Читать книгу: «Убей в себе дьявола», страница 3

Глава VII

Во второй половине дня Андрей Философ вернулся в офис. Он поднялся в кабинет. За своим столом сидел Семён Светлов. Ни слова не говоря, Андрей налил себе чая и сел за ближний к нему стол.

Семён Светлов прервал молчание:

– Мразь. Таких поискать ещё надо.

– Вопрос, как рядом оказался! – отозвался друг, словно не обращая внимания на его слова. Сделал глоток и принялся с искренним любопытством разглядывать чашку.

– Сущность разве можно сразу понять, – уже сдержанней выразил сожаление Семён.

– Наверно, можно. Если слушать себя, свой внутренний голос, то почему нельзя, – рассуждал Андрей. – Сейчас люди руководствуются иными принципами – он смолк, про себя давая жизнь своим мыслям и сравнениям. – Три водоёма. Болото, океан и озеро. Болото сразу вызывает отвращение. Океан… Окинешь его взглядом, постоишь, оценишь силы. Взвесишь: надо тебе или не надо. Зайдёшь в воду, а волна тебя сносит. Выбор наступил. Рассчитываешь только на себя. Кто решился, у них-то и получится поплыть. Сил нет – не полезешь, уверенности нет – вызов не бросишь. А вот озеро – самое то, нечто среднее, внутреннее спокойствие. Душа не клокочет. Стихия как явление невозможна, предсказуемая вода от берега до берега. А с человеком, с отношением к нему – разве не так? Если некто просит займы и регулярно отдаёт, вовсе не значит, что его можно в постель с собственной женой уложить, надеяться, что он паинька или импотент. Почему-то люди не допускают этого. Здравого смысла хватает сомневаться в его порядочности.

– В моём случае проще. Разве об этом думаешь? Нельзя же думать о ком-то плохо беспричинно.

Андрей Философ перешёл на медленный тон:

– Я вот что думаю. Когда человек что-нибудь произносит вслух, он совсем не то имеет в виду, что говорит, а там, в глубине слов, примешан свой интерес, и своя позиция, даже шаг к отступлению на всякий случай, чтобы сказать: а я не о том говорил о чём ты подумал. И начинается новая версия. Что Жора?

– Избили. Всё вернул. При условии, – Семён вздохнул, – что считает себя правым.

Андрей подхватил:

– А по-другому нельзя. Он для того и начинал игру.

– Думаешь, изначально им так всё и планировалось? – Семён заинтересовался мнением товарища.

– Даже думать не хочу. На многих посмотреть, так у всех по прошествии лет образуется круг знакомых и близких. И круг со временем расширяется. А у него? Ты решил собою возместить этот пробел. Вспомнил, что столько лет знакомы. Что, его душа отзовётся на твой порыв? Нет, Сень, мир безжалостен! Ты дал слабину. Проницательность – редкое качество. Чаще можно встретить благодарных людей. А люди ошибочно принимают благодарность за проницательность. Чушь.

Раздалась трель мобильного телефона Семёна, прерывая разговор, как петушиное кукареку в знойный день на тихом хуторе.

– Да, слушаю. Привет-привет, Денис, – он приложил руку к груди извиняющимся жестом и показал Андрею: два слова. – Мениск достал, не мог бы почистить? Да хоть сейчас! Ладно, в понедельник, к восьми утра. Всё, спасибо, до встречи.

Он положил телефон. Откинулся в кресле, расслабился.

– Извини. Наконец-то. Колено достало. Чуть что, при игре в волейбол, в футбол оступлюсь, недели на две из строя выхожу, – он постучал с обидой по ноге. – Времени нет. Понимаешь, а всё равно на свои болячки сквозь пальцы смотришь. Так устроено большинство людей. Двадцать лет покоя не даёт. А в больницу только сейчас собираюсь, и то случайно. Смотри, символично как. В армии служил вместе с Денисом. Там первый раз у меня колено и защемило. А теперь он мне его и поправит.

– А я бы сразу. Болячки, они выплывают в самый неподходящий момент, – Андрей взглянул на Семёна пристально и, сменив интонацию, спросил: – Как на личном фронте? Скандалы?

– Нет, рассосалось, – равнодушно ответил Семён, словно об ушедшем вчерашнем дне. – Из дома ушёл как бы, – нехотя выдавил он ироничную улыбку, – от большой Машки. По вечерам езжу домой. С детьми, с женой нахожусь до семи, до восьми вечера. Потом еду к Маньке маленькой. Так каждый день. Вроде нормализовалось. Все смирились. А ты что думаешь?

– Я за семью. Встречаться, гулять, изменять – думаю, безнравственно.

Он умышленно отстранился от чёткой формулировки, чтобы не обидеть друга, если ответ придётся ему не по душе. В кабинете, где и так было тихо, воцарилось молчание.

Безмолвие искусственно затянулось.

– Тебе легко говорить, – наконец выдавил из себя задетый нравственным уколом Семён, – ты не оброс достатком. Хотя может, деньги для тебя другую ценность представляют. А может, – он ещё поразмышлял, – раньше нагулялся, когда мы были молодые. Впрочем, сложно предположить, откуда в нас берётся то или иное убеждение. В тебе, несмотря на серьёзность, присутствуют пыл, азарт, страсть, но опять же – непорочная. Мне, по крайней мере, так видится. Скажи, как можно сочетать непринуждённость и лёгкость, словно ты в детстве задержался? Как бы выразиться точней, доступней, грамотней? С силой твоих убеждений, с жизненной твёрдостью, что ли! Так, к-кажется?

Он выдержал паузу, отстранился, как будто и не собирался говорить дальше.

– Люблю с тобой беседу держать, – его глаза радостно сверкнули. – Я даже умней становлюсь в собственных глазах. А ты на моём месте как бы поступил?

Андрей Философ пропустил мимо ушей фразу о достоинстве совместной беседы.

– Почему легко? Нелегко. Вся простота в сложности. Избегая или предугадывая непростой момент, лавируешь, как лиса. А достаток, как ты сейчас заметил, в этой самой форме, получается, развращает сознание. Возьми, например, любовницу, которой ты помогаешь. Или Жору-засранца. Не будь твоего достатка, твоя помощь не извратила бы этих людей. Считай, что твой достаток мешает им жить. Потому лишь, что в детстве их, да и многих из нас, не учили, как следует вести себя при условии, что у человека как у гражданина, как у члена общества, есть деньги, достаток.

– Не уходи от ответа. Ты бы как поступил?

Андрей всё понял и опередил мысль друга:

– Ты всю жизнь только и воспитывал свою порядочность. Влюбился. А теперь мечешься. Ты продолжаешь к тому же, очень сильно любить некую порядочность в себе. Крестьяне без достатка, людишки вокруг называют это совестью.

Но Семён настойчиво впился в него и не уступал:

– Ты бы как поступил?

Андрею не нравился прямой и открытый разговор. Он говорил не то, что хотел услышать друг.

– Советы, советы. Я вот на тебя смотрю и думаю, чем всё это закончится. Тебя ведёт твоя неординарность. Она же примет за тебя решение, когда зайдёшь в тупик.

Семён перебил:

– Не хочешь говорить!

– Почему не хочу? Ты хочешь услышать? – он взглянул на него тяжёлым, как будто скопировал с известной картины молниеносный взгляд Ивана Грозного. – Если хочешь услышать, пожалуйста. Слушай моралиста. Что ещё я могу сказать, в защиту общепринятых ценностей. Семья превыше всего. Всё остальное за бортом. У тебя же полноценная семья!

– Нет. Про мораль не хочу. По-человечески скажи.

Андрей тут же неожиданно остыл:

– Так. Да, конечно, сложнее.

Он принялся разглядывать картину на стене: парусник в борьбе с громадной волной, с издалека, вдоль горизонта, пробивающимся лучом. То ли солнце, то ли береговой маяк. Написанная яркими вызывающими красками, она возбуждала интерес лишь неестественностью цветов и странным виденьем автора. Искусственный тайм-аут мерно уложился между вопросом и ответом, как трафарет, наложенный на оригинал.

– Влюбиться в женщину, помимо жены, ужасно. Пока жена не знает, терпимо. Топтать святое каждый раз, когда влюбишься, – невтерпёж. Знаешь, личность она ведь в постоянстве. Если твоё постоянство – менять женщин на стороне, тогда не позволяй вмешиваться им в ту жизнь, где у тебя дети, жена, семья. Не давай собой управлять. Чья сила – и в чьей слабости?

Понимая сказанное Андреем как-то по-своему, особо, Семён Светлов согласился:

– Маленькая Маша всё понимает. Потому не хочет меня с семьёй разлучать. Даёт возможность и там быть. «Нет, – говорит, – ты не должен уходить от жены, от детей». Сильно меня любит. Понимает мою проблему.

Андрей скептически заметил:

– Со стороны это самое видится, твоей жене, например, так как будто она противопоставляет себя ей. Доказывает, что и она что-то значит. Раз ты всё-таки поддался. Ты же потакаешь её желанию. В ущерб жене, матери твоих детей. В этой ситуации, что у тебя я всецело на стороне твоей жены. Ты мой друг, потому я молчу. На одной чаше весов – порядочность тире совесть, на другой – любовь с её возвышенной песней, начало которой в твоём достатке, в похотливой струнке твоей сущности, безбожности, но… Ты не мусульманин. Там, напротив, ты являл бы собой почтенного господина.

Семён критически возразил:

– Недолюбливаешь маленькую Машку? Она тоже сразу внутренне поняла твою идейность. В этом она схожа с тобой. Любая её идея проходит обязательно через наши с тобой отношения. Как-то она даже сказала: «Будь поменьше таких, как ты, мир принадлежал бы таким, как она». Я ей раз и навсегда, пять лет назад, запретил хоть каким-то образом пытаться влиять на нашу дружбу. Она тебя боится после этого. Всякий раз, когда она видит тебя, её выворачивает наизнанку. Я вижу, слышу в её интонации, чувствую её ложь при тебе. Но кто из вас лакмусовая бумажка, не пойму.

– Она правильно боится, – безмятежно заключил Андрей, – не хочет, чтобы её вывели на чистую воду. Ты скажи ей, пусть не боится меня. Я ей плохого не желаю. Она сама всё испортит, – пространно предсказал друг.

– Оставь её. Я всё понял. Представь! С этой минуты ты на моём месте. Ты ушёл бы из семьи или нет?

Андрей крепко призадумался, мысленно представляя вопрошаемое действие.

– Ты ей не веришь. Иначе бросил бы семью. Оправдываешься сам перед собой навязанной себе порядочностью. Тебе предстоит мучиться и мучить других. Зачем? Раз выбрал такой путь – мучайся. Мучайся. Наверно твой статус мужчины от того выше. Мучайся-мучайся. Других мучай.

Семён показал рукой на дверь.

– Тише. Может, слушает.

Андрей согласился:

– Что-то понесло. Забыл, что Майка там. А ведь слушает!

Поднял указательный палец вверх и мягким баритоном иронично продекламировал:

– Точно слушает. Глубокие вещи обсуждаем, – и нормальным голосом сказал: – А ты не думал, что и я нахожусь в решение и внутренней борьбе? Что у меня вертится – похлеще твоего. Но я понимаю, что лучше женщину вряд ли найду, а приобрести то же самое ценой предательства и жертвоприношения, – он многозначительно из стороны в сторону покачал головой, – нужен смысл, а его нет, – и, со всей серьёзностью кидая последний штрих к своей мысли, добавил: – Его, смысл, нужно выдумать.

Семён Светлов поймал суть, словно голыми руками рыбу в прозрачной воде.

– У тебя? – он крайне удивился. – Жёстко. Ты, – он уставился на друга, – учишься у меня, – он искренне смеялся. – Нет, Андрюх! Я ещё, ещё раз повторяю: надо тебя копировать. В этом случае можно избежать лишних издержек.

Он встал и хромая подошёл к окну. Присел на подоконник. Свесил больную ногу и, поглаживая, обратился к ней:

– Тебя в понедельник отремонтируют.

Уставший сидеть за столом Андрей спросил:

– Разъезжаемся? Целый день пробежал. Так мало успели. Покатили, что ли? Всегда есть места, где в нас нуждаются чуточку больше. Он улыбнулся загадочно и состроил хитрую гримасу.

– Я Маньку дождусь. Должна на минуту заглянуть. Да ещё люди должны заехать. В принципе, тебя надо попросить поприсутствовать. Светка приедет с мужем. Она не хочет при посторонних разговаривать. Непонятно, почему. Особенно при тебе. Хочет со мной посекретничать, а берёт мужа, – озадачился Семён, – говорит, разговор деловой и мне выгодно.

Светка Цезари – утончённая и умная женщина, брюнетка с короткой чёлкой, некогда любовница Семёна. Она была без ума от него. Вообще-то в прошлом проститутка. Познакомившись с Семёном, с его помощью изменила образ жизни. Сейчас имела двух детей. Поговаривали, что один из них от Семёна. Но злые языки утверждали, что оба.

– До встречи. Позвони в понедельник после больницы.

Андрей вышел из кабинета.

«Как в душегубке», – подумал он.

Глава VIII

В кабинет зашли муж с женой: Саша и Света. Саша, несмотря на презентабельный вид, услужливость и показное благородство, выдавал в себе человека ведомого. Здесь – женщиной. Обычно такие люди, дойдя до определённой грани, будь то достаток или положение, предают всех вокруг себя. Особенно достаётся самым близким. Да ещё, когда надо и не надо некстати любят вставлять, что сделали себя сами. Чужое мнение, если оппонент не на более высоком уровне, для них ничтожно и пусто.

Семён Светлов приветливо начал разговор, разглядывая по-новому зачёсанные и прилизанные с помощью дешёвого геля Сашины волосы. Он угадал, ему что-то подсказало, что дешёвого. Был бы стоящий – он не заметил бы. Не знающие хорошего, не видят разницу с плохим.

Света жизнерадостно делилась своими соображениями:

– Семён, дело выгорает. Не мог бы нам помочь?

– Чем? – он, зная Светку, деловито пошутил: – Всё зависит от полноты предлагаемой мне выгоды.

Семён, вполне доверяя ей, заглотил наживку, как сытый карп, который ухватил тучный бойл.

Светка хладнокровно разбрасывала прикормку:

– Нашли, кто нам кредит даст. Появилась возможность расшириться, несколько аптек превратить в целую сеть. Ты выступишь поручителем в банке, под залог своего имущества – например, здания. Мы берём деньги, продолжаем развивать бизнес, как положено, платим.

Не придавая значения её словам, Семён Светлов играл, как кошка с мышкой, и шутил:

– Я лишь нужен как поручитель, правильно? Сколько мне предлагаете за мою веру в вас? Верно я понял?

– Как обычно, – согласилась Света, – лучше, чем ты, меня никто не понимал.

Она взглянула на мужа. Нужды пояснять не возникало. Посмотрев на Семёна, приподняла брови: «мол так надо».

– Начну со ста тысяч зелёных.

– Отлично. Без торга. Мне эти деньги кстати. Все наличные, какие есть, сгребаю – сделка века. Весь лом с области скупаю и немцам. Контракт подписал. Не верится. Дело моей жизни в этой сделке. А может, только начало нового этапа. Если на бирже удержится цена, пока скупаю, железо чуть не в золото превратится. Договорились. В понедельник после больницы – в банк. Юриста с утра пришлю с документами.

В подтверждение слов, что сделка совершилась, он громко хлопнул папкой.

Глава IX

Тёплый ветерок задувал в открытое окно. Не сговорившись с застеклённым проёмом, не найдя простора, он откатил, словно облизываясь, по подоконнику вниз, к земле.

Вечером в совместной квартире Семёна и любовницы Маши она докучно просила рассказать во всех подробностях о разговоре, состоявшемся днём. Страстно вникая в детали, торопилась внести свои поправки.

Мужчины обычно не любят, когда женщины вмешиваются. Неуместный вопрос или замечание, по мнению женщины, всегда разоблачает мотивы человека. А это чистой воды самолюбование узость мышления. Этим женщина только злит оппонента. Ей всегда кажется, что мотивом поступка мужчины является непременно она. А завершиться что бы то ни было обязательно должно в её пользу и для её благополучию, даже если она к этому не имела буквально никакого отношения.

Как настоящая женщина, Маша, по молодости лет, во всём происходящем видела себя.

– Как на работе? С Жорой разобрались?

– Да, он всё вернул. Непутёвый человек оказался. Растоптал бы.

Семён курил и смотрел куда-то в потолок. Верно, представил себя в действии: Вот он топчет, кругом пыль. Он втаптывает с силой, до боли в ногах… А что он втаптывает? Ах да, он представил змею, она извивалась меж ног. Он наступал на неё, давил, а ей хоть бы хны. Ей ничего не делалось. «Вот зараза», – окрестил он её. А ведь это он. Он.

– А что, твой Андрей Философ не мог тебе это устроить? Ты на него надежды возлагаешь, а он не оправдал их опять. Я считаю и всегда говорю только об этом: его надо исключить из своего круга. Ты же, наоборот, приглашаешь его повсюду, при первой возможности спешишь поделиться, посоветоваться с ним, а ведь, если правде в глаза взглянуть, то я самый первый и самый последний друг. Кто ещё тебе нужен? Я люблю тебя – этим всё сказано. Больше того, именно я заинтересован в том, чтобы у тебя всё хорошо было. А эти люди, они тебе завидуют и ждут, когда споткнёшься. Тарас – финансист отличный, а смотри, как часто со мной спорит, а я твой бухгалтер. Его надо осаживать почаще. Твой брат – порядочная скотина, деньжат просто ему подкидывай, он тебе расскажет, кто что замышляет в компании. Свой человек в стане врагов.

Семён перебил Машу со знанием дела:

– Я лучше везде ввёл бы в курс Андрюху. Знаю его давно. И вместо того, чтобы замышлять что-то, люди бы честней работали.

Она испуганно возразила:

– Да ты совсем свихнулся. Он подговорит всех. Ни в коем случае. Держись от него подальше. Лишнего слова не говори. Его по глазам определить можно. Злой он. Глаза злые. И говорит со злостью. С иронией. Словно смеётся над всеми.

– Нет. Он за иронией прячется. Ирония – маска искренних и порядочных людей.

Она не слушала и быстро доносила свои соображения.

– Чувствую я, что-то он готовит против тебя. Всё равно он себя проявит. Был бы другом – Жору побил, забрал вещи, и дело с концом.

– Молчи. Решили раз и навсегда. О нём плохо не говорим. Как бы он не выглядел, подлецом он не был никогда. Предателем тоже. В офисе он поступил красиво. Я тоже хорош. Ни для кого ни секрет: Андрюху подвинул ради Жоры. Жору ввёл в дела компании. Только ему неинтересно было. Кстати, ты и посоветовала приблизить Жору вместо Андрея. Кстати, он меня осуждает, что я с женой так обхожусь.

Маша подковырнула:

– У него случайно с этой старухой ничего нет? Ты покопайся.

И без того бледное лицо Семёна побледнело ещё больше.

– Замолчи.

– Ну ты что, зай, – умильно гримасничая, затянула певучим голоском. – Давай о другом. Разволновался? Я же о тебе пекусь. А Жору посоветовала с твоих слов. Ты его пожалел. Ты добрый. Я тебе подыграла. Ласковый мой, давай погрей меня. Подыши на меня, как ты умеешь.

Глава X

Семён открыл глаза. Состояние невесомости прервалось.

«Странно! Почему есть ощущение, что летишь, а может, зависаешь? Рассматриваешь ноги, которые уходят из-под тебя выше и выше, и нисколечко не страшно? Будто поскальзываешься и ждёшь, заворожённый, затаив дыхание, когда упадёшь, но этого не происходит».

Всякий раз он ловил это ощущение, но оно было нечастым. Он всегда старался контролировать каждый миг, каждое мгновение, но в тот самый момент, когда ему казалось, что вот сейчас он его запомнит, во всех деталях и мелочах, оно странным образом исчезало. Чем отчётливей он осознавал это, тем неожиданней оно ускользало. Уже потом, перебирая во всех подробностях ход своих мыслей, он не мог понять, как он уклонился от запоминания ощущения. Он объяснял себе, что неведомое воздействие увело его в параллельный мир, откуда он и мог видеть и чувствовать всё, словно со стороны, что с ним произошло.

– Поужинаем?

Он очнулся, покрутил глазами: «Сон не сон, провал в небытие, а глаза открыл – тут же всё исчезло».

– В понедельник Денис обещал меня починить. Послушай, на следующей недели в деревню на выходные детей повезу. Тебе придётся потерпеть и провести выходные без меня. К бане приучить маленького Даньку хочу. Дочь хоть взрослая, но тоже к деревне привлечь надо. Своим примером. Так пройдёт десятилетие – от деревень не останется и следа. Слава предков в нас самих.

– Заныл старую песню. Меня одну оставить хочешь? Я насытиться тобой не могу. Даже когда с тобой рядом слышу такие слова, уже скучать начинаю. Мне грустно от того, как я одинока.

Мечтательно запрокинув голову, она добавила:

– А давай дом построй. Большой. Недалеко от города. Или в городе. Рядом с парком, чтобы с своим отпрыском гулять уходил ненадолго. Мне же не нравится одной оставаться.

Мягко улыбаясь, он прикоснулся к ней рукой.

– Дом – идея хорошая.

Скользнул быстро ладонью верх-вниз, резко остановил руку.

– Подумать можно. Ближе к старости.

Маша вздрогнула, грудь нелепо колыхнулась.

– Какая старость? Сейчас! Я вот как мечтаю: дом на две половины. В одной мы с тобой. А в другой – жена с детьми.

Семён посмотрел на неё внимательно. Она увлечённо продолжала:

– Жене твоей – раздолье. Появится возможность пищу готовить для тебя. Мне легче. Посуду намоет – она же привыкла. Стирать нам будет. Гладить. А что ей делать? Она привыкла не работать. Хоть польза от неё какая-то будет. Мы как бы её наймём за твоими детьми ухаживать. Дети всегда смогут тебя видеть. Ты к ним будешь заглядывать, когда вздумается.

Семён вникнул и ответил:

– Думаю, ей неприятно будет в таком положении.

На что Маша скороговоркой выпалила, словно только и ждала удобного случая:

– Женщина-старуха должна принимать с радостью все предложения от мужчины. А кому она нужна с двумя детьми? Ей за счастье такое. Моя доброта и отзывчивость находят ей место – рядом с нами.