Читать книгу: «Незнакомка», страница 2
Макс ещё раз посмотрел на её щиколотки, отметил грацию рельефа и сел обратно на диванчик.
– Ну что, нашёл?
– Что?
– Не знаю, то, что искал.
– Где искал?
– В Караганде, Макс. Где ты только что ползал?
– Под столом.
– Ладно, проехали, – отмахнулась Ника, – надо было меньше твой ор слушать и подольше попадать. Мой просчёт. Жалостливость меня погубит, – она обречённо выдохнула и легла щекой на ладонь, опираясь локтем о столешницу.
Опять эта гнетущая тишина. Макс гонял сонные мысли со всею страстью, на кою был способен, искоса зыркая на томно моргающую красавицу, ища зацепку для разговора. Зацепился за янтарь.
– Красивый у тебя кулон янтарный.
– Это не янтарь, это симбирцит, мой кокон.
– Я первый раз слышу. Дорогой?
– Понятие не имею, у меня он всегда был.
Макс хотел что-то уточнить, но пока тужился вспомнить, что, спросила она:
– А музыку можешь включить, ну, на смартфоне своём?
– Да, конечно! – обрадовался Макс тому, что хоть чем-то может быть полезен. Потыкал в экран, встряхнул, точь градусник, встал, поводил вытянутой рукой над головой, сел и, шлёпая безвольными губами, пессимистически промямлил:
– Странно, сеть не видит. А у тебя есть вай-фай?
Вместо ответа Ника налила чая в белые чашки с лилиями и распаковала одну из многочисленных шоколадок.
– Давай, пей, соратник по нестандарту.
Огни свечей плясали в её больших зелёных глазах, кулон елозил по лифу кремового платья, ухоженные пальцы ломали шоколад. В необычной квартире было так тихо, что он слышал, как она пьёт, каждый глоток. Шорох, шелест, неземная благодать…
Похоже, он задремал или замечтался, так как следующие её слова довольно резко вернули его на землю:
– Ах, сурок-то наш носом клюёт, ещё уснёт на самом интересном месте. Пошли, – Ника встала, взяла блюдечко со свечкой и вышла из кухни.
– Вот, ложись, подрыхни, у меня дел полно.
Макс зашёл в комнату: прохладную, совершенно тёмную и уселся на пухлый диван, поглядывая то на хозяйку, то на её тень на стене. От окна прилично сквозило, штор не было, но свет с улицы куда-то пропал, будто и там все звёздочки перегорели.
Ника поставила свечку прямо на пол, возле единственного предмета мебели:
– Это чтоб тебе страшно не было, мало ли, приснится чушь всякая.
Макс продолжал таращить глаза, теперь уже на огонёк свечи.
– Вот я дурында, – Ника шлёпнула себя по лбу и, шурша тапочками, прытко убежала. Через минуту вернулась с подушкой и шерстяным одеялом:
– Теперь полный комплект, ложись.
Макс взял плотную большую подушку и сконфуженно растянулся на диване.
Гостеприимная хозяйка заботливо укрыла его одеялом, положила ладонь на лоб и…Макс моментально отрубился.
Поплыл в реке молочной, божественно густой, вдыхая запах сочный, лаская сон рукой.
На него кто-то прыгнул, походил по ногам, забрался на грудь и замер. Послышалось томное урчание, Макс почувствовал ниточки усов на подбородке. Хотел открыть глаза, но лишь приподнял веко. Сквозь узенькую щёлочку мерцала свеча. Новая попытка овладеть своими глазами не привела ни к чему хорошему, непослушные веки наотрез отказались подчиняться, беспомощно трепыхаясь, как опалённые мотыльки на блюдечке. Хозяин строптивого тела взял паузу, отдышался, сконцентрировался на борьбе за право видеть и повторил усилиеприоткрылся второй глаз, поверх одеяла уселась чёрная кошка. Макс попробовал пошевелить рукой или ногой, удалось только скрючить мизинец. –Паралич не победить! Сделав такой сокрушительный вывод, слушая грохот взбесившегося сердца, герой страдальчески зажмурился, питая надежду что это, мол, сон.
Кошка перебралась на подушку. Стало жарко, особенно голове, будто на неё натянули толстую меховую шапку. Страх растаял, Макс дал второй шанс своим глазам и скомандовал им открыться, внутренне приготовившись к продолжению бунта, но веки охотно распахнулись.
Диван окутан седой дымкой, под потолком сиреневый, даже скорее фиолетовый, свет. Макс приподнялся и огляделся. От окна прилично сквозило, хотя его и не было. Ни стен, ни пола, диван да дверь, ну, и кошка на троне. Мурка сидела на здоровенном стуле, с высокой кожаной спинкой и не моргая пристально пялилась на него изумрудными глазами. Макс захотел встать, скинул одеяло, но тут же укутался обратно. Он был совершенно голый.
– Ты что, кошку стесняешься?
– А! Только эта буква соскочили с его языка.
– Вставай, гости ждут, – кошка флегматично хмыкнула, спрыгнула с резного постамента и чванливой походкой вышла из комнаты. Макс проводил взглядом пушистую болтушку и вернул внимание на стул: на широком сиденье лежала аккуратная стопка одежды, а на спинке красовался вечерний смокинг стального цвета. Облачившись в несвойственный для себя наряд, приняв облик важной птицы, Макс направился к выходу и только теперь осознал, что он без обуви. Седая поволока была настолько вязкой и плотной, словно серый палас, поэтому пару ботинок он отыскал с превеликим трудом.
Щеголять в нарядах царских учат деток с малых лет, если нет замашек барских – значит, и короны нет.
Макс уверенно шёл через анфиладу янтарных комнат, стуча каблуками по мозаичному паркету. От созерцания вычурных узоров он зашатался и схватился за свою любимицу неуверенность – вернул себе привычную рассеянность. Ему полегчало, каблуки уже так не грохотали, а робко семенили крайне сбивчивым ритмом. Макс шарахался от эпатажа как чёрт от ладана, хотя в душе и был Че Гевара. Он боялся опростоволоситься даже больше, чем сдохнуть под танком, ну, или от зубов волка. Наверное, поэтому на протяжении всей его неуклюжей жизни за ним гонялся свой особенный плюшевый танк и вечно голодная стая сомнений.
На развилке коридорной он завис. Куда пойти? Повертел головой и встретился взглядом с арлекином на мраморной вазе. Шут скосил глаза налево, Макс направился туда, любуясь портретами королевских особ, восхищаясь великолепием лепнины тончайшей работы. В конце пути он упёрся в широченную мраморную лестницу, облачённую в красную дорожку и щедро усеянною белыми статуями. Макс привычно засопел, заученно попыхтел, сомневаясь в дальнейших действиях, но холодная рука какого-то заскучавшего изваяния нетерпеливо подпихнула его вперёд – довольно сильно, он аж споткнулся. Лестница всё не кончалась и не кончалась, мраморные лица подтрунивали над ним, гримасничая и хихикая. Максу это порядком надоело, он разозлился и слюняво шикнул: «Заткнитесь, хватит». Гогот смолк, показались высоченные врата, всего через один пролёт. Макс побежал вверх, замелькали ступени, но стоило ему оказаться перед вожделенным входом-выходом – признаться, ему в тот момент было уже наплевать – как он тут же оказывался на том месте, с которого начинал свой забег. После десятка безуспешных попыток он обессиленно и грузно плюхнулся на ворсистую дорожку, чуть не плача. Статуи взорвались, но не в прямом смысле – это было бы не столь страшно, нет, они разразились гомерическим хохотом, хлопая белёсыми губами и вздрагивая окоченелостями. Один пузатый мальчуган так усердствовал, заливаясь писклявым смехом, что свалился с постамента. Статуи хором охнули и заткнулись, а пухляк потупился на отлетевшую метра на два ручонку, глотая невидимые слёзы. Макс подобрал несчастную конечность и сунул в уцелевшую руку мальчугана. Тот всхлипнул и полез обратно на свой пьедестал, но это ему никак не удавалось. Пришлось помочь ехидному бедолаге. Макс больше не бежал. Он выключил неуёмного торопыгу и включил что-то более подходящее его нынешнему облику, щёлкнул тумблером в голове. Теперь ступени не чудили, а у ворот его поджидали два вооружённых ружьями и саблями придворных гренадера в синих мундирах и киверах с золотыми кутасами.
Когда он встал перед массивными дверьми, стражники, вдарив каблуками, вытянулись в звенящие струнки. Ворота опередили намерение Макса их толкнуть, открылись сами с помпезным скрипом.
Он успел уловить лишь кусочек оживления и праздничного шума. Бравая музыка стихла, топот бесчисленных ног и голосов замер, повисла абсолютная тишина. Только шуршание дамских нарядов и сдержанные придыхания. Макс влажно хрюкнул и переступил порог в этот вакуум безветрия.
Булькнул разум в амальгаму, зазеркальную страну, отразился мир шикарный, во всех красках наяву.
Огромные золотые канделябры в человеческий рост, украшенные дракончиками, хрустальные люстры на тяжёлых цепях, тысячи свечей, искры бриллиантов, жемчуга на открытых шеях красавиц, чопорные кавалеры в расшитых шёлком мундирах, и всё в том же духе. Короче, неподготовленный зритель может и свихнуться.
Утратив пульс, остолбенев от буйства красок, Макс затаил дыхание и посчитал свечи в канделябре. Перепроверил, переключился на другой треножник , но вдруг слева от него завопил крючковатый старикан в кудрявой шапке-парике:
– Князь Макс Воронцов!
Зал наигранно охнул. Плюгавенькая худенькая впечатлительная особа выронила веер и рухнула в обморок на руки статного мужчины с пепельными баками и усами.
«Откуда они мою фамилию узнали? Какой, в жопу, князь? Чё за маскарад?» – Макс закидывал в топку разума вопросы, одно поленце за другим, кусая уже распухшую губу.
Он бы её вовсе съел, если бы кружевная красотка в платье – точь грелка на чайник – не стала натягивать на него пышное накрахмаленное жабо.
– Зачем? Макс попытался отстраниться от назойливого внимания, но нахалка ухватила его за рукав и вернула на место:
– Надо, Ваше сиятельство, надо, – она покончила с воротником и до кучи прилепила лохматый пурпурный орден на лацкан.
– Усё, – дамочка похлопала его по плечу, присела в глубоком реверансе и растворилась в толпе.
Заблудившийся контуженный Макс, желая разрядить повисшее напряжение, поздоровался:
– Здрасте, – и робко кивнул.
Ноль реакции. Он повторил:
– Здрасте.
Тишина.
Макс, не переставая всё это время дёргать пуговицу, всё же оторвал её. Она упала возле его ботинка. Он наклонился, чтобы поднять беглянку, и в этот момент мужчины громыхнули каблуками и замерли, как истуканы, а барышни зашлись в книксенах, даже не думая останавливаться.
Макс догадался, что от него что-то ждут, некоего действия, и теперь уже осознанно поклонился в пол, шкрябая чёлкой мозаичный паркет.
Всё повторилось с удвоенным рвением: и стук каблуков, и пляска в присядку.
Он хотел дать дёру, но вспомнив ржание статуй, подталкиваемый любопытством, пошёл, не зная зачем, не зная куда, но вперёд, постоянно поправляя назойливое жабо.
Макс плыл, как могучий ледокол, рассекал пёструю толпу, словно многотонные льды. Отзываясь на каждый шаг, как по волшебству, расфуфыренная публика расступалась, не переставая оказывать уважение, выпячивать своё восхищение за рамки разумного.
В конце зала на возвышении стоял отдельный стол, активно украшенный цветами, фарфором и вазами с фруктами. За ним никого не было. Рядом отиралась полуголая девица с серебряным кувшином. Макс, махнув рукой на скромность, уселся за этот обособленный стол и только теперь заметил группу скрипачей в углу за массивными колоннами. Он по-прежнему неуверенно поманил девицу с кувшином, та моментально подскочила и наполнила глубокий хрустальный бокал густым гранатовым вином. Макс хотел от неё не этого, но в итоге шепнул:
– Спасибо, – и пригубил напиток.
Вкус оказался восхитительным. Два глотка – и дно сухое.
Полуголая снова припрыгала к нему и пока доливала вино, он успел спросить:
– А почему не танцуют? Почему скрипки умолкли?
Девушка заорала на весь зал – не дай бог с такой скандалить, заорала визгливым пробирающим до костей воплем:
– Князь желает веселья!
Скрипачи вдарили по струнам, дамы вцепились в кавалеров, и понеслась круговерть разухабистая. К чертям жеманство и смущение!
От вина разыгрался аппетит. Каким-то образом, разгадав его намерение подкрепиться, невесть откуда нарисовалась пухленькая тётенька в накрахмаленном белом фартучке и колпаке, будто вынырнула из-за кулис, а ощущение театра Макса не покидало с самого начала грандиозного спектакля. Тётенька громыхнула увесистой супницей об стол и простодушно рявкнула:
– Щи!
Макс вздрогнул от её излишне громкого «щи», сломал брови и поперхнулся вопросом:
– Что?
– Щи из капусты свежей, со сметаной.
– Ну щи, так щи.
Ошалевший едок уже застучал ложкой, хлебая диковинный супчик, когда повариха пододвинула блюдо с пирогами:
– Пирожки к щам!
От её «к щам» Макс аж подпрыгнул и, практически так же крича, зачем-то спросил:
– C чем?
– С чем пожелаете, Ваша светлость.
– Это как? С любой начинкой?
– С любой.
– А какой из них с … – он почесал макушку, решив озадачить повариху, стараясь соригинальничать, – какой с олениной?
– Таких не имеется.
– Ну а с говядиной?
– Не-а, – повариха помотала колпаком.
– А со свининой, ну, или курицей, на худой конец?
– Тоже нету.
– Вы же сказали, что есть со всем?
– Так точно, всё что изволите.
Бред какой-то! Макс схватил первый попавшийся пирожок, раскусил – рыба. Взял второй – рыба, полез на другую сторону блюда – опять рыба.
– Так все ваши пирожки только с рыбой!
– Нет, есть ещё с вишней, вон там, – она кивнула на дальний край стола.
– А с мясом почему нет?
Повариха округлила глаза, обретя ещё большее сходство с коровой:
– Кто ж нынче мясо-то ест? Мы что, волки что ли? Ну и шутник вы, вот умора, – она заржала, схватила супницу и скрылась за кулисами.
Когда он покончил с щами, выбежал крохотный поварёнок, тоже в огромном колпаке, водрузил перед ним фаянсовую фондю-карусель с расплавленным сыром, мисочками с гренками из ржаного и пшеничного хлеба, сухариками и кубиками багета.
– Сыр! – пискнул мальчик и смылся восвояси.
Макая в сыр наколотый на длиннющую двухрожковую вилку кусочек хлеба, Макс обратил внимание, что возле его возвышения выстроилась очередь молоденьких девах, оживлённо спорящих и истерично машущих веерами.
Он, по обыкновению, подозвал к себе виночерпию, щёлкнув пальцами:
– Милочка, а что за суета, куда очередь? О чём спорят-то?
– Не «куда», а «к кому», – брякнула полуголая, доливая в бокал гранатовый нектар.
– Так к кому же?
– К Вам, Ваша светлость, а спорят, кому первой с вами танцевать.
– Танцевать? Со мной? Какая им радость с того? – Макс испуганно глянул на таращащихся на него красавиц.
– Так то – награда, большая удача! Нечасто вас так увидеть можно… вживую, а тут ещё и потрогать, – виночерпия робко коснулась его плеча, с глубоким придыханием.
От смущения Макс встрепенулся, гренка упала на пол, пушистый песец быстро схватил её и сиганул за кулисы.
– Песец?!
– Шпиц! – визгнула полуголая и спросила, – танцевать изволите?
– Я не умею, никогда не пробовал.
– Все не умеют, но танцуют. Встряхните жирок, Ваша светлость, уважьте интерес барышень.
Макс и правда никогда не танцевал, даже в школе. Прятался в тени от одноклассниц, хотя мог и не прятаться – кому он нужен, контуженный, а тут – такой интерес, ажиотаж вокруг его никчёмной персоны. Не имея никакого опыта обольщения, он с трудом вылез из-за стола и обречённо поковылял к самому краю сцены. Девахи заткнулись и подались вперёд, так часто хлопая ресницами, что поднялся ветер. Макс спрыгнул вниз, естественно, едва не упав, и тут же налетел на широкий открытый бюст одной из модниц. Уткнувшись носом в глубокую ложбинку, пахнущую розами, он вконец ошалел, а когда очнулся, уже кружился на заплетающихся ногах. Девушка, звеня смехом, так его раскрутила, что ему почудилось, будто он едет в метро, прилипнув лбом к стеклу двери, рассматривая огни тоннеля. Мелькали люстры, лица, музыканты. И вдруг нахлынуло счастье, отыскалось то чувство, которое он потерял ещё задолго до побега матери. Нет, конечно, радость возникала в нём иногда, особенно в моменты работы над книгами, но здесь, сейчас, она проявлялась острее, жарче, чище, не попачканная слякотью разочарования. Макс улыбнулся девушке в ответ, сделал ещё пару кругов и схватил другую, не менее очаровательную партнёршу, потом следующую и следующую. Почувствовав усталость, набравшись наглости, он позвал девиц за свой стол. Сидя в окружении ослепительного гарема, он пребывал в таком блаженстве, что вовсе забыл о своей зажатости и долбаных комплексах. Цепи рухнули, жалобно лязгая под каблучками красавиц.
Принесли исполинский торт, многоэтажный, с забавными марципановыми фигурками зверушек, ёлочек и цветочков. Тортяра был таким огромным, что пришлось убрать всё лишнее со стола, оставив только алые чашки на блюдцах и тарелки с десертными вилками.
Макс постучал вилкой по чашке:
– Слушайте анекдот: Волочкова выпустила новую книгу – «Я и бал». Девочки, подскажите, как прилично спросить эту книгу в магазине?
Барышни вспыхнули румянцем, прячась за веера. Повисло томительное молчание. юмористу сделалось стыдно, он начал жалеть, что распустил неловкий язык. Но вдруг одна из красавиц, та, что постарше, прыснула смехом, а потом и все остальные залились. Он вновь воспрянул, подцепил злосчастную цепь мыском ботинка, отшвырнул моральные путы ещё дальше, и начал сыпать анекдотами и байками из жизни своей и услышанными. В общем, его шероховатый язык нашёл подход к этим нежным ушкам, увешенными шикарными серьгами.
Особо раскрасневшаяся деваха, слизывая крем с губы, прислонилась к его плечу и, мягко подтолкнув локотком, шепнула:
– Максим, а не кажется ли вам, что время проветриться? – и, пока он тормозил, взяла его под руку и вывела из-за стола.
Они нырнули за тяжёлую портьеру и очутились в узком проходе, с редкими факелами на стенах. Он послушно следовал за призрачной тенью девушки, почти не видя её силуэта, ориентируясь на шорох платья. Сделав бесчисленное число поворотов, парочка оказалась в полутёмном будуаре, больше смахивающем на игрушечную комнату кукольной принцессы. Сводчатый потолок, синие обои, золотая вязь, слабый свет от камина, облицованного ониксом пастельно-зелёного цвета, картины, вазы, резное трюмо, статуэтки из слоновой кости.
Чувственный интерьер вскружил Максу голову, а когда он присел на широченную кровать с балдахином, то сразу же начал тонуть, погружаясь всё ниже и воспаряя всё выше. Спутница оставила его на минуту, обещая вернуться. Он откинулся на спину и с наслаждением, предвкушая много большего, закрыл глаза. На кровать прыгнула кошка и приятно заурчала. Его окутало бархатное тепло.
– Золушка, просыпайся, – кто-то тормошил его за ногу, – Новый год проспишь, – этот кто-то пощекотал ему пятку.
Макс открыл глаза: у дивана стояла Вероника, улыбаясь во весь рот:
– Выспался, соня? Как сон?
Ника переоделась, теперь она выглядела ещё шикарней. Густые волосы зачёсаны наверх, прихвачены инкрустированным мерцающими камешками крабиком, пружинки-локоны ниспадают на нежные щёчки, в ушах жёлтые серёжки-полумесяцы, вечернее маковое платье с глубоким вырезом, туфли на высоком каблуке с тонкими ремешками вокруг хрупких щиколоток. В её облике всё изменилось, от прежнего образа остался только кулон, покачивающийся, как луна над холмами.
– Макс, язык проглотил? Пошли, – она развернулась и вышла, но он успел оценить ещё более глубокий разрез платья на её спине.
Соня встал и поспешил за ней.
– Мне как-то неловко в своём прикиде. Ты в таком наряде, а я вот в этом, – он оттянул рукав юзаного свитера в катышках и зацепках, – мне бы… Макс не успел закончить мысль, так как только теперь заметил разительные перемены, случившиеся на кухне. Во-первых, она стала больше раза в три, а то и четыре, во-вторых, стол был уже овальный, изысканно сервированный, плюгавенький диванчик превратился в кожаную раковину, человек на пять, всюду завихренистые подсвечники, салфеточки, зайчики, пингвинчики —целый плюшевый зоопарк.
– Ну, так сходи, переоденься, – ответила Вероника, вернув его к беседе.
– Куда?
– В комнату, в шкафу поищи, там полно всего.
– Там же нет шкафа.
– Есть, если приглядеться. Возьми свечку побольше, а лучше две.
Макс зашёл в комнату и, к своему удивлению, обнаружил здоровенный шкаф, а дивана уже не было. Он не хотел сильно выпендриваться, поэтому сразу отмёл в сторону напыщенные смокинги и фраки, а просто надел свежую белую футболку и оливковый кардиган на пуговицах. Уже закрыл створку, но вспомнил, что от окон прилично сквозило, а у Ники спина голая. Покопавшись в тряпье, наткнулся на зелёный кашемировый палантин и, довольный, зашаркал обратно на кухню.
Вероника оценивающе осмотрела его:
– Не фонтан, но сойдёт. А палантин-то зачем?
– Ну, от окна сифонит, а ты там сидишь, ну, я и подумал, мол…
Ника одарила его улыбкой, подошла и повернулась оголённой спиной, подставляя белоснежные плечи. Макс осторожно укрыл девушку палантином, уставившись на изящную шею. А как она благоухала! Как жасминовый куст!
Почудилась скамейка, сквер и поцелуй под пледом но́чи, их губы против полумер и руки тоже очень против.
– Давай дёрнем по бокальчику, старый год проводим. Открывай просекко!
Ника подмигнула ему и провела пальчиком – тем самым, с бронзовым кольцом – по ободку фужера.
Макс, не владеющий данным навыком – шампанское он никогда не открывал, так как Новый год вовсе не праздновал, а просто ложился спать, натянув наушники, чтобы не слышать ликующего грохота города – завозился с тугой пробкой. И когда она выстрелила, то едва не угодила ему по лбу. Пена упорно лезла из высоких фужеров на свободу, стекая по хрусталю, как снежная лава. Макс, естественно, не учёл дерзкого норова праздничного напитка, поэтому и плеснул от души. Шампанское тут же накатило. В глазах божественной хозяйки засияли звёзды, а потом она отвела всепоглощающий взгляд и подцепила вилкой кусочек сыра. Макс сразу вспомнил сырное фондю, даже сливочный вкус и хруст сухариков.
– Ника, а почему ты меня про сон спросила?
– Ты бы видел свою блаженную физиономию, – Вероника отправила ломтик сыра в красиво очерченный медного оттенка помадой рот. – Будто в гарем попал, сразу стало понятно, что снится что-то – сады Эдемские, никак не меньше.
Она вдруг перепрыгнула с интересующей его темы беседы, громко воскликнув – видимо, отвечая самой себе на более важный вопрос:
– Точно! Что-то мне огурчиков захотелось, – и полезла за штору. Достала с подоконника тарелку с уже тонко нарезанным свежим огурцом, продегустировала зелёные слайсы, почмокала и кивнула на щедрое окно. – А ты чего хочешь? Ну, там, помидорки, оливки?
– А что, всё есть?
– Да, ну, почти.
– А пирожки с мясом есть?
– Нет, Максик, – грустно выдохнула Ника. – Только с рыбой, – шутница хитро прищурилась и деловито повторила фокус, выудив из-за штор блюдо с овощной нарезкой.
– У тебя там склад, что ли? Я с ума схожу?
– Да все мы мальца с приветом, и нет там никакого склада, ты тоже так можешь.
– Как так?
– Ну, получать то, что хочешь, – видя, что Макс в непонятках, она пояснила, – ну, цели достигать. Главное – захотеть взаправду.
– Типа визуализация, что ли?
– Не, это брехня. Нет, она, конечно, может подсобить. Крошечку, – Вероника подцепила на пальчик крошку сыра и поднесла к его носу. – Вот такую.
Макс уставился на жёлтую горошину, а та разрослась до футбольного мяча и звонко схлопнулась. Фарфоровый зайчик возле мельхиоровой сахарницы поджал ушки и зарылся под салфетку.
Макс потряс головой, избавляясь от звона в ушах:
– Я что, как ты, могу предметы являть?
– Как я – нет, а как ты – да, – она встала и позвала его за собой.
Они опять пришли в ту комнату. Теперь не было ни дивана, ни шкафа, зато на стене висела огромная картина.
– Смотри, – Ника встала у него за спиной, он чувствовал её тёплое дыхание.
– Что ты видишь?
– Море.
– Спокойное? Волны большие?
– Нет, маленькие
– А ветер?
Подул лёгкий бриз, донёсся крик чаек.
– Корабль видишь?
– Нет.
–А если на нём я?
Макс старательно пригляделся и заметил белый парус. Яхта стремительно приближалась к нему, становилась всё больше и больше, ветер усилился, поднялись волны. Казалось, ещё мгновение, и яхта выпрыгнет из картины. Но в последний момент она легла на борт, солёные брызги окатили Макса с головы до пят. Морская вода хлестала через раму, на паркете билась пёстрая рыбка, раздувая жабры. Он вытер лицо, проморгался и разглядел на яхте Веронику в маковом наряде, кутающуюся в зелёный палантин. Она помахала ему рукой, и яхта так же стремительно удалилась за горизонт. Макс стоял в солёной луже ошарашенный, мокрый и восторженный.
– Ну… увидел корабль?
– А то!
Вероника подошла к рыбке, подняла её и швырнула обратно в море:
– Теперь понял? Стоит по-настоящему захотеть, и вуаля, мечта на блюдечке.
Ника вытерла руки палантином.
– Давай, переоденься, Крузенштерн, а то простынешь.
Макс полез в шкаф, который спокойненько поскрипывал створкой на своём обычном месте. Снова надел футболку – только бирюзовую, тёмные джинсы, точь по размеру, было уже взял новый пуловер красивой вязки, но повстречал любимый старый свитер. Сердце защемило – как-то жалко стало бедолагу, да и в греющих качествах верного друга он не сомневался, а согреться ему сильно требовалось, продрог основательно на ветру-то. Так что потрёпанный свитер вернулся на хозяина. Макс на всякий случай попрощался со шкафом и вышел в коридор.
Ника в дымчатой шубке уже поджидала его в прихожей:
– Пошли фейерверки заценим.
– Куда?
– На крышу, точнее, из люкарны полюбуемся, а то свалимся, крыша-то покатая.
Преодолев ржавые ступеньки лестницы на чердак, они оказались под сводами крыши. Ника распахнула круглое окошко и наполовину высунулась на улицу.
– Не зевай, а то вакантное место займут!
Шутку дивергент воспринял по-своему, как угрозу любви. Страшась проиграть мнимому сопернику, он вихрем долетел до «своей» девушки и тоже по пояс свесился наружу.
Город был как на ладони. Макс уже не задавался вопросом, как это с крыши трёхэтажного дома открывается такая панорама – чудеса стали нормой после встречи с Вероникой.
– А где салют?
– Сейчас будет.
– Так Новый год не наступил ещё.
– А я сейчас хочу.
Показались первые редкие вспышки.
– Ха, что я и говорила, эмпирический результат. Главное – это желание! – радостно воскликнула Ника и впилась пристальным взглядом в ночное небо.
Вспышек стало больше. Засвистели ракеты, затрещали петарды, звёзды гроздьями, веер всполохов. Феерия красок, от холодных синих до обжигающих рдяных. Пытаясь поймать искры в ладони, Макс едва не вывалился из крохотного окошка – так увлёкся невиданным зрелищем. Да ещё этот умопомрачительный грохот – немудрено что он не расслышал, как затрещало старенькое ограждение под его натиском. Но Вероника быстро вернула его обратно, никак не прокомментировав эту сумасшедшую тягу к прекрасному, а ротозей, с сияющим детством лицом, даже не заметил, как она схватила его за воротник пуховика и поставила на место.
– Красиво тут у вас.
– У нас? – Макс изумлённо посмотрел на волшебницу.
– А вы не цените, глаза поднять боитесь.
– А почему ты сказала «у вас»?
– Да оговорилась, не бери в голову.
Но как он мог не брать Нику в голову? Она так плотно засела в его котелке, что он не представлял, как это – опять потерять её, не слышать бархатного голоса, не дышать её ароматом… Макс ещё плотнее прижался к шубке, напуганный мыслью об одиночестве. Праздничное настроение сменилось скользким страхом. Ему стало холодно, он задрожал, и горячие слёзы побежали по щекам.
– Максик, ты что? – Ника взяла его лицо в ладони.
– Ты опять исчезнешь?
– Не драматизируй, всё хорошо. Слышишь? Всё будет хорошо…
Уже сидя на кухонном диване, он всё ещё чувствовал вкус её помады. Макс так улетел, когда она его поцеловала, что не помнил, как они вернулись. Пытаясь сохранить сладкий жар на своих губах, он опасался закрывать рот, кротко сгорбился и медленно сипел на дольку огурца.
Вероника, желая подстегнуть его квёлое настроение, сама наполнила фужер до краёв. Потом скептически хмыкнула и продолжила лить шампанское. Но игристый напиток, вопреки ожиданию, не побежал через край, нет – просто фужер становился больше.
– Вот так, самое то.
Ника двумя руками поставила перед ним что-то похожее на вазу для гладиолусов и скомандовала:
– Пей!
Макс совсем приуныл:
– Прости, но это уж слишком, я не справлюсь.
– Так, нос к верху, хвост пистолетом, и вперёд. Пей! А то обижусь.
Острастка возымела должный эффект. прилежный тихоня с трудом поднял вазу-фужер и, дивясь своей жажде, осушил хрустальную ёмкость.
Праздник не заставил себя долго ждать – таким пьяным скандалистом Макс никогда не был. Он пел песни, всячески умничал и на пике возбуждения полез через стол целоваться с Никой, разбив тарелку. Так и не добравшись до предмета страсти, начал гоняться за плюшевым зоопарком. Даже курица-грелка вспорхнула с заварного чайника и, истерично закудахтав, спряталась где-то в прихожей. Окончательно осмелев, герой-любовник повторил попытку обнять Нику, но она постоянно ускользала, задорно смеясь и убегая всё дальше и дальше, прячась за стволы деревьев в откуда-то взявшейся берёзовой роще. Солнце так шпарило, что ему стало жарко. Дебошир скинул свитер, хохотушка уже была в белом просторном сарафане и босиком. Макс носился за мелькающей в свежей листве девушкой, пытаясь ухватить её за косу с вплетённой маковой ленточкой. Отчаявшись догнать красотку, охотник повалился на зелёный ковёр и уставился на небесную лазурь. Ника присела рядом и водрузила на его перегретую голову ромашковый венок. Накатила приятная звенящая прохлада, пульс замедлился. Безмерное счастье, грудь разрывалась от любви. Голубки повздыхали, обменялись улыбками, встали и уже спокойно вернулись за стол.
– Ну что, весельчак, время поджимает, уже без пяти двенадцать, откупоривай вторую бутыль, а я сейчас, мигом, – Вероника вышла из кухни, а Макс, наученный опытом, принялся осторожно возиться с шампанским.
Хозяйка обернулась за пару минут, кинула на диван оранжевый джемпер. Только теперь Макс обратил внимание, что сидит без свитера.
– Чего таращишься? Ты свой в роще потерял. Давай, откупоривай, пора.
Только она сказала «пора», как забили куранты, отсчитывая секунды до Нового года, причём так громко гудели, будто Кремль телепортировался во двор.
Она смеётся птичкой звонкой и поздравляет от души, а он глазами ест девчонку, рискуя взглядом задушить.
– Макс, а ты на оленях катался? – Ника уже перебралась на диван, поджала ноги и облокотилась на его плечо. Её волосы приятно щекотали ему щёку, а аромат теперь был апельсина с корицей.
– Нет, – Макс помотал головой, стараясь плотнее прижаться к душистым волосам.
– А хочешь?
– А ты?
– Неважно, чего я хочу, важно, что ты хочешь.
– Лучше в карете, по заснеженной Москве.
– Не проблема, взлетай!
Они вышли из подъезда под белые хлопья снега и жёлтый свет уличных фонарей. Сугробы в человеческий рост жались к стенам невысоких домов, редкие прохожие вальяжно прогуливались вдоль мерцающих окон. Никакого уродливого новодела, никаких аляповатых вывесок – тонкая, чистая красота.
