Читать книгу: «Psychica», страница 4
Ульяна упрекала мужа в бесчувственности. Начитавшись психологической мишуры, она искренне верила, что именно от отца идет разлад в семье, а ребенок, как самое слабое звено, принимает удар на себя и реагирует единственно возможным образом – болезнью, бессознательно пытаясь помирить родителей. На ближайший период у него получалось, но когда раны заживали, и сын отправлялся в школу, родители снова отдалялись, и круг повторялся. Максим не верил в ее выдумки и согласился на лучший способ изменить ситуацию – развестись, потому как они с каждым годом все чаще скандалили и били посуду, и почти всегда их мирила теща, доказывая накопленной мудростью, что семейная брань – пустяк.
В тот же вечер Ульяна узнала про его секретный звонок, выразив бурю негодования. Нелепо оправдываясь, Максим словно погружался на дно. Она всегда права и одолеет любого в самом ожесточенном споре. Он прятался в пещере, закрываясь в холодный панцирь без окон и дверей, отсиживаясь внутри, пока не кончался воздух, а когда он высовывался за глотком кислорода, метать гром и молнии уже поздно.
Устроив яркий, но бездарный спектакль, Ульяна пообещала сменить номер сына и в последний раз попросила не трогать их, иначе они никогда не вернутся обратно. Максим даже не угрожал судебными разбирательствами, понимая, что бывшая вспыльчива, но отходчива, поэтому согласился принять условия, ведь ему не удастся повлиять на ситуацию. Женька навсегда останется его сыном. Отцовские права никто не отменит.
…Промучившись в безнадеге, он приехал на подстанцию в подавленном состоянии как жалкий котяра, затравленный шайкой жиродеров.
В затхлой раздевалке переодевался Фомин, треща по телефону с безымянным собутыльником. Максим не забыл о подставе, но мстить обидчику не собирался, потому что не успел составить план, но все же высказал шутнику пару ласковых.
– Спасибо за кефир. Ты вывел меня из строя до обеда. Теперь от тебя презентов не принимаю.
– А что не так? – невинно спросил Фомин с кислой миной.
Актер из него не важный, а если и играет кого, то единственную роль неудачника, вечно жалующегося на низкий оклад, неблагодарных больных и несправедливое мироустройство. Пашка не был революционером и не состоял в подпольных организациях, не посещал собрания «несогласных», не поддерживал движение «нацболов» и вообще не интересовался политикой, культивируя пофигизм. Такие люди будут вечно плакаться и ерзать на стуле, но поднять свой зад и сделать что-то полезное они не способны.
– Жаль, тебе глотнуть не оставил, а то бы оценил великолепный вкус простокваши.
– Извини, если не угодил, – издевательски заявил Фомин, натягивая джинсы. Надушившись дешевым одеколоном, он почесал под мышками и накинул шерстяной свитер. – А я хотел тебя и сегодня угостить вкусняшкой, но раз ты неблагодарная скотина, то не буду подкармливать.
– Пошел ты! – рявкнул Маликов. – Позаботься лучше о себе! Я предупредил остальных о твоих выходках. На моем показательном примере вся подстанция убедилась, что тебе доверять нельзя.
– Не обобщай, а? Если ты не с той ноги встал, то заткнись лучше в тряпочку, – наседал Фомин, расчесывая мокрые волосы. – Не подкидывай говна! Сегодня еду на пикник, а ты бесценными замечаниями заколебал. Уймись! Вколи промедол и забудься. Хочешь, ради тебя спишу ампулу?
– Обойдусь! – парировал Маликов и лег на кушетку, не разуваясь.
Дождавшись, когда Фомин исчезнет, он взял себя в руки и переоделся. Придется терпеть и работать, ведь его никто не заменит. Через полчаса прогремел первый вызов. Наспех проверив инструментарий, Максим, прихрамывая, спустился к крыльцу, пытаясь не думать о насущных проблемах. Как и полагается, за смену он спас несколько жизней, не испытывая морального удовлетворения. Хотелось списать неудачи на тяготы судьбы, но Димка и Семыч не поймут его душевных терзаний. Апатия вгрызалась в душу как червяк в спелое яблоко.
У Димки под глазом горел смачный синяк, разрисовавший физиономию в ярких красках. Он сидел в громадных наушниках и прикусывал губы, налегая на «Байкал», нацепив черные очки, дабы не светиться перед честным народом и не компрометировать образ доброго медика. От Симыча несло чесноком и машинным маслом. По привычке он без устали тараторил, как справил юбилей тетки, где отплясывали грязные танцы, порвали гармонь, и без драки не обошлось, а он держался в сторонке и не вмешивался, налегая на горькую. От чесночного запаха Максим пытался укрыться в лобовом окне. Когда Семыч курил, дым образовывал вовсе непереносимый коктейль тухлых яиц.
– А ты что седне не в духе? – проникновенно спросил Симыч. – Случилось чего?
– Погода нелетная, небо закрыло, вот и маюсь. Я к магнитному полю очень чувствительный, – заливал Максим. – Это приходит с возрастом, но кому-то везет, а кто-то страдает.
– А я не реагирую, – похвастался Симыч, причмокивая, будто соскабливая остатки пищи между резцов. – Бывает, давление подскочит, а я не ощущаю. И диспансеризации не боюсь. Здоровье у меня богатырское. Мой род – долгожители, только не знаю, куда его, ешкин кот, разбросало…
– Везет! А Димку кто отдубасил?
– Молчит, сученыш! Думаю, из-за бабы ломается. Ухаживал он давече за одной, так может, нарвался на соперника.
– Он? Ухаживал? Не поверю.
– Или в самоволку попал. Ты же, Димас, вроде не бандюкан? – постучал Семыч по стенке.
За клетчатой сеткой донеслось:
– Отстань! Кончай допрос! Скажите спасибо, что сюда приперся, а так больничный полагается на неделю.
– По рогам тебе дам, а не больничный, – засмеялся Симыч, виртуозно обгоняя ленивые легковушки.
Не втягиваясь в беседу, Максим отстранился и переключился на Ларису: она должна понять его состояние. Их смены не всегда пересекались, но сегодня выпал счастливый случай, когда он сможет напроситься на чай. Надо лишь поймать ее на кардиобригаде, загруженной в летний сезон выше крыши. По объективным причинам им не удается встретиться при других обстоятельствах. Где-то там, в неизвестности, им будет гораздо сложнее. Она изменится, и ему придется меняться. Он привык видеть ее в одном образе, в голубоватом халате с треугольным кармашком с красной ручкой и записками, в шаркающих тапочках, с заплетенной косой и бледной шеей с серебряным крестом, скрывающимся за майкой в тайной ложбинке.
На дежурствах Лариса вела себя незаметно и не капризничала, прощая его сумасбродные выходки, а на нейтральной территории превращалась в злокачественную стерву. Максим не узнавал ее в пылу ссоры, точно любил ее только здесь и боялся выпускать в большой мир, лишь бы она встречала его с теплой улыбкой, чтобы они застывали в душе или позабытой каптерке между аптекой и складом.
…Возвращались долго, специально колеся объездными путями, чтобы потянуть время. Когда въехали за ворота, Максим первым выпрыгнул из кабины и рванул освежиться. Напился холодной воды из кулера и как человек-невидимка просочился к Ларисе. Расположившись у занавешенного окна, она листала затертый до дыр журнал, лузгая тыквенные семечки. Ее босые ноги отражали свет лампы, а на макушке блестела панамка. Она походила на усталую дачницу после поливки клубники. Заметив Максима, Лариса не оторвалась от чтива и только дернула пяткой. Он нагло схватил ее за большой палец. Подруга завизжала и выронила журнал.
– Прекрати! – дерзко заявила она. – Опять привязался?
– Не начинай, и так тошно.
– Снова бывшая послала? Учти, лечить тебя не собираюсь. На жалость не разведешь.
– Ларис? Мы не малолетки. Есть у тебя что-нибудь выпить?
– Поищи в раковине, – хмыкнула она, опрокинув шелуху, затем наклонилась и стала собирать мусор. – Тоже хочу тебя предупредить, чтобы сюда не захаживал. Я нашла себе друга, и, если по чесноку, уже с ним встречаюсь. Так что попрошу руки не распускать.
– Серьезно? – не уловил юмора Максим, напрягаясь.
Лариса сохраняла интригу и терпеливо молчала. Максим искренне верил, что она шутит, что через секунду поцелует его, и они обнимутся как проверенные любовники. Прошла тягостная минута, но она даже на него не смотрела. Под сердцем что-то булькнуло и провалилось в пятки.
В дверном проеме появилась Людмила, постучавшись в знак хорошего тона. Она принесла полный чайник и включила его в розетку, расположившись на соседней койке, явно не собираясь проваливать. Оценив неудачный расклад, Максим предложил прогуляться. Лариса судорожно пошатнулась, и он пораженчески отступил, в дверном проеме обратившись к разлучнице.
– Всего доброго, Люда!
– Иди, иди! – огрызнулась она, надув щеки.
За спиной послышался шум шагов. Поглазеть на немую сцену приперлись медсестры и практиканты из Сеченовки. Максим с позором удалился.
«Что за фокусы? – негодовал он, покрывшись испариной. – Почему я не успеваю избавиться от одной проблемы, как приходит другая? Лариска, мы с тобой еще разберемся!» – сотрясал он воздух, ломая пальцы.
Чтобы отвлечься, он попробовал разузнать информацию о погибшей женщине. Долго дозванивался до знакомого терапевта, по стечению обстоятельств дежурившего в ту роковую ночь в психосоматическом отделении. Терапевт нашелся, но сослался на занятость, пообещав перезвонить. Не справляясь с волнением, Максим обливался водой, тщательно растирая скулы. Через полчаса терапевт сдержал обещание, объяснив, что дело весьма запутанное, даже патологоанатом завис. Согласно предварительному заключению пациентка скончалась от многочисленных кровоизлияний, ее сосуды лопались, как пистоны, пережив грандиозную серию микроинсультов. Казуистический случай, добавил терапевт, ведь подобное случается исключительно в пожилом возрасте. Учитывая, что ее повреждения не носили фатального характера – не поддается разумному объяснению, разве что пациентка имела врожденную аномалию сосудистой стенки, проявившуюся в неподходящий момент. Врачам «вставят» за летальный исход, так как что-то нужно объяснять родственникам, а за коллег обидно: они ни в чем не виноваты. Только родные покойной пока не объявлялись, что тоже довольно странно, хотя это уже вопросы второстепенные.
Максим пытался выудить подробности и попросил сделать копию эпикриза, а терапевт открыто посоветовал не лезть в дебри, намекая, что лично к Маликову претензий нет, и никто не уличит его в халатности или ошибке, поэтому нет смысла париться. Переживают сейчас реаниматолог и патологоанатом. Им придется составить логический протокол случившегося. Скандал удалось предотвратить. Собственно, никто пока и не жаловался, значит, есть шанс, что вообще обойдется.
Когда Максим хотел отключиться, терапевт перешел в контрнаступление и допытывался, почему он так рьяно спрашивает о ней, будто знает что-то особое. Максим ответил, что дама сразу показалась ему плохой, а муж ее тоже скончался при невыясненных обстоятельствах. По старинке он привык интересоваться судьбой своих пациентов, особенно если подозревал осложнения. Терапевт удовлетворился ответом и пожелал Маликову терпения и здоровья, добавив, что собирается навострить лыжи из больницы, но податься пока некуда, и он сидит в режиме ожидания, а случай действительно запоминающийся. На том и расстались.
Максим ожидал услышать нечто подобное. Новости как раз соответствовали бредням полоумного психиатра.
«Это его обрадует!» – предвкушал Максим, набирая номер Глеба, но телефон оказался вне зоны доступа.
Мотаясь от окна к умывальнику, Максим прикидывал, не махнул ли в отпуск его дружок, и не прохлаждается ли сейчас на сочинском пляже или в Крыму с чернобровыми девицами, пока он копается в чужом грязном белье? С какой стати? Довольно!
Как он не пытался забыться, Коромыслов упорно маячил перед глазами. Он пять раз набирал его номер и даже отправил сообщение, чтоб тот незамедлительно ответил.
Поняв, что до Глеба ему не добраться, Максим вернулся к Ларисе. Что эта чертовка хочет? Не послать ли ее всерьез и надолго? Слишком сложно, ведь они регулярно пересекаются на планерках. Нужно наведаться к ней ближе к вечеру, чтобы выкрасть и утащить в душ, обойдясь без лишних свидетелей.
Вдруг дверь ординаторской распахнулась. Лариса форсировала события, скрестив на груди руки, задыхаясь от возмущения.
– Выйдем? Есть разговор.
– Ты редко сюда заходишь, – опешил Максим. – Угостить кофе? Парни не скоро будут. Или сразу в кабинку?
– Перестань! – твердо произнесла она. – Хочу тебе кое-что объяснить! Ты, видно, не понял! Я нашла мужчину, нормального парня, который не использует меня как куклу, а ухаживает и заботится. Возможно, даже любит. Я не молода, и годы уходят. Мне тоже хочется семью. Ты свою семью разрушил, а я хочу замуж. Возможно, это последний шанс, а ты крадешь его. Ты хочешь, чтобы я оставалась твоей подстилкой, но у меня осталась гордость, и я себя уважаю.
Совсем рядом послышались ворчание и сиплый кашель. С вызова возвращались Сальников и Бочкин, круглощекие юмористы, сыскавшие сомнительную славу неугомонных балагуров. Их присутствие становилось невыносимым. Халеные шутники зашли поздороваться, тем более куковать им придется вместе.
– Я тебе вдалбливаю, внимательнее читай ЭКГ, – навеселе вещал Сальников.
– А ты тщательнее пиши анамнез, – гоготал Бочкин. – Из-за тебя мы переписываем карты, дурень! Твои диагнозы никуда не годятся! Эх, у кого там намечается день варенья? Хочу праздника. Как же тошно вкалывать летом! Макс, у тебя, случайно, в июле не юбилей?
– Нет, я же скорпион, – выдал Максим, зная, что водолей Лариса категорически с ним не совмещалась. За счет чего он так долго удерживает ее? Значит, гороскопы все-таки ошибаются. Грядет момент их расставания, и здесь звезды правы не по коротким выдержкам из глянца, а глобально, по сути.
– Печально, – расстроился Бочкин и обратился к Ларисе: – Так кто же у нас летняя пташка? Людка! Август! Ты, солнышко, почему нахмурилась?
– В отпуск ухожу. Последняя смена.
– Как последняя? – встрял Максим. – Ты же уверяла, что позже?
– Планы изменились.
– Собралась в отпуск и грустишь? Трудоголик! Так проставляться надо, Ларис? Чудная ты! Пессимистам сейчас туго. Только оптимисты выживают. Есть такой вшивый анекдот: почему врачи пашут на полторы ставки? На одну есть нечего, а на две – некогда, – засмеялся Сальников, – а мы хоть и вкалываем за троих, успеваем и поесть, и повеселиться, и даже консенсус провести. Бочкин даже диссертацию пишет, в институт повышения квалификации ездит и ваковские статьи публикует. С ваком хрен договоришься! Сестра три года пыталась пройти эту бюрократию, пока не отвалила им бабла, а у нее была идеальная монография. Если есть косяки и недочеты, то откат увеличивается в разы. Я когда выпью, жалею, что не пошел по ученым стопам. Сейчас бы тоже в комиссии сидел и на старость откладывал.
– Кончай базар! – рявкнул неуклюжий Бочкин с перекошенным лбом, плешивой залысиной, с жутко волосатыми лапами и глубоким шрамом над правой бровью. – Чужие деньги считаешь, Семен! По этому поводу есть анекдот: приходит, значит, больной…
Не дослушав, Максим схватил Ларису за руку и вывел в коридор. Направляясь к крыльцу, он сжимал ее потную ладонь почти до боли и чуть отпускал, словно чувствуя, что она вот-вот вскрикнет. Лариса терпела и лишь у проходной дернула рукав, освободившись.
Максим гневно взглянул на нее и отступил.
– Пройдемся? – спросила она сурово, остановившись у лестничного пролета.
Солнце плавно опускалось за трубы гудящих заводов промзоны. Жара отступала, а в головах закипал вулкан. Максим окончательно сорвался:
– Ты завела мужика?! Как ты могла?
– Легко! Он намного умнее и честнее тебя. Ненавижу, когда мне врут!
– В чем я лгал?
– Издеваешься?! – огрызнулась Лариса. – Ты обещал, что не будешь подкатывать к бывшей женушке, но продолжаешь ее пасти.
– Я тысячу раз объяснял, – неумело оправдывался Маликов. – Меня волнует сын, а ты ревнуешь как полная дура! Заладила шарманку! Я же не могу забыть семью, хотя, кажется, что готов задушить Ульяну.
– Ты бы и меня прикончил, если бы осмелилась отказать! Когда последний раз ты обещал съехаться? Постоянное переливание из пустого в порожнее довело меня до нервного срыва. Николай другой, заботливый, честный. У нас сейчас романтическая пора. Мы едем отдыхать. Слышишь? Вместе! Все женщины уйдут от тебя, если будешь думать только о себе. Ты как паразит сосешь кровь! А что ты способен дать взамен?! Минуту судорожных движений?! И не сравнивай меня с ненаглядной женушкой – ей нужны деньги, а мне забота и любовь – в этом между нами колоссальная разница. Ты каждый день отдаешь себя чужим и неблагодарным людям, но забываешь о близких.
– И что ты предлагаешь? Давай жить вместе? Давай поженимся? Хочешь, будем планировать ребенка?
– Поздно опомнился. Шаг отчаяния я не принимаю. Ты откладывал его на черный день. Я ухожу. Между нами все кончено!
К чему слова, когда все сказано! К чему пустые объяснения и попытки повернуть время вспять! Женщины редко берут ответственность на себя, но если решение принято, их не остановить.
Бросило в жар. Максим соображал, как скрыться от надвигающегося пекла. Между молотом и наковальней крутилось одно: «не уходи!».
Лариса лихо развернулась и трусцой зашагала обратно, спинным мозгом сигналя, чтобы он не шел следом. Обреченный и униженный, Максим покорился ее решению. Мир рушился, земля уходила из-под ног, но разве он не ожидал подобного поворота сюжета? Разве не предупреждал себя, что их отношения обречены? Как он не готовился к подобному финалу, разговор перевернул внутренности верх дном.
Максим собирался кинуться следом и умолять ее вернуться, готовый упасть на колени и целовать ее лодыжки, но не сдвинулся с места. Он рычал и стонал напоказ, чтобы немые свидетели оценили крутизну его пламенного самосожжения.
….В ординаторской по-прежнему сидела неразлучная парочка. Маликов подошел к окну, схватил бутылку с водой и стал жадно глотать, обливаясь. Коллеги пялились на него как стервятники. Сальников не удержался от неуместных советов.
– Угомонись, брат?! С Лариской связываться никакого резона.
– Заткнись! – пригрозил Максим, сжимая кулак. – Не твое собачье дело!
– А чье? Вы устраиваете мексиканскую драму в стенах дружного коллектива. В следующий раз не заводи роман с кем попало.
Выронив бутылку, Максим львиным прыжком схватил Сальникова за волосы, кубарем опрокинув на пол, ворочая его по линолеуму, норовя разбить рыло и выдавить зенки. Сальников умело закрывался, пытаясь сбросить противника. Бочкин скатился с подоконника и бросился разнимать драчунов, оттаскивая Маликова за туловище. Он вцепился в пояс халата и порвал лямку, а затем отодрал рукав, но кое-как оттеснил Максима в бок, прижав своим пузом.
– С ума сошли? Харе!
– Никогда меня так не валяли! – брызгал слюной Сальников, распластавшись на спине. – Ну, Макс, силен ты в схватке.
Максим задыхался под тяжестью Бочкина. Тот не вставал, но, почувствовав смирение, осторожно соскользнул и поднялся, готовясь к ответному броску. Максим даже не поднимался и протирал вымазанное в слюне лицо с налитыми кровью зрачками.
– Довольны?! – орал Бочкин, растирая ушиб, – так из конторы вылететь можно. Устроили дуэль, институтки благородных девиц.
Держась за стул, Максим перевалился на койку.
– Виноват, не сдержался. Нахлынуло, как с цепи сорвался.
– Он чуть не убил меня, – застегивал уцелевшие пуговицы Сальников. – Ты это видел? Чуть не убил! Я даже в школе никогда не дрался, а тут уважаемый дядя приукрасил мои миловидные булки. Спасибо, что пощадил! – он придвинулся к зеркалу на стене и присвистнул: – вроде выгляжу чин-чинарем, царапины и синяк – чисто интеллигент с расквашенной харей. Учти, Макс, я тебя уродовать не хотел, а отбивался от ударов. В отличие от некоторых я понимаю, что внешний вид очень важен, и портить твою рожу не в моей компетенции.
– Ладно, ладно, – успокаивал Бочкин. – Забудем, мужики!
– Извини, – промямлил Максим. – Думать нужно, что говоришь. В другой ситуации я бы промолчал, но сейчас не то состояние.
– Ага, неудачный контекст, – умничал Бочкин. – Выпью за вас, а то совесть замучает. Пойду до диспетчерской сигарету стрельну.
– Подожди-ка меня? Только приведу себя в порядок, – хрипел Сальников. – Макс, нам бы боксерские перчатки раздобыть, и на ринг? Бочкина в рефери поставим, чтоб без обмана. Устроим турнир «Золотой стетоскоп», а в награду недельная поездка на дачу в Мытищи. Лариска бы в купальнике таблички с номерами раундов показывала. Тайсон позавидует накалу поединка!
– Будет, будет, – сопел Бочкин, поглаживая живот. – Поднимай зад!
Максим смотрел в пол, успокаивая сердечный ритм. Набрал полную грудь воздуха и сплюнул алые сгустки, оглядывая свои костяшки. Подтянул брюки, скинул разорванный халат, достал телефон, стер номер Ларисы и набрал Коромыслова. Доктор по-прежнему не доступен. Он подсчитал потери: жена, сын, любовница и странный психиатр. Кто следующий? Он остался один, когда особенно нужен советчик, когда его переполняет ненависть к себе. Местные кретины взяли его на слабо, и он, как мальчишка, поддался. Если они захотят подложить подлянку, завтра его вызовут к главврачу, выпишут выговор или даже уволят.
Пытаясь спрятаться от невыносимых людей, Максим спустился в подвал и шатался в кромешной тьме, спотыкаясь о пустые бутылки. Наткнулся на стакан с душком засохшего спирта, открыл тумбочку и достал маленький пузырек. Понюхал, сморщился и налил сто грамм, разбавил водой из крана и залпом выпил, с последним глотком разбив стакан в стену. Прокашлявшись, он открывал ящики, ища веник, чтобы собрать осколки, наткнувшись на лопату и рваный противогаз.
Дежурство прошло без происшествий. Перед уходом Максим не поленился разбудить пострадавших борцов, чтобы снова извиниться за мордобой, а они коряво отшучивались, ругаясь матом. Максим предложил выпить за дружбу, а толстяки единодушно назвали себя убежденными трезвенниками.
Пузырек со спиртом пропал. Максим чуть не рванул до ближайшего магазина, но хмельной рассудок заставил остановиться. Лежа на тахте, он расчесывал жесткую щетину, прибывая в прострации, пока не услышал сигнал в мобильнике. Сбой. Письмо не доставлено. Защемило в груди, и закололо в висках. Он достал из аптечки валериану, валидол и анальгин, выпив ядреную смесь разом. Легче не стало. Накатил отвратный дурман. Несло перегаром и поношенными носками. Он метнулся в душ, уловив слабый запах Ларисы, ее шампунь и отпечатки пальцев на влажном стекле.
…Въедливый комариный писк заставил подняться и поскорее собрать котомку. Не дождавшись планерки, Максим слинял с подстанции как подлый трус.
В метро тяжесть в спине накатывала как цунами. Он опять набрал пропавшего психиатра, отправил «Доброе утро!» сыну и даже хотел пожелать Ульяне незабываемой поездки. Написал текст и стер. На мгновение поверил, что Лариса права, и он все еще любит ее и хочет вернуть, но тогда нужно срочно действовать, а он пасует.
Пришла гениальная идея напиться в хлам, до тошноты и булькания в унитазе. Он заглянул в супермаркет и купил две бутылки водки, откупорил одну прямо у вывески и глотнул из горла. Вкус показался отвратительным, пальцы дрожали, и он тут же разбил бутылку об скамью в автобусной остановке, а вторую выбросил в урну. Проходивший мимо бродяга, оскалив черную блестящую бороду, огорошил растяпу отборной руганью и нырнул за пойлом.
Спускаясь по эскалатору, он почувствовал взгляд невидимого наблюдателя. Оборачивался и натыкался на школьников и пенсионеров с авоськами. Он таращился по сторонам, но кроме рекламных щитов ничего не замечал. В ушах отражался протяжный звон, а в сознании маячила особая бдительность.
На «Киевской» он запрыгнул в тесный вагон в час пик, ощущая нехватку кислорода, ожидая приступ удушья. Почти впритык стоял подозрительный тип в синей безрукавке и смотрел сквозь него. От страха спина налилась влагой. Сквозь толпу он протиснулся в середину вагона, но и там противное ощущение не исчезло. Разум предугадывал что-то страшное – подрыв смертницы или техногенную катастрофу.
Инстинкт самосохранения заставил выйти на следующей станции и подняться на поверхность. Максим отдышался, сделал пять приседаний и спустился обратно в подземку, успокаивая себя, что удрал от назойливых пассажиров.
На станции «Молодежная» он заметил полицейский наряд и заметно приободрился, но когда проходил мимо, испугался, что стражи порядка примут его за преступника, уж очень пристально он пялился на них, словно находился в бегах. С тяжелым рюкзаком за спиной, он прощупал карманы и понял, что забыл документы.
Поисковая собака сердито гавкнула, заставив вздрогнуть и дернуться в бок. Повезло. Обошлось без лишних разбирательств. Скорей бы выбраться из подземной клоаки. На улице он резво доскакал до остановки и сел в отъезжающий троллейбус, абсолютно пустой и безопасный, прислонившись к стеклу. Завернув во двор, он импульсивно считал припаркованные легковушки. У подъезда внимание привлек черный внедорожник, по привычке вызвавший панику. Решил обойти его, но, поглядывая издалека, спрятался за горкой, пытаясь проследить, выйдет ли кто из машины. Тонированные стекла скрывали тайну, и автомобиль не двигался с места.
Простояв истуканом минуты три, он понял, что находится в глупом положении, и своим дозором только привлекает зевак и вездесущих старушек. Пока его не обвинили во всех грехах, он неловко проскользнул вдоль стены в подъезд. Глотая сырой воздух, трусцой поднялся на третий этаж, готовясь к схватке с неведомым противником на лестничной клетке, но и у двери его не ждали. Непослушными пальцами он достал ключи. У коврика обнаружил следы песка, вставил ключ, но замок не поддался. Электрическим током пронзило основание позвоночника. Он поколебался, пристыдив себя за страх, и распахнул ногой дверь.
Пустота. Неужели кто-то обчистил его квартиру? Он мимоходом оглядел комнаты, но признаков кражи не обнаружил. Привычный беспорядок, разбросанная одежда, не застеленная постель, полная раковина немытой посуды, засохший хлеб, из ведра тянет тухлыми яйцами, в туалете протекает сливной бачок – типичное гнездо одиночки.
Следов постороннего присутствия нет. Максим подошел к окну и застыл, увидев перед собой ее! Черная машина поспешно тронулась и скрылась за фасадом. Побледнев, он проверил ящик с паспортом и фамильные ценности, наглядно усомнившись в критических способностях.
«Ключи вроде никому не давал. Мать за городом. Жена бы сюда не сунулась. Женьки нет, значит, быть здесь некому, – справедливо рассуждал он, – что же тогда происходит? Я медленно схожу с ума. Проклятый Коромыслов ввел в неадекватное состояние и пропал. Кто будет выводить обратно? Дед Пыхто».
Для страховки он заперся на оба затвора и, не раздеваясь, лег на диван. Только сейчас он испытал накопившуюся усталость и нехилую тяжесть проблем. Недосып и переутомление побеждали. Он сконцентрировался на дыхании и схватил с читального столика коллекционную пепельницу в форме вавилонской колесницы, поглаживая ее как кошку.
Учащенное урчание в желудке заставило подняться и вернуться на кухню. Он разрезал последние куски ветчины и выдул подарочный экземпляр дорогого виски, разбрызгивая капли по стенам непослушными пальцами, будто святую воду против нечистой силы. На обоях мерещились темные силуэты, белые кружевные шторы превращались в колыхающихся призраков, а с потолка слышался методичный стук. Максим повторял что-то несуразное и произносил до боли известные имена, пока не прозвучал резкий звонок.
Поперхнувшись, он махом протрезвел и застыл, сложив руки на поясе. Сейчас он не в состоянии встать. Не почудилось ли? Сердце заколотилось под сто сорок ударов. Он взглянул на часы. Звонок повторился, отрывочный, принуждающий. Максим лежал неподвижно, прибитый виски к дивану, и вслушивался в тишину, считая секунды.
Кажется, отпустило. Напряг мышцы и приподнялся, покачиваясь, схватил телефон и позвонил Бочкину, чтобы попросить не жаловаться администрации.
– Здорово! Слушай, я был не прав, – медленно говорил, заплетаясь. – Ты должен понять. Я не нарочно.
– Забыли, Макс! Зря так переживаешь. Проспись! За сто километров чую, что ты лыка не вяжешь.
– Надеюсь, это не отразится…, – мычал Максим, срыгивая.
– Не отразится, не отразится. Ты крепись там, закусывай. Серега добрый, не держит обид.
– Приезжай? Посидим, выпьем.
– Извини, занят. Не могу долго разговаривать.
– Как знаешь! А меня все бросили. Даже Коромыслов пропал.
– Это еще кто?
– Очень хороший чел, только сомнительными учениями ангажирован и слегка с приветом. Истории плетет – заслушаешься!
– Рад за тебя, – уверовал Бочкин. – И где же этот светила?
– Нет его, сгинул. Полагаю, убили его, как и меченых пациентов, значит, и меня скоро прикончат, потому что я теперь единственный свидетель их преступлений. За мной следят, слышишь? Следят черные машины…
Максим не заметил, как пропищали гудки. Бочкин вряд ли услышал последние замечания. Проехали! Отчетливо понятно только одно – в квартире находиться опасно. За ним уже приходили, и они обязательно вернутся.
Переминаясь с ноги на ногу, он добрался до ванны и включил душ. После накинул махровый халат и набил живот соленым печеньем, запивая зеленым чаем. Затем порылся в шкафу, опрокидывая вешалки, и надел чистую фланелевую рубашку, светлые джинсы и твидовый пиджак. Из ящика достал разделочный нож, покрутил им перед собой как шпагой и спрятал во внутренний карман, не собираясь сдаваться без драки.
Попытался дозвониться до жены, а она нагло сбрасывала, пока, наконец, не сорвалась:
– Что тебе надо?! Я не хочу с тобой разговаривать,
– Я сейчас ухожу, – обреченно произнес Максим. – Возможно, никогда уже не вернусь, и ты меня больше не увидишь. Знай, что я люблю вас, и тебя, и Женьку, и я вас не брошу. А Джозефу передай, что он старый козел, и я замочу его. Пусть не расслабляется!
– Ты в своем уме?
– У меня есть нож. Я выхожу на тропу войны. Кажется, твой дружок хочет моей смерти. Он убрал моего приятеля.
– Ты пьян!
– Признайся, где он вас держит? Я спасу. Он не уйдет от ответа.
– Не пошел бы ты?! Мерзавец! Не завидую твоей подружке! Все, что ты наплел сейчас, может быть использовано в суде. После таких угроз тебе точно не видать Женьку. Слабак! Ты же не пил два года?!
– Я вообще не пью.
– Не натвори глупостей! Ты дома? Сиди смирно и не высовывайся!
Ульяна положила трубку, а Максим звал ее, пока не погас экран смартфона. Когда стемнело, он осторожно выглянул на лестничную площадку проверить обстановку. Никто его не ждал. Он аккуратно закрыл дверь, еле попав ключом в замочную скважину, и, прилипая к штукатурке, спустился вниз по ступеням, опасаясь пользоваться лифтом.
Прошмыгнув вдоль панельных домов, он доплел до шоссе и поймал встречную машину, попросив подбросить до центра. Выглядел Максим относительно прилично. То ли успел протрезветь, то ли умело держался. Интеллигентность не пропьешь, как уверяла его сестра.
