Читать книгу: «Чиновник категории «Ё». Рассказы», страница 2

Б Ы Т О В А Я У С Л У Г А

Петр Иванович Скобочкин лежал в комнате на диване и созерцал через оконный проем голые ветви деревьев на фоне серого безрадостного неба. Он размышлял о природе и о том, почему сейчас, в середине марта стоят холода и не случилось ли какой климатической войны. Разные мысли роились в голове Скобочкина. Вообще-то, по-большому счету, он ждал пенсию, причем занимался столь уважительным делом уже давно. Лишившись работы по сокращению и походив по разным предприятиям, пытаясь обрести занятость, он с грустью осознал, что специалисты его профиля никому не нужны, да и возраст не позволял надеяться на востребованность. Однако, страховое довольствие намечалось к начислению не ранее, чем через два года, да и то, если в правительстве не отсрочат пенсионный возраст. О грустном думать не хотелось. Требовалось переключиться на нечто более приятное и интересное.

Он вспомнил, что утром жена пожурила его за неряшливый вид и, уходя на службу, оставила на прихожей пятьсот рублей на стрижку. Вот это следовало обдумать. Пенсия все равно ближе не станет. А сколько раз он посещал парикмахерскую за свою жизнь? Какие прически носил?

Устроившись поудобнее и вполглаза наблюдая за вороной, треплющей что-то съедобное на ветви старого клена, что рос напротив дома, Петр Иванович предался воспоминаниям и размышлениям.

Раньше, когда был еще совсем маленьким, его стригли «под чубчик». Это когда вся голова лысая, а на темечке, ближе ко лбу, оставлялся небольшой чубчик. Позорная, надо сказать, была причесочка. Или может родители так издевались над маленьким? Чисто по приколу, чтобы посмеяться?

Позже, уже в школе, все стриглись «под скобочку». Можно было, конечно, и «бокс», и «полубокс», но в этом случае могли и «лысым» прозвать. Ну и, конечно, никак не «полька». В школе, где в авторитете были пацаны, чьи родители ударно трудились на кирпичном заводе, прическа с таким названием вряд ли могла вызвать уважение.

В старших классах начались «лохматые годы». «Битлз» и другие длинноволосые кумиры одним своим видом призывали бороться за собственное самовыражение. И Петя стал стричься и подравнивать волосы самостоятельно. К сожалению, человеческий организм так устроен, что в зеркале хорошо видно только анфас. Да и руки растут так, что над затылочной частью самостоятельно не очень поработаешь. Однажды, с помощью расчёски с лезвием, а такие продавались в галантерейном отделе местного универмага, он несколько увлекся и выбрил по бокам две проплешины. Небольшие. С пятак. С помощью клея «БФ» удалось приклеить пучки волос на прогалины, но вид получился не очень. Спасла золотистая повязка трехсантиметровой ширины. И некрасивое удалось прикрыть, и, вообще, получилось прикольно. Но, если классная руководительница и завуч после объяснения и внимательного рассмотрения просто тихо поржали и носить украшение на голове разрешили, то два милиционера на привокзальной площади Бутово юмора не поняли и повязку отняли. А, казалось бы, ну какое им дело?

А в десятом, выпускном классе, Петя и два его одноклассника сделали то, что в их возрасте делать не очень правильно. Поспорив «на слабо», они пошли и постриглись наголо. Да, они привлекли к себе внимание. Кто-то даже зауважал. Но не из женской части. Девочкам лысые не очень нравятся.

В институте до третьего курса опять была «лохматая пора», да и дела до их причесок никому не было. А вот военная кафедра определила, что студенты должны быть коротко подстрижены.

В армии лейтенанта Скобочкина стриг единственный в гарнизоне мастер Борух Кельманович. Было ему за семьдесят и он уже немного дружил с Альцгеймером. По окончании процесса, непременно подносил второе зеркало, дабы клиент мог оценить качество работы сзади, и спрашивал, все ли устраивает? Если, как обычно, – да, то предлагал: «Шипр», … «Красная Москва?» Был он фронтовиком. В сорок первом ранили в правую руку. В Москве на Ярославском вокзале, когда после госпиталя ехал в часть, ещё с рукой на перевязи, был задержан военным патрулем за неотдание чести. В комендатуре ему посоветовали в следующий раз исполнять воинское приветствие левой рукой и перенаправили в дисбат. Потом было ещё ранение, потом контузия… Грустная история.

Да Скобочкин и сам оказывал услугу в армейском общежитии и время от времени брал в руки ножницы. Не то, что молодые офицеры пытались сэкономить, но некоторые, однажды попробовав, обращались к Пете с целью привести себя в подобающий вид. Как правило, стрижка превращалась в некое театрализованное представление с актерами и зрителями. То ломались ножницы и клиенту предлагалось пойти на утреннее построение с наполовину подстриженной головой, то, вдруг, кто-то сообщал, что объявлена тревога и достригать некогда… Во всяком случае, каждый раз, если не повторяться, получалось смешно. А если учесть, что в процессе, как правило, участвовало человек пять, то досуг вполне себе был неплох.

Ворона доклевала своё и пересела на соседнюю ветку. Перемена пейзажа оторвала мысли Петра Ивановича от армейских воспоминаний и вернула к размышлениям более практического характера. А интересно, сколько раз лицо мужского пола за свою жизнь посещает парикмахерскую? Ну, если отбросить первые три года от рождения и с этой поры педантично следить за внешностью, то один раз в два месяца стричься нужно. Кто-то делает это чаще, другие вообще предпочитают длинные волосы и ровняют их редко. Но если исходить из шести раз в год, то получается, что к своим пятидесяти восьми… Скобочкин достал смартфон и открыл окошко калькулятора… К пятидесяти восьми годам он посетил парикмахера 330 раз. Так, а теперь умножаем на пятьсот рублей… Результирующая цифра впечатлила. Сто шестьдесят пять тысяч!!! Ого! А если, к примеру, стричься за триста рублей? Получилось девяносто девять тысяч. Разница показалась существенной. Понятно, что в детстве услуга стоила сорок копеек, но остались позади и девальвация, и деноминация, и инфляция…

А ещё вспомнилось, что где-то с начала девяностых, усаживая клиента в кресло, мастера спрашивали: «Вам «по-простому» или «модельную?» Именно с того времени он на долгие годы определил свой стиль и отвечал, что там, где сзади и на висках – чтобы уходило в «ноль», ну, а то, что сверху – слегка подкорректировать. К сожалению, в последнее время то, чему ранее было позволено вольно кудрявиться на макушке, порядком поистрепалось.

В начале двухтысячных Москву оккупировали парикмахеры. Не было, наверное, ни единого дома, на первом этаже которого бы не разместился салон красоты или парикмахерская. Они были повсюду. Но, при кажущемся обилии предложения, воспользоваться услугой стало не проще, а порой и сложнее. Несколько раз, когда он заходил в подобные заведения, Скобочкина встречали отказом. Высокомерные администраторши интересовались, записан ли он предварительно? И, несмотря на пустующие кресла и скучающих от безделья мастеров, приходилось пристыженно ретироваться.

Когда же, наконец, страна встала с колен и гордо напрягла ягодицы, выяснилось, что городу более не нужны салоны красоты. Вернее, если и нужны, то не в таком количестве. И заведения стали одно за другим закрываться из-за отсутствия платежеспособного спроса. Видимо таким образом было решено укреплять семьи. Теперь мужья помогали женам красить волосы в домашних условиях, а те, в свою очередь, обзаведясь машинкой с насадками, кромсали любимых, всякий раз мысленно подсчитывая, успеет ли окупиться инструмент до того времени, как перестанет работать ввиду недоброкачественности деталей.

Вместе с тем появились дешевые парикмахерские. Осанистых девушек, окончивших профильные колледжи, заменили среднеазиатские пареньки. Работали последние споро и умело. Скобочкин про себя называл их «штукатурами». Они особо не заискивали перед клиентом, пользовали по большей части машинку, а ножницы и расческу – редко. Что такое филировка, видимо, и не знали. Да и зачем Петру Ивановичу всякие изыски, если с кудрявостью у него – не очень? Бывало, однако, порою, брезгливо. Особенно, когда, вместо того, чтобы воспользоваться пушистой кистью, обрезки волос с него смахивали куском серо-грязного поролона. Или, когда, прочищая машинку, мастер дул на механическую часть, не жалея слюны.

Именно в такое заведение, находившееся на достаточно дальнем от дома расстоянии, Петр Иванович и направился. Он справедливо полагал, что жена вряд ли определит, сколько стоит стрижка, а сэкономленные двести пятьдесят рублей можно будет всегда использовать на какие-нибудь тихие радости.

От метро ещё надо пройти минут десять пешком. Вот и нужное здание. По узкой лестнице он поднялся на второй этаж. Прямо на входе в заведение, громкоголосый словоохотливый пенсионер обстоятельно объяснял администратору, что в кресло мастера он сел без пяти одиннадцать, а до этого времени объявлена скидка в пятьдесят рублей, поэтому более двухсот он платить не намерен. Та уныло смотрела на часы, показывавшие десять минут двенадцатого, но с клиентом соглашалась.

Единственный мастер Ашот усердно трудился над крупным мужиком с тугим загривком. Придется подождать. Однако, освободился женский мастер. У нее дама на передержке в процессе окраски в уголок отсела. Пауза образовалась. И Скобочкина пригласили в кресло.

Даже не так. Администратор попросила проследовать в нужном направлении. Петр Иванович остановился у вешалки, чтобы повесить куртку и шарф, когда услышал сзади:

– Мужчина, что мы там копаемся? Проходим в кресло.

«Хрена́ себе начало», – пронеслось в голове. Он обернулся и уткнулся в высокую дородную тетку старшей возрастной категории. Рабочих мест было два и оба пустые.

– Куда прикажете? – он старался придать голосу учтивости, чтобы как-то нивелировать недружелюбный прием.

– Что непонятного? Сюда садитесь, – так было указано место предстоящей процедуры, – Как стричься будем? – парикмахерша уже накинула на него клеенчатое покрывало и обмотала вокруг шеи белую эластичную повязку.

– Ну, – как обычно начал Скобочкин, – сзади и на висках «уходим на «нет», а сверху немного подравниваем…

– Мужчина, – строго перебила его мастер, – Вы, что, в первый раз стричься пришли? – в углу дама, что с окрашиванием, угодливо подхихикнула, – я спрашиваю, Вас как? «Бокс», «полубокс», «канадка»?

В глазах у Петра Ивановича потемнело. Как она смеет так разговаривать? Отчего такой хамский тон? Давно он не испытывал подобного унижения. Да, было, было уже такое. Когда лет десять тому назад он зашёл в небольшое кафе при каком-то рынке и заказал у стойки чашку кофе. Когда напиток подали, к нему подошла, пьяненькая, несмотря на раннее время, местная достопримечательность:

– Ну, что, горяченького захотелось? – дама говорила громко и вызывающе, явно провоцируя скандал.

– Могу я спокойно, за свои деньги, чашку кофе выпить? – незлобиво огрызнулся Скобочкин.

– Вы поглядите на него! – радостно завизжала навязчивая собеседница, более обращаясь к аудитории, – А ты, чо хотел? Чобы те здесь бесплатно наливали?

Она и ещё много чего говорила, пока Петр Иванович допивал напиток, уже не вслушиваясь и не придавая смысла услышанному. В ушах гудело. И что поразило, когда он развернулся и пошел от стойки к выходу – в зале за столиками сидело человек двадцать, среди них два охранника. И все они улыбались, радуясь развлечению. Вот она национальная скрепа, русская забава и потеха…

Скобочкин сорвал с шеи эластичную белую повязку, скинул клеенчатую накидку, встал с кресла, подошёл к вешалке, взял шарф, куртку и вышел в коридор. Уже оттуда, остановившись и стараясь справиться с разыгравшимися чувствами, услышал, что на вопрос администратора, что произошло, парикмахерша со спокойной насмешкой ответила, что не поняли друг друга, после чего принялась звонить по-сотовому, а Петр Иванович слушал:

– Ну, чо, в магазин сходил?… А молока купил?… А капусты?… А майонеза?… – видимо ей просто срочно нужно было позвонить, а тут этот со своей стрижкой…

Обратные три остановки метро прошел пешком. Хотелось успокоиться, но мысли неотвязно возвращались к случившемуся. Уже в пяти минутах от дома он зашёл в «Салон красоты». Клиентов нет. Четыре кресла. Один мастер. Ухоженная женщина на ресепшене аккуратно предупредила, что работа стоит пятьсот рублей. Скобочкин понимающе кивнул. Его долго стригли ножницами, время от времени увлажняя из пульверизатора, потом слегка машинкой, затем филировочными ножницами, после чего опять выравнивали и тщательно выискивали неточности. По-окончании подсушили феном.

Петр Иванович остался доволен увиденным в зеркале. вроде как даже и моложе стал выглядеть. Он оставил на столике сто рублей чаевых мастеру, а затем расплатился на кассе. На душе, вроде как, полегчало. Жалко, конечно, что загашник «распатронил», но надо ещё и за хлебом сходить. Черт с ними, с тихими радостями.

Март 2018г., Москва

Т О С Т

Данный текст был написан в суете и спешке. Я собирался на день рождения к одному очень хорошему человеку, а делать необходимое привык в последний момент. Уже приехав на мероприятие и подняв рюмку за именинника, с грустью осознал, что прочитать написанное на бумаге будет невероятно сложно по причине того, что очки остались дома, а буквы оказались слишком маленькими. Героически потея, тщетно вчитываясь, запинаясь и оттого суетясь и «попадая не по тем клавишам», все же дочитал до конца, страстно при том желая скорейшего завершения эпизода. Сочинение таки было озвучено. Естественно, что ни о какой выразительности и интонационной окрашенности во время чтения говорить не приходилось. Под вежливые аплодисменты я вручил скромный подарок и сел угрызаться неуспехом.

Валерию Евгеньевичу Беденко посвящается.

История – наука достаточно неточная и субъективная.

Одно и то же событие, произошедшее в одном месте и в одно время, разными людьми впоследствии воспринимается и оценивается совершенно неодинаково..

К примеру, возьмем сегодняшнее мероприятие. Кто-то из участников будет бодр и весел, а вечером запишет в своем дневнике, что праздник удался и С.М. много пел, играл на барабанах и танцевал. Другой же назавтра, мучаясь похмельными головными болями, неохотно расскажет живо интересующейся жене о том, что прошло все как-то вяло и скучно. Наверное потому, что не было на этой вечеринке С.М.,так некстати приболевшего накануне инфлюэнцией.

Это я говорю затем, чтобы окружающие не слишком придирчиво отнеслись к кажущимся неточностям в моем повествовании.

Итак, начнем.

Давным-давно, в столице государства российского, славном городе Улан-Баторе, в долине реки Туул, царь-батюшка, великий самодержец и отец земли русской Тэмуджин, по-другому именуемый Чингисхан, сидел в юрте кожаной, одолеваемый заботами о будущем устройстве державы наспех завоеванной. Желая отчасти разделить ответственность за возможные провалы в управлении хозяйственной деятельностью в будущем, вызвал он к себе сыновей своих и говорит: «Сыновья мои любимые, малознакомые, пора и вам к делам государственным приобщаться. Страна у нас большая, можно сказать, что великая, но крайне до безобразия бестолковая: народец глуповат, да ленив; земли для жизни пригодные по разным углам разбросаны; наместники же вороваты, тупы и жадны, справляются плохо. Поэтому повелеваю вам отправиться на равнину восточноевропейскую и выбрать там место для города – столицы будущей. Оттуда впредь и будем хозяйством народным управлять».

И пустились в путь сыновья хановы.

С картами географическими во времена басурманские дела обстояли плохо и старший сын, Дмитрий, забрал много южнее и угодил в Малороссию, а затем вернулся на Дон, где забражничал с местными казаками. Там и остался упиваться алкоголем и безнаказанностью. За то и звать его стали Дм. Донским. В честь станции московского метрополитена в Северном Бутово.

Средний сын, Александр, двинулся много севернее и через Новый Уренгой и Архангельск вышел на Ладогу, где, не справившись с металлическим обмундированием, утонул в проруби. Благодарные за поступок финно-угорские народы, посовещавшись в подгруппах, назвали его Невским.

Незаконнорожденные дети Тэмуджина, близнецы Минин и Пожарский со слугой своим Ванькой Сусаниным, долго плутали по Беловежской пуще, вытаптывая заливные луга лукашенковские, но на возвышенность так и не вышли.

Младший же сын, Георгий Долгопальцев, он же Жора Татарский, или же Гоша Монгольский, решил поехать через Читу, Иркутск, Новосибирск. Но уже в Усолье-Сибирском подчистую проигрался местным картежникам, оставшись без средств к существованию и без лошади. Возле Байкала, озера голубого и скрепоносного, украв в одной из деревенек мирно пасшегося на лугу летающего дракона, он таки добрался на нем до того места, которое нынче зовется подмосковным Подольском. За полгода путешествия человек очень сдружился с летающей рептилией, но очень нужны были деньги. Поэтому он заколол ящура копьем, а на вырученные от продажи шкуры и мяса средства вставил себе золотые зубы и купил у цыган на рынке белого коня. Здесь же приобрел и новый паспорт на имя Юрия Долгорукого, желая начать новую жизнь.

Подольские деловые, силовики и посредники по урегулированию вопросов между первыми и вторыми, ранее такого чуда, как летающий дракон не видевшие, решили, что следует ограничивать себя в употреблении спиртных напитков и на месте убийства последнего основали первую городскую больницу. Тракт, что проходил рядом, назвали улицей Кирова. За ним, напротив больницы, зачем-то установили памятник Льву Николаевичу Толстому, а по соседству, на всякий случай, чтобы далеко не ходить, открыли отделение Сбербанка.

Юрий же Долгорукий на белом коне приехал в Китай-город, небольшое поселение к северу от Подольска, и сказал местным аборигенам, чтобы начинали строить столицу. Те поначалу поупрямились, но, понимая, что Улан-Батор расположен ближе, чем Пекин и скорой подмоги ждать не стоит, согласились.

Произошло данное знаменательное событие аккурат 4-го декабря 1168 года.

И надо было такому случиться, что ровно 800 лет спустя в Первой городской больнице имени товарища Урицкого, города Подольска, родился крепкий мальчик, весом 3200 граммов и ростом 56 сантиметров.

Как и водится в таких случаях, парня, в честь Георгия Долгопальцева, назвали Валерием.

Вернемся в настоящее.

Каждую первую субботу месяца в 16 часов, жемчужину нашего города – парк «Зарядье» постепенно освобождают от посетителей. Работники коммунальных служб в оранжевых светоотражающих жилетах и с офицерской выправкой огораживают территорию временным забором из металлических конструкций. Из специальных контейнеров достаются лаги из бивней мамонта, оленьи шкуры, веревки из сухожилий. И из всего этого строится большой чум, который накрывают серо-зеленой маскировочной сетью. Внутри разводится костер. К 21—00 подготовительные работы заканчиваются и из специального потайного лаза, выполненного в брусчатке появляются Сергей Семенович и его давний приятель Юрий Михайлович. Действующий чиновник, облачившись в халат из шкур нерпы, берет бубен и колотушку, закатывает глаза и начинает долгую, негромкую трехчасовую пляску. Его же предшественник так же неспешно перебирает гречку, или фильтрует пчелиные соты, или же, когда захочется сделать что-то воистину нужное, выкатывает поближе к огню гончарный круг и лепит на нем пивные кружки удивительной красоты.

Одну из них мне посчастливилось по случаю достать и я передаю ее в дар имениннику.

Так была переподарена прекрасная пивная кружка с музыкальным механизмом, выпущенная к 850-летию основания Москвы.

Декабрь 2018

Б У Т О В О

Почему я берусь за эту тему, заранее зная о том, что 99 процентам потенциальных читателей даже название малоинтересно? На этот вопрос попытаюсь ответить в тексте. Имеется крайне мало материала, описывающего это географическое местоположение на юге Москвы.

Моя задача – постараться показать Бутово,: воссоздать атмосферу обитания в данном районе в определенный период времени, пояснить некоторые факты, да и просто рассказать о том месте, где родился и прожил вот уже шестьдесят лет.

Про историю Южного Бутово в сети имеется достаточно много упоминаний. Это весьма однообразная, переходящая с сайта на сайт информация, а Северное Бутово почему-то пытаются увязать с усадьбой Трубецких в Битцевском парке, со Знаменскими Садками, что, может, и не противоречит современному территориальному устройству, но и не вполне корректно.

С моим взглядом можно соглашаться или нет, но данный текст представляет мнение, лишь одного индивидуума.

Итак, начнем.

Весьма отрадно, что на базе ГБОУ Школы №1161 появился краеведческий музей. Почему никто не озаботился этим ранее? Скорее всего причина в том, что небольшой подмосковный поселок не был ничем примечателен. Сколько ему подобных можно узреть на карте? Десятки тысяч.

Однако, именно благодаря музею узнал о том, что русский писатель Леонид Андреев посещал наши места. И рассказ о том написал.

Также известно, что А.П.Чехов упомянул местечко в повести «Три года», где повествуется о приезде главного героя Лаптева с приятелем Ярцевым к супруге своей Юлии Сергеевне на дачу в Бутово. Может, писатель и сам бывал в этих местах?

Деревня, давшая название поселению – совсем небольшая и на сей день от нее осталось всего лишь пяток стареньких домов. А вот территориальное образование Бутово, если рассматривать его до вхождения в состав Москвы, состояло из ряда деревень: Ново-Никольское, Городяевка, Боброво, Дрожжино, Елизаветинский поселок, Поляны, Гавриково, Чернево, Потапово, Язово, ВИЛАР. Сюда же входили Вагончики, Радио-центр, Радио-контроль, Дубки, Полигон, дома кирпичного завода. В разные периоды времени и административное подчинение было разным: до войны – Царицыно, затем Михайловский, Булатниковский сельсоветы, а уже в семидесятые годы – Видное Ленинского района Московской области

Мне проще рассказывать, как поселок выглядел после 1965 года, то есть о том, что помню сам, о чем рассказывали родители и знакомые.

Я иду в первый класс. Школ в Бутово всего две. Красная и Белая. Красная, номер 1 – это для тех, кто живёт справа от железной дороги, если ехать из Москвы, то есть западная часть. Белая, номер два – слева, то есть на востоке. Я иду в Красную. Трехэтажное здание красного кирпича. Раздевалка – в подвале. Туалеты – в торце этажа. На одном – для девочек, на другом – для мальчиков. Никаких кабинок. Все просто и открыто.

Территория огорожена забором из металлических прутьев. Возле ворот – два большие корыта, наполненные водой. Здесь дети обязаны мыть обувь. Рядом валяются грязные мокрые тряпки. Помню, один из мальчиков, года на два старше, натянул на голову тряпку, оказавшуюся то ли рукавом, то ли штаниной. Безобразник забрался в корыто, кричал, что он – Фантомас, а нам было страшно.

В Красную школу ходили те дети, которые жили с нашей стороны железной дороги, или «линии», как мы её называли. То есть те, что из частных домов, из деревень Чернево, Гавриково, Поляны, а также с Радиоцентра и Вагончиков. Ещё было много ребят из ВИЛАРа. Каждый район, или микрорайон делился на секторы. В нашем были – Барак и Переезд. На переезде было два дома, в которых жили путейные рабочие, которые осуществляли эксплуатацию шлагбаума при переезде железной дороги. Две или три семьи. Барак стоял почти рядом с путями, ближе к станции, как раз напротив водонапорной башни, что возле конторы кирпичного завода. Одноэтажное деревянное строение с коридорной системой. Как говорили родители, по лимиту в Москву или Подмосковье можно было приехать по-разному. Одни, что способнее или имеющие специальность, определялись на крупные: АЗЛК, ЗИЛ, Серп и Молот и т. д. Другие шли на стройку и получали квартиры в условных Черёмушках. Те, кто уж вообще – никак – устраивались на предприятия, подобные Бутовскому кирпичному заводу. Ну, а уж те, что остальные, так им и кайло в руки на железной дороге. Так вот в бараке жили железнодорожники. Путевые рабочие. Лом, лопата, шпалы, рельсы.

В коридоре, рядом с дверью каждой комнаты стояла керосинка на тумбочке. Так готовили еду. В каждой комнате была устроена печка – буржуйка. Уголь, а это минимум два ведра на день, носили со станции. Там разгружались вагоны и путейским можно было брать. А, может, и нельзя, но охраняли станцию тоже железнодорожники, поэтому разрешали. Комнатки небольшие, метров по двенадцать-четырнадцать. И в них жили по двое, трое, четверо, пятеро. С бараковскими детьми я играл в футбол, штандер-стоп, «железку». Они же учили меня физиологии, отношению между полами и другим премудростям, вроде общения с использованием ненормативной, обсценной лексики.

Наш дом стоял напротив. Частный, кирпичный, за забором. Яблони, вишни, сливы, смородина с крыжовником, малина. Опять же огород с огурцами и помидорами, клубникой и петрушкой. Однако, отапливался дом печкой, а воду носили с колонки. Обитатели барака, звали нас «куркулями». У железнодорожников были делянки с картофелем. Ещё – куры, кролики и свиньи. Не у всех, а у хозяйственных. Каждый раз испытывал шок, когда видел вывешенного на «турнике», что рядом с нашей калиткой, возле их сараев, поросёнка. До сих пор, при воспоминании, запах опаленной паяльной лампой свинины в носу как-то отвратительно ощущается. А бараковские дети радовались зрелищу, сидели и ждали, когда дадут погрызть палёный хвост. И голову свиную таскали, играя и веселясь, пока родители не отнимут.

Мальчик там был. Игорёк. Зимой и летом ходил в майке, трусах и сандалиях на босу ногу. Однажды зимой, уж не знаю, как его занесло, хотел войти к нам в дом. Но у крыльца собака была на привязи. Мальчика за ногу укусила. Родители его подняли шум. Матушка моя пошла к ним улаживать. Денег десять рублей дала, колготки новые… А где Игорёк? Под столом спит. Он там часто спал.

Ветхое деревянное здание несколько раз поджигали. Причем, однажды даже подперли входные двери чурбаками снаружи, видимо, чтобы пожестче выглядело. Понятно, что сами обитатели и делали. Нужно было нормальное жильё, да и дурь пьяно-похмельная сказывалась. В конце концов, в середине семидесятых барак снесли, а обитателей расселили по подмосковным городам.

Ещё были Вагончики. Все время удивляло подобное положение вещей. Отведена в лес ветка железной дороги – это в тридцатые годы проложили до Коммунарки. Потом она оказалась ненужной, а в той части, что по границе частных домов и леса, проложили дополнительные пути и поставили в три ряда теплушки образца 1870 года. Штук тридцать – пятьдесят. И в этих вагончиках жили люди. Целый городок. Сортиры на улице. Этим никого не удивишь. Пристроенные из досок хранилища для угля. Обогреваются печками – буржуйками. И – это 60 лет Советской власти? И где? Как раз между нынешними Северным и Южным Бутово. В тридцати километрах от Кремля. Их снесли или увезли в середине восьмидесятых после присоединения Бутово к Москве.

В трех минутах пешком от железнодорожной платформы стояли Красные дома. Четыре двухэтажных строения красного кирпича. Коммунальные квартиры. Маленькие комнаты, крошечные кухни. Колонка с водой – на улице. Там же и туалет. А помойное ведро – все равно возле входа, у вешалки с верхней одеждой, за занавеской. Зато своя котельная. То были муниципальные дома. Селили туда очередников.

Если пройти еще метров пятьсот, начинается Радио-центр. Двухэтажный детский сад и три трехэтажных кирпичных дома. Квартиры со всеми удобствами. Потом построят ещё один – пятиэтажный. Вот он в Собянинскую реновацию не войдёт, а остальные снесут. За жилыми домами – огороженная колючей проволокой часть лесного массива. Кое-где видны высокие металлические мачты – антенны на растяжках. Говорили, что – это «глушилки» вражеских голосов». В этом месте до революции располагалось имение Николая Александровича Варенцова. Предприниматель, инженер-механик, человек, «сделавший» себе состояние в одиннадцать миллионов рублей, начиная с нуля. Занимался он оптовой торговлей и производством. Вез из Средней Азии хлопок, шерсть, кожу. В Москве же имел две мануфактуры, большой дом на пересечении Денисовского и Токмакова переулка; ухоженное имение в Бутово. Советская власть все отняла. Умер он в 1947 году в Москве, в крайней нищете. Оставил после себя мемуары «Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое.»

В Красной школе учили в две смены. Мне досталась вторая. Так что после уроков возвращались домой по-темному. Утренние же часы околачивались на улице. На переменах между уроками играли в фантики. А где можно найти самые красивые конфетные обертки? Конечно же вокруг железнодорожной платформы и под ней.

Сейчас пытаюсь анализировать и понимаю, что «дачным» поселком Бутово в конце шестидесятых уже не был. До революции на месте того двухэтажного кирпичного дома, что стоит у северной части платформы, располагалось имение П. В. Михайлова, почетного гражданина. Сам он жил и работал в зарубежье, а делами в Бутово, именно содержанием и сдачей в аренду принадлежащих ему 48 дач, занимался управляющий Н.П.Головин. Опять же советская власть экспроприировала объекты недвижимости у эксплуататоров и поселила в бывшие барские дома представителей рабочего класса и трудового крестьянства. Новые же дачные кварталы, уже позже, появились за лесом, что за Радиоцентром; за Полигоном в сторону Боброво, но в остальном поселок был заселен, за редким исключением, жителями постоянными.

После окончания первого класса, родители решили, что мне нужно менять школу. Белая была «посильнее» и учились в ней только в первую смену. И ещё – она была новая, только что введенная в строй взамен старой, сгоревшей. Прежняя школа имела каменный первый этаж и деревянный второй. Владельцами здания являлись сначала Б. И. Поляков, архитектор Главной дворцовой канцелярии, позже имение перешло его дочери Елизавете Борисовне Вындомской. Отсюда и название Елизаветинского поселка. Позже имение перекупили Москвины. Ну, а уже после революции в здании главного дома усадьбы открыли школу-семилетку.

При смене учебного заведения возникло одно «но». С меня была взята клятва, что железную дорогу буду переходить только по пешеходному мосту. Железная дорога была беспощадной убийцей. Не всем и не всегда удавалось пересечь шесть полотен пути. Не раз я видел лежащие на обочине тела. Обувь обычно бывала отброшена в сторону. Электрички, скорые, товарные, маневровые поезда регулярно сбивали переходящих линию, которые пытались сэкономить время, несмотря на предупреждающие и запрещающие таблички. Движение в те годы было гораздо интенсивнее нынешнего. И, если электрички ходили реже, то скорых поездов дальнего следования было много больше. И товарные поезда ходили почти беспрерывно. Два пути использовались для формирования грузовых составов и разгрузки сыпучих материалов на станции. Часто составы стояли на светофорах и для того, чтобы перейти на противоположную сторону приходилось карабкаться на вагон в торцевой его части, если имелась площадка или, если такой возможности не было, то пролезали между колесами, не особо задумываясь о том, что состав в любой момент может тронуться.