Читать книгу: «Победители вещей», страница 6

Парочка за спиной главаря производили не менее странное впечатление. У толстяка в кепочке было умное, некрасивое и капризное лицо интеллектуала. Его фигура казалась бесформенной, по-детски неуклюжей и смешной. Толстяк нервно кривил пухлые губы и старался не встречаться глазами с селянами. Третий ночной воришка, хотя, казалось бы, взял все, что только можно, от прилагательного «длинный», был, в сущности, не очень высок ростом. Но у него было длинное тело, длинные руки, ноги, лицо, нос и даже рот. Тем не менее, природа позаботилась о том, что бы все вышеперечисленное было крепко сбито и ни о какой унылой неуклюжести «длинного» не могло быть и речи. Скорее даже наоборот, он казался упругим, как, пусть и не сильная, но не знающая усталости пружина. «Длинный» воришка, улыбался, но не виновато, а скорее чуть грустно, причем в его глазах просвечивали озорные огоньки. Несомненно, что живой и подвижный характер длинного не знал ни страха, ни чувства подавленности.

Витька подошел к «Ауди» и презрительно пнул машину ногой.

– Ихний агрегат, – пояснил ночной сторож. – Наверняка, сперли где-нибудь. Я колеса ей проколол, чтобы они не убежали.

– Это моя машина, – спокойно сказала Василиса Петровна.

– Так ведь… – растерянно начал Витька, но тут же запнулся и посмотрел на длинного вора.

Тот принялся рассматривать верхушки сосен. Василиса рассмеялась, а за ней и все, кто стоял за ее спиной. Витька покраснел и уставился на свои ботинки.

– Вам сторожа не нужны? – беззаботно поинтересовался у Василисы длинный. – Как я понимаю, от этого, – он кивнул в сторону Витьки, – у вас одни проблемы.

Витька подпрыгнул как ужаленный.

– Чего-чего?!.. – возмущение ночного сторожа было настолько искренним, что он выпалил первое пришедшее ему на ум: – А кто по-немецки вчера ругался?!.. Шпион несчастный!

Василиса Петровна успокоила разбушевавшегося ночного сторожа легким движением руки. Какое-то время она рассматривала «пленных» и в женских глазах не было ничего, кроме делового, хотя и благожелательного интереса.

Затем взгляд женщины замер на лице вожака. На какое-то мгновение Ивану Ухину померещилось, что во взгляде Василисы вдруг промелькнула… нет, не искорка чисто женского любопытства, – ведь главарь ночных воришек все-таки имел довольно симпатичную наружность, а какое-то странное, еще никогда и никем не виданное сонное выражение. Иван удивился. Апатичное или любое другое, пусть даже просто безразличное выражение глаз Василисы, по убеждению всех верхнемакушкинцев, невозможно было не то, чтобы увидеть, а просто представить! Иван на секунду закрыл свои глаза и когда снова открыл их, лицо хозяйки «Сытых боровичков» было прежним – деловым и спокойным.

– Меня зовут Василиса Петровна, – сказала она, обращаясь к главарю. – Пожалуйста, представьтесь сами и назовите имена ваших друзей.

Главарь немного помолчал.

– Меня Сашка зовут, – наконец, тихо выдавил он.

– Александр, – поправила Василиса.

– Это Мишка, – главарь кивнул на толстяка, – а это Ганс…

– Я же говорю, шпион! – не выдержал и радостно крикнул Витька.

– Schweige, derDummkopf, (Замолчи, дурак) – спокойно сказал Ганс.

– Ага, опять!.. – восторжествовал Витька.

– Ночной сторож поймал оккупанта, – поморщился Ганс. – Первый раз вижу такого болвана.

– Ругаться не хорошо, – вмешалась в нарождающуюся перепалку Василиса Петровна. – Кстати, Ганс, вы – немец?

– Не похож, что ли?

– Похожи. Но вы говорите без акцента.

– Я и по-французски так же могу. Итальянский знаю хуже, но итальянцы, в отличие от вас, меня поймут и простят.

– … И отпустят? – улыбаясь, продолжила фразу Василиса.

Ганс опустил глаза и глухо, почти без выражения, сказал:

– Спящие красавицы всегда должны быть добры.

«И он тоже заметил! – почему-то с ужасом подумал Иван Ухин, вспоминая, как минуту назад невольно удивился новому и необъяснимому выражению глаз хозяйки «Сытых боровичков». – Честное слово, заметил!..»

Последняя фраза пленного немца взволновала селян. Люди за спиной Василисы ожили и осуждающе зашептались. До сих пор их устаревшие представления об иностранцах не грешило разнообразием: все иноплеменники представлялись им сытыми, хорошо одетыми буржуями. Буржуи шатались по антикварным магазинам и скупали матрешек. То, что кто-нибудь из них, вот так запросто, мог покуситься на чужое добро, а потом вдруг совсем ни к месту, упоминать каких-то «спящих красавиц» показалось им и возмутительным, и невероятным.

– Что будем с ними делать, Иван Степаныч? – Василиса посмотрела на Ивана Ухина.

Тот нагнул голову и почесал затылок.

– В милицию их! – снова вырвался вперед Витька.

– А за кабель кто платить будет? – оборвал соседа Иван. – Электрики говорят, нужно новый покупать.

– Сто сорок тысяч, – быстро посчитала в уме Василиса Петровна.

– А покрышки у машины? – напомнил Витька.

– Это же не мы! – попытался возразить Ганс.

– Еще пятнадцать тысяч, если с работой, – констатировал Иван Ухин.

Он явно завысил цену, но никто не возразил.

– Я окошко в машине разбил, и замок зажигания открутил, – подал голос из-за спины отца Петр. – А когда двигатель заводил, то гарью в салоне запахло. Электропроводка, барахлит.

– Еще деньги и пока неизвестно сколько, – сказал Иван Ухин.

– У нас нет денег, – предупредил главарь Сашка.

На его лице промелькнула тень растерянности. Толстяк Мишка испуганно моргал глазами, а длинный Ганс снова принялся безучастно рассматривать верхушки сосен.

– Там, на стоянке, рядом с «Ауди», драные «Жигули» стояли, – снова подал голос Петр. – Ваше «железо», что ли?

– Мое… – кивнул Сашка.

– Оно и пяти тысяч не стоит, – сказал Иван Ухин. – С этих дармоедов попросту взять нечего. По-моему, так пусть лучше они долг отработают.

Последняя фраза прозвучала полувопросительно. Василиса Петровна задумалась.

– Вы имеете в виду Лесное озеро, Иван Степаныч?

Истопник кивнул. Лесным озером называлась красивая, болотистая лужа метрах в трёхстах от санатория. К ней вела узкая, извилистая тропинка. Василиса Петровна уже давно хотела расчистить озеро и проложить к нему дорогу. «Боровички» расширялись и требовали места. Но занятые нескончаемым сельским трудом и службой в санатории, верхнемакушкинцы не находили времени для новой работы. Кроме того, работа на Лесном озере – рытье дренажного канала и прокладка дороги в лесной чащобе – не казались легким трудом даже привыкшим ко всему селянам.

– Хорошо, – молодая женщина кивнула. – Значит так и решим.

– Я не могу работать физически! – голос толстяка Мишка вдруг стал звонким и капризным. – А, кроме того, вы не имеете права.

– А кто кабель спереть хотел?! – перебил не менее возмущенный Витька.

– Мы – безработные и нас вынудили к краже крайние обстоятельства, – с вызовом заявил Мишка.

– А вы – рабовладельцы, – поддержал друга длинный Ганс.

На замечания ночных воришек никто не обратил внимания. Их обыскали. Не сопротивлялся только Сашка. Впрочем, именно в его карманах ничего не нашли.

Витька протянул Василисе Петровне две какие-то «корочки» не совсем понятного содержания – толстяка и длинного.

– Теперь мы все про них знаем, – усмехнулся он.

Женщина, не взглянув на добычу, сунула ее в сумочку.

– Вы можете получить премию в кассе после обеда, – обратилась она к ночному сторожу. – А еще у меня к вам большая просьба, пожалуйста, проводите этих…

Взгляд Василисы Петровны споткнулся на лице Сашки.

– Рабов, – подсказал Витька.

– Работников, – быстро поправила не в меру ретивого сторожа хозяйка «Боровичков». – На место их будущей…

– Каторги, – хихикнули в толпе.

– Работы, – снова спокойно поправила молодая женщина. – Мы заключим договор и наши… – на лице Василисы все-таки блеснула и тут же исчезла тень улыбки, – … наши гости будут его равноправными участниками. Пусть они оценят объем своего труда, время работы и тогда мы сможем спокойно обо всем договориться.

Взгляд Василисы снова замер на Сашке. И Ивану Ухину снова показалось, что в ее ясных глазах еще раз промелькнуло что-то непривычное, чужое и сонливое.

– Кстати, вы можете сбежать, – уже обращаясь только к Сашке, сказала Василиса. – Потому что мы не знаем, в отличие от ваших друзей, кто вы. И я не думаю, что ваши друзья вас выдадут. Но тогда им придется отрабатывать ваш долг, либо отсиживать за него в тюрьме. Это все.

Пауза получилась довольно длинной, но напряжение, в конце концов, спало, и кое-кто из верхнемакушкинцев уже поглядывал по сторонам, словно там происходило что-то более интересное.

– А, ну, пошли, – рявкнул на «гостей» Витька. – Ауфштейн и хенде хох!

– Полицай, – Ганс презрительно плюнул под ноги Витьки.

– Это просто чудовищно! – снова возмутился толстый Мишка.

Пленники побрели по тенистой аллее в сторону леса. Сзади шел веселый Витька. Селяне стали расходиться по рабочим местам.

Василиса Петровна присела на лавочку и сунула в рот сигарету. Она молча смотрела вслед удаляющимся пленникам. Рядом стоял Иван Ухин. Спина неформального старосты верхнемакушкинцев хотя и не была напряжена, но все-таки находилась в, скажем так, несколько склоненном положении.

– Как вы думаете, Иван Степаныч, что это за люди? – спросила Василиса.

– Кто их знает… – неопределенно сказал Иван и незаметно (незаметно для самого себя) выпрямил спину. Потом он окинул взглядом верхушки сосен и более уверенно сказал: – Но на бандитов точно не похожи. Не те физиономии.

– А тот, высокий?

– Главарь? Этот посильнее всех будет, – Иван немного подумал и, вспомнив так и не состоявшуюся ночную схватку с главарем, сказал: – Добрый малый… Я его сначала побить хотел, а потом передумал.

– А почему вы считаете, что он добрый?

– Трудно сказать… Но им всем, наверное, и без нас досталось. Жизнь сейчас такая, понимаете?.. Ну, как колесо. В общем, крутись как хочешь и в любую сторону, а остановишься – упадешь на бок и пропадешь. А эти… – Иван кивнул в ту сторону, куда ушли подконвойные пленники. – …Эти никому не нужны оказались. Вообще не нужны. К примеру, если у тебя спичка на мокрый асфальт упала ведь проще другую из коробка достать, чем за мокрой нагибаться.

Василиса чуть заметно улыбнулась:

– А как же понятия добра и зла и заповедь «не укради»?

Иван вдруг вспомнил не такую уж давнюю ночную и тайную работу бригады верхнемакушкинцев, когда они перебирали только что привезенные для строительства доски. Бригадой руководил именно он. Перед глазами Ивана снова замелькали лучики фонариков, он снова услышал сдавленный и едва ли не злодейский шепот сельчан и – как вишенку на торте! – финал неожиданного визита кабана Эразма, когда он, Иван, разворачиваясь с длиннущими досками по шестиметровому радиусу, вступил в зону темных кустов…

– Я, конечно, человек не книжный, – медленно начал Иван. – И только три стихотворения наизусть знаю. Ну, еще с детства их запомнил… – он снова запрокинул голову к небу и медленно, торжественно прочитал:

…Так много новостей за двадцать лет

И в сфере звезд, и в облике планет.

На атомы Вселенная крошится,

Все связи рвутся, все в куски дробится,

Основы расшатались, и сейчас

Все стало относительно для нас.

Иван замолчал и вопросительно посмотрел на Василису. Та наморщила лоб, подумала и спросила:

– Кажется, это Джон Дон?..

– Правильно. А когда он родился?

– Ну, не помню… Возможно, в восемнадцатом веке. Хотя нет, в девятнадцатом.

– В шестнадцатом, – поправил Иван. – И если уж тогда для них многое стало относительным, что о нас сейчас скажешь? Вот я вам говорю, что жизнь сейчас такая, понимаете?..

– Да, понимаю, – благосклонно согласилась Василиса. – Жизнь сейчас именно такая.

В глазах молодой женщины снова – уже в который раз! – промелькнуло неведомое ни Ивану, ни кому бы то не было из селян странное сонное выражение. Но на этот раз оно быстро ушло и сразу же за ним, вспыхнуло совсем другое, прямо противоположенное первому и похожее на отражение в зрачках либо мрачного, ночного костра, либо восходящего и сияющего солнца.

«Да что же это с ней происходит-то?!.. – с новым, каким-то уж совсем запредельным удивлением, подумал Иван. – Словно долго-долго спала и наконец проснулась!..»

Работящая, добродушная и удивительно красивая Василиса никогда не доставляла проблем селянам. Она много работала сама, давала заработать другим и ее милая улыбка – черт бы все побрал! – вдохновляла людей если не на эпические подвиги, то уж точно на бытовой героизм. А что будет теперь?!..

«Замуж ей надо, – немного успокоившись, подумал Иван. – Срочно замуж!.. А там пусть муж с ее проблемами разбирается. А у меня что, своих дел нет?!..»

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Сашка Бобров никогда не был вором. Даже в детстве, когда юное, подрастающее поколение всегда готово поставить под вопрос принадлежность той или иной собственности – в классическом виде это частенько выглядит как похищение яблок из чужого сада – Сашка сторонился воровства. У мальчика был сильный, подвижный и веселый характер, начисто лишенный болезненного стремления к самоутверждению. Он никогда не избегал общения с ровесниками и одинаково дружил со всеми – и с сильными лидерами, и со слабыми членами мальчишеских группировок, оказавшимися на их задворках. Его независимый и веселый нрав, в сочетании с врожденной физической силой, дарили ему главное – свободу. Впрочем, сам Сашка никогда не задумывался о том, какой он. Его детство и юность были солнечными как майские погожие дни.

Городская окраина, где родился Сашка, была немножко похожа на деревню. Частные дома, из которых состоял прилепившийся к городу поселок, построили рабочие большого авиазавода сразу после войны. Этот огромный, полудеревенский мир, полный тайных мальчишеских троп и укромных местечек, был идеален для игры в «прятки» или «войну». Сразу за поселком, ограничивая его бурный рост, начинался крутобокий лог, а за ним колосилось пшеничное поле. Через желтое море пшеницы шла дорога к озеру. Этот мир был чуть другим, отличным от созданного людьми, но казался не менее удивительным и прекрасным.

Детство Сашки кончилось совершенно неожиданно после восьмого класса, когда жарким августовским вечером он пригласил в кино знакомую девчонку. Уединившись на последнем ряду в полупустом зале, они без конца целовались и совсем не смотрели в сторону экрана. Сашка целовался впервые в жизни. Он настолько осмелел, что даже попытался нашарить грудь девушки и это у него почти получилось. В конце концов, их веселая возня и шепот, прерываемый не менее веселыми вскриками, стали настолько громкими, что их попросили выйти из зала. Сашка и девушка продолжили поцелуи на улице и так увлеклись, что Сашка вернулся домой только около часа ночи.

Утром ему стало плохо… Сашка проснулся в четыре часа от чувства сильной жажды и не менее сильной, холодной тоски в груди. Он долго лежал в постели и рассматривал потолок. Наверное, в тот недобрый момент в его глазах можно было увидеть не только страдание, но и удивление. Как он не старался убедить себя в том, что сейчас все пройдет, ни жажда, ни тоска не уходили.

Сашка встал, прошлепал на кухню и выпил большую кружку теплой воды. Он чуть ли не полминуты стоял босыми ногами на приятно прохладном полу и прислушивался к тому, что происходит внутри него. Мир вокруг него словно сжимало в точку нечто огромное, серое, безликое и у этого доселе неведомого врага не было ни начала, ни конца. Пришло сильное ощущение страха…

«Сейчас я умру и меня больше никогда не будет, – подумал Сашка. – Никогда-никогда-никогда-никогда!..»

Он вдруг увидел это темное, не имеющее границ «никогда-никогда» оно хлынуло внутрь него, заполняя собой все мыслимое пространство. И в этой бесконечности почему-то уже не было места для самого Сашки.

Сашка разбудил маму… Его бил озноб и у него дрожал голос. Через полчаса, поняв всю бесперспективность попыток успокоить сына, мама вызвала «скорую помощь». Врач – симпатичная женщина лет тридцати пяти – чуть ли не силой уложила возбужденного и перепуганного приступом Сашку в постель. Она измерила давление и пульс, прощупала живот и внимательно расспрашивала долго ли он был вчера на солнце, не получал ли ударов по голове в драке и так далее. Наконец мама заплакала и потребовала, чтобы Сашка рассказал правду. Он рассказал все, даже то, что ходил в кино, короче говоря, все, кроме того, что был в кино не один.

Врач пробыла у него больше часа – было раннее утро и, очевидно, ее потенциальные больные еще мирно спали. Еще через пару часов мама потащила Сашку в поликлинику. Он сдал все возможные анализы и прошел рентген. Потом они посетили трех врачей – терапевта, невропатолога и эндокринолога – но даже заведующая терапевтически отделением, в кабинет которой мама втащила Сашку за руку чуть ли не силой, так и не смогла дать страдающей женщине какого-то вразумительного совета.

– Давайте подождем немного, – предложила она. – В конце концов, ваш мальчик физически совершенно здоров и возможно приступ был как-то связан с его быстрым физическим развитием…

Мама немного успокоилась, тем более что приступ у Сашки прошел без следа и еще там, в поликлинике, на приеме у первого по списку врача, она заметила его удивленный взгляд. Ее волнения по поводу здоровья сына просто никто не понимал.

Но приступ повторился. Через неделю Сашка снова пошел в кино с той же девушкой, а утром ему снова стало плохо. Мама вызвала «скорую» и к ее изумлению (впрочем, и радости) приехала та же женщина-врач. Она бегло осмотрела Сашку и коротко, как бы между делом спросила:

– Вчера в кино ходил?

Сашка кивнул.

– Опять на последнем ряду сидел?

Сашка недоумевающе заморгал глазами.

– И что?.. – переспросил он.

– Ничего, – молодая женщина чуть заметно улыбнулась. – Поворачивайся на живот. Уколов боишься?

– Нет…

– Зря. Если человеку делают уколы, значит у него есть проблемы. Хотя тебе пока еще рано волноваться.

Врач уехала довольно быстро, лишь только удостоверилась, что после укола Сашке стало лучше. Перед отъездом она немного поговорила с матерью. Женщины стояли за порогом комнаты, Сашка плохо слышал их разговор. Уже войдя в комнату, мама сказала, что врача зовут Елена Петровна.

– Она очень милая и очень умная женщина, – мама присела на кровать сына. – Кстати, Елена Петровна тут недалеко живет, на нашей улице, но за шоссе.

Шоссе делило район на «старую» и «новую» части. «Старая» преимущественно состояла из недорогих домов рабочих авиазавода. «Новая» часть начала возводиться позже, в хрущевские времена и среди ее застройщиков если и встречались сотрудники завода, то это были исключительно руководители довольно высокого звена. Мальчишки из «старухи» не любили «новоделов» и между ними не раз происходили жестокие «войны».

После укола Сашка быстро почувствовал состояние какой-то странной, еще неведомой ему эйфории и блаженная теплота во всем теле растворила в себе все неприятные ощущения. Впечатление было настолько сильным, что он невольно спросил себя, а разве так бывает, чтобы жестокий приступ непонятной болезни отступил так быстро?.. Точнее же этот неясный вопрос звучал так: а разве так можно?.. Что именно было «можно», почему это «можно» вдруг может оказаться запретным он не понимал. Словно в утреннем и светлом сне ему вдруг привиделись золотые райские ворота, одна створка приоткрылась и оттуда высунулось забавное личико ангела. Ангел хитро подмигнул ему, улыбнулся и исчез.

– Ну-у-у, – довольно протянула мама, рассматривая лицо сына. – Я гляжу, тебе совсем хорошо стало. Поваляйся в постели еще, безобразник. А я пока приготовлю завтрак.

В следующую субботу Сашка снова пошел в кино… А утром он проснулся от собственного крика. Сашка с силой прижимал руки к лицу и не понимал, что с ним происходит. Это был и страх на грани паники, и ощущение холодной, безразмерной бездны внутри, и совсем уж странное, но до омерзительности сильное, ощущение своей никчемности и нужности.

В комнату буквально ворвалась мама, а следом отец.

– Опять, опять!.. – растерянно повторяла мама. – Господи, что делать?!

– Что опять-то? – не понял отец.

Мама мельком взглянула на него, метнулась к окну и, не зная, что делать дальше, замерла.

– Да что происходит?! – возмутился отец.

Мама вздрогнула и оглянулась. В ее глазах не было ничего кроме страха, и она смотрела на мужа так, словно видела его впервые.

– А вдруг они теперь не успеют?! – тихо спросила она. – Или приедет не она?

– Кто они, кто она?.. Да объясни же все толком! – перешел на крик отец.

– Побудь с ним, – мама кивнула на Сашку и ринулась к двери спальни. – Я быстро!.. Я – за Еленой Петровной.

Буквально через полминуты с силой захлопнулась входная дверь на веранде.

Сашка снова закричал. Он понимал только одно – что он умирает. И даже более того, ему казалось, что он уже завис над бездной полной ужаса и мрака. Не зная, что делать, отец плеснул ему в лицо стакан воды.

– Сашка, перестань!.. Возьми себя в руки!

Наверное, в ту минуту отец испытывал такой же страх, как и сын.

– Мама где? – простонал Сашка.

– Скоро придет. Пошла за кем-то…

«За врачом, наверное», – догадался Сашка. Ему стало чуть-чуть легче, но холодная бездна внутри его никуда не ушла.

Отец сел рядом с Сашкой и взял руки сына в свои грубые ладони. Сашка еще ни разу в жизни не видел лицо отца таким растерянным, даже жалким, и в то же самое время таким ласковым.

Пришла запыхавшаяся, раскрасневшаяся мама с Еленой Петровной. В отличие от мамы у врача было спокойное и даже гордое лицо. Она тут же выставила из спальни родителей и открыла свой портфель.

– Плохо, да? – мельком, почти без выражения и как бы между прочим, спросила Елена Петровна.

Молодая женщина совсем не смотрела на Сашку и сосредоточенно рылась в портфеле. Сашка мыкнул что-то похожее на «да».

– Опять в кино целовался?

Сашка закрыл глаза и промолчал.

– Понятно. Значит, сколько кота не корми, но март для него – святое дело. Полового контакта с девочкой, разумеется, не было?

Неожиданный вопрос был равносилен пощечине – щеки Сашки стали пунцовыми от стыда.

– Нет…

– Все правильно, так и надо. В противном случае ты пойдешь в колонию для малолетних преступников. А теперь вот о чем: ты сам видишь связь между тем, что ты делаешь вечером и тем, что происходит с тобой утром?

– Я больной, что ли?.. – сказанные в ладони слова прозвучали глухо и безнадежно.

– Нет. Просто у каждого человека есть свои особенности. Тебе нельзя целоваться. Точнее, ты можешь это делать, но только в постели с женой. А поскольку тебе еще рано жениться, всегда помни об этом.

Елена Петровна сделала Сашке укол и уже через минуту ему стало легче. Пришло ощущение теплоты, покоя и немая бездна быстро растворилась в чем-то куда более огромном и сильном.

«Да, наверное, так все-таки можно, – подумал Сашка. – Ведь легче же становится…»

Он слабо улыбнулся и спросил:

– Значит, мне совсем-совсем нельзя целоваться, да?

– Да.

– А почему?

– Я поговорю об этом «почему» с твоей мамой. Ты еще маленький и некоторые вещи тебе еще рано знать. Но ты не волнуйся, когда ты немного подрастешь, она тебе все расскажет.

К Сашке пришло легкое, почти игривое ощущение куража, и его улыбка стала шире. Недавний приступ уже казался ему далеким и нереальным.

– А зачем тянуть? Ведь я уже почти взрослый – Сашка потянулся большим и сильным телом, вытягивая руки в стороны. Он зевнул и добавил: – Почему-то очень есть хочется.

– Поспи пока, донжуанишка. И запомни, маму нужно слушать всегда.

Елена Петровна вышла. В коридоре ее ждали родители. Мама Сашки так искательно и жалобно вглядывалась в лицо врача, что та невольно отвела глаза.

– Нам необходимо поговорить, – строго сказала Елена Петровна. – Но говорить я буду только с вами, Валентина Сергеевна, – она перевела взгляд на отца: – Извините, пожалуйста, но так будет лучше для всех.

– А с Сашей что?.. – быстро вставила мама.

– Он скоро уснет. Не беспокойтесь, все будет хорошо.

Женщины ушли на кухню. Валентина Сергеевна принялась готовить чай, а Елена Петровна, устроившись на грубой табуретке, сунула в рот сигарету. Когда хозяйка дома оглянулась на свою гостью, ее брови удивлённо поползли вверх, причем так сильно, что на лбу обозначились невидимые ранее складки.

«Как за стойкой бара сидит!..» – подумала Валентина Сергеевна.

Да-да, в позе гостьи и в самом деле было что-то странное, некая расслабленная вальяжность, что ли?.. Вместе с тем на ее чувство собственного достоинства, благообразия и важности было на удивление приятно смотреть.

Валентина Сергеевна не выдержала и улыбнулась.

– Коньяк у вас есть? – чуть глуховатым, но опять-таки приятным голосом спросила Елена Петровна.

Хозяйка дома торопливо закивала. К счастью, в доме была початая бутылка настоящего армянского коньяка.

– Сегодня мне можно, – пояснила Елена Петровна, добавляя более, чем щедрую дозу коньяка в чай. – Я ведь только замещаю врача «скорой», но по старой привычке отдыхаю по субботам и воскресениям. Они, черти эдакие (Елена Петровна усмехнулась) в отпуска и по курортам разбежались, так что… Вот мне и приходится кое-кого замещать. Временно, конечно.

– А кем вы работаете?

Елена Петровна сделала большой глоток и показала аристократическим пальцем на скромный светильник на потолке.

– Я работаю там большим начальником. Но вы не беспокойтесь, пожалуйста, я получила образование в самом лучшем вузе страны и у меня за плечами целых восемь лет медицинской практики. Теперь о главном… То, о чем я сейчас вам расскажу, вы не прочитаете ни в одном медицинском учебнике по психологии. Я пыталась найти что-то подобное у Фрейда, но – увы! – этот широко разрекламированный индивид был, скорее всего, гениальным пациентом, но не гениальным врачом.

Красивые губы Елены Петровны снова прильнули к стакану. Молодая женщина слегка прищурилась и в ее глазах появился теплый, слегка маслянистый, как вечерняя морская волна, блеск.

– Коньяк и в самом деле настоящий. В магазине покупали?

– Нет, из Армении сослуживица привезла.

Елена Петровна кивнула и сунула в рот сигарету.

– Знаете, Валентина Сергеевна, я согласилась вам помочь только по одной причине, проблемы вашего сына очень – до удивления! – похожи на проблемы моего мужа. В общем… – врач немного помолчала, словно подбирала нужные слова. – В общем, эротическую психологию мужчин можно условно разделить, скажем так, на два противоположенных лагеря. Давайте назовем первый «волчками» и они будут со знаком «минус», а второй «олешками»…

– Оленями, что ли? – осторожно перебила мама Сашки.

– Нет, пусть они будут все-таки «олешками», – улыбнулась Елена Петровна. – Тем более, что ваш сын пока только ребенок. Итак, «олешки» у нас будут со знаком «плюс». Закономерный вопрос: чем эти два типажа отличаются друг от друга? Ответ прост: почти всем. Если по отношению к противоположному полу «волчки» быстры и настойчивы, то «олешки», наоборот, спокойны и упорны не в погоне за своей потенциальной «добычей», а в удержании возникшей связи. Образно говоря, попробуйте представить себе двух мужчин: первый – спортивного телосложения, эти мужчины улыбчивы, быстры на решения и постоянно жаждут новых впечатлений; второй – спокойнее, физически сильнее, возможно даже умнее, но они «работают», так сказать, всегда на удержание прежних впечатлений и связей и практически не ищут поиск новых, – Елене Петровна посмотрела на хозяйку дома. – Вы понимаете меня?

Та кивнула.

– Да. Наверное, вы говорите о сангвиниках и флегматиках?

Гостья сделала очередной глоток чая, глубоко затянулась сигаретой и, выпустив густую струйку дыма, продолжила:

– Ах, если бы это было так просто! Суть в том, что… м-м-м… – она замолчала и сделала неопределенный жест рукой, с зажатой между пальцами сигаретой словно пыталась разогнать облачко дыма перед своим лицом. – Суть в том, что в этой чертовой эротической психологии подвижный и веселый сангвиник может оказаться самым элементарным, одомашненным «олешкой», а флегматик – типичным и вечно блуждающим в поисках любовных приключений «волчком». И даже более того, в данном случае «плюсы» и «минусы», то есть типажи «волчка» или «олешки», совсем не определяют степень порядочности человека или… ну, даже не знаю… например, степень его талантливости. Как вы думаете, от какого темперамента страдал наш гениальный Александр Сергеевич Пушкин?

Валентина Сергеевна немного подумала и неуверенно сказала:

– Он был «олешкой»?

– Нет, Пушкин был типичнейшим, ярко выраженным «волчком». Но разве это помешало ему стать великим поэтом?

В глазах Валентины Сергеевны появилось сомнение. Оно показалось гостье настолько наивным, что она рассмеялась.

– Да уж вы поверьте!.. Впрочем, разве это главное? Да и поговорить нам нужно не о Пушкине, а о вашем сыне. Типажи, о которых мы с вами говорим, довольно редко встречаются, так сказать, в чистом виде. Как правило они размыты. Например, мужчина становится «волчком», когда уезжает в командировку, но он никогда не будет искать приключений на стороне, если жена рядом.

– А «олешки» не будут искать их никогда?

– Именно! Тут речь идет даже не о порядочности, а о… не знаю… О внутренней сути человека, что ли? Ну, нельзя же обвинять его в том, что он родился именно таким. Умная женщина сможет легко все исправить и, уверяю вас, тут все дело в том, как она поставит себя перед мужем…

«Ну, эта леди еще как сможет поставить!» – вдруг подумала Валентина Сергеевна.

Уже вслух она сказала:

– Вы говорили, что… В общем, я так понимаю, что, наверное, ваш муж тоже «олешка»?

Елена Петровна гордо вскинула голову и широко, едва ли не победно, улыбнулась. Впрочем, ее улыбка, несмотря на некое высокомерие, снова получилась довольно мягкой.

– Именно. И моему мужу тоже не стоит целоваться, если он не собирается ложиться в постель с тем, кого он целует. Такая проблема несмотря на то, что она встречается очень и очень редко, может возникнуть только у «олешек». Наверное, мне повезло, когда я увидела, как впервые стало плохо моему будущему мужу и пусть не сразу, но все-таки я все поняла. Мы всю ночь провели в плацкартном вагоне, много, почти бездумно целовались, и утром я… боже, какой это был кошмар!.. я просто пришла в ужас. Вы знаете, что такое эрогенные зоны?

Валентина Сергеевна потупилась и кивнула.

– Уверена, что у некоторых «олешек» они находятся… не знаю… на кончике языка, что ли? В обычном состоянии эти зоны спят, но, честное слово, их не стоит дразнить. Так вот, тогда, там на железнодорожном вокзале, я была вынуждена вызвать «скорую». Знаете, куда отвезли моего Сережу?.. В сумасшедший дом. Это просто чудо, что я поехала вместе с ним! Я позвонила домой, у моего отца есть очень большие связи, и Сережу перевели в другую больницу. Там, – опять спасибо папе! – я познакомилась с профессором Василевским. Он провел небольшое «расследование» и все мне объяснил. Он объяснил мне все про «волчков», «олешек» и их особенности буквально на пальцах и так заразительно при этом улыбался, что я невольно заподозрила, уж не является ли, то есть не являлся ли в молодости «олешкой», он сам?.. Мне было тогда девятнадцать лет, я не знала вкуса спиртного, но там, в кабинете профессора, пытаясь осознать возникшую проблему, я выпила целых полстакана коньяка. Старик просто пожалел меня, потому что такую беспредельно несчастную девушку тоже могли отправить в сумасшедший дом. А потом я заплакала от счастья. Кстати, тоже впервые… – Елена Петровна замолчала. Она плеснула в стакан с остатками чая следующую дозу коньяка. – Глупо, правда?.. Но вот все вдруг вспомнилось.