Читать книгу: «Советник царя Гороха (сборник произведений)», страница 5
Глава 9
Начинало темнеть. Никита, уставший, возвращался с Гороховских верфей в летнюю царскую резиденцию Злобино, которая фактически стала ему домом. На верфях сегодня запускали новую плавильную печь с очередным новшеством: электрическими воздуходувками. Но, увы, на этот раз вышла неудача: то ли из-за близости плавильной печи, то ли из-за того, что была подана излишняя мощность на обмотки, но изоляционная смола расплавилась и двигатели замкнуло накоротко и после нескольких минут работы они загорелись, пуская клубы черного смоляного дыма. Тушить их пришлось общими усилиями, и огонь едва не перекинулся на рядом стоящий первый литейный цех. Требовалось какое-то новое конструктивное решение, новый материал для изоляции.
На обычно пустынной дороге Горохов – Злобино внезапно поперек дороги кучер экипажа увидел старую крестьянскую телегу, запряженную гнедой плохонькой лошаденкой.
– Эге-ге-гей, чего стал-то! – закричал кучер.
– Не гневайтесь, служивые люди… У телеги колесо покосило, будь оно неладно, – щуплый мужичонка виновато заморгал водянистыми глазами. – Подсобите, будьте милостивы, окаянную с дороги оттащить…
Гвардейцы перекинулись взглядами. Мужичонка не вызывал подозрений, явно возвращался по Злобинскому тракту с Гороховского рынка, и тут случилась оказия.
– Ну что же, поможем! Айда, робята, поможем мужику…
Гвардейцы спрыгнули с тачанки и засучили рукава. Как только они ближе подошли к телеге, слева и справа, из рощи, выскочили люди, одетые в черное. Про себя Никита отметил, что эти люди передвигались быстро и бесшумно, и внешне были очень похожи на японских ниндзя из боевиков. В какое-то мгновение они вскочили на кучерское место, и один из них, потянув за поводья, поднял лошадей на дыбы. Почти одновременно с этим щуплый мужичонка вскочил на свою телегу, и кляча, которая была в нее запряжена, проявила неожиданную прыть. Все произошло за считанные секунды, и никто даже не успел ничего сообразить. Через мгновение Никита почувствовал какой-то удар сбоку и весь мир исчез, погрузился во тьму.
Очнулся Никита от сырости, в полной темноте. Скорее всего это было глубокое подземелье, потому как в воздухе присутствовал особый «подвальный», затхлый запах. Его руки и ноги были связаны, а он сам был полностью раздет и лежал на холодном каменном полу. И только в этот момент стало действительно страшно. Все произошедшее казалось каким-то смутным кошмаром, который продолжается и продолжается. Он попытался встать, связанный ноги не давали этого сделать. Ну а когда это все же удалось, он ударился макушкой об невидимые каменные своды, что нависали над ним на высоте не более половины человеческого роста. Всюду был осклизлый холодный камень, и дважды его лицо натолкнулось на сети паутины, что было особенно неприятно.
Сложнее всего было просто собраться с мыслями, потому как паникующий мозг просто отказывался работать. Ледяной ком подкатывал к горлу, руки и ноги дрожали то ли из-за страха, то ли из-за холода. Он никак не мог пристроится хотя бы с минимальным удобством: всюду был острый холодный камень, который, казалось, медленно вгрызался в любую часть обнаженного тела, которое к нему прикасалось. Время этой муки казалось бесконечным.
Наконец где-то вверху открылся лаз и к нему спустили лестницу. Вниз спустился человек в красной форме заморской морской пехоты, с блестящим, начищенным до зеркального блеска копьем – протаганом.
– Встать! Сейчас мы развяжем тебе ноги и ты подниматься по лестнице!
Никита, голый, замерзший, исколотый, чувствовал себя каким-то подопытным насекомым, которого выуживают из темной пробирки для очередного эксперимента. Все было, как сказал бы он, «совсем не смешно»: никогда прежде он не чувствовал себя даже и на сотую долю столь беспомощно и безысходно, как сейчас. Внутри, словно вибрирующая струна, дрожала жизнь, как бы противясь произошедшему.
– Ходи, ходи, Горохов таракан! – морской пехотинец довольно больно ткнул Никиту древком копья в живот. Поднимаясь наверх, Никита чуть не ослеп от потоков солнечного света, которые хлынули со всех сторон. Он оказался в полностью зеркальной комнате с высоким сводом, наверху свода были огромные окна, сквозь которые проникали потоки света и многократно отражались от стен. Тысячи голых, исцарапанных, с обширными кровоподтеками тел показались со всех сторон, точно так же как и тысячи охранников, одинаковых, словно клоны, окружили его. Посередине комнаты стоял стол, за которым сидел важный человек в роскошном, расшитом золотом костюме, а за его спиной, словно статуи, стояли два молчаливых морских пехотинца Заморского царства с мрачными лицами.
– Ну что же, Никита Орлович, добро пожаловать в Отокама, самое прекрасное место отдыха на нашей жалкой планетке. Оно настолько прекрасно, что отсюда мало кто возвращался в суетливый и никчемный мир.
Один из охранников-морпехов едва заметно ухмыльнулся. Обычный юмор для людей из силовых ведомств. Служба в таких ведомствах наделяет человека особым, философским взглядом на вещи и специфическим, мрачным чувством юмора.
– Что вам нужно? – Никита сам не узнал своего голоса. Он звучал совершенно неестественно, с какой-то надрывной истеричной дрожью.
– Нам? Да нам нужно не так уж много. Нам нужны вы, господин Орлович… И только от вашего благоразумия зависит, нужны ли вы нам как уважаемый человек с солидным финансовым обеспечением, или же как безвестная жертва во имя нашего процветания. Вам решать…
– Ну, первый вариант выглядит попривлекательнее… – Никита попытался взять себя в руки. Чтобы там не говорили, как бы там ни было, а ему действительно второй вариант никак не улыбался. Главное – выиграть время, а далее будет видно…
– Приятно удивлен столь мудрым и быстрым решением, – улыбнулся важный человек.
– Ваши методы довольно убедительны, – съязвил Никита.
– Tyj lacht wad mon ann virrater! Это по-вестфридски. «Сколь легко человек предает», – важный человек явно настроился на философский лад.
– Меня сложно упрекнуть в этом. Вы ведь ничего не знаете… Эти варвары захватили меня во время путешествия и силой заставляли работать на себя. Мой аппарат для путешествия через миры потерпел аварию, а они вконец разграбили его, чтобы я не мог улететь домой.
– Gorohav lute worn jonner barbar, tyj worn wat de onfon de walt. Опять по-вестфридски. «Народ Гороха всегда был варварами, так повелось с начал этого мира». Знаете, Орлович, вестфридский язык один из самых выразительных в мире.
– Извините, а можно меня слегка развязать и приодеть…
– Да, конечно. Но знайте, если вы задумали нас надуть, то не советую. Как писал великий вестфридский поэт Тиго « De kwoll wad fjurtbor we ann dott, ann dott tyjgor wad bedder ol de kwoll». Этого я не буду вам переводить…
Вскоре Никиту развязали и дали форму морской пехоты Заморского царства. Ничего не оставалось, как одеть ее. Все было сделано с явным расчетом. Красная форма с позолоченными пуговицами, ладно скроенная, с нашивками и шевронами была словно поднятый и развевающийся флаг его предательства; и Никита был уверен, что в столицу теперь его доставят таким образом, чтобы вроде как и незаметно, но он оказался на глазах у посольского приказа Данилиного царства. Посольские люди видели его, они как раз сменились за два месяца до его похищения. И такая демонстрация сразу изменяла всю картину произошедшего, сразу отрезала все пути назад. Его усадили в карету, с одной и с другой стороны уселись мрачные тюремные охранники, а важный человек, который его допрашивал, уселся напротив.
Всю дорогу, довольно унылую, заморский чин, который его допрашивал, тихонько напевал про себя песенку на вестфридском языке:
«Ik dotte de fojnde, ik gosse de bloda,
De bloda as suzi ol de honek,
Ik hotte de fojnde, ik dotte de fojnde,
Nemon kon mer stijlen aj wek“
И хотя Никита не понимал ни слова из того, что пелось, но ему чудилось, что в этой надоедливой песенке была какая-то угроза для него, какое-то скрытое предупреждение.
Недалеко от дворца карета остановилась. Они стояли около получаса. Внезапно из стен дворца послышалось мелодичное пение: и только тогда они стронулись с места. Когда они начали выходить из кареты, из дворца царя Эбрахама как раз выходил со своими людьми Ариан Николаевич, глава посольства царства Гороха в заморской столице. Увидев Никиту в форме заморского морского пехотинца, да еще и с шевронами полковника и нашивкой Особого управления внешней и внутренней безопасности, он от удивления выпучил глаза, словно рак. Идущие за ним посольские люди даже рты пораскрывали. План заморцев сработал на все сто процентов, как и полагал Никита. И он ничего не мог поделать.
Он ожидал, что теперь его представят царю, но на деле все было куда как проще. Его сразу же провели в кабинет, где сидел достаточно плотный человек в зеленом сюртуке, с серебряными пуговицами и пестрыми наградами на груди. Рядом стоял корректный молодой человек, лет двадцати-пяти, может тридцати, и сдержанно улыбался. Как потом выяснилось, это был переводчик.
– Особый советник по науке Виллиам Кэвари рад приветствовать вас, и поздравляет с разумным выбором стороны, за которую вы играете, – после невнятной реплики господина начал переводчик.
– Очень любезно с вашей стороны, – Никита наиграно улыбнулся. Внутри было противно и тягостно от всего происходящего.
– Мы не будем ходить вокруг да около: прежде всего нас интересуют самоходные корабли и дальнобойное чудо-оружие, которое появилось на вооружении Гороха. Нас интересуют как характеристики, так и возможность их построения в нашей стране.
– К вашим услугам, – к этому моменту у Никиты уже созрел определенный план действий, еще сырой и невнятный… Но появилась определенная надежда на выход из сложившейся тупиковой ситуации. – Но только вы поймите меня правильно: я бы хотел обговорить свое вознаграждение…
После того, как переводчик перевел эту фразу, дяденька в зеленом сюртуке улыбнулся и сказал:
– Ba chura, wa haba anoh manaj! Wa pradusa guldenas fa al wolda, boddi! Jo maca raht chasa, wan jo agrat so calabrata wat os.
Переводчик тоже улыбнулся и сказал:
– Советник утверждает, что с этим не будет никаких проблем. У нас достаточно денег, и вы сделали правильный выбор, когда пошли с нами на сотрудничество.
– Ну, скажем прямо, то, что предлагалось в качестве альтернативы этому предложению, не вполне соответствовало моим планам на будущее, – ответил Никита с издевкой.
Переводчик перевел и они рассмеялись. Переводчик смеялся сдержанно, подчеркнуто вежливо, а советник так расхохотался, что это выглядело даже как-то неприлично и несоответственно его рангу.
После аудиенции его сразу же, с конвоем из морских пехотинцев, отправили на военную верфь, где строились наводящие ужас во всех уголках этого мира заморские боевые галеры, громадные многоярусные корабли, ощетинившиеся веслами, с установленными на надстройках циклопическими метательными машинами. Выглядели галеры действительно достаточно грозно. На стапеле высился уже почти оконченный скелет галеры, а в гавани города несли боевое дежурство еще две громадины.
– At as nowil buse Tojora, uniko, prode ova jua grat szaze, – будто не в силах сдержать своих чувств, сказал начальник сопровождающих. Произнесено это было с таким пафосом, будто от благоговения Никита должен был упасть на колени и долго биться в экстазе. Корабли, учитывая существующую примитивную технологию, действительно выглядели достаточно внушительно, но ни в какое сравнение не шли с обычными контейнеровозами, которые видел Никита, когда гостил у родственников в Санкт – Петербурге. Обычные такие себе деревянные посудины, даже без паруса.
Переводчик повернулся к Никите, чтобы перевести реплику охранника:
– Военно-морская база Тойора, уникальная, такой больше нет нигде и никогда не будет, гордость нашей великой непобедимой державы!
– Ну, по интонации я понял, о чем говорилось. Да, впечатляет, – ответил Никита, стараясь скрыть разочарование. – А что это за низкие здания, которые разбросаны по всему берегу?
– Это сила, которая приводит наши суда в движение… Они хранятся здесь… – сказал переводчик. – Хотите взглянуть на кое-что интересное. Это поистине грандиозное зрелище. Пойдем-те вон к тому холму…
Они взобрались на холм. Внизу раскинулась довольно широкая площадь, мощенная камнем. Сначала ничего не происходило. Но вот раздался свисток, пронзительный и громкий, и на площадь выбежали люди. Они были одеты в ярко-оранжевую одежду, а за ними шли красные мундиры морских пехотинцев, которые были вооружены кроме штатного протагана еще и плетками. Люди в ярко-оранжевых одеждах выдвигались группами по сто– сто пятьдесят человек, и каждую группу сопровождало до десяти морских пехотинцев. Людей было очень много, может быть даже около десяти тысяч.
– И что это?
– Это, – с каким-то внутренним восхищением сказал переводчик, – галерные рабы… На одной галере используется одновременно от пятисот до двух тысяч таких рабов. Сейчас у них тренировка, в рейс на военных судах пойдут лишь самые выносливые, самые сильные и быстрые. Остальные закончат свою жизнь на занюханных торговых галерах. На торговцах ведь почти не кормят, это не выгодно: всего около полугода – и этот мусор выбрасывают за борт.
На площади рабы, под свистки морских пехотинцев начали совершать замысловатые движения, после чего падали и отжимались столько раз, сколько могли. Тех, кто уставал, морские пехотинцы избивали кнутами, а подчас и ногами, а другие рабы по приказу пехотинца брали их за ноги и оттягивали на специальную огороженную площадку. И так повторялось раз за разом, круг за кругом. Сопровождающие Никиты смотрели вниз с садистским наслаждением.
– А теперь самое главное – «свалка», – переводчик комментировал происходящее внизу с азартом футбольного комментатора, который сам болеет за команду, что вышла на поле. Сейчас те, кто останется на ногах, получат самый драгоценный дар – свободу. Вот это будет зрелище!
Внизу началась жестокая групповая драка. Рабы били друг друга нещадно, словно ополоумевшие крысы. Морские пехотинцы подбадривали их своими криками.
– Ag plazu ti guldenas an beat onna zad bonapal!
– Joho, jo ao alwas wuner! Hoo zo moa essa, undasstode!
– Hoo jo zo moa essa! Foka mottir!
– Loka! Loka! Jora bonapal as botten! Botten, bochas sani! Gava moa monaj!
– Foka jo in essa! Jo maca nu beat!
– Вы можете перевести, что они там кричат внизу? – спросил Никита у переводчика.
– Ну, это не суть важно… – поморщился переводчик, оторванный от кровавого зрелища. – Вкратце, они делают ставки…
– Wora jo hoo! Wora jo hoo, bochas sani! Ag kul jo ba me! – неистово выкрикивал кому-то в дерущейся толпе раскрасневшийся морской пехотинец, – Ag foka jo ind jora mottir!
Наконец побоище закончилось. Пошатываясь, на ногах остался лишь один из рабов. Он направился к начальнику охраны, чтобы получить свою освободительную. Но кто-то из лежащих схватил его за ногу и повалил. Завязался напряженная и безнадежная борьба. Один из морских пехотинцев начал выкрикивать:
– Anno, so, sre, wor, waib, sesa, ajt, najm… Wolla ota! Wolla ota!
Было понятно, что он считает. Раздался свисток.
Переводчик повернулся к Никите:
– Сегодня «вола ота», никто не получил свободы. Так им и надо, свиньям!
– А как у вас пополняют ряды рабов.
– Два пути: либо это наши враги, поверженные на войне, либо это те, кто так зажрался, что не смог расплатится по займам. Последних становится все больше: все мечтают иметь роскошные дома и прочие блага, но никто не думает, как будет возвращать взятый долг. А дальше дело ясное: приходит государственный исполнитель вместе с банковскими инспекторами, оценивают человека и продают в рабство.
– То есть, это те, кто не смог вернуть долг?
– Ну да, таких действительно немало.
– А если кто-то продается в рабство, то он может себя из него выкупить?
– Теоретически да… но на практике почти никто до этого не доживает. Рабам за работу назначается содержание: еда, простейшее жилье. Можно отказаться от части этого содержания, и тогда на сэкономленные средства можно капля за каплей себя выкупить. Но отказ от содержания – это очень большой риск сдохнуть от истощения. Как говорят вестфридцы: «Mon wulat zane tsisale selbat», каждый сам выбирает свой жизненный путь…
– Вестфридский, я вижу, достаточно популярен… Удивительно…
– Вестфридский – это язык образованной элиты, не владеть вестфридским у нас – это явный признак низкого происхождения и образования. Так что вам было бы тоже неплохо его выучить, между прочим… Он немного сложнее нашего…но можно справится.
– Да я и с вашим как-то не ахти…
– Ну, не надеетесь же вы, господин Орлович, что с вашим варварским ужасающим наречием вы будете жить и дальше… Это же просто смешно… Оно же просто тошнотворно.
– Ну вы же на нем разговариваете, и довольно хорошо. И пока я не наблюдал у вас неукротимой рвоты…
– Просто я отлично умею её сдерживать ради приличия…Но меня тошнит куда более, чем остальных, ведь я имел несчастье в своё время родится в той убогой дыре.
– И вы так возненавидели место, где родились? В основном происходит наоборот…
Переводчик изменился в лице. Казалось, внутри него закипает целая буря негативных чувств, едва сдерживаемая плотиной социальной маски.
– Это варварская, отсталая, убогая страна рабов, которую нельзя не ненавидеть! Ее все ненавидят! Ненавидят! Там повсюду предатели, готовые пресмыкаться перед каждым…
– Ну хорошо, я не спорю… – Никита несколько стушевался. Ему хотелось, конечно, заметить, что самой главной бедой Горохва царства становятся именно такие вот предатели, как сам переводчик, но он смолчал. Все равно это все было бесполезно. Жгучая ненависть к собственным корням, исходящая из самооправдания собственных низостей – это такая же скрытая форма самоубийства, как наркомания. Но становится на пути наркомана, жаждущего очередную дозу и пытаться его остановить и образумить – себе дороже. Конечно, все эти формулировки и сравнения в голове Никиты не возникли: просто он почувствовал, что лучше промолчать.
– Ну да ладно… – после нескольких минут неловкого молчания, переводчик продолжил примирительным тоном, – продолжим наше путешествие. Если мы поднимемся чуть выше, вон на тот холм, то слева от себя мы увидим Эрроганскую торговую гавань, а над ней величавый деловой район Свиндлер.
Когда они поднялись на возвышенность, то открывшееся перед их взглядами действительно могло впечатлить, но только если в полной мере осознаешь уровень существующих технологий. Конечно, по сравнению со стольным Гороховым «небоскребы» Свиндлера действительно смотрелись в высшей степени величественно. Это были высокие каменные, а чаще каменно-деревянные здания высотой примерно с обычный четырнадцатиэтажный дом в мире Никиты. Стояли они довольно далеко друг от друга, а под ними копошились толпы людей.
– Как вам удается строить столь громадные сооружения и корабли? – удивленно спросил Никита. Если честно, ему действительно это было непонятным. В его мире все проблемы решались очень просто: прокатная высокопрочная сталь и железобетон. Здесь же ничего подобного не было. А построить из дерева прочный стометровый корабль или сорокаметровый дом из обычного камня весьма затруднительно.
– О, это выдающееся достижение наших инженеров. Я, конечно, не специалист, но меня это тоже весьма впечатляет. Я думаю, что вам, господин Орлович, будет полезно познакомится с нашей научно-инженерной элитой. Впрочем, я уверен, у вас не будет другого выхода. Кстати, обратите внимание на вон-то высотное здание. Его как раз разбирают… – переводчик пальцем указал направление.
Вдали виднелось движение людей. Тысячи рабов-носильщиков, покрытых каменной пылью, сносили вниз в верхних этажей камни и деревянные элементы.
– А можно глянуть на это поближе?
– Зачем? Как говорят «Wonn de gesach asst tsy na, shjona ond shracka said gleho», то есть, с близкого расстояния не отличишь красоту от уродства.
– Ну да, как говорят у нас среди образованной элиты «Турум-курдым аллар пых-пых»…что значит, сами догадайтесь… – раздраженно ответил Никита.
Глава 10
Совсем осерчал царь Горох. Похищение, а точнее исчезновение ученого отрока Никиты всколыхнуло все царство. Поползли слухи, один невероятнее другого. Все начинания, все верфи и пристани… что было делать, непонятно. А теперь еще и донесение из посольского указа в Эррогане. Нет, нет, сам посол Ариан Николаевич Растолчин человек верный, и врать бы никогда не стал. Но как поверить всем этим депешам. Никита, можно сказать, последняя надежда всего Данилина царства – и разгуливает в форме заморского морского пехотинца, любезничает с чужеземцами… Что произошло? Колдовство? Позарился на посулы и роскоши? Впрочем, что здесь говорить. Никиту и обвинить-то сложно: он из Волшебного Мира. И зачем ему болеть за эту землю?
Окаянные селивановцы, вооруженные и обученные заморцами, терзали юг страны. И не было видно ни единого просвета в этой отчаянной ситуации.
Внезапно царь встал, отряхнулся… Внутри возникла какая-то особая злоба:
– Да что это я! Хватит! Как бы там ни было, но хватит!
Он вышел во двор, подозвал слуг и попросил седлать ему Конька-Горбунка.
– Ваше Величество! Вам же по статусу положено Буцефала огнедышащего!
– Знаете, куда я вас сейчас пошлю с вашим статусом!!! Горбунка мне, и точка. Кстати, саркабский правитель давно мечтал о Буцефале. Разузнайте между делом, не хочет ли он его купить.
От таких слов у слуг рты пораскрывались от удивления. Некоторые осуждающе, некоторые с жалостью покачали головами. Вскочив на Горбунка, царь помчался на Гороховские верфи. Царская мантия волочилась по земле, корону приходилось придерживать рукой. Он остановился возле одного из поворотов и торопливыми движениями расстегнул мантию. Ну улице толпа простого люда несколько опешив от удивления, наблюдала картину царя, скачущего без свиты на Коньке-Горбунке. «Ну вот, – подумал царь, – самое время для исторического поступка. Пусть будет народу хотя бы что вспомнить…». Стянув мантию на песцовом меху, он бросил ее вниз и сказал: « Берите с царского плеча, продайте купцам да между собою поделите!». Но, судя по реакции народа, исторического поступка не получилось: толпа просто тупо глазела на происходящее, как непонимающий бык, жующий сено. «Ну и хрен с вами!» – подумал царь, снял корону, вытер выступивший пот… «Нда, в этой же бандуре килограмма три, не меньше».
На верфи стояло гробовое молчание. Работники, узнавшие об исчезновении Никиты, частью разошлись по домам, частью по кабакам города Горохова. Осталась только горстка мастеров, старец Нестор да кузнец Мокрута. Они сидели в здании правления и угрюмо молчали.
– Что делать будем? – спрашивал старший литейщик.
– Возвращать нужно людей на завод, – твердо произнес Мокрута.
– А что толку? Кто будет теперь всем руководить? Кто все секреты мастерства волшебного знает?
– Ну, мы ведь знаем что-то? Могли бы многое и сами додумать?
– И-эх. Пропала наша держава, – процедил сквозь зубы мастер-корабельщик.
Царь, зайдя на территорию верфи, остолбенел. Погасшие литейные печи, пустующие цеха, брошенные инструменты и заготовки… Словно все люди в одно мгновение испарились. Его охватило горькое, ни с чем не сравнимое чувство, понять которое может лишь тот, кто достигнув цель своего путешествия ради чьего-либо спасения, застает лишь развалины и пожарища. Гнев смешанный с унынием… Долго ходил он по цехам, пока не нашел в одном из уголков приунывших мастеров, которые оставались.
– Что случилось, мастера-умельцы? Где все остальные?
– Ушли, царь батюшка…
– Как ушли?!!!
– Пешком, царь батюшка…
Царь гневно затопал, потом остановился, и несколько раз глубоко вздохнул. Властным голосом призвал к себе он Мокруту, и сказал:
– Веди меня кузнец к тем мастерам, которые более всего надобны. Сам, словом царским своим буду их уговаривать, а слово мое крепкое, мечом подтвержденное да огнем запечатанное…Кто не внемлет слову моему по-хорошему, того и я жалеть не буду…
Выйдя на берег Гороховки, царь окинул глазами спокойные речные просторы, жадно вдохнул воздух, пропитанный водной прохладой. В заводях недвижим стоял рыжеющий тростник. И ничто не нарушало этой первобытной тишины. Царю не хватало воздуха, его душила, словно удавка, глубокая обида за народ. Нет, не во власти было дело… Власть уже порядком ему надоела, и когда бы можно было ее сбросить, словно тяжкую ношу, он бы с удовольствием это сделал. Обидно было именно за народ, что сдавался в чужеземное рабство, отрекаясь от собственного корня, шел медленной поступью на свою погибель. Утратив веру и всякую духовную силу, утратив самое себя. «Поелику же кто чтобы что-то получить, утратит душу, то пользы не будет иметь» – вспоминалось царю вычитанное откуда-то изречение.
Постояв немного, они с Мокрутой двинулись к мастеровому поселку, недавно выросшему на самом берегу реки. Грубо сколоченные хибары, обитые горбылем и обрезками, крытые мхом, – они словно нищие, столпились на песчаном пологом берегу. На улочках поселка не было видно людей; в воздухе чувствовалось что-то грозное, настороженное.
Они подошли к одной из хибар. Раздался хриплый собачий лай.
– Отворяй, ливарник Вакула! Сам царь к тебе, окаянному, пришел! – закричал Мокрута.
За дверью послышалась возня, потом дверь со скрипом приоткрылась и оттуда показалась нечесаный рыжий парень, который бессмысленно хлопал глазами, будто спросонья.
– Ну здравствуй, ливарник… – царь строго посмотрел на растерявшегося парня.– Что же ты, Вакула, оставил верфь… Али я приказ такой давал?
– Сми… луй..луйсь, царь батюшка!!! – оторопел Вакула. В окнах соседских хижин показались любопытные глаза.
– Что же вы, окаянные, об Отечестве своем забыли? – царь медленно обернулся вокруг, на глазах его от внутреннего напряжения выступили слезы, – не лишь мое ведь то наследие, но и ваше… Вам оставлено, да завещано из рода в род передавать, преумножая и украшая. А вы? Разбежались, словно тараканы, а кто же будет защищать дом ваш, землю вашу, кровью отцов и дедов политую? – на этом голос царя сорвался, но затем вновь окреп, зазвенел металлом. Сама его невысокая и худенькая фигура, казалось, начала вырастать. Грозный голос, словно голос небесного ангела, пришедшего испросить у людей за все дела их, разливался над притихшим рабочим селением. – Кто постоит за нее? Отымут у вас то, на чем положено основание ваше, и развеетесь ветрами, будто дым…будто и не было вас вовсе. Как безродная тварь, думаете во всяком доме пристроится, и надеетесь перед врагами вашими низким служением вымолить себе свою жалкую жизнь? Что ж? Явится враг, и будет над вами глумится, и попирать вас будет, ибо того вы и достойны. Да, да, того вы и будете достойны, ибо у кого нет ничего своего, и который ни о чем своем не печется, тот и не живет, а лишь исстрачивает дыхание, да воду, да хлеб, таков хуже последнего паразита…
– Не вели казнить, царь-батюшка. Грешен. – дрожащим голосом произнес Вакула. Отворились двери и других хибар. Разный люд собрался, и многие вышли уже одетые, и лица их были совершенно другими, нежели ранее: не растерянными, не глумливыми, но одухотворенными, словно источающими внутренний свет. Перемена казалась настоящим чудом.
– Ступайте же на верфь… Там ваше место сейчас…Подвигов смертных не требую, но достойно лишь делайте, что вам поручено.
Усталый царь, вот уже второй день бывший на ногах, брел по набережной. На Гороховку спускались сумерки, серой пеленой своей окутывая заводи и быстрины. Было тихо, слышалось пение сверчков в траве. И вот издали услышал царь рев парохода, и лицо его просияло.
– Пошли, пошли родимые! Потянули баржи со снабжением!
Сцепка из парового буксира и трех деревянных барж, груженных провизией, лошадьми и оружием, медленно проплыла на юг, там где шла жестокая драка с селивановскими мятежниками. Суровый кормчий в сером, грубо скроенном зипуне, вглядывался со своего мостика вдаль, в темную водную дорогу. Ревущая струя пара вырывалась позади буксира, словно дыхание неистового змея.
Настало утро. Селивановцы, выставив в авангарде наиболее боеспособные отряды из наемников-заморцев, в пять часов тридцать две минуты по местному времени выдвинулись из занятого ими Красова и вдоль шляха Красов-Горохов развернули крупномасштабное наступление. Хорошо вышколенные наемные полки торжественно, осознавая свою силу, двигались вперед, облаченные в красные (морская пехота) и синие (сухопутные войска) мундиры с золотыми цепочками, скопированные, фактически, с формы заморцев. Да, собственно это и была форма заморцев, и носили ее во многом заморцы, хотя и знаки отличия у них были другими. Вместо золотокрылого орла, нашитого на погоны всех регулярных заморских частей, они носили изображение разъяренного медведя с надписью «Освободительная армия». Вооружение тоже несколько отличалось: дорогие заморские длинные луки, набранные из особого, пропитанного клеем дерева, заменялись в основном дешевыми саркабскими, а протаганы из высококлассной эрроганской стали встречались только у некоторых. Иные же, особенно отряды, составленные из местных, вооружены были только хрупкой пикой и засапожным ножом.
Первое столкновение произошло на заставе Мирная. На этой заставе разместился передовой оборонительный отряд воеводы Веромира. Собственно, никто не ожидал, что селивановцы начнут наступление вдоль узкого шляха, проходящего через болота и леса, пусть он и открывал путь на столицу. Такой замысел казался слишком дерзким, невозможным в осуществлении. Основные силы войск Гороха были сосредоточены в долине Ольховой к востоку от Барановца. Тот, а не Красовский путь казался наиболее вероятным, и туда прибывали для обороны стрельцы, разгружаясь на пристани местечка Ольховки в верховьях Немы…Но получилось иначе, нежели думалось.
Молодой караульный Заграва Никитович с трудом борол коварно подступающий сон. Мягкими, но тяжелыми лапами сон обнимал молодого воина, заставлял его веки опускаться все ниже и ниже… Более всего хотелось упасть прямо на свежерубленное бревенчатое перекрытие заставного поста, раскинуть руки и крепко уснуть… Он зевал и воспаленные усталые глаза слезились все сильнее… Вглядываясь вперед, сквозь утреннюю дымку, он все ниже и ниже опускал голову.
Он увидел волнующееся поле спелой ржи возле дома, над которым раскинулось напоенное солнцем небо без единого облачка. Золотистые лучи весело поигрывали на ресницах, а где-то в высоте пел озорник-жаворонок. Возле самого горизонта курилась дымка, и сквозь эту дымку проглядывались какие-то красные и синие стяги… Внезапно он открыл глаза и проснулся. Прямо перед ним, совсем близко стояла шеренга лучников, ярко-красные мундиры…
