Читать книгу: «Советник царя Гороха (сборник произведений)», страница 9
Даниил поднял руки и вновь возвысил голос:
– Народ Израилев, ты судья ныне! Когда были бы Ездра и Барух простыми людьми, то я просил бы у вас милосердия для них. Но они провозглашены были судьями, опорою твоею, и как прогнившая опора должна быть убрана и заменена, так и от неправедных судей да очиститесь вы, народ избранный. Кровь их на них. И ныне же я, расскажу тебе, народ Израилев, как истинно было дело. Когда спорят две стороны, и одного уличаем мы во лжи и клевете, то с тем полагаем истину за иной стороной. И вот что поведала мне Сусанна, невинно обвиненная, и я поверил ей… Двое судей этих, не знавших ни в чем отказа, и властью своею попирающие слабого и сирого, честного и правдивого, возжелали ее, ибо она хороша. И склоняли ее к прелюбодеянию, но она не поддалась, и тогда они озлобились, и оклеветали ее. Так было дело. Судьи такие – гниль в костях Израиля. И не одно преступление на них.
Стражники с лицами, полными презрения, бросили судей в круг, на котором забрасывали камнями, и каждый из собрания взял свой камень. От дальнейшего зрелища Даниила, непривычного к такому, стошнило.
На этом заканчивается эта короткая история, но это лишь начало истории Даниила.
Пророка Даниила…
Записки Хоббита: Ливия 2011, Туда и Обратно
Туда
Внимание! Как бы произведение основано как бы на художественном вымысле. Любые как бы совпадения с реальными событиями, местами и людьми считать как бы случайными!
Как известно из произведений Толкиена, хоббиты живут в норе. И не в какой-нибудь норе, а в благоустроенной. И более всего любят основательность домашнего комфорта.
Все это относится и ко мне: я тоже более всего люблю домашний комфорт. Люблю посидеть у горящего камина с чашечкой кофе (или английского чая с молоком), укрывшись шерстяным клетчатым пледом, с хорошей книгой в руке…
Правда моя нора сейчас не слишком благоустроенная: в ней идет ремонт…вот уже 10 лет… Впрочем, все объяснимо: благоустроенности хочется – а денег, как всегда, что кот наплакал. При этом кот, который наплакивает мои деньги, наверное, такой маленький-маленький, и при этом до безобразия веселый.
Однажды утром, встав с матраца, лежащего на листах гипсокартона, я уютно устроился на скате «Росава» среди мешков с цементом, упаковок пенопласта и прочих вещей, которыми забита моя спальня.
Обычно я присаживаюсь на свой любимый скат, чтобы выпить утренний кофе и после, приняв душ, (единственное, кстати, кошерное место во всем доме на тот момент) отправится на работу. Со вчерашнего дня у меня отпуск, но привычки пока остались те же. Даже побрился с утра.
На улице раздался дикий собачий лай, после чего последовали три гулких удара в ворота. Естественно, что от неожиданности я поперхнулся своим кофе и половину вылил на штаны.
Хвала Всевышнему, кофе уже успел остыть.
Часто когда мне стучат в ворота или звонят в хриплый дверной звоночек, а я никого при этом не жду, я просто затаиваюсь тихонько и наблюдаю за дальнейшим развитием событий. Мало ли кто шастает по поселку: пьяни и наркоманов в округе хватает! А поелику же кто начнет лезть, то, во-первых, рядом с моим матрацем валяется остро отточенная лопата, а во-вторых, за шкафом – «Макаров», правда давным-давно без патронов…
На цыпочках выхожу из дома с лопатой в руке, выглядываю из-за забора… Возле ворот стоит Гэндальф по имени Жека, мой старый знакомый Евгений Дмитриевич Касаткин, на три года старше меня.
Меня с ним объединяет вот уже более полутора десятков лет эпизодического общения. Как и положено Гэндальфу, он обычно приносит в мой размеренный и уютный мирок хоббичьей норы разные приключения и неприятности. Тем не менее часто я рад его редким визитам. То есть, с одной стороны рад визитам. А с другой стороны рад, что они редкие…
– Жека?
– Леха, здоров! Откроешь?
Скользнул металл одного засова, потом скрипнул второй, наконец провернулся ключ в замке, и калитка открылась со скрипуче-ворчливым звуком, словно потревоженная старушка-вахтерша. Если бы мне пришлось снимать фильм, то в качестве музыкального сопровождения всего, что произошло в следующие минуты, я бы безусловно выбрал старую-добрую «Белую реку» Шевчука и его ДДТ.
«Сегодня друга встретил я,
Он мне родня по юности,
Смотрели – улыбалися,
Ухлопали две рюмочки;
Ну как живешь? – Не спрашивай,
Всем миром правит добрая,
Красивая и ля-ля-ля,
Но мне уже не страшная,
Белая река…»
Хотя, надо честно признать – водку, а точнее очень хороший самогон двойной выгонки, сделанный из винных отходов, я наливал, но сам не пил. У меня перед крепкими напитками настоящая фобия, если что и пью – то не крепче сухого красного вина. Жека не обиделся – и на том ему спасибо.
Между прочим, и самогон, который я выгнал, изначально предназначен не для прямого употребления – это всего лишь технологический продукт для того, чтобы делать не очень сладкое вино. Дело в том, что без добавки спирта в бродящую мезгу сложно добиться того, чтобы в брожении участвовали лишь винные дрожжи (которые стойче иных к градусам), а если брожение пойдет неверно, то и вино не получится. И чем менее сладкое вино – тем сложнее его сделать.
В общем, запасам технологического продукта постепенно был нанесен определенный урон, так же из холодильника была ликвидирована кровяная колбаса с салом, половина батона и еще кое-что по мелочи.
В неспешном разговоре «за жизнь» Жека спросил, лукаво поглядывая на дно опустевшей рюмочки:
– А ты подзаработать не хочешь?
И тут мне сразу вспомнился очень неплохой российский мультик «Добрыня Никитич и Змей Горыныч» студии «Мельница». Как и трехголовый герой этого произведения, я глубоко вздохнул, жалобно глянул и произнес:
– А кто ж не хочет!
Конечно, связываться с Жекой – себе дороже. Но, с другой стороны, оглянувшись вокруг: на засыпанный цементом пол, на обветшалую мебель, заваленную стройматериалами, так захотелось каких-нибудь приключений на свою …голову. У меня вообще такое бывает временами: сижу себе тихо-спокойно, а потом как ввяжусь во что-нибудь – мама не горюй. Как говорится: «Родители, будьте осторожны, вы даже представить себе не можете, что делают ваши прилежные детки!».
– В Ливию поедем? – рубанул с плеча Жека.
– Куда? – мне показалось, что я плохо расслышал.
–В Ливию, спрашиваю, поедем, а?
– Да ты шо!!! Там же война!!!
– Ну и шо, мы ж не на фронт с автоматом. Есть вариант: поедем на две недельки – платят три тысячи евро, все законно – никаких приколов. И от войны подальше, а три штуки евриков за две недели ты нигде здесь не заработаешь.
– Жека, че за бред? Какие две недели? Да визу только открыть – это же не раз-два.
– Это уже не твои проблемы: фирма все сделает. Паспорт, одежка – и поехали.
– А че я родным скажу???
– Да что хочешь говори. Хочешь – в пионерлагерь отправляйся, ну, не знаю – опээр какой-нибудь…
– Жека, ну какой опээр на две недели…
– Ну ты шо, ничё придумать не можешь?
Долго ли, коротко ли – как говорят в сказках, но вот я с огромным баулом ненужных вещей уже качу с Жекой в зеленой гусенице скорой двадцатки «Луганск-Киев».
Меня когда-то удивляло, что если ехать по Украине на поезде, то может создаться впечатление, что леса – это самый распространенный ландшафт. Я, когда был маленьким, так и думал.
И лишь потом узнал, что бесконечный дремучий лес, изредка прерываемый полями – всего лишь узкая рукотворная лесополоса, высаженная вдоль железнодорожного полотна. Серая пелена сумерек опускалась на землю, и я задумчиво смотрел в окно на бесконечный конвеер из столбов, кустиков, подстанций, деревьев; спать не хотелось, и как всегда в такие моменты, меня потянуло на философские размышления.
«Как вся наша жизнь похожа на лесополосу, – думал я, – которая тянется бесконечным потоком по обе стороны нашей дороги. Мы мчимся на своем поезде судьбы, смотрим по сторонам, и видя все эти деревья, деревья, деревья, – думаем, что весь мир вокруг – это лес. Такой же, как то, что мы видим. Но стоит пройти полусотню метров в сторону от рельсового пути – и станет понятно, что леса в общем-то никакого и нет: вокруг холмы, строения, громадные золотые поля ячменя и пшеницы…Все, что угодно, но не лес».
Когда окончательно стемнело, и за окном мелькали лишь огни переездов, сменяющиеся однообразными темными силуэтами, я закрыл глаза и слушал стук колес. Время от времени, когда моя мысль возвращалась к цели нашей поездке, с моих губ слетала сакраментальная фраза из монолога Юрия Гальцева: «Абалдеть!».
Диву даюсь, как Жеке удалось втянуть меня в такую авантюру. Впрочем, он обладает несомненным талантом в этой сфере. Два года назад мы с ним точно так же ехали в киевском поезде поступать в магистратуру Института интеллектуальной собственности при Антимонопольном комитете Украины, и я, кстати, сумел туда поступить. Правда учеба вылилась в месяц заоблачных трат родительских денег, после чего я, финансово и морально истощенный, вернулся домой с видом Наполеона, отступившего из Москвы. Жека поступить не смог, но он как-то быстро устроился в стольном граде, вошел в тусовку и прожил там почти до момента нашей нынешней встречи. Вопреки, а возможно даже и благодаря своему крайнему авантюризму и живому нраву, он всегда обладал особым чутьем на случайные, но довольно приличные подработки. Я не помню, чтобы он задерживался на какой-нибудь работе более двух месяцев, но зато за те один-два месяца он зарабатывал более, чем я за пару лет.
Но, что мне при этом нравится – деньги не меняют его. Если он и хвастается своими победами на этом фронте, то без высокомерия, без насмешливого назидания, свойственного другим.
Невысокого роста, с коротко подстриженными темными волосами, умным взглядом, отлично владея английским (учился в Харьковском национальном на переводчика), на всех своих работодателей, особенно иностранных, он производит безукоризненное впечатление. Многие предлагали ему престижную постоянную работу, но мятежный дух, обитающий в его некрупном теле всячески противится такому, как он любит говорить, «ярму». Особо помогает ему по жизни особый талант вызывать к своей персоне безграничное доверие, какая-то сквозящая изнутри тихая уверенность, которая не дает и секунды заподозрить, что он такой прохвост, каких мало сыщешь на свете.
Даже я, зная его, раз за разом попадал, и не факт, что снова не попаду на его удочку. Кстати, вопрос с моими родными, которые, конечно, категорически были против любых моих сомнительных поездок, во многом решился просто с его появлением. Он рассказал моей матери о том, что мы едем фотографами на какой-то конкурс, и что на этом конкурсе он непременно меня познакомит с хорошей, милой девушкой, и вообще, приложит все усилия, чтобы я вернулся за рулем золотого «мерседеса» с покладистой и милой невесткой на пассажирском сиденье. И мама, дай Бог ей здоровья, поверила во все это словоблудие, не только отпустив меня, а просто таки погнав в эту авантюру. Что и говорить, настоящий Гэндальф.
К портрету Жеки нужно, несомненно, добавить еще одну пикантную подробность – невероятную любовь к нему прекрасного пола. Нельзя сказать, что он очень уж красив, но порой ему достаточно войти и улыбнуться, как девичьи сердца начинают трепетать, словно раненные птицы. У любой женской компании, к которой он ненавязчиво присоединяется, глаза начинают светиться такой исступленной нежностью, будто он – их светозарное светило, сам древнегреческий Эрот, сошедший на землю и терзающий одним своим присутствием их души томительно-сладкой мукой.
Сам Жека, правду сказать, к своим многочисленным поклонницам относиться более чем цинично, в разговоре за «чашечкой пива» находя для них очень едкие и насмешливые определения; и если опустить все эвфемизмы и намеки, то в этом вопросе он – та еще сволочь. Особое удовольствие он получает от жгучей ревности, которая буквально сводит с ума несчастных соперниц в борьбе за его сердце, и, будучи в соответственном настроении, он может часами живописать подробности этих схваток, настолько остроумно все высмеивая, что с одной стороны не можешь сдержать улыбку, а с другой ужасаешься происходившим.
Сидя на своем месте, с каким-то странным любопытством наблюдаю, как Жека уже искусно заигрывает с молоденькой проводницей в нашем вагоне, и она, зардевшись от удовольствия, смущенно улыбается его вниманию.
«Ну и сволочь же ты, Жека!» – думаю я. При этом в этой мысли причудливо смешивается восхищение, какая-то белая зависть и одновременно привязанность к нему. На него просто не получается злиться, не получается его осуждать, что бы он не делал.
Хотя внутренне хоббитом Бильбо в нашей истории являюсь я, а Гэндальфом – Жека, внешне, наверное, все выглядит совершенно противоположным образом. В Киеве на перрон первым выхожу я, навьюченный баулами, причем, не только своими. Эх, не зря, наверное, в студенческие годы в постановке «Бременских музыкантов» мне досталась роль ослика… Сзади происходит сцена прощания: проводница, чуть ли не судорожно вцепившись в полы пиджака Жеки, слушает его, и в ее огромных, словно горные озера, глазах стоят слезы.. Робкий, порывистый поцелуй и девочка в железнодорожной форме (назвать ее проводницей в тот момент было просто кощунственно), плача убегает к себе в вагон. Как говорил уже упомянутый мной Юрий Гальцев: «Абалдеть!»
На вокзале берем такси и едем в офис наших работодателей. Честно признать, тут меня пробрало волнение. Перед самым входом туда мне стало не по себе. А когда мне становится не по себе, обычно у меня начинает болеть живот, и мне приходится искать домик неизвестного архитектора: увы, есть такой порок. Понятно, что зайдя в офис, я перво-наперво пошел вовсе не туда, где нас ждали. До домика неизвестного архитектора я добрался, руководимый внутренним чутьем, но вот обратно к условленному месту довольно долго блуждал по коридорам здания. Всюду куда-то торопились люди, одетые в аккуратные, но дешевые деловые костюмчики. В кабинете, в который мы прошли, нас ждало три человека с внешностью агента Смита из «Матрицы». Образ дополняли дымчатые очки, которые они не снимали даже в помещении.
– Good morning, gays! – растянул свой рот в дежурной улыбке самый зловещий из них. – How are you?
Я в ответ сдержанно кивнул, а Жека сразу же уверенно залопотал, оставив мне роль собаки, которая все понимает, но ничего сказать не может. Я с усилием строил умную мину, кивал головой на более-менее знакомые слова, но в остальном это был кошмар.
Однако, как оказалось в дальнейшем, мои комплексы по поводу владения наречием потомков древних саксов и ютов постепенно прошли: те, с кем нам приходилось общаться на месте, вроде проводника Халида, владели английским еще хуже моего… Но об этом позже. Как и о том, как нас выручило из сложной ситуации мое умение копировать Тиля Линдемана из шоу-группы «Rammstein».
Беседа была долгой и обстоятельной. В общих чертах она сводилась к инструктажу и отчему благословению в одном флаконе. Офис, в котором мы оказались, принадлежал какой-то религиозной организации евангелистического толка. Сказать точное название я сейчас не берусь, но нечто вроде «Церкви всех святых» или «Святая Церковь для всех». Так как потока добровольцев для выполнения братолюбивых акций на Ближнем Востоке не хватало, они решили прибегнуть к наемной помощи… Слов было часа на два с половиной, не меньше. Понимал я процентов двадцать из всего сказанного, и это по самым оптимистическим подсчетам, оставалось только кивать и косится на Жеку. Мне очень хотелось верить, что Жека, в отличии от меня, не просто делает умное лицо, но и правда «сечет» о чем идет речь. Пару раз я вставил пару ничего не значащих фраз, так сказать «социальных звуков», чтобы уж совсем не выглядеть, как говаривал Норбеков «шашлыком в докулинарной стадии развития».
Нам торжественно вручили документы и билеты…в Тунис. Мы распрощались, и уже по выходу, увидев, что мы летим в Тунис, я спросил:
– А почему Тунис?
– А ты что, не слушал?
– Почему, слушал. Этот… все время говорил про какую-то историю: Карфаген упоминал. Полетите, говорит, через Карфаген…, еще так смакуя… Ну, я, честно говоря подумал, что человек явно увлечен археологией… Или может как-то религиозные их взгляды с Карфагеном связаны.
Жека посмотрел на меня с каким-то внутренним сожалением, как смотрят на безнадежного во всех отношениях человека.
– Леха, какая на (использовано экспрессивное выражение) археология с историей!!! Ты шо! Карфаген – это аэропорт в Тунисе.
– И в каком городе он находится? – задал я естественный, как мне казалось, вопрос.
– Ты издеваешься? В Тунисе…
– Да я понял, что в Тунисе. А в городе-то каком? – и только когда я произнес свой вопрос, до меня начало доходить, что Тунис – это не только страна, но и ее столица. Когда до меня дошло, с моих губ сорвалось старинное русское название жриц любви, произнесенное несколько нараспев. Но окончательно я добил Жеку своим последним вопросом:
– Слушай, а почему Тунис? Ты, да и этот… агент Смит… вроде про Ливию говорили?
– Леха, ну как ты в Ливию лететь-то собрался? Америкосы там же перекрыли воздушное пространство – ничего не взлетает, ничего не садится. Да и вообще, ты в своем уме: там же все аэропорты либо под прицелом ЗРК, либо давно натовцами разутюжены в винегрет.
– А кто говорил…от войны подальше…
– Ну, так в меру же. Кроме того, вот первые билеты, в Тунис мы летим через Стамбул. И не удивляйся… Короче, пошли! – Жекино лицо отобразило гримасу усталости от потока глупости, которую я изверг перед этим.
Самолет в Стамбул вылетал из Борисполя поздно вечером, что-то около десяти часов, поэтому до вылета мы решили немного побродить по Киеву и слегка перекусить. От офиса на маршрутке вернулись к железнодорожному вокзалу, где в камере хранения оставляли свои баулы. Там же, возле вокзала мы зашли в ресторан со звучным и аппетитным названием «Дрова». Несмотря на название, там, судя по нашему опыту, было довольно уютно, хотя внутренний дизайн был слегка шизоидным. Заказав по большой картошине и какого-то творожка с зеленью, мы расположились в уголке.
– Во сколько нам надо быть в Борисполе?
– Сейчас, – Жека достал мобильный и посмотрел время. – У нас в распоряжении еще семь часов времени… Можно даже по-бабам прошвырнуться, выпить и закусить…
– Но-но, – насторожился я. – Лучше не надо.
– Да ладно, я пошутил…Что, пойдем тогда в библиотеку, почитаем об инклинальных смещениях земной коры под воздействием принятия исследователями продуктов сгорания каннабиса…– в голосе Жеки послышалось разочарование, маскируемое за издевкой.
– Жека, уймись. Поехали уже на место…Там подождем…
– Да еще целых семь часов до вылета! Семь часов! За это время можно в аэропорту сдохнуть со скуки.
– Со скуки за семь часов еще никто не сдох.
Мы взяли такси, погрузили в него свои пожитки и отправились на «летовище». Наше «Шевроле Авео» сразу же возле вокзала попало в тянучку. Я торжествующе глянул на Жеку: «Ну, и кто прав?». Потом, правда, дело пошло веселее, и, наверное, где-то через час с лишним мы были уже в Борисполе. Прошел еще час, и еще час и тут я понял, насколько Жека был прав. Я обошел все три терминала, заглянув во все места, куда пускали; я пересмотрел по десять раз все табло с рейсами, все объявления, зашел в буфет три или четыре раза и выпил кофе черный и со сливками… а до вылета или хотя бы начала регистрации оставалось еще почти четыре часа. Как говаривал мой хороший знакомый Дима Соколов – «убейся веником». Конечно, можно было зайти в ближайшие харчевни вроде «Хуторка» на самом въезде в аэропорт, но было одно «но». Честно признать, денег у меня было с собой не густо, особенно учитывая дальность путешествия, и большую часть из них я заблаговременно поменял на североамериканских зеленых президентов.
Жека успел где-то раздобыть дорогие сигары, время от времени доставал их, нюхал и клал обратно на место:
– Чего не куришь? – спросил у него я.
– Ну не, это если и курить, то для выпендрежа… Вот вернусь, костюм пошью дорогой, возьму золотую гильотинку для сигар, знаешь, есть такие специальные… Перстень мужской, с бриллиантом… Зажигалка с гравировкой и в каком-нибудь ресторане…вот это оно. А так, в аэропорту смолить, еще и от простой китайской зажигалки такие дорогие сигары – это что? Кроме того, скажу честно – терпеть сигары не могу. Вонь редкостная. Хорошие сигареты на порядок лучше и намного дешевле.
Время тянулось так мучительно медленно, что хотелось стать на четвереньки и завыть. Казалось, что ожидание длится не четыре часа, а все двадцать четыре. В общем как у Кипелова:
«Штиль, сходим с ума,
Жара пахнет черной смолой…».
Черной смолой, правда, не пахло, да и не сказать, что было очень уж жарко, но с ума мы действительно сходили. Наконец раздался долгожданный женский голос: «Шановні пасажири, розпочинається регістрація на рейс авіакомпанії Turkish Airlines номер 460 «Київ-Стамбул»…и так далее. «И в последний миг поднялась волна, и раздался крик – впереди земля!».
В общем, в конце наших скитаний улыбающаяся смуглая стюардесса усадила нас на наши места и мы, попросив минералки, затихли. Разговаривать не хотелось – за семь часов ожидания, мы, казалось, выговорили уже все возможные темы. Загудели турбины, самолет вырулил на взлетную полосу, взял разбег и мы полетели.
В принципе, в этот момент я должен был почувствовать какую-то романтику предстоящих дальних странствий по загадочным восточным странам, но ничего этого не было. Просто чувствовалась невероятная усталость и предчувствие чего-то не слишком приятного. И предчувствие меня не обмануло, как оказалось впоследствии.
Еще не было полуночи, как мы были в Стамбуле. Здесь нам предстояло пробыть почти до полудня, пока мы не вылетим в Тунис. По прибытию сюда у нас был выбор – либо пройти в зону для транзитных пассажиров и ждать там, или заплатить тридцатку баксов и получить краткосрочную визу, что позволила бы побродить по городу. Жекой первый вариант даже не рассматривался, а я не был склонен оказывать сопротивление.
Наконец сонный турецкий таможенник проклеил нам в паспорта какие-то марки, и отпустил восвояси. На этом формальности закончились: то ли турецкие таможенники такие ленивые, то ли турецкое законодательство такое либеральное.
– Жаль, -сказал Жека, – что назад мы летим из Эйфидхи. Виза на шестьдесят дней, можно было бы на обратном пути еще погулять. Будучи по природе своей домоседом, не могу сказать, что разделял его сожаление.
Нас ждал ночной Стамбул. Первое, на что я обратил внимание, прилетев сюда – это совершенно другой воздух, не такой, как в Киеве или Донецке. Естественно, каждая местность, каждое место имеет свой запах– но здесь он был особенным. Дул легкий ночной ветерок, и он нес с собой запах теплого моря: непонятно уж точно какого – Черного или Мраморного, смешанный с запахами спящего города. Определить, в каком именно краю какое море находится для нас, прилетевших в окутанный тьмой Стамбул, было непросто. Я даже терялся в догадках, нахожусь ли сейчас в Европе или уже в Азии, ведь по какую сторону от Босфора в Стамбуле аэропорт – этого я тогда не знал. В черноте неба над нами висели громадные, словно светильники, звезды, а между ними то и дело мелькали тремя красными глазками бороздящие воздушное пространство самолеты.
Вокруг было полно наших соотечественников. Но в отличии от тех мест, где плотность наших соотечественников меньше, вели себя все довольно отчужденно. Как потом оказалось, в той же Ливии все чувствовалось совершенно иначе, и всякий, кто хоть каким-нибудь концом соприкасался с просторами «великого и могучего» бывшего СССР воспринимался моментально если не как родственник, то, во всяком случае, далеко не посторонний человек.
– А, земеля! – улыбался нам случайно встреченный в предместьях Налута казах средних лет, и горячо пожимал руки. Это, конечно, довольно сложно забыть. Особенно учитывая то, что такое сложно было вообразить, будучи в Украине или в той же Турции. Здесь, в Стамбуле, даже явные выходцы из Донбасса, действительно «зёмы», отворачивали друг от друга глаза, и это даже приносило определенное облегчение. Мы вместе с толпами русских, украинских, немецких, польских и прочих туристов влились в громадную толпу на выходе из «Ататюрка», одного из двух, как оказалось, аэропортов Стамбула. Европейского. Ощущение напоминало те, которые я испытал на Одесском привозе, когда попал туда, будучи еще подростком. Медленно перетаптывающийся «крауд» с сумками, в разноцветных футболках, с детьми, продвигался к освещенной темной бездне турецкой ночи.
Когда мы вышли из центрального здания аэропорта, то сначала увидели спуск в метро. Если бы не поздний час, то, пожалуй, мы бы им воспользовались. Собственно я даже и не знаю, может оно и работало: но посмотрев на часы, которые показывали полчаса после полуночи, мы прошли мимо. Мы начали просто бродить в поисках приключений.
Человеческая память весьма избирательна. Если бы меня сейчас спросили обо всех подробностях нашей ночной, незаметно перешедшей в утреннюю, прогулки, попросили полностью повторить этот путь, то не факт, что я бы это смог сделать. В памяти яркими пятнами запечатлелись какие-то обрывочные картинки. Запомнились здания, напоминающие сложенный и застегнутый аккордеон: сначала с коричневыми боками, а чуть далее – с красными. Дальше мы набрели на какую-то большую мечеть, потом на красное здание с надписью «Wedding world», похожее на торт, повернувшись, увидели какую-то запутанную автоэстакаду, потом снова вернулись к зданиям-баянам, прошли мимо громадных окрашенных в белое танков нефтехранилища возле аэропорта и спустились постепенно к морю, как позже оказалось, Мраморному. Двигаясь налево, вновь набрели на какое-то мечетеподобное здание, серое и довольно большое, правда, без особых изысков. А может оно и не было слишком серым, просто в такой цвет его окрасили короткие утренние сумерки.
И только сейчас, гуляя по ярко освещенным улицам и любуясь казавшимися призрачными (из-за подсветки снизу) зданиями мечетей с высокими свечами минаретов, мы начали задумывать, куда и зачем мы едем. До этого все происходило в какой-то дьявольской горячке, в круговороте событий. И даже когда мы умирали со скуки в Борисполе, такие простые и естественные мысли не посещали наши головы. Начало светать, раздался пронзительный призыв муэдзинов к утреннему намазу.
Какая работа нам предстояла в Ливии? Из длинной тирады нашего порожденного «Матрицей» нанимателя было понятно, что в основном нам придется работать «драйверами». Исходя из того, что закачаться в компьютерное пространство для обеспечения работы оборудования нам не удастся, а шкафы с высовывавшимися полками из нас тоже будет не так просто сделать, оставалось предположить, что нам придется водить автомобили. Какие, куда и зачем – покрыто мраком. И хотя у меня действительно есть международные права на три категории, добытые прямыми и обходными путями, мне нужен был изрядный заряд авантюризма, чтобы согласится с таким предложением. У Жеки же, насколько мне известно, прав не было вовсе, и как ему удалось уболтать их отправить нас с каким-то там заданием – ума не приложу. В офисе тогда на меня вообще напал какой-то ступор: и когда Жека соловьем заливался о том, какой я опытный автомобилист и механик, при этом потрясая моими же скромными документами, я почему-то смолчал.
Он даже мою скромную грамотку за фигурное вождение грузовых (случайно мной полученную в бывшем ДОСААФе, когда я с выпученными глазами проехал на военном «ЗиЛе» между рядами шин, по невероятному стечению, не задев ни одной) выдал доверчивым американцам за что-то уж вовсе невероятное. Ну не меньше чем за сертификат гран-при в ралли Париж-Дакар, это точно.
При всем при этом я сидел, краснел до кончика ушей и молчал.
Сразу признаюсь словами Змея-Горыныча из уже упомянутого выше мультфильма: «Ну, вообще-то я, как летун – не очень». То есть не то, чтобы не умею, конечно, езжу себе на своей тихо и скромно, да и грузовик поведу кое-как…но картина так же далека от той, что описывал Жека, как карикатура в районной газете от подлинника Моны-Лизы.
И только в Стамбуле я с ужасом представил, что меня посадят за руль какой-нибудь сорокатонной громадины с полуприцепом, и при этом еще и придется выжимать из нее все до капли, чтобы не угодить под обстрел. Я аж взмок от этой картинки.
Но отступать было поздно. На месте, правда, оказалось, что мой страх явно преувеличен; в наше распоряжение попала красная, изрядно побитая и «покоцаная» фиатовская трехтонка местной сборки. Внутренности у нее были для шика обтянуты невероятно пропыленным искусственным мехом, поистертым и порванным во многих местах. Мех там был не просто для шика, как оказалось, он был там очень даже «по-делу». Под местным солнцем кабина грузовика моментально раскалялась до такой степени, что любая металлическая часть внутри была так же приятна при прикосновении, как разогретый до максимума утюг. А то, что пыль – ничего не поделаешь: окна всегда открыты. Иначе это будет духовка с функцией «аэрогриль». Ну да ладно, что-то я слишком уж забежал вперед. Вернемся в утренний Стамбул.
Итак, солнце начало потихоньку подниматься из-за азиатской части города, заливая поверхность обоих морей и пролива нежно-золотым румянцем. Да, вот так будет очень правдиво, если не считать того, что одновременно все это увидеть невозможно, так как Черное море довольно далеко от той части Стамбула, где мы были. То, что я поначалу воспринимал как Черное море – всего лишь одно из расширений Босфора. И хотя сам Босфор не слишком широк, но выглядит довольно внушительно, не сказать, что речка-вонючка. Там, где я его видел, противоположный, азиатский берег – узкая полоска земли, теряющаяся в утренней дымке.
Рассвет прошел как-то необычно быстро, словно солнце ходит по небосклону здесь быстрее, и сразу воздух стал знойным и тяжелым, наполненным восточными благовониями.
В Ливии, кстати, рассвет и закат тоже были в какой-то ускоренной версии, то ли мне так казалось. Вроде бы только-только начало восходить солнце, своими первыми лучиками обнимая горизонт – и вдруг бах, вроде кто лампочку включил.
На улицах людей стало еще больше, а так как турки очень внешне похожи на наших азербайджанцев, то Стамбул по ощущению более всего мне напоминал наш Горловский оптовый рынок в воскресный день. Одеты люди были, конечно, почище, но манера громко разговаривать и выкрикивать, отчаянно жестикулируя во время споров, да и вообще общий облик был очень схож.
Честно признать, я очень жалел, что мы не воспользовались предлагаемым местной фирмой туром по Стамбулу с экскурсоводом, а решили все пройти сами. Я не очень люблю экскурсий, мне кажется, что голос гида, который говорит – «Посмотрите направо – Посмотрите налево» разрушает всю прелесть живого познания во время любого путешествия. Но… , мы с Жекой прошлялись по Стамбулу, не так уж много и повидав.
