Читать книгу: «Демократия по чёрному», страница 3

За всеми этими хлопотами, пролетела, сначала, одна, а потом, и вторая неделя. Наступила третья, а вместе с ней и прибыл долгожданный русский отряд. И, если в прошлый раз, в нём было всего сто пятьдесят человек, то на этот раз – уже порядка восьми сотен.

Ашинов, увидев меня, сразу кинулся обниматься. Моя жёсткая кучерявая щетина соприкоснулась с его густой бородой, сейчас коротко остриженной, из-за плохих условий пути. Русским неведома сегрегация, и расовая ненависть. Конечно, временами, ненависть присутствует к определённым нациям, но она носит временный характер. А, уж, по расовому признаку, не возникала никогда.

Вот, Ашинов, и, не сомневаясь, обнял меня, несмотря на то, что я был против такой фамильярности. Но, что поделать, он атаман несуществующего войска, я, команданте, несуществующей ещё страны, и князь, кучки диких, чёрных голодранцев.

Подержав, секунду-другую, друг друга в объятиях, атаман начал выкрикивать распоряжения своим людям. Окинув взглядом его людей, я вычленил взглядом группы больных, и раненых, еле державшихся на ногах.

Отдельной строкой шло около сотни черкесов (черкесами именовали тогда почти всех представителей кавказских народов), были среди них и христиане, армяне и осетины, но мало. Бросая кругом настороженные взгляды, их, изрядно потрёпанная и уменьшившаяся в пути, когорта, жадным взглядом обшаривала всё вокруг, надеясь увидеть статуи из золота, но, увы. Туземных божков, с крупными изумрудами вместо глаз, нигде не наблюдалось, хоть упрись рогами в землю.

Они всё ещё надеялись на что-то ценное, заглядывая в хижины жителей, но, кроме полуголых женщин, не блиставших ничем, кроме чёрной, лоснящейся от пота, кожи, ничего там не обнаружили. Разочарованные в лучших чувствах, а именно, в наживе, они рассматривали моих воинов, стоявших на каждом шагу, и вооружённых с ног до головы, с такими же добрыми, как и у них, лицами.

Такие же жестокие, но ужасно наивные, вот и вся разница.

Остальные участники экспедиции, с откровенным любопытством глазели на всё вокруг. Были среди них и представители, отнюдь не редкой породы людей, умеющих делать деньги из ничего. Они обращали на себя внимание своими характерно-семитскими чертами лица, и своей одеждой.

Все прибывшие, были людьми отчаянными, бедными, и готовыми на всё, в том числе, и на смертельно опасные приключения, это было понятно, как по их поведению, так и по взглядам, которые они бросали на головы моих мёртвых врагов, и атрибуты моей княжеской (пока!) власти.

Копьё пугало своей смертельной простотой, и бурым цветом запёкшейся крови, на шкурках высохших змей, с оскаленными и тонкими, как иглы, зубами. Жезл, он же скипетр, возбуждал в людях нехорошее чувство беззащитности, перед возможной опасностью, исходящей от него. Один даже не выдержал, и спросил: – Она что? Живая? – имея в виду голову змеи, на жезле.

Вдоволь насмотревшись друг на друга, я отправил их размещаться. Бедлам построил за две недели целый город из хижин, на территории полигона, чтобы не смешивать всех в кучу, а именно, чёрных с белыми.

Убедившись в том, что их ждали, и, найдя свою хижину, оставив там вещи, Ашинов снова прискакал ко мне, засыпая меня вопросами.

– А как я тут жил? А что делал? А почему у меня в хижине пусто, и где мой гарем? Почему я только князь, а не царь, или король, ведь у меня территория, как бы не больше, чем у Бельгии?

Много было от него вопросов, очень много. Дальше, он с гордостью стал показывать мне подарки, которые привёз с собою. Их было много, но все бестолковые, в основном. Винтовок, смех, было всего, двести штук, и одна мортира.

Ох уж эти авантюры, и турки, собиратели старья. Мортира стреляла ядрами. ЯДРАМИ, ёрш твою медь. Стрелять было можно хоть чугунными, хоть каменными. Вот только ядер привезти, Ашинов не озаботился, отчего-то! Как так, братан? – озадачил я его вопросом.

– Дружище, ты не прав! Мне чем получается, из мортиры-то стрелять, говном своим? А, ну да, вы же ещё есть! Ну, тогда и вашим, будем пулять, белым, так сказать. Или, оно у вас не белое, а такое же, как и у нас? Несомненно, это достойный выход из тупика, в который мы попали!

Атаман молчал, насупившись.

– Зато, я тебе десять пудов чёрного пороха привёз, – нашёлся он.

– Ну, спасибо Николай Иваныч, уважил ты Ивана Чёрного, – расплылся я в притворной улыбке. Отчего моя, израненная, голова, стала ещё корявей и страшнее.

– А ты, гляжу, ранен был? – перевёл разговор атаман.

– А то ж! Пуля… бандитская, – без всякого сарказма ответил я.

– Возле станции, бывшей ебипетцкой… Ладо. Знаешь… такую?

– Да, да, знатно тебя приложило, пулей-то!

– И не говори. Два месяца в горячке провалялся. На том свете побывал. Свет в конце тоннеля наблюдал. Тебе… не советую туда.

– Свят, свят, – перекрестился Ашинов, – не тороплюсь я в этот тоннель. Я обожду пока, очередь пропущу. Я не гордый, пускай торопятся на тот свет другие, кому жизнь не дорога, а я, пока, и на этом поживу, – и он три раза перекрестился, подняв глаза вверх.

– А что же мы стоим на пороге, – спохватился я, и пропустил гостя в свою хижину. Там на видном месте стояла грубо намалеванная икона, подаренная мне отцом Мефодием. К сожалению, коптская церковь была бедна. И даже мыши, оттуда давно сбежали, перейдя кормиться в другие храмы, более богатых на подношения, религий.

– Ах, ты ж, – увидев чужое творчество на библейскую тему, спохватился Ашинов, и кинулся вон.

Минут через двадцать, когда я готовил глиняный кальян к курению. (недавно совсем вспомнил, и пленный арабо-негр помог с его производством), в хижину, опять вбежал Никола Аш, как я его, про себя, окрестил.

– Вот, подарок тебе привёз! – и он развернул ткань, в которую была завёрнута икона. Икона была красивая, изображавшая деву Марию, склонившую голову к младенцу, протягивавшему к ней свои ручки.

Взяв икону, я повесил её в угол, вместо грубой подделки, висевшей здесь ранее.

– А я новое имя принял себе при крещении. Нарекли меня Иоанном! Теперь я не Иван Чёрный, а Иоанн Тёмный!

– Да ты шо?! Поздравляю, с таким именем, знаковое оно для нас… русских. А у меня, как раз, в отряде и священники есть, святой Синод расщедрился, – проинформировал меня он.

–Ну ты, атаман, даёшь, я же копт, хоть и православный. Православный копт, а не православный русский.

– Ничего, они тебе помогут, а там, глядишь, и сами перейдут в коптскую схиму. Этими станут, как их там, запамятовал. А, во… – монофизитами.

– Ну, и где же они?

– Да заболели оба. Еле дышат. На носилках притащили их, вот ты и не увидел. Отец Пантелеймон, большой такой, кагористый, и отец Клементий, маленький дрыщ, похожий на прыщ, – и он оглушительно расхохотался.

– Какой, – переспросил я, – кагористый?

– Ну да! Кагор дюже любит. А у нас все спиртное уже давно закончилось. Он обычно, в воду добавит спирта, или вина, перекрестит, и выпьет одним махом. А тут всё закончилось, он, по привычке, взял, да и выпил воду с ручья. Думал, как в России, всё чисто и без паразитов, вот и слёг с дизентерией. Похудел бедняга!

– А со вторым-то, что?

– Со вторым не лучше. Видно, попадья не о том молилась богу-то. А, может, как раз, и том. Отец Клементий, большой любитель женского пола. Здесь, правда, все страшные, но видно, невмоготу уже ему было, поститься. Вот он, то одну уговорит, то другую. Все бусы с обоза потаскал… паразит, на подарки…

– А потом заболел, стыдной болезнью. Сначала на одну думали, а потом, фельдшер отставной у меня в отряде есть, Самусеев. Вот он, осмотрел его, и обнаружил проказу. Ужас! Придётся здесь его оставить, догнивать.

– Эх, грехи наши тяжкие. На тебе Боже, шо нам не гоже. Отправили со мной самых «лучших», и мучайся теперь с ними, – посетовал он притворно.

Но, мне прекрасно было видно, что ему глубоко наплевать, как на этого святого отца, так и на других. Да, и на меня, тоже. Ну да, кто я для него. Забавный чёрный человечек, экзотика! Русский, я только для себя. Для них, непонятный чернокожий вождь, неизвестно почему, говорящий по-русски, и более ничего. Ну, может, пригодится чем, а может, нет.

На сегодня мы с ним расстались. Ашинов ушёл к своим людям, которые устало размещались, в наспех построенных для них хижинах, и я остался один. Сезон дождей закончился, на улице тепло, отдыхайте! А лечить, я вас завтра буду.

По словам Ашинова, в начале пути у него в отряде было восемьсот восемьдесят восемь человек, а сейчас, осталось семьсот семьдесят девять. Сто девять человек погибло в пути, от болезней, укусов ядовитых змей и насекомых, пуль, и стрел туземцев.

Но больных было ещё много, никак не меньше двухсот человек. Всё же, для белого человека, здесь не было никаких условий. Непривычные болезни, жаркий и влажный климат, болотистая местность, дикие животные, и множество ядовитых видов пресмыкающихся и насекомых, убивали их, в отличие от негритянского населения, выработавшего иммунитет ко всему этому. И давно уже привыкшего к определённым правилам жизни.

Глава 4. Американские страсти.

Луиш, вместе с Марией, благополучно добрались до Нью-Йорка. Если не считать одного досадного происшествия, чуть не стоившего им жизни. Видимо, его заметили возле разных ювелирных салонов, где он распродавал золотые украшения, и выследили.

Ночью в его купе постучали. В одних подштанниках, и ночной рубашке, но, с револьвером в руке, он открыл дверь, и еле успел увернуться от удара рукояткой пистолета по голове.

Удар пришёлся в плечо. Сон как рукой сняло. Завязалась потасовка. Нападавших было двое. Схватившись в рукопашную с одним, он не мог ничего сделать с другим, катаясь в обнимку по полу вагона. Гудел паровоз, громко стучали колёса, поезд несся сквозь ночь, пожирая километры путей. На их возню, никто не соизволил выйти. Подельник грабителя, никак не мог выбрать момент, чтобы ударить его ножом.

Положение спасла просто Мария, выскочив из купе, в чём мать родила, она шокировала своим обнажённым телом грабителя, а потом, коротко замахнувшись, ударила его кривым ножом, который неизвестно где прятала.

Вскрикнув от боли и ужаса, грабитель осел, схватившись за проткнутый африканским ножом живот. Почувствовав поддержку, Луиш удвоил усилия, наконец, справившись с первым грабителем. Держа за руки, он ударил его лбом в лицо, разбив тому нос. Захлёбываясь кровью, из разбитого носа, грабитель завыл дурным голосом.

Прибежал проводник, на крик выскочили пассажиры из других купе, и помогли скрутить обоих раненых грабителей. Мария, не обращая внимания на свою наготу, пинала первого грабителя ногой, тряся своими полушариями, чем изрядно нервировала проводника, а также, повергла в шок всех, вышедших на шум из соседних купе, людей. И не успокаивалась до тех пор, пока не услышала гневный окрик Луиша, указывавшего ей глазами на толпу джентльменов, с интересом разглядывавших её фигуру. Развернувшись, она юркнула, испуганной птицей, обратно в купе, и спряталась под одеялом, сверкая из-под него злыми и чёрными, как ночь, глазами.

На ближайшей станции, в вагон вошла полиция, забрав грабителей. Осмотрев место происшествия, и опросив всех свидетелей, они признали право Луиша на самооборону, обязав явиться в полицейский участок, по прибытии в Нью-Йорк. В том, что их не забрали с собой сразу, сыграло роль то, что все пассажиры вагона, в один голос, заявили, что, кроме попытки ограбления, была и попытка изнасилования, столь юной и привлекательной дамы. И подтвердили свои показания письменно.

Разместившись в гостинице, Луиш посетил сначала в полицейский участок, получив там повестку явиться на суд, и заверения в том, что он будет оправдан, несмотря на смерть одного из грабителей. А потом, отправился по полученному от Феликса адресу. Зайдя в недавно отстроенное здание, он зашёл в кабинет к Мойше Левинсону. На табличке кабинета, правда, значилось, другое имя, а именно: Майкл Левинс. Ну да, не суть.

В кабинете он не задержался, выложив весь запас алмазов, привезённых с собой, и получив, вместо них, вексель на предъявителя, на большую сумму. Может, он и потерял при перепродаже ювелирных украшений и алмазов, но не критично, и полученная сумма позволял ему жить безбедно, очень долго.

Но, он привык к другой жизни, и не хотел здесь долго оставаться. Его ждал Мамба, и он не собирался его покидать. Сейчас в его руках было столько денег, сколько он не мог даже себе представить раньше, и это был не предел, так стоит ли предавать из-за них человека, который поможет ему стать ещё богаче, при этом, не напрягаясь. Не стоило, конечно, ответил он себе. Да и свыкся он уже, с другой жизнью, не похожей на ту, которая окружала его сейчас.

Майкл Левинс направил его к своему торговому агенту, который нашел изобретателя пулемёта Сэмюэля Макклена.

Стив Роджерс встретил Луиша, как говорится, с распростёртыми объятиями, сразу перейдя с ним на короткую ногу. Свой свояка, видит издалека.

Узнав, зачем прибыл Луиш, он рассказал ему все об изобретателе, и ещё массу нужной и полезной информации, а также массу, абсолютно, бесполезной.

Узнав о переделке, в которую попал Луиш, и необходимости явиться в полицейский участок, а также о его финансовых возможностях, он, извинившись, исчез на два часа, оставив в своём кабинете Луиша одного. Амош никуда не торопился, он был совершенно свободен. Мария сидела в номере, и не собиралась оттуда сбегать.

Дождавшись Стива, он получил бумагу, в которой указывалось, что все обвинения в убийстве с него сняты, и американское правосудие не имеет к нему претензий, ну и прочая юридическая чушь. Его кошелёк при этом похудел на двести долларов (большая сумма, по тем временам), взамен получив надёжного партнёра, таким образом, подчеркнувшего наличие полезных связей, и готовность решать болезненные, и непростые вопросы, в будущем.

Обсудив много проблем, на своём, не очень хорошем, английском, впрочем, не сильно отличавшемся от американского языка, они расстались, довольные друг другом.

Луиш Амош получил все нужные ему сведения, да и много ещё чего, в том числе, перспективы дальнейшего сотрудничества. А Стив Роджерс, выход на африканцев, в обход своего нанимателя. В перспективе получать больше денег, чем сейчас.

Открыв свой блокнот, он посмотрел на одну из записей, оставленных им после беседы с Амошем. Она гласила: чернокожие изобретатели. Ремесленники, квалифицированные рабочие, успешные фермеры. Задачка была посложнее, чем предыдущая, но решаемая.

Чёрные ищут чёрных! Впрочем, это их право, чем меньше их будет в Америке, тем лучше её белым жителям, а то не продохнуть от их гетто, рассадника лодырей, и нищих.

Целый месяц, Луиш Амош мотался по стране. Он искал изобретателей, инженеров, а также, специалистов в области сельского хозяйства, по представленному Стивом списку. Но действительность оказалась намного жёстче, чем он предполагал. Формально, всё негритянское население САСШ было свободным, но по факту, они были отпущены в свободное плавание. Чернокожих фермеров, вообще не существовало в природе, а были только наёмные работники, работавшие за центы и еду.

О том, что они могли заработать большие деньги на предпринимательстве, и торговле, вообще речи не шло. Практически, не было квалифицированных рабочих, и тем более, инженеров. Абсолютное большинство населения было неграмотным, или малограмотным.

Но, были и исключения из общего правила, вот за такими исключениями, пробившими себе дорогу собственным лбом и характером, и гонялся Луиш, выискивая их из общей массы, люмпенизированного чернокожего населения.

Искал он и тех, кто готов был переехать в Африку, набирая из их числа совсем отчаявшихся, и устроив даже для них обучение стрельбе, наняв для этой цели отставных американских военных.

Через полгода невероятных усилий, он подготовил пятьсот человек, в качестве солдат, и ещё чуть больше трёхсот семей, пожелавших вернуться на историческую Родину. Это были не самые лучшие, а просто самые бедные и отчаявшиеся люди, готовые на всё, лишь бы выжить.

Луиш, фактически спас их от голода, обеспечив продуктами и перспективами дальнейшей жизни. Деньги катастрофически таяли, Мария бесилась, но не с жиру, а оттого, что ей не нравилось здесь.

Она была, как кошка, родившаяся на помойке, совсем как та, которую описал в своём рассказе "Королевская Аналостанка" Эрнест Сетон-Томпсон, и как не окружай её комфортом, её всё равно тянуло обратно в Африку (к помойным бакам, где всё было привычное и родное), а не лежащей на золотом подносе, с расчесанной роскошной шерстью.

Всё её раздражало, и вычурная лепнина потолков съёмной квартиры, и тяжёлые бархатные портьеры, которые закрывали яркое солнышко, и импозантные люди, прогуливавшиеся по центральным улицам Вашингтона. Ей хотелось в Африку, бегать под палящим солнцем, ходить, едва прикрытой, и жить простой, но понятной жизнью. Дикарка, что с неё взять.

Решив всё, что можно, и наладив, с помощью оставшихся денег, всевозможные связи и нужные знакомства, Луиш засобирался обратно. Пароход «Индепенденс», издав протяжный гудок, увозил его, вместе с Марией, обратно в Африку.

Мимо парохода проплывали берега американского берега, без сожаления провожая две тысячи человек негритянского населения, и увозя в своих трюмах пятьсот магазинных винчестеров, большое количество боеприпасов к ним, и к пулемётам, на остальное у него уже не хватило денег.

Сэмюэль Макклен сидел в своей мастерской, в округе Вашингтон штата Айова, и усердно корпел над чертежами. Лавры изобретателя станкового пулемёта Хайрема Максима не давали ему покоя, он сможет, он наверняка сможет.

Полученные от Стива Роджерса деньги, быстро закончились, позволив ему приступить к разработке пулемёта. Идея захватила его полностью. Днями и ночами, бывший врач, откинув такие мелочи, как еда и сон, и забросив свою врачебную практику, работал над своим оружием.

Дверь в его мастерскую широко распахнулась, и голос жены, звонким колокольчиком, пропел: – «Вот он, вторые сутки сидит над своей железякой. Насильно приходится кормить, а деньги уже почти закончились, скоро продукты покупать будет не на что!»

Макклен поднял голову, устало протирая глаза. Напротив него стоял невысокого роста господин, с роскошными чёрными усами, одетый в хороший твидовый костюм и щегольский котелок.

– Вы позволите? – спросил он, приподняв над головой свой головной убор.

– Нет, – отрезал изобретатель, – я занят!

– А я, как раз, по этому самому вопросу, – сказал с иностранным акцентом незнакомый мужчина, – меня направил к вам Стив, который и дал вам это задание, и деньги на его выполнение.

– Хорошо. Проходите.

Дочерна загорелый, как впоследствии оказалось, португалец, прошёл на указанное ему место, и присел на грязную табуретку, смахнув с неё пыль и металлические стружки.

– Стив Роджерс нашёл вас по нашей просьбе.

– Откуда вы обо мне узнали?

– Ну, если я вам это скажу, то вы мне не поверите. Но, мой друг и человек, которому я служу, увидел это… ну, скажем, во сне, и предрёк то, что вы изобретёте ручной пулемёт, – и он вытащил из кармана кусок папирусной бумаги, на котором, по памяти, Мамба нанёс рисунок пулемёта Льюиса.

Макклен протянул, нехотя, руку, и взял предложенный листок. Взглянув на него, он, сначала, начал равнодушно его рассматривать, а потом, поняв, буквально, впился в рисунки взглядом. В голове закрутились все его идеи, трансформируясь, в одному ему понятные, образы. Хоровод в голове прочистил усталые мозги, дав новый толчок его таланту. На минуту, он выпал из реальности.

– Вам надо переехать, мы дадим вам денег. Немного, конечно, но это поначалу, потом будет гораздо больше. И пулемёт, должен быть, не на водяном охлаждении, а на воздушном.

– Что? Что вы сказали? – очнулся он.

– Я говорю, вам необходимо переехать в Россию, мой работодатель живёт там, и собирается строить оружейный завод, а вас он готов взять ведущим конструктором, с перспективой стать главным.

Сэмюэль, в последнее время, жил бедно, все заработанные деньги уходили на разработку изобретений, но никто не хотел запускать их в производство, и не выкупал его патенты.

А у него уже была спроектирована и винтовка, и проект револьвера, теперь вот ещё и пулемёт. Но денег не давали, а только указывали на недостатки конструкций его проектов. Это был шанс, скромный, и, возможно, обманчивый, но всё же.

Но нужно было переезжать в Россию. Он был не готов. Ему, потомку шотландских горцев, приехавших в поисках лучшей доли в Америку, опять переезжать, теперь уже в Россию, которая была страшно далеко, ужасно не хотелось.

Но, семью надо было кормить, и Элеонора категорически не хотела принимать во внимание его трудности. Все сомнения разбились о пятьсот долларов, врученных ему португальцем на нужные расходы, и для переезда. Тысяча рублей его ожидали в Санкт-Петербурге, где, как значилось в визитной карточке, его будет встречать майор в отставке, Феликс фон Штуббе.

С немцами он работал, это не русские, они склонны к организации и продуманности, всего, до мелочей, к тому же, он тоже оружейник, это в корне меняло дело. Подумав, он принял предложение и стал готовиться к отъезду, упаковывая содержимое мастерской, продавая дом, и ненужное ему на новом месте, имущество.

Распродав всё, и не жалея более ни о чём, они сели на пароход, рейсом в Санкт-Петербург, и отправились на новое место, надеясь на лучшую жизнь, как и его предки, сто лет назад.

Бенджамин Брэдли работал и преподавал в городе Мэшпи, штат Массачусетс, проектируя при этом различные паровые машины. Сюда он попал из Род-Айленда, где работал под руководством профессора Смита, в военно-морской академии САСШ, но, не видя дальнейших перспектив, ушёл оттуда и переехал в небольшой городок.

Луиш Амош, внезапно появившийся на пороге его дома, перевернул все его планы на жизнь. Помощь неграм в Африке его не интересовала. Он сам себя выкупил из рабства за тысячу долларов, и сам себе сделал имя. Но дальше…

Дальше, проклятая сегрегация не давала ему никаких шансов на успех, и он согласился, для начала, переехать в далёкую Россию, о которой ничего не знал, а потом, может и действительно, в Африку, если там, будет развёрнуто производство. Это вдохнуло жизнь в его, уставший от вечной борьбы с расовыми предрассудками, мозг. И он согласился на предложение Луиша.

– Гертруда?! Ты где? Мы собираемся. Этот господин даёт нам шанс жить лучше.

–Но, Бен?

– Дорогая, мы с тобой прожили долгую жизнь вместе, но что мы оставим нашим чернокожим детям, и скажут ли они нам спасибо, наши трое малышей. Я думаю, нет! Собирайся, этот господин нам даёт денег, и возможность устроить свою жизнь, на новом месте, в стране, где нет сегрегации, и где ты не будешь стоять, когда другие сидят. Или, есть только там, где едят только чёрные, а не все люди.

– Хорошо, Бенджамен! – и Гертруда Брэдли, в девичестве Бордли, ушла готовиться к переезду, и улаживать дела с детьми, морально готовя их к новой, и загадочной, пока, жизни. В холодной России, расположенной где-то на задворках мира, в стране вечного холода и снегов.