Читать книгу: «Хроника пикирующего района», страница 2
Пикирующий Район. Райцентр Пикирово. Комплекс административных зданий. 5 июля 200…г.; ч. 12 мин
Костя проснулся от собственного крика и, усевшись на положенной ему по штату узкой холостяцкой кровати, тупо уставился в окно, свежо переживая только что увиденный кошмарный сон. За окном клубился густой белесый предрассветный туман, бесшумно наползавший зловеще вытянутыми щупальцами на внешнюю поверхность оконного стекла крохотной Костиной комнаты – одной из типовых комнат двухэтажного общежития для незамужних сотрудниц и неженатых сотрудников Аппарата Администрации Района. В клубах тумана почти полностью утонули верхушки дремучего соснового леса, едва ли не вплотную подступавшего к стенам общежития.
«Грибы, наверное, пойдут!» – машинально подумал Костя, наметанным взглядом отмечая небывалую плотность консистенции тумана. – «А, может, и кое-что другое пойдет!» – моментально криво усмехнулся он, отбросив более или менее приятные мысли о грибах. Через секунду он перестал думать и о тумане, весь целиком, окунувшись в только что просмотренный сон, где он присутствовал незваным гостем на фантастическом «Балу Прессы». Хотя это был не совсем сон…
Костя мучительно застонал, сжав виски ладонями: «Что я завтра на планерке-то Александру Иванычу скажу?! Пропали же мы почти совсем!!! Ох, пропали!!!…».
Он встал босыми ногами на холодный пол, застеленный домотканым полосатым половичком, подошел к окну, предусмотрительно задернул шторки (согласно правилам техники безопасности), вернулся к стене, где темнело пятно выключателя. Посмотрел еще несколько секунд раздумчиво на квадрат окна, прикидывая степень возможной опасности, но все-таки решил рискнуть и включить свет – да и время необходимо было срочно узнать. Пальцы повернули выключатель, и узкое пространство комнаты залило неяркое желтое сияние лампочки, сиротливо висевшей под самым потолком на голом проводе без абажура. Лампочка осветила убогое убранство комнатки двадцатипятилетнего корреспондента, не обремененного семьей и какими-либо перспективами, и хозяину комнатки сделалось вдруг как-то по особенному остро тоскливо. Он решил прогнать непрошеную тоску работой, тем более что будильник показывал начало пятого утра и Костя понял, что уснуть уже не сможет. Взгляд его темных глаз беспокойно скользнул по ворохам бумаг, покрывавших фанерную поверхность древнего письменного стола, и постепенно восстанавливающаяся память методично принялась перечислять недоделанные материалы, валявшиеся на столе в порядке их срочности и актуальности.
Накинув старый, продранный во многих местах, махровый халат, доставшийся ему по наследству от предыдущего хозяина комнаты и всунув озябшие ступни в дырявые тапки, Костя нехотя подошел к столу, уселся на жалобно скрипнувший хлипкий стул и принялся было просматривать бумаги. Но именно – «было», потому что ему неожиданно захотелось чего-нибудь перекусить или, хотя бы, выпить стакан горячего чая. Сами собой вспомнились аппетитные сытные ароматы неведомых волшебных закусок, витавшие под сводами того огромного зала, где проходил «Бал Прессы» и чуть-чуть не спровоцировавшие у него голодный обморок. Рот Кости наполнился слюной, он энергично пересек комнату и воткнул штепсель шнура спиральной электроплитки в розетку, треснувшую пополам и чудом державшуюся в гнезде. Поднял с плитки большой алюминиевый чайник – в нем оказалась наполовину налита темная вода из лесного озера, пахнувшая фиалками и «кукушкиными слезками» (озеро выглядело достаточно живописным, располагалось оно всего в полукилометре от общежития, и носило поэтичное красивое, но немного печальное наименование – «Озеро Скорбящей Ларисы»; прошлым летом в нем купалась молоденькая сотрудница «Отдела паталогии районного животноводства» и ее, с последующим летальным исходом, искусала какая-то огромная бешеная щука; щуку, между прочим, до сих пор не поймали, но народ, особенно – пьяный, упорно ходил купаться на озеро, во все времена славившееся своей вкусной чистой душистой водой цвета темной грусти). Костя поболтал увесистым чайником, с удовольствием прислушиваясь, как в нем нежно булькает лесная темная вода, и поставил на быстро раскалившуюся спираль плитки. Плитка стояла на тумбочке, выкрашенной коричневой половой краской. Краска давно уже облупилась, да и тумбочка рассохлась, но на ее двух полочках все еще можно было хранить продукты. Костя опустился перед тумбочкой на корточки и, прежде чем открыть дверцу, попытался вспомнить, что там сейчас могло лежать, одновременно в который уже раз удивившись, насколько ненормальными свойствами обладали эти проклятые «командировочные сны», как называл их Александр Иваныч. Он так и не вспомнил, хотя кроме него в тумбочку никто не лазил, да и, вообще, никто не входил в комнату по одной простой, но, вместе с тем, парадоксальной причине – по сути, сам Костя никуда не отлучался, мирно проведя ночь в кровати. Открыв тумбочку, голодный журналист обнаружил там пол-булки старого засохшего хлеба, изнутри прогрызенного крысами, пару больших перезрелых темно-розовых редисок и какую-то непонятную дрянь в грязной фарфоровой тарелке. Немного, впрочем, дрянь напоминала старые-престарые пельмени, облитые чем-то вроде томатной пасты, откуда уже испарился томатный сок и остались одни горькие несъедобные специи.
И опять же стремительно регенерирующая память нарисовала перед мысленным взором Кости яркую картину того, как накануне вечером перед «командировочным сном» он клал внутрь тумбочки пол-булки еще теплого пшеничного свежеиспеченного хлеба, две крепкие сочные редиски, только что сорванные с грядки и курившиеся горячим паром пельмени со свиным фаршем, аккуратно сложенные в чистую фарфоровую тарелку. Всю эту снедь он сложил туда, чтобы рано утром поплотнее позавтракать перед дальней командировкой в село Жабомоево. Впечатление создавалось такое, что прошло не пять часов «командировочного сна», а, по меньшей мере, пролетела целая неделя. Он лишь головой покачал: настолько все эти необъяснимые явления не укладывались в уме. Но, спустя минуту, выбрасывая испортившуюся снедь в мусорное ведро, Костя философски изрек самому себе:
– Чему тут, в принципе, удивляться на фоне вопиюще противоестественного факта самого существования всего Пикирующего Района!
В ожидании, пока закипит в чайнике темная озерная вода, пахнущая фиалками, Константин присел на страдальчески скрипнувший стул и принялся просматривать беспорядочно сваленные по поверхности стола бумаги.
Первым ему на глаза попался листок, с жирно набранным синим фломастером заголовком: «Лошади-убийцы села Жабомоево – миф или реальность?!»
– Так, так, так! – нервной скороговоркой пробормотал Костя. – Сегодня мне туда и ехать, и поставить, наконец, точку в вопросе об этих бл… х лошадях!
Он торопливо принялся читать уже набранный материал, чтобы примерно спрогнозировать объем еще предстоящей работы. Материал, конечно же, оказался скользким, гиблым и дурно пахнувшим, изобиловавшим множеством гнусных, противоестественных, кровавых подробностей, от которых у неподготовленного массового читателя должна была заледенеть кровь и волосы навечно встать дыбом.
«И за что мне Иваныч все время дает такие „веселые“ темы?!» – с горечью подумал мрачнеющий Костя и тут же в какой-то степени успокоил себя логично последовавшим выводом: «А выбирать-то ведь особо и не приходится – за последние месяцы во всех разделах приходится поднимать темы „чудные и смутные“. По-настоящему, веселого ничего не происходит в нашем проклятом районе!».
Зашумел чайник, отвлекая Костю от тоскливых мыслей. Костины мысли почти сразу потекли по практическому руслу: «Где бы раздобыть жратвы к чаю?!». Естественно, что, прежде всего, он посмотрел на входную дверь, выводящую в общий коридор – темный и пустынный в этот предрассветный час. Строгие правила техники безопасности запрещали жильцам разгуливать в ночное время по коридору общежития, но сосущее чувство голода сделалось почти невыносимым и к горлу начала подкрадываться противная тошнота. Косте ничего не оставалось, как нарушить пресловутые правила безопасности, выйти в пустынный неосвещенный коридор, по которому гуляли таинственные ночные шорохи и постучать условным стуком в дверь комнаты, располагавшейся напротив его. Там жил Костин друг и начальник, заведующий отделом «Патологии районного животноводства» Витя Виноградов – интеллигентный тридцатипятилетний холостяк, не любивший выпить, но вынужденный периодически, грубо говоря, «нажираться, как свинья». Лично Костя прекрасно понимал, что на Витиной должности мог легко запить самый отъявленный и непримиримый трезвенник.
После условного Костиного стука в комнате Виноградова немедленно включился свет, и послышались шаркающие шаги. Витька без вопросов раскрыл дверь:
– Заходи!
– Не разбудил?!
– Да нет – я давно уже не сплю. Проходи, садись! – пригласил он, закрывая дверь на ключ, предварительно выглянув в коридор.
Костя присмотрелся и с глубоким удовлетворением констатировал, что не зря ему пришлось злостно нарушить строгие правила техники безопасности. Заметно приободрившись духом, он прошел в дальний угол комнаты (комната зав. отделом по статусу ее хозяина имела площадь раза в полтора больше Костиной и была менее убого обставлена) и удобно уселся на одно из трех драных продавленных кресел, полукругом расположенных вокруг гостевого столика. Посреди столика на деревянной подставке красовалась огромная чугунная сковорода, наполненная холодными жареными окунями. Вокруг сковороды в беспорядке валялись куски хлеба, несколько редисок, перышки подвявшего лука, неаккуратной горкой рассыпалась сырая серая соль из опрокинутой набок солонки. И в некотором отдалении от живописного, аппетитно выглядевшего, кавардака, гордо возвышалась литровая бутылка красного киргизского портвейна «Жасорат», что в переводе на русский означало «отважный», неведомыми путями периодически попадавшего на продуктовые лавки магазинов Пикирово. Костя отметил, что бутылка была полна, как если бы Витька твердо решил вечером выпить, но вдруг что-то неожиданно помешало ему выполнить задуманное.
Витька уселся в точно такое же драное продавленное кресло напротив Кости и задумчиво посмотрев на него, спросил:
– Есть хочешь?
Костя в ответ красноречиво развел руками:
– Спрашиваешь!
– Давай тогда – наваливайся! Это Сашка Князев вчера приволок килограмм пять – на рыбалку ездил на Чугунку. Окуней, говорит – море!
– А – сам?! – кивнул Костя на сковородку.
– Сам-то?! – Виноградов тяжело вздохнул и выразительно посмотрел на бутылку с портвейном. – Не знаю даже… Мучаюсь вот со вчерашнего вечера – выпить или не выпить! Да ты на меня не смотри – ешь, ешь, давай! А то, ведь я прекрасно знаю – каково после этих «командировочных снов»! Там же с голоду легко можно сдохнуть!
– Можно! – согласно кивнул Костя, разрывая пальцами белое упругое мясо здоровенного окуня.
– Нет, я, пожалуй, выпью! – и Виноградов достал откуда-то из под столика граненый стакан. – Сам не будешь?
– Планерка же в восемь утра – Иваныч же меня убьет, если запах почует!
– А я выпью – мне терять нечего! – с бесшабашной веселостью сказал Витька и, откупорив бутылку, наполнил портвейном стакан до самых краев.
Взявший со сковородки уже второго окуня Костя с нескрываемым беспокойством смотрел на своего непосредственного начальника.
– Не смотри ты на меня так, Костик – сначала выпью, потом расскажу! Вернее – у тебя сначала спрошу, а потом уже сам расскажу! – и с этими, не особенно жизнерадостно произнесенными словами, Виноградов залпом осушил стакан, шумно выдохнув воздух и со стуком поставив стакан на столик.
– Ну, теперь говори – получилось?!
– Нет! – Костя посерьезнел и отложил в сторону наполовину съеденного окуня. – Ей дали первое место на «Балу» в номинации «Самая правдивая газета года»!
– Не может быть! – глаза Виктора округлились и приняли испуганно-недоверчивое выражение.
– Может! – твердо возразил Костя. – Так оно и есть!
– Но нам же тогда точно – конец!
– Слушай – налей-ка, наверное, тогда и мне! – решительно сказал Константин, нахмурив брови. – Но не из-за того, что я убежден так же, как и ты, в неизбежности скорого конца!
– А из-за чего?! – печально улыбнувшись, спросил Виноградов, доставая из под стола еще один граненый стакан.
– А из-за тех неутешительных выводов, к которым ты, видимо, успел уже прийти, как зав. отделом «Патологии животноводства», Витя!
Виктор поджал губы и молча налил Косте вина до самых краев стакана, пристально глядя ему прямо в глаза, уже слегка осовевшим, но, тем не менее, очень выразительным взглядом.
– «Топливо заканчивается у нашего района, и мы легко можем не дотянуть до взлетно-посадочной полосы!» – процитировал он любимое выражение главного редактора «Хроники Пикирующего Района» Александра Ивановича Малеванного, которым тот с неизменным упорством заканчивал каждую планерку редакции на протяжении последних трех месяцев. – И даже огромные крылья надежды на возрождаемое пчеловодство не помогут перейти Пикирующему Району в режим мягкой планирующей посадки. Я не верю в Воскозавод вместе с амбициозными планами его новых владельцев! Я ни во что уже не верю – даже в птицефабрику «Золотой Гребешок» Новокарачаравского УПХ. Ничьи крылья не удержат нас в воздухе, Костик – ничьи – ни суперпчел, ни чудо-кур!
Костя залпом, как и Виноградов, осушил стакан и торопливо зажевал приторно сладкое вино куском холодного окуня, понимающе вытаращив глаза на собеседника. Но в глазах собеседника установилась такая беспросветная безнадега, приправленная портвейновой мутью, что еще о чем-либо расспрашивать его Косте расхотелось.
Внезапно за дверью в коридоре послышался подозрительный смутный шум. Виноградов немедленно вскочил на ноги, выключил свет и на цыпочках подошел к двери. Оба напряженно прислушались, что могло твориться в коридоре. Впрочем, очень скоро все стало предельно ясно – по коридору кто-то ходил нетвердой и, по всей вероятности, нетрезвой походкой.
– Кажется, это – Ирка Бобкова! – зло и несколько обречено прошептал Виноградов. – Нажралась вчера, а сейчас с утра пораньше ищет похмелиться! У нее нюх на выпивку – будь здоров! Впечатление такое создается порой, Костик, что она видит алкоголь сквозь стены!
– Так она же ведьма! – резонно заметил Костя. – Поэтому ей и стены – не помеха!
– Как я ее, по большому счету, ненавижу! – с чувством процедил Виноградов.
– А кто ее «навидит» -то, разве что – Ширяев! – усмехнулся Боровой. – Я бы на месте Иваныча давно бы уже дал ей пинка под ее широкий зад! Не понимаю – как он ее до сих пор терпит?!
– Сам же только что сказал – ведьма!
Нетвердые, но громкие шаги в коридоре, приблизились к самой двери и замерли перед нею. В дверь раздался требовательный стук и пьяный голос зав. отдела «Астрал и Паранормал Района» «межпланетного координатора и действительного магистра эзотерических наук», гадалки и экстрасенса, соседки по этажу общежития, сорокалетней, маленькой, толстой, уродливой и вечно опухшей от беспробудного пьянства, Ирины Бобковой, зычно потребовал:
– Витька – открывай! Я знаю, что ты не спишь, а водку пьешь! Открывай – разговор есть!
– Вот дура, бл… ь! – шепотом выругался Виноградов. – Не отвязаться ведь от нее сейчас!
В общем, пришлось включать свет и открывать дверь «дорогой гостье».
– О-о-о – и Костик здесь! – обрадовано воскликнула Ирка. – Мальчишник решили устроить! – и без приглашения прошла к гостеприимно накрытому столику, по хозяйски усевшись на одно из кресел, закинув одну короткую ногу на другую, еще более короткую. От нее пахло свекольной самогонкой и ночным туманом, в редких, коротко подстриженных волосенках на голове, застряли еще не высохшие зеленые водоросли.
– Ты с озера, что ли идешь?! – забыв об обычной неприязни, искренне удивился сверхчеловеческой смелости Ирки Костя.
– Да – с озера! Завтра сдаю материал «Озеро Скорбящей Ларисы при свете Луны»! А у меня привычка, Костик – не описывать с чужих слов сенсационные материалы! Наливай! – кивнула она на бутылку портвейна.
После этих слов Бобковой пришел черед удивиться ее сверхчеловеческой наглости. Усевшийся, однако, в свое кресло Витя Виноградов без лишних разговоров налил Ирке полный стакан. Она «хряпнула» его залпом и не стала закусывать.
– Ирка – ты не боишься вот так вот по ночам в одиночку шастать, а тем более – по лесу? – вкрадчиво полюбопытствовал Витя, пытливо прищурившись на заведующую «паранормального» отдела.
– А чего мне бояться, Витя?! – она прищурилась на Виноградова не менее пытливо, чем он на нее. – Дети у меня уже почти выросли, любовь прошла, сама я потихоньку начинаю увядать и не осталось у меня никаких желаний кроме одного – открыть при жизни моим читателям дорогу на Тот Свет.
Виноградов и Боровой переглянулись, догадавшись, что киргизский портвейн смешался в крови Бобковой со струившейся там самогонкой и получился ядерный мыследробительный коктейль. Ирка, правда, и сама успела догадаться об этом и, пробормотав что-то вроде благодарности, быстренько покинула общество двух мужчин, убравшись к себе в комнату, находившуюся в дальнем конце коридора возле умывального и туалетного отсеков. Виноградов с видимым облегчением закрыл за ней дверь.
– Чтоб ее побрали «коридорные черти»! – от души пожелал Бобковой Костя, наливая себе и Виноградову по полстакана портвейна.
– А ты знаешь, что они на самом деле существуют?
– Кто?!
– «Коридорные черти»!
– Я прекрасно осведомлен обо всех легендах нашего общежития, Витя! Давай лучше поговорим о реальных фактах – из тех, что окажутся похлеще всяких страшных легенд!
– Обо всем узнаешь утром на планерке! Могу единственное сказать, что Району осталось «парить», возможно, не больше двух-трех недель!
В коридоре пронзительным акустическим взрывом раздался отчаянный заполошный вопль Бобковой – скорее всего, на нее напали таки «коридорные черти». Но, ни Виноградов, ни Боровой не обратили на пьяный вопль коллеги ни малейшего внимания, оцепенелым замороженным взглядом глядя в глаза друг другу и сохраняя жуткое изумленное молчание, установившееся после слов Виктора.
– У меня – конфиденциальные данные из Штурманской Метеоцентра! – веско добавил он. – От самого Математика… Он еще не решился представить официальную сводку для Командования Района – в течение ближайших суток будет все перепроверять. Но говорит, что почти не сомневается в правильности предварительных расчетов! Так-то вот, дружище, обстоят дела наши скорбные! – и оба журналиста дружно допили остатки портвейна, на несколько минут впав в состояние алкогольной «нирваны»…
…Минут на десять – не больше, потому что зав. отдела «Патологии районного животноводства», несмотря на выпитый портвейн, внезапно вспомнил нечто очень важное, и очень страшное:
– Костик!!! – замогильным голосом воскликнул он.
– Что такое?!?!?! – встрепенулся Боровой.
– Сегодня же – десятая ночь полнолуния третьей месячной фазы!!!…
– Не понял…
– Этой ночью в Зверосовхозе должны были забить «ибермаргеров»! – Виноградов, кажется, начал успокаиваться.
– Каких «ибермаргеров»?!
– «Лунных лисиц», дружок! … – уже едва ли не торжествующим тоном произнес Виноградов и в глазах его пьяная муть стремительно размылась острым журналистским профессионализмом, смешанным, однако, с заметным выражением сильной тревоги.
– Кто они такие?! Впервые слышу! – продолжал недоумевать Костя Боровой, не способный столь быстро трезветь в отличие от своего старшего товарища.
– Не волнуйся – скоро услышишь! Но вот только, не дай Бог, их нам с тобой увидеть!..
Пикирующий район. Образцовый Зверосовхоз «Следы невиданных зверей». Поселок Лысая Поляна. 5 июля 200… г. 5 час. 17 мин
Двое рабочих-забойщиков ночной смены из так называемого экспериментального цеха зверокомплекса Михаил Балуев и Михаил Изенкин, воспользовавшись аварийным отключением электроэнергии, после недолгого размышления покинули помещение цеха, решив оперативно распить во дворе четок самогонки, вполне обоснованно предполагая, что до конца смены свет, скорее всего, так и не включат. Тем более что и смена получилась непривычно тяжелой. И даже не то чтобы тяжелой (это чересчур мягко было сказано), а мучительно изматывающей, ежеминутно больно ударяющей по нервам, и без того взвинченным невероятными превратностями жизни в Зверосовхозе, безжалостно опаленными огненно-крепкой самогонкой, едким угольно-черным табаком-самосадом и необычайно уродливо складывавшимися превратностями личной жизни. Хотя, с другой стороны, двум друзьям тескам-забойщикам достаточно сильно повезло в отличие от остальных членов их бригады, искусанных в эту ночную смену новоприобретением Зверосовхоза, в прямом смысле этого слова, «невиданными зверями», так называемыми «лунными лисицами-ибермаргерами», завезенными руководством два месяца назад из какой-то далекой заморской страны с длинным сложно произносимым названием.
Кому, каким образом и при каких обстоятельствах пришла в голову эта не особенно здоровая идея, история «Зверки» (так сокращенно называло население Пикирующего Района Зверосовхоз и Лысую Поляну) умалчивает, но купленная два месяца назад партия «ибермаргеров», состоявшей из двухсот голов, своим необычным внешним видом и своеобразными повадками сразу же произвела угнетающее впечатление на жителей Лысой Поляны, почти поголовно трудившихся в родном Зверосовхозе. Несмотря на удивительную красоту и своеобразие меха «лунных лисиц», особенно ярко проявлявшихся в ночи полнолуния, чувство симпатии к импортным зверькам не возникло ни в одной человеческой душе. Нечто неуловимое в «ибермаргерах» моментально сделало их предметом неистребимой всеобщей безотчетной ненависти. По этому поводу пришлось даже проводить общее собрание коллектива предприятия, протекавшее весьма эмоционально и бурно. В защиту «ибермаргеров» горячо и вдохновенно выступал директор Зверосовхоза Антон Петровский, его полностью поддержал главный инженер Бухнер, на их же точку зрения однозначно встал командир Саблинского Сельсовета (куда административно входил Зверосовхоз) Леопард Ништюков. Но переубедить рабочих фактическим инициаторам роковой покупки не удалось. Слишком жутко выли «ибермаргеры» по ночам, и чересчур зловеще выглядело выражение их хищных морд, украшенных необычайно вытянутыми далеко вперед и гипертрофированно изогнутыми кверху зубастыми челюстями. При одном лишь беглом взгляде на страшные челюсти «лунных лисиц», оснащенных игловидными клыками, беспрестанно трущимися друг об дружку с неприятным хрустом, у неподготовленного человека, к числу которых легко можно было отнести всех без исключения лысополянцев, по грудной полости немедленно разливался легкий арктический холодок, а глаза целиком заполнялись недоумением, вытеснявшим все остальные чувства. А самым настораживающим фактом рабочим показался более чем странный слух, впоследствии подтвердившийся, о том, что забивать «ибермаргеров» необходимо только в ночи полнолуния, а не в какое-либо другое время суток. Такого подавленного настроения среди рабочих не наблюдалось даже в ту пору, когда Зверосовхоз разводил гиен и гималайских медведей…
…И вот эта жуткая неприятная ночь наступила, вернее, уже прошла, сменившись, как и полагается, ясным светом раннего утра. Густой молочно-белый туман затопил всю Лысую Поляну вместе с ближайшими окрестностями, включая внутренний двор экспериментального цеха. Так что оба забойщика едва видели друг друга и им обоим казалось, что они превратились в призраков, каковыми на самом деле и являлись. Но и тот, и другой Михаил считали себя реально существовавшими людьми и поэтому вполне искренне делились, осязаемо испытанными ими ощущениями по ходу прошедшей ночи. Да и к тому же самогонка была самой настоящей, хотя и с каждым глотком заметно размывала осязаемость испытанных ночных ощущений.
– Я еще тогда тебе говорил, Миха, если помнишь, что ни х…я путного из этих «лунозубов» не получится! – после изрядного глотка обжигающего горло вонючего напитка, затмевающего и без того призрачную реальность и разум, принялся убеждать Михаил Изенкин Михаила Балуева, известного в поселке под псевдонимом Балу. – Петровский и Ништюков «бабки» на этом скользком деле сделали и сейчас им все по хер! В отличие от нас с тобой, да и от всей нашей бригады! Баб наших я имею ввиду – неуклюжие они, неловкие, непривычные к таким зверюгам, как эти бл… ие «лунозубы»! Ты видал, как этот их вожак хватанул тетю Олю за запястье?! Он же ей его до кости прокусил!…
– То-то она такой «дурнинушкой» и взвыла?! – уточнил Балу, в свою очередь, делая заветный глоток из четка и бросая настороженный взгляд, примерно, по направлению входных дверей цеха, скрытых молочной стеной тумана.
– Ну а ты думал?!… – Изенкин, несмотря на выпитую самогонку, мрачно нахмурился, резко оборвав начатую было фразу.
– Ты чего?! – озабоченно спросил его приятель.
– Даже не знаю… – задумчиво протянул тот, бессмысленно вперив пустой взгляд куда-то в туманное пространство двора.
– В смысле?
– Не то что-то в этих «лунозубах» – не наше, не русское и даже не земное… Были же у нас песцы, как песцы, соболя, как соболя, норки, как норки, гиены, как гиены – убивались нормально, по-человечески. Брык и готово, и пикнуть не успевали. И шкурки из них, как шкурки получались, а что вот сейчас получится – одному Богу известно и, может быть еще, директору Петровскому с Командиром Ништюковым (когда-то несколько лет назад Михаил Изенкин работал преподавателем философии в каком-то там институте и из той, давно прошедшей жизни, в нем сохранилась способность остро аналитически мыслить и доходчиво излагать свои мысли менее грамотным односельчанам). Мысли у меня на этот счет давно уже, Миха, копошатся нехорошие, ох нехорошие! Давай-ка, лучше еще выпьем, чтобы голову всякой херней не забивать! – и друзья-забойщики сделали еще по большому глотку забористого мутноватого напитка, заметно затупившего болезненную остроту свежих впечатлений от закончившегося несколько минут назад процесса забоя жутких, прекрасных и таинственных «лунных лисиц»…
Внутри помещения цеха, ярко освещенного мощными лампами дневного света, самогонку никто не пил и поэтому там царила совсем другая атмосфера, чем во дворе. Там царила атмосфера боли и нарастающего страха. Старший фельдшер Зверосовхоза Нина Андреевна растерянно бродила между десятком искусанных «лунными лисицами» женщин. Всем им она уже успела наложить тугие повязки на месте рваных укусов и сделать уколы вакцины против всех семи возможных видов водобоязни, «снежной лихорадки» и болезни Гобсона-Мурлауэра. Пострадавшие женщины были преимущественно среднего возраста, в силу безнадежности сложившейся экономической ситуации, по тем либо иным причинам вынужденные устроиться забойщицами «невиданных зверей». Сейчас все они без исключения громко охали и стонали, проклиная ту безумную минуту, когда черное отчаяние толкнуло их в гостеприимно распахнутые мохнатые когтистые объятия Зверосовхоза «Следы Невиданных Зверей», во все времена пользовавшегося по Пикирующему Району, если не дурной, то, во всяком случае, странной репутацией.
«Лунные лисицы» оказались, мягко говоря, гораздо проворней банальных песцов, норок и обычных черно-бурых лисиц, к повадкам которых забойщицы уже успели привыкнуть за годы работы. Инстинкт самосохранения оказался запрятан в белоснежных заморских тварях гораздо глубже положенного природой и здравым смыслом предела. Удрученные забойщицы старались не смотреть на лежавшие стройными рядами тушки «ибермаргеров», сильно напоминавшие кучки перемерзшего снега, сверкающего юбилейным льдистым блеском под яркими холодными лучами полной луны. Безнадежно низкими потусторонними температурами веяло от убиенных «лунных лисиц» и невольный суеверный страх расползался по простым и добрым душам женщин, умертвивших несчастных зверьков.
Фельдшер Нина Андреевна, бесцельно дефилировавшая туда-сюда между перевязанными односельчанками, машинально мелко-мелко качала головой, не отрывая ошарашенного взгляда от разгоравшихся настоящим полярным сиянием мертвых «ибермаргеров». Не выдержав напора противоречивых пугающих размышлений, фельдшер громким взволнованным голосом обратилась к забойщицам с вопросом, близким и понятным сердцу любой женщины:
– Девчонки – вы бы стали носить шубу из такого меха?!
– Да я бы лучше всю жизнь в дохе из дохлой коровы проходила бы, Нина Андреевна – честное слово!!! – пронзительно завопила некая Наташка Хунхузова, самая молодая и самая вздорная член своей звероводческой бригады. – Я прямо с утра в газету нашу «Хроника Пикирующего Района» обращусь! Одна она нам и сможет помочь – сволочей этих зажравшихся пробрать!!!
– Каких это сволочей?! – недоуменно спросила Нина Андреевна, тревожно глянув на Наташку, как-то по-особенному ярко, даже, можно сказать, болезненно сверкавшую округлившимися темными глазами, от рождения неоправданно глубоко спрятанными в глазных впадинах черепа.
– А тех, кто наших родных песцов променял на ручных Крыс Снежной Королевы!!! – Наташка когда-то работала учителем музыки, предварительно закончив соответствующее училище, и тоскуя по безвозвратно утерянной любимой работе, безотчетно выдавала порой, удивительно красиво и образно построенные фразы. – Я же в этого гада лошадиную дозу вколола – на десять песцов бы хватило, а он меня раз пятнадцать насквозь до самой кости прокусил обе руки! Что же это делается-то, бабоньки!!!
Бывшая учительница игры на фортепьяно сделалась как бы не в себе, и жутко пронзительно завыла, как одинокая волчица разом потерявшая всех своих волчат, и вой ее гулким пугающим эхом принялся отдаваться под сводами фермы.
«Ну вот – начинается!» – с большим профессиональным беспокойством подумала Нина Андреевна. – «Не дай Бог, какая-нибудь неизвестная инфекция! Нужно срочно утром звонить в Администрацию!».
Тут-то произошло самое невероятное и страшное – один из, казалось бы, навечно усыпленных «ибермаргеров» неожиданно поднял голову, сторожко повел большими треугольными ушами и злобно уставился на прекративших стонать забойщиц мутными кроваво-красными глазами. Наташка Хунхузова поперхнулась неблагозвучными переливами собственного воя и встретилась полуобезумевшим взглядом со взглядом воскресшего «ибермаргера». В хищных треугольных глазах «ибермаргера» немедленно вспыхнула лютая ненависть к Наташке. Та медленно попятилась к выходу, ее примеру, не мешкая, последовали остальные, включая фельдшера Нину Андреевну. Ситуация, кажется, начинала выходить из под какого-либо контроля и забойщицам непонятным показалось отсутствие сотрудников службы безопасности.
