Читать книгу: «Самый срочный пациент», страница 4

– Антоньев! – крикнул другой доктор. За мгновение до этого он открыл дверь одного из кабинетов так резко, что ударил в плечо проходящего мимо охранника. – Петрович, господи, прости, я тебя чуть не убил.

– Да чего там, отмыли бы, – тот лишь усмехнулся и поплелся дальше вдоль стенки.

Направили меня в кабинет забора крови. Я уже делал такую процедуру, в детстве – из пальца, а вот совсем недавно в военкомате – из вены, как положено. Смешно, но до какого-то момента мне думалось, что кровь, которую из меня взяли, пропала навсегда. Оказывается, она регенерируется или что-то такое… В кабинете том меня посадили на стул, мою руку положили на мягкую подушку, обвязали жгутом чуть выше локтя, вогнали иглу. Пошла кровь. Я старался не смотреть на процесс, потому что меня невольно начинало тошнить и воротить. В целом, всё прошло как обычно, кроме того, что я подслушал весьма интересный для размышлений диалог:

– …восьмисотый, – пробормотал доктор, который переписывал мою бумажку.

– Доплатят, наверное?.. – спросила медсестра.

– Да, куда им.

Как я понял речь шла о том, что я уже восьмисотый за сегодня сижу на этом самом стуле. В тот момент мне подумалось, что врачи – сумасшедшие люди. Что ими движет? Если лишь желание помогать человеку – от этой мысли меня стало распирать от уважения. Под конец приёма мне приложили ватку, завязали руку.

– Спасибо, до свидания, – сказал я и вышел из кабинета.

– Куда? – донеслось вслед. – Садись жди, тебя ещё вызовут.

Я кивнул и направился к своему насиженному участку стены. Не успел я облокотиться и погрузиться в раздумья под аккомпанемент тазика, как развернулся и пошел обратно, потому что меня позвала мой терапевт.

– Везде ищу, думала, что сбежал уже, – сказала Зефира Амоевна. – Идём за мной.

– У меня кровь брали, извините, – сказал я.

– Я поняла.

Мы проследовали в ту часть коридора, где не горело уже потолочных ламп.

– Куда теперь? – спросил я.

Зефира Амоевна промолчала. То ли я сказал слишком сипло, то ли она проигнорировала мой вопрос – в любом случае, переспрашивать я не стал, сейчас сам всё увижу воочию. По тёмному коридору мы дошли до громоздкого лифта с внешней решёткой на засове, которую нужно открывать вручную, и обычными автоматическими дверьми. После вызова раздался протяжный скрежет, а затем стук – он приехал на наш этаж.

Из кабины донеслось оповещение:

– Первый этаж. Двери открываются.

Сначала открылись внутренние автоматические двери – я услышал звук скрипящего железа, и сквозь решётку показался лифтёр. Представьте, я впервые в своей жизни увидел лифтёра. То был мужчина, лет пятидесяти, худого телосложения, седой и с морщинами, одетый в халат, брюки и сандалии; на шею его была повязана веревочка со старым кнопочным телефоном, свисавшим до живота. Не пошевелив ни одной мышцей лица и не отрывая взгляда от пола, лифтёр нажал на кнопку, что в моём понимании заставляла лифт стоять в ожидании, открыл засов на решётке внешних дверей и впустил нас, сделав шаг вглубь лифта.

Кабина оказалась просторной. Я стоял за спиной лифтёра возле старой маленькой тумбочки в углу, на которой лежали очки и газета с решённым кроссвордом, стоял стакан воды. Можно было подумать, что этот мужчина живёт здесь или по крайней мере катается вверх-вниз круглые сутки – так же можно совсем спятить! Мне стало непривычно тяжело в груди и вовсе не от моей болезни. Я никогда ранее такого не чувствовал.

Когда мы с терапевтом уместились в лифте, лифтёр угрюмо закрыл решётку на засов, а затем нажал на кнопку подземного или цокольного этажа, и раздалось оповещение:

– Двери закрываются.

После которого лифт тронулся.

Весь путь до цокольного этажа лифтёр местился перед дверьми лифта, все также свесив голову и лишь изредка почесывая макушку. Это было такое душераздирающее зрелище. В глубине я стал так благодарен людям, что выполняют такую работу – одни, в тени и, вероятнее всего, за скромное жалование. С другой стороны мне было не понятно, зачем в лифте нужен лифтёр, но я был далек от больничного уклада и, возможно, он непременно там полезен.

– Минус первый этаж. Двери открываются, – снова раздалось оповещение.

Лифтер всё также бренно выпроводил нас из лифта, и я оказался в месте еще более контрастном, чем всё описанное мною ранее. Сначала то была комнатушка, у стены на диване, не сняв халат и не разувшись, храпела медсестра; мерцала настольная лампа, на тумбе стояла аккуратная ёлочка с советскими игрушками (давно я таких не видел). Мы не задержались в этой комнате, и направились в сторону нечто напоминавшего катакомбы.

Я следовал за терапевтом по длинному подземному проходу в стенах из старой, обвалившейся в местах белой плитки, по холодному бетонному полу, на котором были заметны следы каталок и обуви. Потолок был пронизан заржавевшими трубами отопления, от которых припекало голову, всякими датчиками и трубками, от чего мне было тревожно. Вскоре мы дошли до развилки, налево указывала написанная на стене красной краской надпись «Пищеблок», мы же пошли направо, где освещение было тусклее, а через длинный туннель виднелся лишь один кабинет с железной дверью и горящей над ней желтой лампой «Излучение».