Читать книгу: «Пьесы. Забытые в столе», страница 3

СЁМКА-МАРГИНАЛ
ПАСТОРАЛь

СЕМЁН

АНЮТА

ДУСЬКА

ДАНИЛА.

СТОЖОК И ВСЕ-ВСЕ

Вечер. Небольшой стог соломы. С одной стороны стоит Семён, заряжает ружьё. С другой стороны из стога торчат две головы – Дуська и Данила. Издалека слышится радио.

РАДИО: (муж. голос) Местное время… Да где часы-то? (жен. голос) На гвозде, где! Сам повесил! Допился?! (муж. голос) Брысь, не гавкать! Значит, местное время… Блин, стоят! В общем, около одиннадцати. Так что радиоузел заканчивает свою работу. В койку, сельчане!

Женский визг, мужской смех, щелчок – и тишина.

СЕМЁН: (ворчит) Попробуешь, чтоб жизнь сладкой не казалась, деревенской-то соли! А то ишь!… Надо бы дробью, да, боюсь, засудят. Ну ничего, попляшешь, а там поглядим… Может и драпанёшь сразу к мамке в город, в ванную, причандалы отмачивать!

Другая сторона стога.

ДУСЬКА: (шёпотом) Ты его не знаешь! Он же дурной!

ДАНИЛА: (так же) Ты чё, про отца-то?

ДУСЬКА: Эт не я, эт мама так, когда… ну, в общем…

ДАНИЛА: Плохо живут?

ДУСЬКА: Да ну да! Они друг за дружку всем хари поразбивают!

ДАНИЛА: А тогда чё «дурной» -то?

ДУСЬКА: В другом смысле.

ДАНИЛА: В каком?

ДУСЬКА: Вот в этом вот, в самом! Ну, что… Дискотека – развратный шалман, пляж – лежбище голых «б»! И чтоб в девять – как штык дома!

ДАНИЛА: Так и говорит напрямую?

ДУСЬКА: Про чё?

ДАНИЛА: Про голых «б»?

ДУСЬКА: Нет, просто «б».

Сторона Семёна.

СЕМЁН: Дуську как бы не зацепить… И хорошо бы в зад ему запиндюрить! Оно тогда посмешней выйдет, попозорней! Моя ещё… дурёха тоже… (передразнивает) Джульетта! Ромео! Тринадцать!… У цыган и в одиннадцать лет хрен чё знает бывает! Так что ж, вместо школы – замуж? (устраивается в засаде) Пропущу, чтоб прошли… И потом… Гавкнуть, что ль, попробовать? Дуська собак боится, отскочит, а я ему влеплю и… А там уж что будет!

Сторона Дуськи и Данилы.

ДАНИЛА: Ты сиди, я один пойду. Спросит, скажу ты дома давно. А потом…

ДУСЬКА: Боишься?

ДАНИЛА: Кто, я? (вылезает из стога) Я пошёл!

ДУСЬКА: Стой! (вылезает из стога) Вместе пойдём! Или боишься?

ДАНИЛА: За тебя боюсь! Чё мне-то?!

ДУСЬКА: За меня не надо!… Считаем до десяти и пошли.

Сторона Семёна.

СЕМЁН: Считаю до пяти, не появятся, сам пойду! Раз, два, три, четыре, пять… Пойду, поищу, где…

Прячет ружьё в солому, уходит. С другой стороны появляются Дуська с Данилой.

ДАНИЛА: (тихо ей) Проходим, как будто не замечаем.

ДУСЬКА: А его нет!

ДАНИЛА: Тихо! В соломе он.

ДУСЬКА: Да мы ж только из соломы!

ДАНИЛА: Ну и чё? Прошлый раз тоже думали, что мы одни, а оказалось?

ДУСЬКА: (смеётся) Да если б Танька не заехала тебе каблуком в глаз, то мы бы и не догадались, что они там с Толяном обжимаются!

ДАНИЛА: А сверху ещё ваш татарин спал!

ДУСЬКА: Он не наш, он пастух! (оглядывается) А правда, куда папанька-то делся?

ДАНИЛА: А был ли мальчик?

ДУСЬКА: Какой мальчик?

ДАНИЛА: Это так говорится. В смысле, был ли тут твой папанька? Вопрос!

ДУСЬКА: Какой вопрос? Я чё, глухая?

ДАНИЛА: Может, опять татарин? Бубнил себе, а ты…

ДУСЬКА: И чего это татарину про меня бубнить? «Дуська, Дуська!»

ДАНИЛА: Ну, не знай…

ДУСЬКА: Щас узнаем. (зовёт) Илька-дед?! Ильяс Равильевич Гарифуллин, коровы разбежались!

ДАНИЛА: По быкам!

ДУСЬКА: Тихо ты!… Погоди!. (зовёт) Папань?! Пап? Семён Алексеич?

ДАНИЛА: Говорю, никого! Показалось тебе.… Посидим ещё? (садятся с этой стороны стога) Слушай, и чего ему на меня злиться?

ДУСЬКА: За меня переживает. Ты приехал и уехал!

ДАНИЛА: Я уже второй год езжу.

ДУСЬКА: А чего ты ездишь? У тебя ж там сладкая жизнь! У папки казино на набережной… Девки голые у шеста! Чего тебе?

ДАНИЛА: Чё мне девки?

ДУСЬКА: А то! Танька, вон, с Толяном чё обжимается? Ей замуж надо, она беременная!

ДАНИЛА: А я тут при чём?

ДУСЬКА: Ты!… И Толян не при чём! Ой!… Дань, ты только это… никому, а? Понимаешь, приезжал тут один… С похудением каким-то… И ещё говорил, что этой… Как её? А-а, коррекцией фигуры занимается! А у Таньки сдвиг на своей толщине. Ну, он её и скорректировал!

ДАНИЛА: А Толян?

ДУСЬКА: Он хороший. Она очень хочет его полюбить! Ой, господи, мы же никого тут не видим! (пауза) Влюбилась она в того корректировщика. Не просто так, не думай.

ДАНИЛА: А я и не думаю.

ДУСЬКА: И не думай!… У неё мать одна, и ещё братишка младший в пятом классе. Ей замуж надо!

ДАНИЛА: Да знаю я всё!

ДУСЬКА: Ничего вы там не знаете!… Ладно, поздно уже.

Она встаёт.

ДАНИЛА: Дусь, а чё тебя Дусей назвали?

ДУСЬКА: Евдокия. Отцу нравится.

ДАНИЛА: А правда, что твой отец твоей матери в любви на поле расписался: «Ай лав ю» маком?

ДУСЬКА: И никакой ни «ай лав», а просто «Люблю Анюту»!

ДАНИЛА: Здорово!

ДУСЬКА: А чем тебе «Дуся» не нравится?

ДАНИЛА: Да нет… Дуся. Дуся. Ласковое такое!

Подходит мать Дуськи Анюта.

АНЮТА: Дусь, ты тут?

ДУСЬКА: Тут мы, мам.

АНЮТА: А отца не видали, сюда пошёл? Здравствуй, Данил.

ДАНИЛА: Здрасьте, тёть Ань.

ДУСЬКА: Не видали, мам. Вроде был, а где… сами не знаем.

АНЮТА: Пора, идите. Данилка, ты уж проводи!

Данила встаёт.

Завтра репетиция, Дусь, прям с утра начнём. Ты б заглянул в клуб-то, попробовал, а, Данил Валентиныч?

ДУСЬКА: Мам, ты чё?! Он же уедет!

АНЮТА: Задержим на денёк-два!

ДАНИЛА: Да не знай, тёть Ань.

АНЮТА: Ну ладно, идите.

ДУСЬКА: А ты?

АНЮТА: Я отца подожду.

Дуська с Данилой уходят. Анюта смотрит им вслед, потом садится на их место.

Батюшки ты мои! Сто лет в сене не кувыркалась! Вот как Дуську сообразили и… И всё! (тихо запевает) Сладку ягоду…

Голос Семёна подхватывает: рвали вместе… Подходит Семён.

СЕМЁН: Горьку ягоду ты одна?

АНЮТА: Что ты, Сём, вместе, всё вместе!

СЕМЁН: Да нет, неправду чую!

АНЮТА: Сядь, Сёмочка, сядь родной.

Семён садится рядом.

СЕМЁН: Её нигде нет!

АНЮТА: Да дома она давно! … Я потому и пришла. Ружьё-то где?

СЕМЁН: Тут. В соломе.

АНЮТА: Наделаешь делов-то! Н-ну? Ну, чего ты? (поёт на известный мотив) Ой, Сёма, Сёма, Сёмочка, с ней случай был такой!… (ложится) Ты давно видел звёзды?

СЕМЁН: Чего я? … Вон они!

АНЮТА: Ляг, глянь какие…

Семён ложится.

Дуське семнадцатый год уже.

СЕМЁН: Ещё только!

АНЮТА: Нет, уже, Сёма, ужжже! Ты мне в семнадцать лет целое пшеничное поле расписал!

СЕМЁН: Ржаное.

АНЮТА: Ну, ржаное. Ты мне скажи, чего ты так разволновался?

СЕМЁН: Это он Данилу подсылает! Чую, он!

АНЮТА: Ты, прям, как зверь – чую! Это ж и его родина, отец его тут, дед Данилы.

СЕМЁН: Дед всегда тут был!… Не-ет! С тобой не получилось, так дочь хочет увести! Через сына! Чтоб Дуська в его борделе голой крутилась!

АНЮТА: Ну-у, всё в одно собрал! Брось, рано ещё про Дуську-то. (прижимается к нему) Не дура она у нас с тобой. У нас с тобой ты дурачок!

СЕМЁН: (ворчит) То не ездили, а как подросла, так второй год…. Дед-то дед!

АНЮТА: Да если б не Авангард Леонтьич…

СЕМЁН: (садится) А чего Авангард Леонтьич?

АНЮТА: (тоже садится) В армию тебя отправил вместо тюрьмы, вот чего!

СЕМЁН: Ага, но до этого его сынок на самолёте тебя над ржаным полем покатал!… Чтоб ты посмотрела и ахнула – как… он тебя любит! Всю химзащиту из-за сынка поднял на крылья твой Авангард!

АНЮТА: Да не Леонтьич это! Ты же сам говорил, что Валька уболтал лётчика пролететь за две бутылки и ещё за что-то…

СЕМЁН: Говорил! За путёвку в лагерь для его дочки! Говорил! Чё для его отца путёвочку-то сделать тогда было. Зато перед тобой… Ну?! Ну и чё, красиво красное на зелёном?

АНЮТА: Красиво!

СЕМЁН: (вскакивает) Так вот теперь знай!… Вот уж про это, я тебе никогда не говорил, и никому не говорил, но это и правда он, Валька, расписался на поле! Красным маком по зелёной ржи: «Люблю Анюту!»

АНЮТА: Что ты несёшь, Семён?

СЕМЁН А потом в штаны наклал!… Как же, полполя мака! Люди к председателю: кто да кто? А это председателев сынок! А тут Сёмка-голодранец подвернулся, в герои полез – я, мол, это… У Сёмки-то даже на две бутылки денег не было, а на какие шиши и где он приобрёл два мешка мака, чтоб засеять, никто спросить не удосужился!… А Авангард Леонтьич спас, куда там! Меня в армию, а сынок – в университет! Ага, спасибо! Не-ет!… (роется в сене, достаёт ружьё) Теперь уж…

АНЮТА: Кого убивать-то собрался?

СЕМЁН: Кого надо!

АНЮТА: (ласково) Погоди, Сём, потом… (шепчет ему на ухо) Оторвалась пуговица и случилась путаница, да такая путаница – прямо жуть! Как в такую путаницу, да без той без пуговицы, да штаны к рубашке нам не пристегнуть?…

Она прижимает его голову к своей груди, гладит его, он затихает.

Валька тогда уж на второй курс перешёл… Тебе до армии с месяц оставалось… Ты дорабатывал на своём комбайне… Была уборка… Вот это… пшеничное поле было не убрано… Валька ночью взял твой комбайн и прокосил буковки… А утром мы, и ты, на «АН-2» пролетели над полем… Валька показывал, а ты молчал… Когда сели, ты сразу ушёл… Авангард Леонтьич ругался, что много пшеницы загубили… А ты сказал, что это ты… А Валька промолчал… И не было тогда никакого мака!

СЕМЁН: (всхлипывает) Не было.

АНЮТА: И не было красного на зелёном. Была зрелая пшеница.

СЕМЁН: (плачет) Не было… Была пшеница… А я во ржи хотел… В озимой… Чтоб красиво…

АНЮТА: Сём, всегда хочу спросить, почему именно во ржи?

СЕМЁН: Не знаю. Ржаной, ржаная… Слово крепче, красивше. Ржаное поле!

АНЮТА: А-а… Да!

СЕМЁН: (в плаче) Ну, почему у меня так… всегда… Почему не так? Почему? Эх-х, жизнь моя… ржаная!

АНЮТА: Сказочник ты мой!… Брось ружьё-то… Приляг…

СЕМЁН: Пальнуть бы!

Она опрокидывается на спину, тянет его к себе. Он отбрасывает ружьё, и тут раздаётся выстрел. Семён с диким криком вскакивает и, держась за свой зад, бегает вокруг стога. Анюта хохочет.

ДУСЬКА, ДАНИЛА И…

День. Тот же стог. Данила с удовольствием «дурачится» на сене. Дуся сидит, сжавшись, обхватив колени. Данила перекатывается к её ногам, и вдруг затихает. Смотрит на неё.

ДУСЬКА: Что ты так смотришь? Думаешь, если папа хворает, то… уже можно… так… что ли?

ДАНИЛА: Я не потому!

ДУСЬКА: Нет ты потому!

ДАНИЛА: Нет! Солнце просто!… Тихо! Красиво!… Воздух какой-то… такой хороший. Вдохни! Видишь? А? И… И у тебя платье короткое! И ещё…

ДУСЬКА: (вскакивает, чуть отходит) И ещё ты дурак!

ДАНИЛА: И ещё я дурак! А так платье ещё короче!

Дуся одёргивает платье, тянет его к коленям.

ДУСЬКА: Я просто… Оно малое… Мамино, давнишнее… Да дура просто!

ДАНИЛА: Евдокия… Красивое имя!

ДУСЬКА: Да чего ты? … Дура просто!

ДАНИЛА: (любуясь ею) Не-е, не дура! Не-е…

ДУСЬКА: (испуганно) Ты чё? Не надо!

ДАНИЛА: А где то поле?

ДУСЬКА: Какое то?

ДАНИЛА: Ну, то, на котором твой отец… про любовь…

ДУСЬКА: А-а… Да вот оно!

ДАНИЛА: (вскакивает) Как? Прям вот это?

ДУСЬКА Ну да, а чё? Оно ещё дальше клином врезалось. Во-он, до школы и до больницы. Клуб почти отрезан был, так всё, что посеют, вытаптывали. Не обходить же! И вообще, кто тебе сказал про всё про это?

ДАНИЛА: Ты.

ДУСЬКА: Я – потом, когда ты уже спросил!?

ДАНИЛА: Ну, отец. Мой отец. Только он приврал, наверное!

ДУСЬКА: Почему так думаешь?

ДАНИЛА: Сказка какая-то!… (встаёт, странно смотрит на неё) Был у меня друг Семён. Засеял он поле озимой рожью. Весной оно было зелёное-зелёное! А в начале лета закраснелось посередине. Однажды люди проснулись, поднялись в небо и полетели над полем. Тогда «АН-2» было много, они летали, как бабочки, и все, кто хотел, могли посмотреть сверху на свою землю. То, что они увидели, поразило их: посреди зелёного поля горели на солнце огромные маковые буквы! Рябило в глазах, самолёт летел быстро, и никто не успел прочесть. «Что там написано?» – спросила Анюта. «Ай лав ю!» – ответил ей парень. Но это был не Семён. Он уже был в армии и ничего-ничего не видел.

ДУСЬКА: (тихо) Приврал.

ДАНИЛА: (медленно идёт к ней) Никто не косил это поле. Рожь и мак осыпались, но весной всё проросло, и всё повторилось. И так, пока не вернулся Семён. Он сказал, что было написано во ржи. И Анюта вышла за него замуж. У них родилась дочь Евдокия!… Сказка?

ДУСЬКА: А чё тебе-то?

ДАНИЛА: А может, я рождён, чтоб сказку сделать былью? А? Хочешь?

ДУСЬКА: Нет! Я вообще ничего не хочу! (отбегает, останавливается) И не надо мне никаких сказок, хватит!

Убегает.

ДАНИЛА: (вслед) Дусь? Дусь, ты чё? (тихо, себе) А мне надо!

СЕМЁН, АНЮТА, ПОЖАР И ЗВЕЗДОПАД.

Ночь. У стога, опираясь на палку, стоит Семён. Подходит Анюта.

АНЮТА: Сём, чё не спишь-то?

СЕМЁН: Да, думаю, пока никто не видит, похожу, подышу.

АНЮТА: Ну, дышал бы около дома, а то сюда…

СЕМЁН: А куда? Здесь простор. (вздыхает) Август… Звездопад, вон… Видишь, летают как?! О, о! О, ещё! Прям, на землю, поди.

АНЮТА: Да. А я тоже думаю: ну, чё, август, а он спит. А, гляжу, тебя нет! Я сюда. А ты здесь. Хорошо!

СЕМЁН: Здесь. Ничего, ничего, Анют. Дыши!

АНЮТА: (прижимается к его спине) Брось ты, Семён, брось!… Ты знаешь, я так рада! Это же – чик! – и заработало! Чик – и готово!… У меня руки отходить стали.

СЕМЁН: Я знаю, Анют. Дело не в этом.

АНЮТА: Ну, как же… Это тоже дело, мы же живём?!

СЕМЁН: Живём. (поворачивается к ней) Дай мне твои руки.

Анюта протягивает ему руки.

Ничего. Костяшки помягче стали… А подушечки совсем… Как у девочки! (улыбается) Конечно, а что ж! На Марс, вон, садимся, а уж какую-то стиральную машинку, что ль, не придумаем? Господи, делов-то! Не-е, сейчас без этого нельзя! Ничего, ничего!… Хоромы себе достроим, успеем! А Дуська в школу пойдёт – компьютер ей! Последний год, пусть изучает. А то что там в школе узнаешь, по очереди-то? Стоят, ждут, чтоб раз на кнопку нажать! А дома – чик! – и всё! А как же? И микроволновка, я щас думаю, нужна! Где курицу, где пирожок какой подогрел, где салат… Не, салат в печку не надо, но всё равно!

АНЮТА: Сём…

СЕМЁН: Тебе шубу к Новому году надо! Новую! Обязательно надо!

АНЮТА: Дусе лучше.

СЕМЁН: И ей обязательно! А как же? Ничего, ничего!…

Он шумно вдыхает, так же шумно выдыхает и замолкает. Смотрит на звёзды.

АНЮТА: (тихо) А это поле мы обратно выкупим, ты не переживай. Потом выкупим!

СЕМЁН: Конечно, а как же… Да что «это, это»? У нас этих паёв до хрена собачьего! Правда же? А уж это-то… (оглядывается) Жаль бегать сейчас не могу! Э-эх!… Он ходит, но зад его с раной забыться ему не даёт… Пушкин! Или Лермонтов?

АНЮТА: Чего ты?

СЕМЁН: (хмуро) Поджёг бы и убежал!

АНЮТА: Вот дурак-то! Сгорим же все!

СЕМЁН: Не сгорим! Роза ветров не туда!

АНЮТА: Для тебя она всегда туда!

СЕМЁН: (обиженно) Куснула, да? Ну, давай, давай!…

АНЮТА: Я не кусаю, я жалею… всех нас. Как Данилка стал за Дуськой ухаживать, ты, прям, извёлся весь! Прошлый год ещё ничего, а в этот… И чего вроде бы?!

СЕМЁН: Чую я…

АНЮТА: Ноздри заткни, чтоб не чуять!

СЕМЁН: (злится) Не ноздрями, а вот этим! (стучит себя в грудь) У тебя тут ничего? Не ёкает?

АНЮТА: Всё у меня ёкает, но не беситься же! Ну, всё, всё! (гладит его грудь, щёки) Сядем. Подумаем, помечтаем.

СЕМЁН: «Сяделка» не даёт! Так что, спасибо, пешком постою! Смешочки, да? (отстраняется от неё) Я предлагал ему другой клин, там и выпас хороший, а он – нет! Этот и всё!

АНЮТА: Кто?

СЕМЁН: Авангард твой, Леонтьич! И главное, до этого на любой надел был согласен, а как Данила приехал – заартачился! Почему?

АНЮТА: Да ёлки твои палки!… Пойдём спросим!

СЕМЁН: Куда-а человека среди ночи-то…?

АНЮТА: Ну, ты же вскочил среди ночи?

СЕМЁН: Я? Погулять вышел!

АНЮТА: (неожиданно) Дай спички!

Семён машинально протягивает ей коробок спичек. Анюта чиркает спичкой и бросает её в стог. Стог вспыхивает.

Гори оно синим огнём, это поле!

СЕМЁН: Ты чего, Анют, ты чего? Сгорим же!

АНЮТА: Роза ветров не туда!

СЕМЁН: Какой на хрен… твоя роза ветров!

Выхватывает охапки соломы, отбрасывает их в сторону. Стог разгорается. Семён сдёргивает с себя рубашку, пытается сбить ею пламя. Загорается и рубашка. Семён бросает её в огонь, торопливо снимает штаны и с криком хлещет языки пламени.

Хрен вам всем!… Ничего, ничего!… И холодильник старый заменим!… «Бошевский» возьмём!… Два с половиной метра!… Под потолок чтоб!… И «шестёрка» остохренела! Хватит!… Ильке-пастуху отдам, пусть за коровами на ней гоняет!… А нам на «БМВ» пора… Пора-а!… Я вам покажу розу ветров! (горланит) Пора-пора-порадуемся волдырям на жопе, судьбе не раз шепнём «мерси боку»!…

Глядя на него, Анюту разбирает странный азарт. Она снимает с себя халат, хлещет им по огню. Халат вспыхивает. Анюта вертит его горящим «пропеллером» над головой, бежит вокруг стога

АНЮТА: Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, Преодолеть пространство и простор!

Семён бросает остатки своих штанов в костёр, подхватывает песню.

Нам разум дал стальные руки-крылья,

А вместо сердца – пламенный мотор!

Всё выше и выше, и выше…

Анюта тоже бросает догорающий халат в огонь, подбегает к Семёну, утыкается ему лицом в грудь и, вдруг, всхлипывает, и тихонько подвывает.

Жа-алко-о…

СЕМЁН: Штаны, что ль, с халатом?

АНЮТА: Не-е… На этом месте всегда стог был… Выго-о-орит… Тут… помнишь, мы Дусюську… сотворили… в стогу…

СЕМЁН: (обнимает её) Ещё сотворим… Дусюську! Чё нам?

АНЮТА: У-у-у… Теперь тут пятно будет. Чёрное… Страшное! А, Сём, а-а?

Семён отстраняет её, идёт вокруг горящего стога, тычет в огонь пальцем.

СЕМЁН Ничего, ничего… Ещё лучше расти будет! Чернозём, зола, перегной – это же самый смак! Мы здесь цветы рассадим! Клумбу такую зафигачим, что из Голландии приезжать будут, опыт перенимать! А вокруг – четыре фонтана! Нет, погоди… Фонтан и вокруг клумба! И чтоб дорожки к фонтану с четырёх сторон: подошёл, побрызгался и гуляй по жаре! Или плюхайся на зелёный газончик мордой в цветы! А над тобой бабочки, стрекозы… (стихает) Да… Ничего… А, Анют?

Останавливается, замолкает, смотрит на огонь. Потом поднимает взгляд на Анюту, в его глазах растерянность. Не сговариваясь, они начинают топтать тлеющую по краям солому.

АНЮТА: Куда-а? Стой… Стой, собака! Ну, господи, не надо-о… А-а-а!

СЕМЁН: И я подумал, как же?… В голове – бац, удар! Опять так, прям… пожалел… Как тогда там! Помнишь, рассказывал?… На мне ни одной царапины… А я весь в крови… Юрку Мережко рядом на кусочки… Я сперва бежал, потом полз… В глазах красно стало… Думал, кровь… Повернулся на спину, лёг – нет, небо синее, бабочки, стрекозы летают… Только тишина… Тихий зуд какой-то в ушах, как провода… когда под ними… ну, высоковольтные… И вертолёт за стрекозу принял… Оглушило, ничего не слышу… Потом ребята смеялись: лежит весь красный в маковом поле… Замаскировался, не найти… Если б на нашем, на зелёном… Да. Когда пошли на разворот, легли на бок, я и увидел всё то поле. Ничего не соображал, но, помню, пожалел, что Валька не достал… ну, тогда ещё, дома… До армии ещё… Когда я просил его… два мешка мака. Да нет, не просил, а… сказал просто, что хорошо бы! Он обещал через отца… Не смог. Да… Да… У них там, наверное, нет ржи, в пустыне-то. У нас, конечно, получше было б!…Ещё бы! А?

АНЮТА: Ещё бы!… Сё-о-о-ом?! Валька достал два мешка мака… Когда узнал, что тебя… Что ты… Осенью на твоём комбайне он засеял и рожь, и мак… Тебя привезли весной, когда ещё всё было зелено… Леонтьич договорился с «АН-2»… И как только зацвёл мак, мы полетели… И ты всё вспомнил! Ты говорил, а Валька сидел в сторонке, улыбался и тихо плакал. На солнце так рябил мак, до слёз! И у всех были слёзы… Когда мы сели, Валька молча обнял нас и ушёл… А ты побежал на поле… Я еле тебя догнала… Вот здесь, у этого стога. А теперь он сгорел.

Плачет навзрыд. Семён подбегает к ней, гладит её щёки, волосы.

СЕМЁН: Ничего, ничего… Надо сходить за вилами.

АНЮТА: Догора-ает!

СЕМЁН: Это ерунда! Надо сходить за вилами. Надо перетащить вон тот стог сюда. Чё нам Голландия? Как сеяли, так и будем сеять! Тут им не ихний палисадник с цветочками! Это – Россия! Это – наша глубинка! Это наше поле! (громко поёт) Поле, русское по-оле…

АНЮТА: Это я дура!…

СЕМЁН: Моя дурацкая идея! (поёт) Не сравнятся с тобой…

АНЮТА: Я спичкой-то, я-а… А здесь, ведь, всегда-всегда… Помнишь, ещё когда мы в школе?… Авангард Леонтьич и то… Пашут, старый стог огибают, не трогают… Сеют – тоже… После жатвы старый убирают, новый накидывают!

СЕМЁН: Я накидаю! (поёт) Ты со мной, моё поле…

АНЮТА: У тебя руки обгорели!

СЕМЁН: Ну и чё? А то я не горел!… А ты? Как ты? Ну-ка, ну-ка, дай посмотрю!

Осматривает её руки, потом всю её.

АНЮТА: Ой, да я ж голая вся!

СЕМЁН: (прижимается к ней) Не вся… Не вся-а… А-а! О-о…

АНЮТА: Сёмочка… Ой! Да как же ты сумеешь, у тебя же компресс на заду? О-ой! Да где ж мы будем, сгорело ж всё?

СЕМЁН: Копёшечка осталась, мы спасли… Копна, Анют… Аню-ут!

Его руки скользят по всему её телу. Издали наплывает звук – то ли «АН-2», то ли вертолёт. Приближается «звезда». Радостно и счастливо смеётся Анюта.

АНЮТА: (кричит) Летит!

СЕМЁН: (неотрывно целуя её) Что это? Кто тарабанит? Кто, что?

АНЮТА: Да звёзды ж падают и тарабанят! И барабанят! И… их, их… и…

СЕМЁН: Копёшечка, копёшечка!… (поднимает её, кричит) Аню-у-у-ута-а-а!…

АНЮТА: (оглядывается вокруг) Ой, где наша копёшечка?… Ой, где ж она, родная?

Громыхает вертолёт. Семён несёт Анюту к спасённым от огня охапкам соломы. Они падают в эту «копёшечку».

Ах… звёзды-то… какие! Ах… звездопад… какой! Летит… глянь… Нет, повернись ко мне!… Я расскажу тебе сама, как… звёзды… к нам… летят!

Яркий луч врезается сверху в чёрное пятно сгоревшего стога, пульсирует, переливаясь цветами. В свете этого луча – Дуська и Данила. В их руках вилы с насаженными на них огромными охапками соломы. Сверкают, искрятся от пота их полуобнажённые молодые, красивые тела. Они сбрасывают свои охапки в одну копну, и тут же по лучу плавно и реально, как только бывает во сне, опускается и накрывает их… стог из ржаной соломы. Шум вертолёта так же плавно переходит в пение сверчка. Темно.

АНЮТА, СЕМЁН, ПЕТУХ И РАДИО

Утро. Стог. Из него торчат две пары грязных ног. Одна пара обмотана тряпками. Наверху стоит здоровый красивый петух. Он хлопает крыльями, стряхивает с себя сверкающие капли росы, поёт свою песню. Где-то включается радио.

РАДИО: (муж. голос) Правильно! Местное время уже… аж семь пятнадцать!

Наверху поднимается Анюта, оборванная, облепленная соломой, перемазанная сажей. Она сладко потягивается.

АНЮТА: (гладит петуха) Петька, сдурел? Орёшь под ухом!

РАДИО: Прослушайте последние новости. Позавчера житель нашего села выстрелил себе в задницу из ружья. Солью. Теперь бюллетенит. А на дворе – битва за урожай! (поёт петух) Правильно. Не ищи на жопу приключений! (жен. голос) Да Ванька, что ль!? Хреначишь такими словами в динамик! (муж. голос) Извиняюсь за резюмю. Далее. Вчера, то есть ночью на поле сгорел стог соломы.

Опять поёт петух. Наверху появляется всклокоченная, «соломенная» голова Семёна. Он долго озирается по сторонам, смотрит на Анюту, на петуха, щупает под собой солому. Потом осторожно заглядывает вниз.

СЕМЁН: Что это?

АНЮТА: Стог.

СЕМЁН: Стог? Сто-ог… А? А вот это?

АНЮТА: Петух.

СЕМЁН: Петух… Нет, это что?

АНЮТА: Ноги.

СЕМЁН: Ноги… Чьи?

АНЮТА: Н-наши. (загадочно улыбается) Когда-нибудь, увы, кончаются и сказки…/

Семён, а за ним и Анюта съезжают вниз. Семён недоумевает, беспокойно смотрит по сторонам, на свои ноги с перебинтованными пальцами, потом на торчащие из соломы, пара из которых замотана в такие же тряпочки. Анюта тянет его уходить, Семён сопротивляется. Вдруг он вскрикивает, хватается за сердце и закрывает глаза. Анюта, прижимает его голову к своей груди.

СЕМЁН: Скажи мне что-нибудь хорошее, родная…/ Скажи, пожалуйста, пока я не взревел…/ От боли яростной, что мне сжимает сердце…/ Иль обмани, пусть это будет сон…/

Удивлённая Анюта ладонями черпает с травы росу, прикладывает к его груди.

АНЮТА: А разве наша жизнь не сон, любимый?…/ Зачем щипать себя, проснуться для чего?…/ Мы это, мы той ночью звездопадной…/ И веки так тонки, чтоб это скрыть!../

Семён открывает глаза. Анюта пальцем показывает на «маленькие» ноги в стогу.

Вон пятнышко родимое, забыл ли? …/ Пониже щиколотки… на моей ноге…/ Ты целовал его когда-то, помнишь, Сёма?/ И нынче ночью так же целовал…/ Когда от звёзд сверкающих, горячих…/ В объятьях тесных уворачивались мы…/

СЕМЁН: Так мы с тобой во сне, мы спим, Анюта?/ И эти ноги… ноги грязные мои?…/ И эти тряпками замотанные пальцы…/ По ситцу милому простые васильки…/ Постой, постой… Знакомые узоры!…/ Я эти тряпочки, похоже, узнаю…/

АНЮТА: Мне на себе пришлось порвать одежды…/ Ты видишь, я нага, на лоскуты…/ И каждый замотать собственноручно…/ Чтоб пальцы не сожгли осколки звёзд…/

СЕМЁН: Я чую боль и жжение на лапах…/ И холодок приятной мне росы…/ Меня томит предчувствие обмана…/ И странная сумбурность в голове…/

АНЮТА: А странно ли, что стог стоит сгоревший?…/ А странно ли, что мы и тут, и там?…/

Кричит петух.

СЕМЁН: Но вот петух… Петух! Он что, мне снится?…/ Не нас ли разбудил его истошный крик?…/

АНЮТА: А разве в жизни петухи послушны?/ А здесь гляди: ступай домой, петух! /Лети, хороший, вспомни, ты же птица…/ И не тревожь покамест сладкий сон…/

Петух взмахивает крыльями и послушно улетает. Включается радио.

РАДИО: (муж. голос) Пфу, пфу… Раз, раз… Вот воробьи подлюки!/ Обгадили весь микрофон дерьмом!/ (жен. голос) Да хорошо коровы не летают!/ (муж. голос) У вас, у баб, коль надо, полетят./ (жен. голос) Тогда сиди и не чирикай, Ваня!/ (муж. голос) Брысь, Варька-стерва, не мешай вещать! …/ Как атавизмы прожитой эпохи…/ Мы – цель не только птичьего дерьма!… /

СЕМЁН: Но это радио? Его я слышу явно?/ Оно всё так же мелет чепуху…/ И Ванькин мат, и Варькина скабрезность…/Ужели этим полнится душа?…/

АНЮТА: Оно лишь для того, чтоб нам проснуться…/ И, выглянув в окно, увидеть… петуха…/ И стог, и по полю к нему дорожку…/ Твоих, моих следов по утренней росе!/

СЕМЁН: Какая ночь безумная, Анюта!/ Я просыпаться не хочу никак!/ Спешим домой, чтоб досмотреть концовку…/

АНЮТА: Успеть бы обогнать нам петуха!/

Убегают. Тут же кричит петух, и сразу включается радио.

РАДИО: Далее. На месте сгоревшего стога молодые энтузиасты всю ночь скирдовали новый… кхе-кхе… притон… (жен. голос) Ванька, с утра-то?! Чудак с другой буквы! (муж.) Я и говорю – новый приют тельца и вдохновенья! (зевает) Н-ну, встренем утро гимнОм, а не гав…

Громко звучит гимн.

ДАНИЛА, ДУСЬКА, ПЕТУХ И РАДИО

Стог. Рядом стоит Дуська, теребит изодранный подол короткого «анютиного» платья. Из стога выныривает голова Данилы. Дуська застывает, прижимая подол к бёдрам.

ДАНИЛА: Прелестно! Патриотка навытяжку перед гимном!

Дуська молчит.

Вы все, что ль здесь чокнутые?

Дуська молчит. Данила вылезает из стога, сидит, слушает. Вдруг хохочет.

Гимн-то не наш, советский! Ну, полное дебиле!

Дуська молчит.

А правда, что твой отец контуженный?

Дуська молчит.

Ну, я про то… Ты ночью прибежала, глаза с тарелку… Горит… Надо тушить… Надо перетащить… Отец не выдержит… Рана, травма душевная… Какой-то стог?! Чего? Таскали всю ночь, как дураки!

ДУСЬКА: Кто таскал, тот и контуженный!

ДАНИЛА: Ты чего?

ДУСЬКА: А ты чего? Пусть мы чокнутые! А ты?

ДАНИЛА: Да нет, я ничего.

ДУСЬКА: Хочешь, теперь я расскажу тебе сказку?… Жила-была девочка. Её любили два друга. И ей они нравились. Оба. Они вместе кончили школу. Вместе поехали поступать в институты. Двое поступили, а одна, она хотела стать артисткой, нет. Тогда один из друзей не стал учиться и вернулся. Он устроился работать на комбайн и заставил её пойти на заочный. Она поступила в институт культуры. Он работал, она училась. Однажды она спросила, почему он не делает ей предложения. Он ответил, что не хочет «благодарной любви». А ещё однажды он сказал другу, который приехал на каникулы, что хочет написать о своей любви «алым маком по зелёной озимой ржи». и показать ей сверху.. Друг обещал помочь. Но, наверное, ему было некогда, надо было уезжать учиться… А сам ночью он тайно сел на комбайн и просто выкосил «Ай лав ю!» на пшеничном поле. Потом…

ДАНИЛА: (тихо) Прости. Забудь, что я… гнал тут всякую… В общем, грубил и… Это так, просто…

Встаёт, виновато подёргивает опущенной головой.

В общем, я думал ты будешь смеяться надо мной… Ну, в том смысле, что… Всю ночь с тёлкой… Ой, блин!… Короче, в сене… И ничего… В смысле, не дотронулся.

ДУСЬКА: (улыбается) За «тёлку» не обижаюсь. И не в сене, а в соломе. А что, хотелось?

ДАНИЛА: Чего?

ДУСЬКА: Дотронуться?

ДАНИЛА: Ещё как!

ДУСЬКА: Спасибо. (смущённо) А то я думала, неужто я такая, что уж… совсем…

ДАНИЛА: А разве можно было?

ДУСЬКА: Ещё чего!

Они смеются. Видно, что смущение проходит. Данила бежит за стог, возвращается с вилами, закидывает соломой «нору», где спали.

ДАНИЛА: Я чуть не сдох, когда носил солому! А Толян с Танькой, как заводные… Да, главное, обувку в сторону, и босиком… Чтоб о стерню, говорят, не спотыкаться! А татарин ещё нас подгоняет, подгоняет!… Как очумели все! А ты вилами, как вилкой! О-о, не слабо! (втыкает в землю вилы) Да не верю я!… Ну, про то… Толян болтанул Таньке, что от звезды пожар?! Звезда упала в стог и загорелось…

ДУСЬКА: А я верю! И Танька верит! Поэтому она, я слышала, и сказала: судьба. Это значит, что они с Толяном поженятся. И я рада!

ДАНИЛА: Нереально как-то здесь у вас… всё. И я какой-то… непонятный… Сам себе… Мне-то чё?

Пожимает плечами, смотрит на свои перемотанные лапы ног.

Если б не ноги, вот, то не поверил бы… Как сон! И звёзды, и пожар… Я ж никогда не брал в руки вилы! А тут вон какой накидали! Сон? Наверное, сон. А, скажи? Да конечно! Ведь я не помню, когда ты мне ноги забинтовала. Как под кайфом! Последнее, что помню… Вот: как искры звёзды сыпались на нас!/ О! А? Как будто кто нашёптывал…

Удивлённо смотрит на Дуську. Дуська загадочно улыбается.

ДУСЬКА: Ты сладко спал, я росною травою…/ Омыла, как могла, твои стопы…/ И, платье разорвав, перевязала…/ Чтоб оберечь и успокоить сон./

ДАНИЛА: О, твою нежность глаз я видел рядом…/ И тело, что сверкало в свете звёзд…/ И та стерня, что раны мне саднила…/ Всё показалось счастьем в этот миг! /

Доносится песня петуха.

ДУСЬКА: Молчи, молчи! Не надо! Уже утро…/И не смотри так на меня, прошу…/ Я плакала… от дыма и… не знаю…/ Все тайны пусть сокроет этот стог!/

ДАНИЛА: Несчастный я! Уже пропел петух…/ И помню я по сказкам – всё исчезнет…/ Иллюзия рождает только грусть…/ И жажду страстную всё повторить сначала…/

ДУСЬКА: Опять могу заплакать, пожалей же!…/

ДАНИЛА: Прости! Стучит во мне дурная кровь…/. Я сам себя давно не понимаю…/

ДУСЬКА: (тихо) Скажи, пожалуйста, мне в рифму…

ДАНИЛА: (тоже тихо) Про любовь?!/

Они застывают, глядя друг на друга.

ДУСЬКА: Как долго эхо носит это слово!…/ Ведь кто-нибудь услышит невзначай…/ И приголубит ласковым обманом…/ И в поцелуй сомкнёт не те уста…/ А это рифма, это просто рифма!…/

ДАНИЛА: Перед тобой счастливейший поэт!…/ Пусть дрожь во мне дыханье убивает…/ Я задохнуться рад! Прощай! Последний вдох!…/

Он вдруг обнимает Дуську, целует её. Она затихает в его объятьях. Включается радио, слышится мужской, женский смех.

РАДИО: (муж.) Последняя свежая новость и хорэ!… Сегодня утром какая-то голая пара… Мужская и женская особи! (жен. голос) О, особи! Хватит придуриваться-то, не пьяный, чай! Выражаешься, хуже матюков! (муж.) В общем, голые мужик с бабой гонялись за петухом, пока тот не юркнул в подворотню к…