Читать книгу: «Неизвестные скифы. Т.1. В поисках Легендарной Прародины», страница 2

Безусловно, что с мнением метров от науки спорить всегда тяжело, но теперь, когда информации о прошлом накапливается все больше и больше, появляется возможность проанализировать те или иные события и утверждения, а с ними и пересмотреть прежние теории и версии. В то же время, появляется и возможность перепроверить и языковую принадлежность населения отдельных регионов Земли. В результате такого анализа, бывшие утверждения о происхождении того или иного народа (этноса) выглядят, если не ошибкой, то, по крайней мере, не подтвержденным утверждением.

Поиск происхождения скифов исходя из сходства названий. В вопросе реконструкции этнического прошлого территории казахстанских степей, в немалой степени, помогает территориальный и родовой состав современных «малых народов» и в частности тех, которые сейчас живут вдали от основных путей миграций народов в прошлом и, в частности, в районе Северного Приаралья и Приуралья. Здесь стоит обратить внимание на совпадение названия таких областей как Янь и Яньцай в китайских источниках 2 века до нашей эры, с названием такого чжоуского княжества (а за тем и царства), как Янь²⁰ (с 11 века до н.э.). Объяснения причин сходства таких названий ни кто не дает, а как показывает практика, напрасно.

Обратить внимание стоит и на такой этнос как «энцы», а с ним и на их самоназвание, которое звучит как «эньчэ», «онай эньчо» и «эньчо»²¹ в значении «люди». В данном случае самоназвание, по какой-то непонятной причине, не только почти полностью совпадает с самоназвание коренного населения Японских островов – айну, но и с его значением. Такое сопоставление лишний раз указывает на сложность процессов этногенеза и нерешенность общих принципов и понимания вопросов формирования этнических групп. Все это заставляет относиться с недоверием к мнению о том, что хотя бы к началу скифской истории, предки скифов в частности и население Казахстана той поры в целом, были ираноязычными.

Поиск происхождения скифов через пелеогенетику и ДНК-гениалогию. Ко всему этому, в последнее время все чаще и чаще любопытные факты стала подбрасывать полеогенетика, что дало возможность на примере пазырыкцев проследить за этническим составом населения степей предскифской и скифской эпох: «Совокупность проанализированных последовательностей мтДНК пазырыкцев наиболее широко представлена в метохондриальных генофондах современных популяций самодийских народностей Западной Сибири… Родственные варианты в единичных случаях обнаружены в генофондах саамов, коряков и алтайцев…Антропологический тип, характеризующийся аналогичной комбинацией расовых признаков, обнаружен у людей, населявших Горный Алтай в эпоху неолита и раннего металла, а так же у носителей каракольской культуры эпохи бронзы данного региона. Без какой-либо принципиальной трансформации он вошел в состав пазырыкской культуры. Этот комплекс является автохтонным для данной культуры… Из группы эпохи раннего железа Евразии по морфологическому компоненту пазырыкцы наиболее близки к представителям кочевого населения примыкающих к ареалу пазырыкской культуры отрогов Западного Саяна, саков и усуней Центрального и Восточного Тянь-Шаня, горно-степных котловин Юго-Западного Алтая, Джунгарского Алатау, а так же сако-усуньской популяции Алайской долины и тагискенских саков-сакараваков Восточного Приаралья. Этот факт должен иметь историческую основу, поскольку распространение антропологических типов связано с переселением и смешением племен…Этнокультурогенез культуры, предшествующей пазырыкской, реконструируется с эпохи бронзы, когда на завершающей стадии существования каракольской культуры, этнически самодийской, значительная часть ее носителей вступили в тесные контакты с пришедшим с запада населением бегазы-дандыбаевской либо близкой ей культуры… В результате некогда единый самодийский блок разбился как бы на две части. Одна из них автохтонная, ее представляли сначала раннескифская (усть-куюмская) группа, а затем носители кара-кобинской культуры. Вторая…, стала представлять пазырыкскую культуру. Длительное сосуществование этих культур объясняется их родственной (самодийской) этнической подосновой…В конце 3—начале 2 вв. до н. э. под ударами гуннов, двигающихся из Центральной Азии на север, часть пазырыкцев была вынуждена покинуть исконные территории Горного Алтая и мигрировать на север через зоны обитания родственного (самодийского) населения большереченцев и кижировцев. Параллельно ей двигалась вытесняемая из Присаянья волна самодийских тагарцев»²².

Иными словами, население восточно-казахстанских степей, то есть той самой территории, на которую и пытаются поместить предков скифов, в предскифскую эпоху, могло принадлежать, в лучшем случае, к самодийской языковой группе, но уж ни как не к иранской.

Противоречит утверждению об ираноязычности скифов и прочий фактический материал. Анализ составных частей скифского искусства и поиск его аналогов, приводят исследователей не в Семиречье, Согдиану, Бактрию, Индию или в Казахстан, а в земли, которые находятся к востоку от указанных территорий, и в частности в Саяны и Туву. Но, в этом случае, вновь появляется некоторая неувязка – Тува и Саяны никогда не были заселены иранцами²³. Как увязать теорию с фактами в этом случае?

То есть, как не крути, но об ираноязычности населения казахстанских степей предскифского времени говорить не приходится. Таким населением Восточного Казахстана могли быть самодийцы Южного и Центрального Казахстана – протодравиды-кельтеминарцы, Северного и Западного Казахстана – этносы близкие по языку к населению, которое сегодня невозможно отнести ни к одной из существующих языковых семей, кроме как, к иберо-лигурийской.

К тому же, следует учитывать и тот факт, что нет ни одного письменного подтверждения о том, что скифы действительно были ираноязычными. Это все указывает на то, что ираноязычность скифов, оказывается просто надуманной. Следует допустить, что такая точка зрения сформировалась на основании трех принципов: первый – мнение о более высокой степени развития индоевропейцев по сравнению с этносами других языковых групп и второй – отсутствие, на тот момент, альтернативы индоевропейцам как автохтонному населению степей. Третьей причиной следует считать отсутствие на момент выдвижения теории об ираноязычности скифов достаточного материала, как генетических исследований, так и археологических, которые сегодня уже есть и на сегодняшний день позволяют пересмотреть многие вопросы этнической истории целых регионов.

К счастью, все эти теории и взгляды на местонахождения скифской прародины и происхождения скифов, держатся лишь на одной лингвистике, допустимости в определении языковой принадлежности скифов и паре осетины-иранцы – скифы-иранцы.

В то же время, как уже отмечалось, сомнения в ираноязычности скифов высказывались и раньше. Этимологию некоторых слов, которые Геродот передает и переводит на греческий язык как «скифские», не всегда можно объяснить с иранского²⁴. Но, инерция мнения научного авторитета настолько велика, что мнение об ираноязычности «скифов» остается непоколебимым.

Еще одним больным местом ираноязычной теории скифов является то, что изменения в этническом мире, произошедшие в связи с продвижением предков скифов на запад, значительно превышают пределы степей Казахстана и Киргизии. Граница таких изменений находится значительно восточнее и севернее казахстанских степей. То есть, на практике мы имеем разрыв теории с фактическим материалом, а потому, одного лишь мнения о возможной языковой принадлежности того или иного этноса для решения вопроса об его происхождении уже не достаточно.

В 1990 г. вышла в свет монография В.Ю. Мурзина «Происхождение скифов: основные этапы формирования скифского этноса». На тот момент эту книгу можно было назвать бестселлером по вопросам раннего периода скифской истории. Используя в работе анализ структуры скифского общества и имеющийся археологический материал, автор не только наиболее полно изложил историю начального периода скифского этноса, но и решил ряд важнейших вопросов скифологии, а именно: примирил между собой автохтонную и миграционную теории происхождения скифов; сделал попытку показать механизм интеграции исходных этнических групп в единый этнос. В.Ю. Мурзин наиболее удачно описал структуру скифского общества во времена нахождения скифов в степях Северного Кавказа; показал период, за который произошла интеграция в новый единый этнический организм исходных этнических групп и показал начало такого процесса. То есть, В.Ю. Мурзин показал начало формирования именно скифского этноса.

В то же время, этой монографии оказалось недостаточно для того, чтобы решить все остальные вопросы скифологии. В частности, не прибавилось понимания того, что за народ оказался в степях Северного Кавказа, вокруг которого и начался процесс формирования скифов. И если с формированием скифов, в степях Северного Кавказа с выходом книги В.Ю. Мурзина появилась кое-какая ясность, то вот в вопросе нахождения скифской прародины, о которой писали Аристей с Геродотом, по-прежнему сохраняется серьезный пробел.

Более того, на данный момент в этнологии с историей сохраняется вакуум в понимании того, когда следует вести речь об одном этносе и когда уже следует говорить о другом. К примеру, скифами называют не только этнос, сформировавшийся в степях Северного Кавказа, но и тех, кто пришел в эти самые степи, и на основе кого происходило формирование скифов. То есть, эти два народа и этноса даже не разделяют друг с другом, что в корне не верно.

Как нами уже отмечалось, нет понимания и того, откуда именно, из какой точки пространства, этот этнос пришел в степи Северного Кавказа.

Отсутствие ответов на первые два вопроса оставляет без ответа и третий вопрос, в результате каких событий, народ, вокруг которого и началось формирование скифов, оказался в северокавказских степях? Использование для такого объяснения легенды, приведенной Геродотом, явно, не достаточно.

Еще сложнее обстоят дела с языковой тематикой. Утверждение о том, что язык скифов входил в круг ираноязычной группы языков, не находит подтверждения на практике.

Отсутствие ответов даже на эти вопросы не позволяет изложить историю скифов, в которой можно было бы связно прочесть обо всех событиях скифской истории от начала и до конца.

По сути, монография В.Ю. Мурзина является неким промежуточным исследованием, которое стало краеугольным камнем скифологии, вокруг которого по-прежнему располагается множество не решенных вопросов. По этой причине положения, изложенные В.Ю. Мурзиным в его монографии, на сегодняшний день требуют корректировки, дополнений и уточнений.

Часть III. Постановка задач

В поисках причин. Но причиной нерешенности перечисленных задач в скифологии, как правило, все-таки, следует признать существующую методологию, держащуюся на трех китах: лингвистике, географии и мифологии. Причем, каждое из трех направлений используется как базисное положение для остальных двух. К примеру, мифология рассматривается как основа для определения первоначальной территории, откуда предки скифов отправились в свое историческое путешествие, так и для определения языка, на котором скифы говорили.

Какие-то данные лингвистики, взятые за основу исследования, сужают географию поиска прародины скифов, но конкретного результата не приносят.

Не лучше обстоят дела и с интерпретацией информации, содержащейся в первоисточниках, которыми являются легенды и мифология.

Попытка разобраться со всей этой информации, приводит к осознанию того, что дело приходится иметь с системой, состоящей из множества неизвестных данных.

Взять для примера метод идентификации, используемый для поиска скифов в археологии. Как уже отмечалось, таким методом идентификации родовых групп скифского типа признан комплекс, так называемой "скифской триады": оружие, конская упряжь, котел и, конечно же, предметы искусства звериного стиля. Триада – это и есть один из инструментов, используемый для идентификации скифов.

Вместе с тем, пользование таким инструментом привело к слишком объемным, слишком размытым и слишком общим выводам, благодаря которым, в состав скифов почему-то попали кеты (население той поры современной Хакасии) и потомки андроновцев (население той поры современной Кемеровской области), да и многие другие родовые группы. Понятно, что такого быть в реальности не может, но при наличии таких критериев отбора для осуществления поиска – дело так и обстоит.

В то же время, продолжают использоваться и другие методы, в том числе нарочитые источники и антропология.

Теперь ко всему этому начинает добавляться еще и палеогенетика.

Безусловно, что каждая из перечисленных дисциплин является источником пополнения информации о прошлом человечества. В то же время, каждая из перечисленных дисциплин имеет определенные границы возможностей.

Исследователи, которых интересовал вопрос истории скифов, и которые использовали имеющуюся под их рукой информацию, поступавшую с перечисленных дисциплин (использовавшие в качестве инструмента одну из таких дисциплин), описывали такую историю, которая могла выглядеть как реалистично, так и фантастично. Причина такой неопределенности состоит в отсутствие критерия оценки.

К примеру, в отношении вопроса появления языковых особенностей и появления очередной языковой группы трудно, а в большинстве случаев невозможно, установить точную дату такого события в отсутствие письменных источников. По этой причине, составленное описание исторического пути родовой группы на основе одной лишь лингвистики вызывает массу вопросов, а с ними и значительное недоверие к выводам и предлагаемой истории.

Археологические культуры преимущественно поддаются датировке, однако и здесь не все так просто. Во-первых, археологи не всегда могут точно назвать период существования культуры, не говоря уже о дате появления и дате исчезновения. Современная археология держится на одном интересном постулате: если нашли материал, то по этому материалу и судим о дате и периоде существования культуры. В отношении определения даты существования наличного артефакта – подход верный. Иного быть не может, ибо археология, как и любая наука, оперирует фактами: «говорим о предмете только при его наличии и судим о нем по нему же». Однако при таком подходе остается без ответа вопрос, а что делать, если предмет существует, а археолог его еще не нашел? В этом случае, существует ли сам предмет? По постулатам археологии – нет, его не существует, потому что судим лишь о том предмете, который имеем в наличии. И вот здесь, археология вступает в противоречие с реальностью, ибо тот предмет, который сейчас лежит в земле, но не найден археологом – существует в реальности, другое дело в том, что его нет в распоряжении археолога. То есть, реальность и мнение – это далеко не одно и то же. Если исходить из точки зрения археологии, то все что сегодня найдено, то и существовало всегда. А вот то, что еще лежит в земле – то его нет и не было никогда. В этом кроется противоречие реальности с наличием. Ничего страшного в этом не было бы, если бы это не отражалось на реальном положении дел и именно на таком аспекте как определение периода существования культур. Как видим, вопрос куда сложнее, нежели узко профильный взгляд на предмет.

Второй недостаток состоит в том, что археологи присвоили себе право определять родовую принадлежность носителя той или иной рассматриваемой культуры, да к тому же на основании данных тех же археологов. Да бог с ними, если бы были четко и понятно разработаны такие понятия как народ, этнос и этногенез (исходные понятия), то ничего страшного в этом не было бы. Но когда и этого нет – с определением этнической истории начинает твориться полная неразбериха.

Кроме того, археология присвоила себе право называть языковую принадлежность этноса, забывая о том, что горшки без сопоставления с письменными источниками или языковыми данными сами по себе не помогают определить языковую принадлежность пользователя таким горшком.

В общем, археологи поступают не совсем корректно по отношению к остальным дисциплинам. Дело археологов поставлять факты, датировать их, определять круг принадлежности, сопоставлять их с другими имеющимися данными, но не заниматься вопросами этнологии, ибо этнология относится к социологии, а никак не к археологии. Народ и этнос – это не археологические категории. Народ и этнос – это социальные категории со своей структурой и институтами власти, подчинения, соподчиненности и взаимодействия.

Имеет свои слабости и историческая антропология. К примеру, почти на всей территории Восточной Европы в древние века и в начале средних веков в качестве способа захоронения, за некоторым исключением, использовались трупосожжения. Как определить антропологический вид носителя такой культуры? В этом случае возникает закономерный вопрос об антропологической составляющей носителя такой археологической культуры: к какому именно антропологическому типу принадлежало население того времени, соответствовал ли тот антропологический тип современному типу населения рассматриваемой территории? Если такие соответствия были, то насколько такой тип сохранился и насколько изменился к настоящему времени?

Но и это еще не все и потому появляется еще один закономерный вопрос, а соответствует ли форма содержанию? То есть, может ли в антропологическом типе (форме) измениться генетическая составляющая (содержание)? Оказывается, что может; при внешнем сходстве формы черепа, у его носителя может поменяться Y-хромосомная гаплогруппа. Происходит такое замещение в результате взаимодействия носителей Y-хромосомной гаплогруппы с носительницами мтДНК-митохондриальной гаплогруппы. К примеру, носитель Y-хромосомной гаплогруппы попадает на территорию, населенную определенными носителями мтДНК-митохондриальной гаплогруппы. Или наоборот. При этом, оба представителя являются представителями разных антропологических групп: мужчины – монголоиды, женщины – европеоиды. В результате взаимодействия носителей таких гаплогрупп и антропологических типов, у потомков таких браков (как у женской половины, так и у представителей мужской), появляются внешние признаки, присущие представительницам женской половины – европеоидность. Вместе с тем, если внешние антропологические черты у представителей мужского пола, при сохранении Y-хромосомной гаплогруппы, уже в четвертом поколении меняются с монголоидных на европеоидные, то у представительниц мтДНК-митохондриальной гаплогруппы антропологические черты с монголоидных так же постепенно начинают возвращаться к прежним показателям – к европеоидным.

Яркий пример тому современные финноязычные народы европейской части России. Возьмем для примера финнов. Оба представителя полов сегодня являются европеоидами. В то же время, мужчины являются носителями Y-хромосомной гаплогруппы N1a1. Однако если мы заглянем в историю, то обнаружим, не только то, что названная Y-хромосомная гаплогруппа появилась в Юго-Восточной Азии, но и то, что все представители, проживающие в этом регионе, являются представителями монголоидной расы. По идее, финны тоже должны были бы быть монголоидами, однако, это не так. Причина такой изменчивости как раз и кроется в представительницах женской половины этого народа.

Еще интересней обстоят дела с языковой принадлежностью носителя Y-хромосомной гаплогруппы. Мы привыкли приписывать определенную разговорную речь определенной Y-хромосомной гаплогруппе. Вот только насколько такое мнение соответствует действительности, пока не понятно. То есть, мы вероятностную картину приписываем вероятностному носителю.

Подобные несоответствия значительно сужают информативность и ограничивают исследователей каждой отдельной дисциплины в изучении этногенетических процессов.

Более того, нельзя делать вывод о языковой принадлежности этноса на основании антропологического типа. Сегодня этнос говорит на одном языке, его потомки – на втором, а внуки – на третьем. Если определять языковую принадлежность по форме черепа, то получится, что со сменой народом разговорной речи, придется менять и его антропологический тип (внешний вид): при помощи хирургического вмешательства дорисовывать скулы, менять разрез глаз, изменять форму подбородка, затылка и черепа. Причем делать это придется не выборочно, а всем без исключения. Можно только себе представить, как все это будет происходить.

Наиболее существенным недостатком всех перечисленных дисциплин, является узкопрофильность и разграничение изучения материала в строго ограниченных периодах, разделах, пределах и так далее. Человеку, который занят в одном из таких секторов, запрещено «совать свой нос» в чужой сектор. Объяснений тому можно назвать уйму, но причина на самом деле одна – ревность: «Как? Я занимаюсь этим разделом уже сотню лет, а Вы, батенька, суете свой нос в мою область и еще пытаешься меня поучать!? Да, кто вы такой? Только я могу здесь говорить, что правильно, а что нет». Реакция на такое поведение проста: если ты неверно излагаешь факты, так может быть, ты незаслуженно носишь то или иное звание?

Таким образом, следует, что лингвистика, археология, источники и антропология являются всего лишь, дисциплинами, поставляющими информацию для таких дисциплин как этническая история и история прошлого территорий. То есть, источниковедение, археологию, антропологию, лингвистику и ономастику, иначе, можно назвать маяками, которые позволяют определить, насколько верно осуществляется движение к намеченной цели этнологом. Но, таким образом, занимаясь рассмотрением и анализом данных археологии, антропологии, лингвистики и ономастики, мы рассматриваем не объект, а всего лишь его нахождение в пространстве и движение этого объекта во времени. В связи с этим, актуальным становится вопрос о том, что же является объектом исследования и изучения?

Как видим, проблема происхождения скифов достаточно сложна, запутана и не решена. Все приведенные нами точки зрения (теории) напоминают принцип сравнения красного с квадратным. То есть, попытка найти ответ на вопрос, кто такие скифы, решается посредством поиска ответа на вопрос о том, на каком языке разговаривали скифы? Если брать для пояснения философские категории и понятия, то поиск содержания осуществляется даже не через форму, а через цвет. То есть, в реальности имеет место отсутствие методики поиска, критериев поиска, отсутствие эпицентра поиска и так далее.

Выводы. Таким образом, можно подвести промежуточную черту под той ситуацией, которая сложилась в скифологии. Скифология на данном этапе своего развития оказалась в неком подобии котла, в котором любая попытка движения вперед приводит лишь к движению по кругу и все усилия выбраться из такого котла приводят лишь к утрате, приложенной для этого энергии. Сдвинуть скифологию с мертвой точки (вытащить ее из этого самого котла), можно двумя способами: или вытащив ее принудительно и поместив на новую основу (на совершенно ровную поверхность), или разрезать стенки этого самого котла и выпрямить их в горизонтальной плоскости, тем самым, опять-таки, поместить скифологию на ровную поверхность. То есть, нужна методика того как это делать (вытаскивать или резать).

Итак, что мы имеем в результате использования предлагаемых методов исследования скифской истории? Оказывается, что ничего: использование предлагаемых методик и взглядов дает отрицательный результат.

Вдумчивое ознакомление читателя с перечисленными легендами, не может не привести его к выводу о том, что единой системы взглядов на историю скифов не существует.

Что же получается, знания, накопленные человечеством о скифах, оказываются бесполезными? Конечно же, небесполезными, но решить поставленную задачу, опираясь только лишь на какую-то одну дисциплину или же на знания в одной отдельно взятой дисциплине, невозможно. Но, что еще интересней, решить подобную задачу не получается даже в том случае, если попытаться использовать все эти дисциплины и накопленные знания вместе. Получается, что задача неразрешима? Оказывается, разрешима, но только в том случае, если удастся найти основу, наложив на которую всю имеющуюся под рукой информацию, можно было бы проверить, насколько такая информация верна, а заодно и выяснить, какая информация годится для решения данной задачи, а какая нет?

В тумане задач. Таким образом, придется руководствоваться выражением о том, что, несмотря на наличие достаточного количества фактов и на достаточно обширный накопленный материал по археологии, но при отсутствии метода решения перечисленных задач, написать историю скифов не получится. Поскольку таких задач нами определено несколько и каждую из таких задач придется решать при помощи отдельного метода или способа, то желательно говорить об использовании не какого-то отдельно взятого метода, а о методологии²⁵.

В связи с этим, с одной стороны, предстоит выработать методику решения поставленных задач, а значит и поиска ответов на поставленные вопросы, а с другой стороны, придется конкретизировать приемы, способы и средства, при помощи которых и будет осуществляться решение сформулированных задач.

В то же время, не разобравшись с терминологией, ибо ошибочная терминология всегда ведет к ошибочной трактовке событий, нечего даже и думать об успешном решении поставленных задач. То есть, нужен понятийный аппарат.

С третьей стороны, в процессе решения задач следует быть на сто процентов уверенным в том, что найденные артефакты, которые существуют и используются в современном научном обороте, действительно принадлежат скифам, а не кому-то другому, кто и фигурирует под видом скифов? То есть, следует определиться с критерием поиска: по каким таким признакам мы собираемся осуществлять поиск того, кого ищем?

С четвертой стороны, следует определиться с тем, что мы ищем и что хотим найти?

Пятое, следует определяться и с границами территории, на которой предстоит осуществлять поиск, а с ними и с территорией первоначального проживания предков скифов. То есть, следует понять, где именно следует «копать»? Определяться придется и с тем, как именно придется копать: в длину, в ширину или в глубину?

Шестое, следует определяться и в выборе инструмента, которым придется пользоваться в процессе поиска ответов на поставленные вопросы: совочком, лопаткой или экскаватором?

Седьмое, определяться придется и с методикой самого поиска. Как именно будем копать: траншеями, площадями, кругами или может быть еще как-то?

Восьмое, не менее важна и оценка приоритетов в поиске, то есть следует определиться, что для нас будет первичным в поиске, а что вторичным? На что следует обратить внимание в первую очередь, а что во вторую? Что будет важным, а что второстепенным?