Читать книгу: «Побочный эффект», страница 3

– А здесь есть чем заняться? – хмуро спросил Луканов, не надеясь услышать вразумительный ответ.

– Только общением. Пригласишь на новоселье?

Это было столь стремительно, что Луканов не нашелся что ответить. Он еще не успел определиться, как относиться к Сергею, хотя, наверное, для этого и существует новоселье. Он хотел было открыть рот и сказать что-то, сам еще не понимая что, но тут со стороны дороги послышался шум двигателя, и все невольно обернулись. Да, все так, подумал Луканов – в болоте, в котором отродясь ничего не происходило, любой звук притягивает внимание. Трое докторов вышли из-за кустов навстречу «буханке», въехавшей в распахнутые ворота. За рулем, как всегда, сидел Прохор, на соседнем пассажирском сидении находился еще какой-то местный мужичок со сморщенным, словно моченое яблоко, лицом. За «буханкой» пристроился полицейский УАЗ.

Из притормозившей «буханки» высунулось сморщенное лицо мужичка.

– Колька-то, того… все! – он махнул рукой себе за спину, и сквозь широкие окна «буханки» Луканов разглядел черный бесформенный мешок на полу салона.

– Как же это так получилось, Евграфыч? – снимая очки спросил Сосновский.

– Да по путям шел, и поезд его… того… – тоскливо уронил Евграфыч.

– Везите к моргу! Сергей принимай! – скомандовал мигом посерьезневший Сосновский и быстро направился в больницу.

«Буханка» завернула за кусты роз, Сергей скривился, но поплелся следом. Рядом с Лукановым остановился УАЗ и в открытом окне он увидел двоих полицейских: суховатого молодого с как-то даже трагично поджатыми губами и сосредоточенным взглядом – он сидел за рулем – и дородного, полнотелого постарше, с колким взглядом из-под нависших бровей. От него неприятно тянуло дешевым одеколоном.

– Добрый день, – по-привычке поздоровался Луканов. Полицейские переглянулись, и тот, что помоложе, досадливо сплюнул через окно.

– Да уж куда как добрый, – поморщился полнотелый. – Нам пожелания доброго дня как черная кошка – как только кто пожелает, так обязательно что и приключится.

– Я смотрю, у вас уже приключилось, – заметил Луканов.

– Приключилось… – задумчиво протянул полнотелый. – А вы, собственно, кто?

– А вы? Представиться не хотите?

– Городской, – бросил полнотелый суховатому, и оба понимающе и как-то скорбно закачали головами, словно Луканов сказал что-то неприличное и вообще был не врачом, а пациентом, которому жить осталось от силы пару месяцев. – Майор Грызлов, участковый.

– Луканов Валерий Петрович, нейрофизиолог, – ответил Луканов без неприязни, но и без особой охоты. Майор оглядел его с ног до головы.

– Давно приехали?

– Сегодня утром.

– Ничего странного не заметили в районе железной дороги? – спросил майор будничным тоном, но глаза прямо-таки впились в Луканова.

– Если вы про труп, который сейчас достают из «буханки» – то нет, не видел.

– Не видел… – повторил майор, глядя мимо Луканова. – А что-то еще – видели?

Луканова начал раздражать этот майор и его вопросы.

– Туман видел. И зайца.

– Юморист? – холодно осведомился Грызлов.

– Заяц, видать, килограмм на двести был! – вмешался до этого молчавший лейтенант, и добавил со злостью, сквозь зубы: – Там все кости всмятку, не человек, а мешок с внутренностями!

– Кто ж его так? – спросил Луканов.

– Под поезд угодил, – хмуро ответил полицейский за рулем.

– Ну или толкнул кто, – глядя в глаза Луканову сказал майор.

– Подозреваете зайца? – не моргнув, спросил Луканов.

– Смешно, – оценил майор без улыбки. – Пока никого не подозреваем. Просто присматриваемся. Во сколько прибыли?

– Семь сорок пять.

Грызлов хмыкнул и что-то записал в блокноте.

– Время смерти примерно то же… С местными уже познакомились?

– Чудесные люди, впрочем, как и сама местность, – с каменным лицом ответил Луканов. – Особенно девушка в белом платье.

Лицо майора потемнело.

– Мой вам совет: держитесь от этой семейки подальше!

– А то что? – с вызовом спросил Луканов.

– А то ничего хорошего. Вы человек приезжий, в наших делах не разбираетесь. Так лучше вам и не начинать.

 Он не стал дожидаться ответа Луканова и бросил водителю не глядя:

– Что стоишь, к моргу рули, – и повернулся к Луканову. – А вас если что еще вызовем.

– Буду рад помочь следствию, – Луканов проводил взглядом колкие глаза майора. Машина скрылась за соседним зданием, где уже доставали мешок с тем, что раньше было неким Колькой.

***

День неспешно клонился к закату. Затихли птицы, стих и ветер, днем разогнавший туман, насекомые попрятались в листве. Болотово погружалось в сон.

После непростого дня Луканов чувствовал усталость. Еще бы – еще утром он садился в электричку, которая увезла его из города в новую жизнь. Вот только новую ли? Эта жизнь была с запахом залежалого в кармане старого пиджака черствого куска хлеба, обильно покрытого плесенью. Такая же сухая, безжизненная и никому не нужная.

Спать Луканову не хотелось. Бодрящий эффект «Лирики» еще не отпустил, да и мысли в голове не дали бы уснуть. Но вместе с угасающим днем угасало и настроение. Химические вещества заканчивали свое действие, и на Луканова вновь наваливалась дремучая тоска. Он достал упаковку «Лирики», повертел ее в руке. Всего одна таблетка вновь зажгла бы солнце в серой комнате. Но Валерий знал, что цена этого солнца слишком высока. Он убрал таблетки подальше, и с тоской взглянул на часы – они показывали всего восемь тридцать вечера. До сна было еще далеко.

Валерий свернул старую, семьдесят второго года выпуска газету «Светская жизнь», найденную в еще более древнем комоде, бросил ее в камин и поджег. Сухая бумага вспыхнула веселым пламенем, озарив флигель. Сверху Валерий бросил несколько щепок, и уже хотел подбросить пару полен, но дым, вместо того, чтобы идти в трубу, повалил в комнату. Доктор закашлялся, замахал руками, безуспешно попытался разворошить костер, но только обжегся. Поняв, что с дымом ему не совладать, Валерий распахнул тяжелую входную дверь и нос с носу оказался с Сергеем.

Рабочее время закончилось, и он был уже не в халате. Зауженные джинсы, футболка с модным принтом, в руках пакет. Луканов поймал себя на мысли, что здесь так не ходят, и Горин словно специально достал из закромов одежду, в которой когда-то ездил в город, чтобы произвести на Луканова впечатление.

– Не спится? – спросил Сергей.

– Видимо, тебе тоже, – протирая глаза от слез, прокашлял Валерий.

– Заслонку надо открывать! – Сергей смело юркнул в дым и спустя секунду оттуда послышался металлический скрежет. Вскоре дым действительно стал рассеиваться. – Все, можно заходить!

Валерий зашел в комнату, прикрыв дверь. Камин уже ярко разгорелся, разгоняя тени. Сергей деловито успел расположиться за столом, разложив на нем соленые огурцы, сало и редис. Словно по мановению руки среди закуски появилась бутылка водки.

– Познакомимся? – спросил Сергей, кивая на бутылку.

– Почему бы нет, – пожал плечами Валерий. Спать не хотелось, а что еще делать – он не представлял. – Только я не пью.

Горин уже успел достать две запыленные рюмки и сейчас протирал их рукавом, да так и застыл.

– Не пьешь?

– Да ты не стесняйся, выпивай. Я не против, а компании рад

Сергей как-то грустно взглянул на него, на бутылку, на рюмки. Потом решительно убрал одну обратно в карман.

– Побочный эффект жизни в глуши, – сказал Горин, развернув к Луканову бутылку этикеткой. На ней был нарисован волк, воющий на луну, зависшую над темным лесом, и над всем этим значилась название водки «Волчья тоска». – Может, все-таки будешь?

Луканов мотнул головой.

– А зря. Зря. Я, если ты не против, пригублю. – Он привычным движением свинтил пробку (та, сухо щелкнув, упала на стол) и налил полную рюмку. В воздухе запахло спиртом. Сергей поднял рюмку и взглянул на Луканова серьезными глазами: – Ну, за душевное здоровье!

Горин смачно выпил, поморщился и взял со стола припасенный соленый огурец. Луканов молчал.

– Чего не пьешь? – хрустя огурцом спросил он Валерия. – Язва?

Луканов отвечать не хотел, и подкинул полено в камин, сделав вид что не услышал вопрос. Не говорить же новому знакомому, что он сидит на таблетках с жуткими побочками, и мешать их с алкоголем смерти подобно. Сухое полено весело затрещало в огне.

– Как тебе наше болото?

– Ничего.

– Ничего хорошего, а? – Сергей легонько толкнул его в плечо. – Да ты не тушуйся, говори, как есть. Я Михалычу не расскажу. Это он у нас идейный, целину пытается поднять…

– И как, получается?

– А ты как думаешь? Здесь же болото! В девять вечера уже все по домам сидят. И понятно, чего сидят – а куда тут ходить? Что тут делать? Оглянись вокруг! Ты же из города приехал. Разницу замечаешь? Здесь подымай-не подымай – все одно, так болотом и останется, – махнул рукой Сергей и плеснул себе вторую.

– А он, значит, верит?

– Верит. Только на нем все и держится, на самом деле. Все деньги для клиники пытается какие-то выбить, Прохора гоняет чтобы дорожки в порядке держал… Вот и тебя сюда выписал. Я не знаю, кем ты там был. Но для нас приезд городского врача – это сенсация! – он поднял рюмку и, кивнув Луканову, лихо опрокинул ее в себя.

– Была сенсация, да все вышла… – вздохнул Луканов.

– Да ты не тушуйся! – Сергей хрустнул огурцом. – Глядишь, найдешь жену себе, обживешься… – Гость пытался казаться веселым, но Луканов видел в его глазах глубоко спрятанную тоску, которая с каждой рюмкой вылезала все больше.

– Ты нашел? – серьезно спросил Луканов.

Сергей стрельнул в Луканова глазами и быстро отвел.

– Подкину-ка я дров… – Горин поднялся и отошел к камину. – Здесь вечерами прохладно из-за болот.

Повисла тишина, прерываемая только треском огня. Пока Сергей возился с дровами, Луканов думал о том, что теперь такая участь ждет и его. Какая может быть карьера в этом Болотове? Какую он найдет себе здесь жену? Доярку? Веру Павловну, которая откусит ему голову, как самка богомола еще до спаривания?

Сергей закончил с камином и грузно опустился на стул.

– Ты, наверняка, привык к городу… но у нас здесь другие сложности, иные задачи.

– Какие, например?

– Например – не сойти с ума от тоски.

Что же, похоже Луканов здесь не один такой.

– И как вы тут развлекаетесь?

– А никак. Это же не город. Здесь ты не выбираешь куда сходить – в кафе или театр, здесь можно сходить только в лес, на болото. Можно еще сходить с ума или тихо спиваться, как большинство и делает. Профессор оптимист, он считает, что дела наши идут хорошо, а я скажу, что хуже некуда. С местными и поговорить не о чем. Бабки все свои байки талдычат про белого волка, защитника деревни, – поморщился Сергей. – Древнее зло у них, видите-ли, в болотах обитает. Мол, потерял оборотень возлюбленную свою, да воет теперь по ночам. А как по мне, так я сам выть скоро начну. Пойми, это болото! – Горин налил новую рюмку и проникновенно, с тоской, взглянул на Луканова. – Оно засасывает, как в трясину. Только происходит это медленно. Ты вроде живешь, что-то делаешь, глядь – а уже пяток лет прошел. И ничего не изменилось. По-прежнему один, жены нет, детей нет. Здесь даже времени нет. – Сергей с каким-то остервенением вкинул в себя рюмку водки, поморщился, и сипло повторил: – Ничего не происходит. Сегодня вот только Колька-дурак… надо ж было так набраться…

– Кем он был? – спросил Луканов.

– Да никем. Здесь все никто. Просто доживают свои дни. Может он устал доживать и решил ускориться…

– И часто у вас здесь такое?

– Бывает… Места дикие. Месяц назад мужик какой-то на болоте пропал.

– Как пропал? – не понял Луканов. – Утонул?

– А как еще пропадают на болоте? Тело не нашли, один сапог только. И ты пропадешь здесь, – внезапно сказал Сергей и уставился прямо в глаза Луканову. – Уезжай. Уезжай, пока не поздно, слышишь?

– Да некуда мне ехать, – мрачно сказал Луканов.

– Зря, – почему-то зло проговорил Сергей. – Зря…

Сумерки медленно вползали во флигель, сдвигая тени, погружая комнату во мрак. Казалось, темнота неотступно сжирает пространство, и только огонь в камине, на ее фоне выглядящий жалко, пытался хоть как-то бороться. Где-то далеко, на краю деревни, одиноко и надрывно завыл пес.

– Я бы и уехал… Да я бы и не приезжал, на самом деле. Если бы меня спросили. Остался бы в городе, – произнес Луканов. К груди подступил горький ком, и ему вдруг очень захотелось выпить. Он уже было хотел протянуть руку к рюмке, но посмотрел на Сергея, который уже начинал пьянеть, и тут же передумал. Спиться в Болотове не тот финал, который он для себя хотел. Нет уж, он еще побарахтается.

– Эх, город… – с завистливой тоской мечтательно произнес Сергей. – Театры, кафе, бульвары… Девушки в красивых платьях… – он даже прикрыл глаза. – А с другой стороны – слишком много всяких… не поймешь, кто есть кто. Люди там неискренние, понимаешь? – он заглянул Луканову в глаза. – Он тебе одно говорит, а на душе совсем другое. Притворяется, понимаешь? Как… как оборотень.

– А здесь не так? – хмуро спросил Луканов.

– Здесь – не так, – Сергей с бульканьем наполнил очередную стопку. – Здесь лес. Людей-то нет почти! Здесь если кто мудак – так сразу видно. Все на поверхности, все всё про всех знают.

– И ты всё про всех знаешь?

– И я. Знаю, – кивнул Сергей.

– И про Веру Павловну?

– А что Вера Павловна? – насторожился Сергей.

– Да какая-то она…

– Какая? – Сергей взглянул как-то исподлобья, и Валерий понял, что ступил на тонкий лед.

– Странная.

– Чем же?

– Ну вот сам посуди: приехал новый врач. Разве я враг ей? Я же работать приехал. У меня квалификация, опыт! А встречает меня, как будто у нее мужа увел.

– Вера Павловна женщина серьезная. Ты лучше держись от нее подальше.

– Здесь это сложно сделать, – сказал Луканов, вспомнив размеры больницы.

– Это только ради твоей же безопасности, – пьяно проговорил Сергей. – Такие женщины они, знаешь ли, хищницы. Опасно! – Сергей поднял указательный палец вверх. Посмотрел на него, и, видимо поняв, что не может сфокусироваться, сказал: – Ладно, пора мне. Засиделся.

Сергей встал, пошатываясь, и принялся упаковывать в пакет нехитрую закуску и изрядно опустевшую бутылку.

– А что за девушка в белом? – спросил Луканов.

– Здесь больница, здесь все в белом, – пробормотал Сергей.

– Нет… утром я видел девушку. Она бродила одна в тумане.

– Э, брат, это ты меня не так понял насчет женитьбы! В ту сторону точно смотреть не стоит.

– Кто она?

– Местная сумасшедшая. Бродит по лесам, улыбается.

– Какой диагноз?

– Я же не психотерапевт! – развел руками Сергей. – Живет она с матерью, да с братом младшим в деревне.

Луканов проводил его до двери. Сергей остановился в двери.

– Ты только это, городской… гуляй тут аккуратнее. И на болота ни-ни! – он погрозил пальцем. – Нам и одного утопца хватит.

– По болотам я точно не ходок… – сказал Луканов, вспоминая городской досуг с присущими ему театрами, ресторанами и огнями витрин.

Сергей вывалился в трезвящую прохладу вечера когда на небе уже начали зажигаться первые звезды. Он замер, потом обернулся к Луканову.

– Не хочу трезветь, – внезапно сказал он. – Не хочу. Никогда. Не хочу помнить, что я здесь, в Болотове…

Он развернулся и, слегка шатаясь, исчез во тьме.

Полдень

Утро выдалось солнечным. Казалось, огненные лучи дневного светила разогнали давящую атмосферу Болотова. День принес новые заботы, и предаваться рефлексии было некогда.

Слегка помятый после ночных посиделок Сергей показал Валерию его кабинет. При виде старого дубового стола с растрескавшейся столешницей и древнего стула Луканов поморщился. Видно было, что в помещении давно не было ремонта (как метко подметил Сергей – с прошлого века). Стены облупились, кое-где под слоем старой краски была видна штукатурка, словно обнажившаяся рана умирающего больного. В углу стоял шкаф с бумагами, в стене находилась широкая дверь, выводящая на небольшой личный балкончик с колоннами и видом на сад. Луканов сумрачно оглядел свое новое рабочее место и постарался не вспоминать шикарный и удобный кабинет в Первой Городской. Радовало хоть то, что к приезду нового доктора кабинет был идеально прибран. Уборщица Нина Гавриловна как раз прошествовала мимо него с ведром, полным грязной воды и чувством выполненного долга, написанном на сморщенном, как сухое яблоко, лице.

– Шикарный кабинет тебе достался, вот бы мне такой! Раньше все это принадлежало одному помещику, представляешь? – сказал Сергей, жуя яблоко, и добавил завистливо: – Да, кто-то умел жить на широкую ногу!

– Как широко ноги не расставляй, все равно потом в гробу их сведешь, – хмуро заметил Луканов. – Время никого не щадит.

– А я смотрю, ты осваиваешься в Болотове! – засмеялся Сергей.

– Не хотелось бы… – пробормотал себе под нос Луканов, но Горин уже не слышал. Он продолжал расхваливать балкон с видом и завистливо щелкал языком, оглядывая кабинет Валерия.

Было тихо, только птицы пели за окном, да скрипели половицы в коридоре и слышался плеск грязной воды в ведре Нины Гавриловны.

– Со звукоизоляцией здесь беда, – развел руками Сергей, заметив нахмуренный брови Валерия. – Все здание слышно. По звуку можно определить кто где ходит. О! – он прислушался. – Слышишь, по-другому скрипит? Это лестница. Кто-то спускается.

Действительно, к звукам в коридоре добавился другой, какой-то особый скрип ступенек лестницы, ведущей на первый этаж.

– Никак, Вера Павловна на обед пошла, – сделал вывод Сергей. – У нее короткий день. Не встречались сегодня еще?

– Надеюсь, и не встретимся, – бросил Луканов, и, как ему показалось, Сергея такой ответ полностью удовлетворил. Он продолжал щебетать, что птицы за окном, то расхваливая усадьбу, то кляня Болотово за отсутствие развлечений.

Впрочем, скоро он попрощался и ушел по делам, чем несказанно обрадовал Валерия. Хотелось побыть в тишине на новом месте и собраться с мыслями.

Оставшись один Луканов распахнул пошире окно, и теплый летний воздух ворвался в кабинет, принося запахи лесных цветов. В пышных кронах лип надрывались птицы. Решив, что оплакивать свою участь можно вечно, Луканов принялся за работу. Он распаковал чемодан и достал оттуда идеально белый халат, небольшой хороший утюг, несколько книг по нейрофизиологии, всегда носимый с собой карманный фонарик (привычка детства) и рабочие туфли. Затем аккуратно извлек из бокового отделения маленькую потертую коробочку. Отложив все в сторону, он сел у окна и раскрыл ее.

Внутри, свернувшись змейкой, блеснула подвеска в виде крылышка на серебряной цепочке. Луканов в последнее время все реже и реже доставал ее. Обычно это происходило в тяжелые дни. Еще в городе он запирал кабинет, когда ему было особенно грустно, доставал подвеску и подолгу смотрел на нее, вспоминая глаза цвета неба. Кроме воспоминаний, это было то единственное, что ему удалось забрать из своего детства в память о несбывшейся любви.

Луканов никогда не надевал эту цепочку. Она должна быть чистой и нести только воспоминания о ней, память ее тела. Он вновь вспомнил распахнутые глаза, милое еще совсем детское лицо, слегка расплывающееся под толщей воды, и нежную шею, на которой блестела серебряная цепочка… Все эти годы он не давал себе оценивать тот свой поступок, совершенный в некоем стремительном порыве. Потому что это было все, что он мог оставить себе от той любви. Ему необходимо было чем-то залепить стремительно разрастающуюся дыру в сердце, внезапно возникшую тем солнечным летним днем. И он опустил руки в воду, протянув их к нежной шее все еще прекрасной, но уже не живой девочки.

Луканов захлопнул коробочку вместе с воспоминаниями. Пора было браться за работу.

До обеда он скрупулезно разобрал бумаги и навел в кабинете подобие того порядка, к которому он привык в городе. Он как мог попытался восстановить привычную обстановку – передвинул стол ближе к окну, вынул из чемодана памятные фотографии в рамках, сертификаты о повышении квалификации и даже грамоты за победу в школьных олимпиадах. Валерий придирчиво оглядел кабинет. Пока еще это место казалось ему чужим, точнее – он был чужд этому месту. Кто знает, получится ли у него вжиться в местную среду, стать болотовцем? Может, как и Сергей, он начнет медленно спиваться? Или превратится в нелюдимую стерву, как Вера Павловна? А может, проникнется идеей профессора Сосновского, и на полную включится в восстановление клиники?

Пока Луканов разбирался в кабинете, он поймал себя на том, что периодически поглядывает из окна на цветущий сад – не мелькнет ли среди кустов диких роз развевающееся белое платье? Сколько Луканов не отмахивался, из головы не выходили огромные распахнутые глаза, и в них словно немая мольба о помощи.

– Так, Валерий Петрович! Помните, что вы, в первую очередь, врач! – негромко сказал сам себе Луканов, нервно постукивая по столу. Кодекс врача категорически запрещает отношения с пациентами. Правда, эта девушка не его пациент, но он врач, а она приписана к этой клинике. Кстати, какой у нее диагноз?

Луканов приоткрыл дверь в коридор, и, убедившись, что в нем пусто, аккуратно пошел к лестнице. Он хотел сделать это максимально неслышно, чтобы лишний раз не привлекать внимание, но старые доски деревянного пола скрипели на все голоса, словно нестройный хор пенсионеров. С лестницей на первый этаж дела обстояли еще хуже – скрипела каждая ступенька, причем на свой лад. Впрочем, Вера Павловна уже ушла, Сергей был занят, да и вообще – с чего бы ему, доктору с почти двадцатилетним стажем, прятаться, словно шпиону? Ничего нет предосудительного в том, что хотел сделать Луканов. Но тогда почему он чувствовал себя словно нашкодивший школьник?

Валерий спустился на первый этаж и подошел к двери кладовой. Еще утром Сергей показал ему, что здесь хранятся карточки пациентов. Неслышно открыв дверь, Луканов скользнул в душную каморку и включил свет.

Почти все пространство небольшого чулана под лестницей занимали деревянные стеллажи. Пахло старой бумагой, пылью и еще чем-то, похожим на гуталин. На полках стояло несколько десятков распухших от времени больничных тетрадей. Луканов окинул их взглядом, и только сейчас понял, что не знает ни имени, ни фамилии девушки. Сергей говорил, что она сестра Алеши…

Он пробежал глазами по биркам с годами рождения, прикинув, что Алеше лет одиннадцать, и остановился на полке с годами 2010-2013. Там было всего с пару десятков тетрадей, и Луканов без труда отыскал мальчика с именем Алексей Григорьев и диагнозом «Идиопатическая эпилепсия». Матерью значилась Тамара Михайловна Григорьева, отец не известен. Валерий пробежал глазами по анамнезу.

Похоже, у Алеши был наследственный тип заболевания. Первые симптомы появились еще в четыре года. Малыш на время выключался из мира, переставая реагировать на раздражители. ЭЭГ диагностика проводилась в городе. Позже появились подозрения на генерализованные тонико-клонические судороги… приступ раз в несколько дней… повышение температуры… миоклонические приступы… нервный тик, неконтролируемые подергивания рук… прописан этосуксимид две капсулы в сутки.

Строки запрыгали перед глазами, и Луканов почувствовал, как трясутся его руки. Он поспешил поставить тетрадь на место, и рефлекторно спрятал руки в карманы, словно не желая видеть тремор. В груди вновь глухо бухнуло, а к горлу подступило что-то горькое, соленое. Помочь мальчику можно было только в городе. В том городе, который выкинул его, Луканова, словно ненужный, испорченный предмет, закинул в это богом забытое место, к таким же, как он. Может Сосновский и прав – нечего лезть к чужим пациентам. Как он может лечить, если болен сам?

Луканова охватила злость. А вот может! И будет! Не сможет вылечить себя, так хоть другим поможет. Иначе жить дальше смысла не было. Существовать посреди бескрайних болот, пить горькую с утратившим всякую надежду санитаром, и выслушивать гневные проповеди Веры Павловны? Нет уж. Луканову захотелось заорать. Ему стало душно, хотелось порвать на груди ставший вдруг тесным больничный халат, выскочить к чертям из этого места и нестись по лесам, как дикий зверь, не отягощенный мыслями о смысле жизни.

– Возьми себя в руки! – процедил Луканов сквозь зубы. Он достал руки из карманов и взглянул на них. Руки врача, профессионала своего дела. Сейчас они еле заметно подергивались. Начнут трястись сильнее – во внутреннем кармане всегда есть спасительная таблетка «Лирики». И пускай он станет наркоманом, к черту все. Главное – остаться врачом, сохранить разум и работоспособность, делать то единственное, что он умеет делать – лечить людей.

Наверху послышался приглушенный стенами и потолком шум – это Сергей захлопнул дверь в свой кабинет. Валерий рефлекторно выключил свет и замер. Вот Сергей прошелся по коридору, судя по звуку зашел в кабинет Луканова, но, никого не найдя, принялся спускаться по лестнице вниз. Луканов осознавал, в каком идиотском положении он находится. Взрослый мужчина, врач, прячется в темной каморке под лестницей от коллеги. Надо было бы выйти, на ходу придумав что он просто просматривал карточки пациентов, но он не хотел сейчас видеться с Сергеем. Был обед, и тот, наверняка, пригласил бы его отобедать вместе, но у Луканова были другие планы.

Луканов различал по звуку каждую ступеньку, скрипящую под ногами Сергея, и мысленно молился, чтобы тот не зашел в каморку. Вот уже скрипнуло над самой головой Луканова, и он инстинктивно пригнулся. Сергей спустился вниз, и его гулкие шаги приблизились к каморке. Немного подождав, словно обдумав что-то, Сергей решительно направился к выходу. Хлопнула входная дверь, и клиника погрузилась в тишину.

Луканов выдохнул. Решив не включать свет, он зажег карманный фонарик.

Луканов быстро прикинул возможный возраст сестры Алеши, и, бегло просмотрев несколько карточек, наконец нашел искомую – Елизавета Григорьева. Лиза.

Луканов снял тетрадь с полки, но уже по весу понял, что что-то здесь не то. И действительно – в его руке была только обложка. Самой тетради не было.

Луканов задумчиво поставил ее на место. Он уже думал подняться вновь в свой кабинет, но обед только начался, и целый час сидеть в душной комнате было глупо. Он протянул руку к карточке Лизы, потом отдернул, но все-таки снял ее вновь и посмотрел адрес.

***

Болотово встретило его пустой центральной улицей. Впрочем, центральной она считалась потому, что являлась единственной дорогой, на которой был уложен растрескавшийся асфальт, зияющий ямами. Улица протянулась почти по прямой через всю деревню, иногда петляя, словно река, растекаясь маленькими ручейками в стороны, чтобы затеряться среди сельских бревенчатых домов.

Полуденный жар нагревал асфальт, сквозь который тут и там пробивались ростки осоки. Веяло какой-то пустотой и вселенской грустью. Луканов тоскливо оглядел безлюдную улицу. Ветер сдувал пыль с асфальта, по бокам притулились кривенькие дома. На одном из них висела почерневшая от времени резная деревянная табличка «Болотово». Дальше виднелось низкое здание из красного кирпича – такие строили еще в царской России. Над крышами домов и кронами деревьев позолотой блестел на солнце крест, возвышающийся на маковке церкви.

Подойдя поближе к зданию из красного кирпича Луканов прочитал потертую вывеску: «Почта». Дверь была закрыта на амбарный замок, что не особо удивляло – кому и зачем слать письма в это богом забытое место? Луканов не удивился бы, если бы узнал, что на карте Болотова тоже нет – просто картограф о нем забыл.

С трудом найдя нужный адрес среди заросших липами тропинок, Луканов остановился в тени деревьев. Дом стоял слегка на отшибе, на окраине деревни. Он был старый, деревянный, покосившийся, вытянутый вверх и на удивление большой – целых три этажа. Явно рассчитанный не на одну семью, просторный, но вместе с тем какой-то мрачный. Почерневшие от времени бревна сруба выглядели уныло, из-под них клочьями торчала пакля. Резные разноцветные ставни облупились, и сколько он не вглядывался в темные окна – движения внутри не заметил.

Было по-прежнему пусто и тихо. Негромко пели птицы в кронах лип, иногда ветер шелестел листьями. Где-то прокукарекал петух.

Все в Болотове выглядело заброшенным. Впрочем, как и его собственная жизнь. Казалось, они нашли друг друга – Луканов и Болотово, вот только он такому новообретению был не рад.

Луканов еще немного помялся в тени деревьев, но потом сообразил, что обед когда-то закончится и нужно будет возвращаться на рабочее место. Он ступил на покосившееся крыльцо. Ступеньки жалобно скрипнули.

Внезапно из-за дома выскочила собака. Она бросилась на Луканова, заливаясь хриплым, яростным лаем. Из раскрытой пасти брызжала слюна, словно Луканов олицетворял все, что животное ненавидело в этом мире.

Луканов в ужасе отшатнулся, но вдруг лязгнула и натянулась цепь, которой собака была привязана где-то за домом. Пёс яростно заливался лаем на расстоянии вытянутой руки от него.

Валерий отдышался и постучал, и услышал, как стук разносится в пустом доме. Луканов подумал, услышат ли стук в таком огромном доме, да и есть ли там хоть кто-то? С другой стороны – где еще им быть, раз улицы пусты?

Что он скажет, если дверь откроет Алеша? Зачем пришел Луканов? Можно поинтересоваться диагнозом, спросить о самочувствие, в конце концов – он новый врач и интересуется пациентами, пусть и чужими. Но что он скажет, если дверь откроет Лиза?

Собака продолжала брызгать слюной, заливая окрестности истошным лам. Ее лапы взрывали землю, и Луканов порадовался тому, что пёс на цепи. Стоять на крыльце и стучаться в закрытую дверь, оглушаемый собачьим лаем, было очень неуютно, и Луканов переступил с ноги на ногу.

Наконец из глубины дома послышались шаркающие шаги, и Луканов сразу понял, что это не Лиза и не Алеша.

Дверь открыла женщина из больницы. Луканова обдало домашними запахами – на кухне явно готовили щи, пахло кислой капустой, и еще мириадами различных запахов, присущих деревенскому дому. Женщина пугливо смотрела на него из тьмы сеней, на всякий случай не убирая сухую руку с ручки двери.

Ей было за пятьдесят, и груз возраста и ответственности за детей уже сказался на ее лице. Глубокие усталые морщины пересекали лоб женщины, лицо было осунувшееся, а из-под кустистых бровей устало и испуганно смотрели серые глаза. Словно почуяв близость хозяйки, собака залилась еще более остервенелым лаем.

– Гроза, поди прочь! – крикнула женщина на собаку, и та мигом исчезла за углом дома, звеня цепью. Женщина повернулась к Луканову. – Простите, доктор, она вообще спокойная… Вам кого?

– Вас, – не нашелся что ответить Луканов.

– Меня? – удивилась женщина.

– Тамара Михайловна, – Луканов мысленно поблагодарил сам себя за то, что догадался посмотреть и ее карточку и узнать имя, – я новый врач из клиники… мы вчера с вами встречались. Я помог вашему мальчику…