь даже в подробности понятия «архетип», обойдёмся лишь главным, что мы увидели в «коллективном бессознательном», а именно – существованием этого коллективного бессознательного вне области индивидуального человеческого опыта и зачастую даже вне области его дневного (рационализированного) сознания. Погружаясь глубже в характеристики этого явления, мы поймём, что оно способно воздействовать на поведение человека, способно формировать его воззрения, привычки, характер; способно, наконец, стать мотиватором и силой, направленной на любую сферу жизни целого общества. И нам совершенно не обязательно заниматься поисками законов, стоящих за этой силой; нам не нужны формулы, которые математически описывали бы все векторы и механизмы такого воздействия. Пусть этим занимается чистая наука (если захочет), а нам достаточно фиксации того, что это существует пусть хотя бы ноуменально или хотя бы в какой-нибудь философской доктрине.

Итак, мы зафиксировали (легализовали), что вполне допустимо (по крайней мере для размышления) существование некоего поля, воздействующего бессознательно на целые коллективы людей сходным образом. Что это за поле, в какой части космоса находится, какие механизмы воздействия на личность применяет, – всё это нам знать не нужно. Важнее будет понять, сколь разнообразны ключи, отпирающие в человеке тайные двери. Очевидно, что, анализируя те или иные коллективные проявления психики, мы сможем выделить достаточно чёткие границы между ними, различая их по характеру и социальной направленности. Тогда мы сможем их описать и дать им наименование. Но в праве ли мы рассуждать о психической энергии как об энергии, в чём-то схожей с физической (доступной инструментальному измерению)? Разумеется, в праве. Достаточно хотя бы бегло ознакомиться с трудами на эту тему психологов и психоаналитиков. У Грота⁹ в статье «Понятия души и психической энергии в психологии» последовательно развивается мысль о том, что психическая энергия, подобно энергии физической, подчинена схожим законам (закону сохранения) и, следовательно, черпается из среды. Понятие либидо, как специфической энергии (сексуальной), разработано Фрейдом¹⁰ в его психоанализе. Накопление в организме подобного рода психических энергий рано или поздно преобразуется в материальную деятельность. Материальная же деятельность, в свою очередь, становится фокусом формирования другого рода энергий, конвертируется и насыщает пространство (по Вернадскому¹¹, ноосферу) новым содержанием.

К тому же, мы знакомы с тем, что обозначается как пассионарность. Откуда знакомы? Из философских трудов Льва Николаевича Гумилёва¹². Впервые термин «пассионарность» он вводит в своей работе «Этногенез и биосфера Земли». В целом пассионарность можно определить, как безотчётное и непреодолимое желание такой деятельности, результатом которой становятся коренные сдвиги в частной жизни и в жизни целых коллективов (вплоть до государств). Где находится источник такого сверхусилия, каковы его законы и механизмы – вопрос и в данном случае вторичный. Гумилёв внимательно рассматривает пассионарность на исторических примерах и исторических личностях, например, на завоевательных походах пассионария Александра Македонского. Важным в этой теории является ещё то, что пассионарность совершенно нейтральна по отношению к этике; она вне этических концепций, пусть даже и прикрывается иногда какими-нибудь высокоморальными целями. Этика для пассионария – лишь инструмент для достижения вожделенной цели. Гумилёв в вышеупомянутой книге пишет: «Деяния, продиктованные пассионарностью, легко отличимы от обыденных поступков, совершаемых вследствие наличия общечеловеческого инстинкта самосохранения, личного и видового. Не менее отличаются они от реактивных акций, вызываемых внешними раздражителями, например вторжением иноплеменников. Реакции, как правило, кратковременны и потому безрезультатны. Для пассионариев же характерно посвящение себя той или иной цели, преследуемой иной раз на протяжении всей жизни».

Подведём итоги нашего размышления:

1) наличие коллективного бессознательного допустимо (хотя бы теоретически), и потому вполне вероятно, что источник его инвольтаций (направленных влияний) располагается за пределами какой бы то ни было личности;

2) допустимо и то, что где-то существует механизм пассионарного воздействия на отдельные личности, сплачивающие вокруг себя большие группы людей для осуществления таких целей, которые в обычном состоянии и для отдельного человека попросту неосуществимы;

3) мы в праве допустить существование психической энергии, которая является носителем (помимо генетики) описанных выше вещей.

Бытие

После создания Альбертом Эйнштейном¹³ теории относительности учёным стало казаться, что они, наконец, близки к построению окончательной физической модели вселенной. Но не тут-то было… Новые открытия в области экспериментальной физики никак не хотели укладываться в «старые» теории. Пришлось подключиться теоретикам, а практикам построить даже Большой адронный коллайдер для поиска недостающих частиц, предполагаемых в возникшей в 1970-ых годах Теории струн. Теория эта, в начале взбудоражившая умы, постепенно разветвлялась и развивалась, но всё же продолжала оставаться только теорией. В настоящее время, как вариант этой теории, разрабатывается так называемая М-теория. Разумеется, не имея специального физико-математического образования, я не стану утверждать, что вполне понимаю даже базовые утверждения теории струн. Но одно вполне очевидно: человечество в своей научной форме познания уже «доросло» до того, что может предполагать (и искать этому подтверждение) наличие других измерений (теория бозонных струн¹⁴ – 26 пространственно-временных измерений; суперструнные теории – 10). Другие измерения оказываются для нас ненаблюдаемыми в обычном состоянии психики и при помощи известных на сегодняшний день инструментов. У учёных для объяснения этой «ненаблюдаемости» есть две гипотезы. Первая – это компактификация (другие измерения замыкаются на самих себя на столь малых расстояниях, что нами обнаружены быть не могут), и вторая – локализация (наша четырёхмерная вселенная локализована в мультивселенной таким образом, что из этой локализации мы никак не можем взглянуть вовне). Вторая гипотеза кажется мне более интересной, поскольку в нашем случае она более наглядна. Представим себе, что мы живём на двухмерной плоскости. Всё у нас двухмерно: и мы сами, и наши идеи, и все наши приборы… И вдруг с нашей плоскостью пересекается какой-то трёхмерный объект. Каким мы будем его видеть?

Мы увидим его в форме двухмерной фигуры. Сможем ли мы описать его реальную сущность? его реальное бытие в пространстве с бо́льшим, нежели у нас, количеством измерений? Нет. По крайней мере, до тех пор, пока не будет изобретён соответствующий предстоящим задачам прибор. Когда с нашей плоскостью будет пересекаться цилиндр, конус и шар, мы будем наблюдать всё ту же окружность, никак не различающую трёхмерные объекты между собой. И напротив, при повороте к нашей плоскости на 90 градусов конус может быть зафиксирован как треугольник, а цилиндр – как прямоугольник, и для нас станет невозможным обратное – объединить разные фигуры в один трёхмерный объект.

Но так бы произошло, если бы все мы в этой плоскости были исключительно геометрами и мыслили бы только в геометрических терминах. На самом деле мы не только геометры, и наше мышление выходит за рамки сугубо утилитарных вещей. Если бы в наш трёхмерный (по пространственным координатам) мир начал вторгаться четырёхмерный объект, то мы могли бы наблюдать не только его физические воздействия (опосредованно через другие объекты), но неизбежно и воздействия плана психического. Так действуют на нас некоторые инфразвуковые частоты (хотя мы их и не слышим), так действует коллективное бессознательное и энергия пассионарности, о которых мы говорили в предыдущей главе.

Итак, следуя нашей привычной схеме, мы убедились в том, что, не боясь, что нас сочтут сумасшедшими, мы можем размышлять как минимум о четырёх странных вещах: коллективное бессознательное, пассионарность, психическая энергия и многомерность вселенной. Осталось сделать только ещё одно допущение – позволить себе предположить, что в некоем четырёхмерном (или более) пространстве, соприкасающимся с нашим, бурлит вполне себе разумная жизнь, во многом отличающаяся от привычного нам: есть там четырёхмерные люди, четырёхмерные животные, четырёхмерные растения и всевозможные физические процессы, реализующиеся по четырёхмерным законам. Австрийский философ Алексиус Майнонг¹⁵, разработавший свою собственную «теорию предметов», полагал, что все объекты делятся на три категории: существующие материально, существующие где-то в нематериальном мире (числа) и не могущие существовать в силу каких-либо внутренних логических противоречий (например, квадратный круг). Числа нематериальны, но выражают некие соотношения, существующие в природе. Длина окружности соотносится с её диаметром. Можно нарисовать окружность и диаметр и спросить ребёнка, видит ли он эти линии. Ребёнок ответит – да, вижу. Но если спросить его, видит ли он их соотношение, то такой вопрос поставит его в тупик. Для того, чтобы «увидеть» число пи, необходимо обладать некоторой искусственной (не существующей вещественно) теоретической базой. Такие соотношения человеку свойственно видеть во всём. Мы уже обговорили то, что иногда возникают исторические условия, при которых большие человеческие пласты вдруг начинают, словно по договорённости, двигаться в русле какой-то одной идеи, одной цели, продвигать сходные идеалы. Очевидно, что должно быть нечто «внеприродное», что на это их подвигает. В поисках объяснений рождаются социальные, исторические, религиозные и философские гипотезы, каждая из которых по-своему старается объяснить происхождение этого объединяющего импульса и локализовать его в некой психологической (нематериальной) сфере. Возникают теории коллективного бессознательного и пассионарности, и однажды марксистская диалектика перестаёт удовлетворять пытливые и не выхолощенные утилитарным материализмом умы, и одна за другой начинают появляться новые теории, освобождая сознание из застенков окаменевшего бытия. Майнонг пошёл дальше и выдвинул гипотезу о том, что объекты могут существовать независимо от их формального (отражённого в природе вещественно, объективно) статуса. Если мы думаем об эльфе и даже наделяем его качествами, то он уже существует, являясь объектом нашей мысли. Такие объекты Майнонг называл «бездомными». В конце концов можно было придти к мнению, что абсолютно все объекты вообще индифферентны (безразличны) к бытию, находясь за пределами «существования» и «несуществования». Реальное существование объекта есть лишь одна из его характеристик. Поначалу критически воспринятые, идеи Майнонга постепенно всё-таки развивались, пока наконец не облеклись в гипотезу модального реализма¹⁶, в рамках которой Дэвид Льюис¹⁷ провозгласил: все миры, которые мы только можем себе представить, столь же реальны, сколь реален и наш мир. И если подобное допущение кажется вам странным, то поспешу вас уверить, что с точки зрения современной науки (в широком смысле) ничего необычного в нём нет. Потому как понятие сильный антропный принцип, сформулированное Джоном Уилером¹⁸ в 1983 году гласит: Вселенные без разумного наблюдателя не обретают статус реальности; наблюдатели необходимы для обретения Вселенной бытия. Не больше и не меньше.