Читать книгу: «Лошадь как Искусство. Часть 1», страница 5

Ведь важен не сам стресс, а как вы воспринимаете обстоятельства. Стрессирующим физическим фактором может быть повышенная чувствительность рецепторов, например, слуховых или кожных и т. д. внешним воздействиям. Например, животное может быть нервным, если его раздражает прикосновение, и отсюда есть те, кто с удовольствием обнимается, а есть те, кто блюдет свое личное пространство, или есть любители тишины и громкой музыки. Но с другой стороны, многие из этих параметров поддаются коррекции с помощью обучения. Чувствительную лошадь можно сделать великолепным артистом или помощником, буквально «читающим ваши мысли», если изменить ее восприятие стресса. Можно устроить обучение по принципу десенсибилизации, а можно просто обучить оценивать даже негативный опыт нейтрально или положительно, и в этом великая роль учителя. В обучении лошади я всегда стараюсь делать так, чтобы «лучшее в мире место» для лошади было рядом со мной. Это создает приподнятое настроение, и даже стресс воспринимается положительно, как просто будоражащий нервы, и побуждающий к обучению, где лошадь будет чувствовать себя лучше, комфортнее, более приспособленной к жизни, более умеющей, знающей, более ценной в своих и моих глазах.

А вот если организм не может повлиять на внешние обстоятельства и справиться со стрессом, наступает апатия, депрессия или выученная беспомощность. Выученная беспомощность – это способ снижения уровня стресса за счет понижения количества учитываемой информации из внешней среды. Мозг перестает тратить энергию на неокортекс, и понижает свою активность до простого жизнеобеспечения. Такой организм – это идеальный раб: безынициативный, беспомощный механизм, совершенно не заботящийся о своем состоянии. Лишь бы отстали. Подобных лошадей очень любят в прокате. В разрушенном кортизолом мозге (а страдают еще рецепторы эндокринной системы, желудок, мышцы и т.д.) гиппокамп (структура лимбической системы для гормонального и эмоционального стимулирования механизмов памяти) перестает передавать сигналы в области в различных частях мозга, а в голове устойчиво прокручивается только эмоционально усвоенный негативный сценарий, не допускающий новую информацию.

С этой точки зрения интересен пример с «одомашненными» слонами, например, в Тайланде. Слонов не выращивают в хозяйствах, а ловят в джунглях, после этого их связывают и начинают лупить по ушам палками с заостренным концом, доводя до состояния выученной беспомощности. После этого слоны даже не помышляют сбежать или сопротивляться. Их мир становится маленьким местом постоянного ужаса, где любые действия по освобождению бессмысленны. Точно также поступают с жеребцами на некоторых конюшнях. Стресс становится настолько велик, что лошадь перестает сопротивляться. Подобное отношение к людям распространено в армии, тюрьмах, тоталитарных режимах и было воспроизведено в некоторых социальных экспериментах. Причем люди, которые это делают, вовсе не считают себя жестокими палачами. Они просто выполняют социальную роль, «следуют правилам» или традициям, над которыми не надо задумываться. Все оправдывает идеология и доверие к авторитетам.

Вообще стремление заставить и насадить свою волю в современном человеческом обществе воспринимается как должное. Нам кажется совершенно нормальным заставить кого-то что-то делать, потому что он нуждается в нас и никуда не денется. Но у лошадей нет ничего подобного. Старшая лошадь может запретить что-то делать, отогнать, продемонстрировать свой характер, недовольство, претендовать на ресурс. Может заставить побегать низкоранговую лошадь, истощив ее силы и показав, что у нее с этим все в порядке, но это только демонстрация своих возможностей, совет смириться с распределением сил в табуне. Агрессия лидера в лошадином мире как раз провоцирует желание НЕ делать. Все остальное – это выбор самой лошади. Если вы видите борьбу за сено на конюшне, то это только из-за ограниченного пространства и недостаточно количества сена. Это совершенно неестественные условия, как те, в которые помещены люди в тюрьмах, армии или мегаполисах. Лошади остаются в группе ради выживания, но в табуне нет иерархически составленных действий, как у приматов. Да и сам по себе захват власти – дело примитивное. Ее нужно уметь удержать, поэтому приматы строят козни, льстят, организуют союзы, лгут. Но лошади, напротив, на протяжении миллионов лет «культивировали» искренность, открытость и честность в отношениях. Иерархия для них лишь распределение ролей ради общего выживания: кто умеет защищать, кто лучше заботиться, кто знает больше и может быть полезен, того лучше послушать. Это всегда личный выбор каждой лошади, которая имеет право как доказать свое превосходство, так и покинуть неприятную компанию. Мы лишаем их этой естественности. О подобной естественности говорят многие духовные учения Востока, отрицающие навязываемые нам «ценности», иерархию, философию потребления. И если встать на этот Путь, то можно открыть для себя совершенно удивительный мир, где лошади обладают невероятными способностями к общению, пониманию и духовному исцелению.

Что в черном ящике?

Все гормоны и нейромедиаторы формируются в очень древних, крайне простых (все лишние связи давно разрушены), экономных и устойчиво функционирующих структурах мозга архикортексе и части промежуточной коры, которые психологи именуют устаревшим, но удобным термином – лимбической системой или «подкоркой». Это удобное в обиходе название, которое происходит от слова «лимб» – пояс. Лимбическая система как бы опоясывает новую кору или неокортекс по его внутренней части, отделяя древние образования от новых и указывает на «животную» часть нашего мозга. Она отвечает за эмоции, систему «нравится/не нравится» или «хочу/не хочу», и базируется на трех основных потребностях: безопасности, размножении, доминантности. Именно они постоянно питаются энергией спинного мозга, и заставляют нас вести себя «как животные», творить зло и глупости, лениться или стремиться к цели, сражаться, бояться, поражать окружающих… но и выдумывать что-нибудь новое. Другими словами, они не плохие и не хорошие, они просто есть, и их можно использовать для развития или идти у них на поводу, превращаясь в обезьян. Потребности эти основаны на трех типах поведения, необходимых для выживания индивидуума или вида:

– индивидуальное выживание, базирующееся на инстинкте самосохранения (та самая «безопасность», в которую входит еда или ресурсы в виде денег или любых других богатств, и индивидуализм, доходящий до махрового эгоизма);

– групповое выживание, базирующееся, у коллективных, животных на иерархическом инстинкте. Это доминантность, желание занять самую высокую или подходящую по силе, ступеньку в иерархии, презирать подчиненных, лебезить перед начальством, подчинить себе кого-нибудь, быть главным хоть на своем пятачке, чем-то выделяться, быть особенным, потому что тогда доминировать можно в любом направлении, даже в своем воображении);

– видовое выживание, базирующееся на инстинкте продолжения рода (очаровать, поразить, или увлечься, заполучить более выдающегося полового партнера или иметь их больше, чем окружающие и т.п.), то есть размножение.

Каждая из этих инстинктивных программ имеет и «обратный знак»:

– отсутствие стремления к безопасности – это любопытство, готовность идти на риск, делать смелые заявления и открытия;

– отсутствие доминантности – это конформизм, согласие с членами стаи или желание одиночества;

– отсутствие стремления к размножению – это обыденность, серость и отсутствие фантазии.

Раз уж мы несколько раз употребили слово «инстинкт», давайте разберемся в его значении и договоримся об употреблении в дальнейшем тексте.

В современном научном мире для высших животных все меньше принято употреблять термин «инстинкт», заменяя его понятием «базовая потребность». Тем не менее, формально, инстинктом называют выраженный фиксированный (1) комплекс действий (2), возникающий каждый раз (3) на предъявляемый стимул (4), с целью реализации врожденной потребности (5). То есть, если у нас нет всех пяти компонентов, в научном смысле, это не инстинкт. Инстинкту невозможно сопротивляться, пока он не удовлетворил потребность, которая его вызвала! Хотя на начальной стадии реализации его можно перебить другим инстинктом, если активировать другую потребность. Даже такое сложное поведение у рептилий или насекомых, как танцы пчел или согласованная работа муравьев – это инстинктивные программы, записанные в ганглиях – нервных скоплениях. Их много, и они разнообразны, но насекомые повторяют их всегда очень точно, и не могут отступить. Однако и тут есть вариации: самые крупные муравьи-солдаты обладают и меньшим объемом мозга, на втором месте стоят рабочие, а самыми «интеллектуальными» являются разведчики. Последние освобождены от общих работ и имеют возможность свободно ходить по округе… Хотя даже они управляются инстинктом.

В бытовом смысле мы часто именуем «инстинктом» стремление к реализации базовой потребности, берущее верх над разумными доводами. То есть из пяти критериев инстинкта как-то криво подходит только один. Да и то только потому, что нам кажется, что мы можем совершать подконтрольные разумные действия.

Еще инстинкт часто путают с рефлексом. Рефлекс – это простой моторный ответ на раздражитель. Например, отдернуть руку от горячего, чихнуть от пыли, зевнуть, защититься при нападении, моргнуть, вздрогнуть и т. д. Рефлекс не ослабевает при постоянном воздействии, но его можно затормозить усилием воли, хотя для этого нужна как мотивация, так и понимание своих действий, что доступно крайне немногим. В целом же дрессировка, основанная на применении рефлекса ухода от боли (шпоры, хлысты, железо во рту, подбивки, мартингалы и т.д.), с моей точки зрения, является способом обучения, не достойным современного мыслящего человека. Она могла бы быть еще как-то оправдана в глубоком Средневековье, когда люди очень мало знали о мозге и окружающем мире, но в современном обществе это жестокое, примитивное и низкоинтеллектуальное занятие. Тем более по отношению к таким высокоразумным животным, как лошади или собаки. Ведь рефлексы не осознаваемы, а значит, обучение с их помощью никак не использует и не развивает мыслительные способности ни животного, ни человека.

Чем сложнее мозг, тем слабее становится инстинкт,, предоставляя организму выбор, каким образом удовлетворить имеющуюся базовую потребность. Даже у шимпанзе есть множество базовых потребностей, но крайне мало инстинктов. Есть выученные формы поведения, которые, при отсутствии альтернативы, воспринимаются как инстинкты (то есть единственно возможный вариант). Например, если шимпанзе не видел, как спариваются другие шимпанзе, он не знает, как удовлетворить половую потребность и в этом случае может возникнуть специфический способ ее удовлетворения в виде смещенной активности, вроде прыжков по веткам до изнеможения. У человека инстинктов, практически, нет. Мы всегда можем удовлетворить базовую потребность, отсрочив ее по времени, выбрать один из способов удовлетворения, принятых в обществе, заменить на другую и т. д. Иногда для этого нужна сильная мотивация и желание человека, но, в принципе, такое возможно. Мы реализуем или не реализуем потребность в защите, размножении или иерархии, сублимируем, но как мы это делаем и делаем ли вообще – это результат обучения. Во многих случаях из-за этого у людей возникают неврозы или депрессии. Например, человек, будучи доминантом по жизни, не может найти достойный способ самореализации, и тиранит всех окружающих, ведет себя эпатажно и вызывающе, выдает безумные идеи, спивается и т. п. Обучение может быть основано как на собственном опыте, так и восприниматься со стороны других особей, фильмов, книг и т. д.

Мы можем выбирать, каким образом удовлетворить потребность. Потребность в безопасности можно удовлетворить пищей, накопить огромное количество разнообразных богатств, уйти в медитативные практики или волшебный мир Толкиена. Размножение, как потребность восхищать и восхищаться, можно превратить в произведение искусства или прослыть ловеласом. Доминантность можно проявлять с хлыстом в руках или бойцовском ринге, забраться на самую верхушку социальной лестницы, украситься пирсингом и татуировками, а можно сделать великое открытие или создать бессмертное произведение. Это вопрос морали и выбора.

Базовые потребности – это, по сути, указатели со стороны организма, что в нем что-то накопилось с избытком или, напротив, чего-то недостает. Они делятся на:

– витальные (есть, размножаться, спать, экономить энергию (лениться) и др.)

– социальные (доминировать, принадлежать к группе, любить и быть любимым, бороться с чужаками, жертвовать ради своих, защищать территорию и т.п.), многие из которых связаны с гормонами

– идеальные (познание себя и окружения, любопытство, построение схем мироздания в той или иной форме и т.д.)

С жизненными потребностями тесно связаны и врожденные программы поведения. У животных они «прописаны» более четко, у человека проявляются только в виде навязчивых желаний. Но в один момент доминирует только одна потребность, которую советский физиолог, академик Академии наук СССР Алексей Алексеевич Ухтомский назвал «доминантой». Доминанта – это блок нейронов, активизирующийся при определенных, пусть даже небольших, сигналах, и акцентирующий на себе энергию всех остальных нейронных блоков, снижая их активность. Доминанты постоянно сменяют друг друга, именно с ними мы и имеем дело, борясь с ненужными (устойчивое нежелательное поведение) и создавая нужные («воспитание») в процессе обучения.

Ухтомский вывел 4 способа борьбы с нежелательной доминантой:

– прямой запрет, что обычно любят делать люди, и что быстро перестает работать;

– частичная реализация (как говорится, «приоткрыть крышку кипящего чайника»), то есть ослабление доминанты в ходе исполнения хотя бы части процесса;

– ритуализация поведения, другими словами замена неприемлемого способа реализации программы на стандартный, например, обучение лошади в любой ситуации опускать голову и расслабляться;

– торможение прежней доминанты новой, например, тренировка в спортзале вместо драки, или чтобы не думать о белой обезьяне, надо думать о красном крокодиле и т. д.

Наряду с витальными программами безопасности (еда, вода, самозащита), очень важны и гомеостатические программы, нацеленные на стремление к постоянству среды или организма. То есть это желание стабильности, предсказуемости, некоторая лень (экономия энергии), стремление к спокойствию, привычному укладу, повторению пройденного. За этим следят особые нейронные контуры, разбросанные по всему мозгу, которые оценивают химические и физические параметры организма – количество нейромедиаторов типа ГАМК и серотонина и уровень электрической активности нейронов. С программами гомеостаза тесно связаны программы экономии сил. Это желание лениться, полежать, отдохнуть, стремление выбирать самые короткие, экономные и очевидные пути. Если в мозге центры экономии сил крупные, то человек предпочитает наблюдать, а не действовать. Часто такая тактика оправдана, ведь излишне активные особи часто погибают.

Из социальных программ стоит выделить программы эмпатии, то есть перенесения на себя чувств другой особи. Лошади – одни из самых больших специалистов в этой области. Они идеально чувствуют эмоции других существ. Также нельзя не отметить программы саморазвития, направленные в будущее. Чем сложнее организм, тем дальше он способен строить прогноз. А для построения прогноза необходима информация. Сбором информации занимается такая функция как любопытство, причем, в момент реализации программы поиска самому организму может быть (а такое часто случается) непонятно, зачем нужна именно эта информация. Интересно и все. И только впоследствии становится понятен ее смысл. С исследовательским поведением сотрудничают программы подражания, свободы и игрового поведения.

Таким образом, «еда и размножение» это базовые витальные потребности, «доминантность» – это базовая потребность для социальных видов животных, а «познание» – базовая идеальная потребность, которая вступает в силу при отсутствии страха и наличии исследовательского органа. Исследовательское поведение часто выступает вспомогательным при трех основных, но у некоторых людей оно настолько сильно, что они становятся путешественниками или учеными-экспериментаторами, философами, искателями истины или пиратских сокровищ. Сколько организм сможет исследовать, и что поймет, зависит от строения мозга и количества связей. Все эти потребности регулируются гормональным фоном. Эта регулировка называется инстинктивно-гормональным поведением, которое в быту часто и сокращается до «инстинкта».

А еще инстинкт путают с социальными стереотипами поведения. Например, «я его ударил инстинктивно». Нет! Это было машинально. То есть являлось следствием имеющегося стереотипа поведения. Любой стереотип – это выбор, а выбор – привилегия интеллекта. Защититься – это рефлекс, а ударить при нападении, вторгнувшись в чужое пространство – выученное действие, заложенное окружением или предыдущим опытом. Оно может быть неадекватным, бесполезным или неперспективным, оно, как все стереотипы, может сработать неосознанно, но, в отличие от инстинкта, его всегда можно остановить! Другое дело, что для этого требуется некоторое интеллектуальное усилие, которое энергозатратно, и гораздо проще принимать решение «на эмоциях». А как мы знаем, эмоции и инстинктивно-гормональное поведение – это свойство лимбической системы. В относительно стабильных условиях информационно однообразной и неагрессивной среды, для принятия быстрых решений, лимбической системы вполне достаточно. Именно поэтому в условиях современной цивилизации, основанной на власти силы и денег, у руля оказывается тот, кто, разумеется, имеет самые сильные инстинкты и обладает самой слабой рассудочной деятельностью. К чему это приведет? К неизбежной деградации образования, науки и морали, усиления разделения между богатыми и бедными, тоталитаризму и фашисткой идеологии, если этому не будут во множестве противостоять люди с более высоким интеллектом, а отбор в силовые и властные структуры будет вестись по мотивам и уровню развития мозга.

Что же касается лошади, то у нее базовые потребности выражены весьма сильно, но инстинкты у 95% особей довольно слабы и легко меняются на выученное поведение. Даже у жеребцов. В абсолютном большинстве случаев «неадекватные» и дикие жеребцы – результат бездумной политики их владельцев и конюхов. Но все же инстинкты у них есть. Они проявляются в минуты опасности, а человек зачастую своим поведением легко провоцирует их реализацию. Например, инстинкт бегства, когда лошадь делает это неосознанно и, следовательно, наказание никак не может остановить инстинктивное действие. Оно только вносит сумятицу и разрушает понимание. Ведь как только начинает преобладать одна из базовых потребностей, попытка ее сдержать моментально выражается в эмоциях. В том числе и у человека (злость, желание подчинить, навязать свою волю, доказать с помощью силы и т.д.). Эмоция провоцирует эмоцию. Это значит, что человек скатывается до уровня павиана, а лошадь до своего дикого предка – жертвы. И начинается обычное видовое сражение, не приводящее ни к чему хорошему. Поэтому, чтобы хорошо подумать, нужно притормозить активность лимбической системы или использовать ее для полезной деятельности.

Мы наш, мы новый мозг построим!

Но чем выше интеллектуальный уровень животного, тем более сложная и изменчивая информационная среда, в которой оно существует. Вскоре возможностей лимбической системы оказывается недостаточно, и приходится наращивать дополнительные мощности и структуры или новую кору – неокортекс. Задача неокортекса – быстро обучаться в новых условиях, если нужно, притормаживая активность древних структур, и беря на себя произвольное управление. Это структура новая, изменчивая, а потому очень дорогая в использовании. У человека нейроны неокортекса уложены в шесть слоев клеток. Причем, каждый тип нейронов выполняет свою функцию и связан с другими частями мозга. Есть пирамидальные нейроны, которые, по сути, простые сумматоры сигналов, но есть и сложные звезчатые и т. д. Каждый тип нейрона рассматривает идущий от органа сигнал по-своему, что позволяет сформировать нечто, что мы называем мысль, хотя как конкретно это происходит пока не совсем ясно.

Мало того, в разных областях мозга колонки сильно различаются по составу и плотности распределения нейронов и связей между ними, есть колонки принимающие, а есть передающие, которые особым образом спутывают сигналы. Поэтому неокортекс – это не просто отдельные нейроны, а колонки устройств, связанные между собой и разросшихся так, что они складываются в извилины и закрывают все остальные мозговые структуры, занимая 80—95% (!!!) от всего объема мозга. То есть извилины – это просто складки непомерно разросшейся коры, поэтому ясно, что их количество и расположение не оказывает на мыслительные способности никакого влияния. Они указывают лишь на площадь неокортекса по отношению к древним структурам. Зависимость здесь статистическая. Например, количество борозд и извилин в мозге дельфинов больше, чем у человека, но за рамки природного поведения они не выходят. Зато уровень гидролокации у них потрясающий, именно благодаря разросшейся коре в определенной области. У человека 2\3 серого вещества новой коры находится внутри борозд. Внутри коры спрятана островкровая кора и лимбическая доля. Кора островковой доли считается ответственной за формирование сознания, а также играет роль в образовании эмоций и поддержке гомеостаза.

Рисунок борозд и извилин индивидуален, хотя существуют некоторые устойчивые образования, чье местоположение связано с расположением рецепторов или других отделов мозга. Эти структуры можно разделить на три типа. Структуры первого порядка не просто наследуются, а есть у всех млекопитающих и, почти неизменны. Структуры второго порядка уже более индивидуальны и наследуются, создавая видовые, природные и национальные особенности. Они довольно устойчивы, но не слишком консервативны. Структуры третьего порядка – строго индивидуальны, изменчивы и не наследуются. Но именно они отвечают за личность, таланты и способности и свойства характера. Это, по большей части, поля Бродмана, к которым мы вернемся чуть позже.

Каждый слой нейронов в коре занимается своей функцией, от чего и своеобразно выглядит и, с таламусом, например, связан 4-й слой. Неокортекс поглощает основную часть энергии мозга, поэтому часть его включается в работу далеко не всегда. В первую очередь, неокортексу делегированы полномочия произвольных движений и координации, сознательная концентрация на каком-либо действии. Например, видим мы многими частями в мозге, но затылочная (зрительная) доля ответственна именно за концентрацию внимания, то есть ей мы заметим, рассмотрим и постараемся понять смысл увиденного, а не просто отразим объект в нашем мозге. Похожим образом обстоит дело и с другими областями. Для их активации существует множество техник и приемов. Наблюдательный от природы Шерлок Холмс строил на этом свой метод. Существуют также специальные медитации, техники развития внимания, совершенствования и т. д. Их развитие мы и воспринимаем как искусство, мастерство и т. п. На самом деле в природе далеко не каждое животное способно делать несвойственные ему движения, и учится этому довольно долго. Поэтому лошадь очень долго учит различные пируэты, не подкрепленные эмоционально движения ногами и другие фигуры. То, что делается на эмоциях – обычно инстинктивные движения, запускаемые в работу эмоциями и задействующие определенные мышечные цепочки по вполне узнаваемому паттерну. Но по сути своей они довольно неряшливые и неточные, и чтобы они выглядели действительно четкими и эстетичными, их приходится долго учить и фиксировать. Мы же, люди, можем управлять множеством разнообразных предметов, а некоторые уникумы вытворяют со своими телами и разнообразными вещами такое, что ни одному животному не снилось.

В мозге крупные структуры подчиняют себе мелкие. Это общий закон. Но разве тогда неокортекс, занимающий более 80% массы мозга, не должен подчинять себе лимбическую систему, на которую приходится всего 10%? Нет. Дело в том, что, во-первых, чем древнее структура, тем более устойчивы связи в ней (а связи между нейронами определяют их взаимную работу), выше эффективность и автономность, а значит меньше уровень осознанности ее работы. Вы ж не думаете, как дышать! А лимбическая система на десятки миллионов лет старше неокортекса, поэтому ее работа налажена наилучшим образом. Во-вторых, она потребляет очень мало энергии. А это для организма всегда выигрышно, и он мгновенно переходит на этот способ принятия решения, как только создается угроза повышения энргозатрат. Поэтому все знают, как трудно справиться с нахлынувшими эмоциями вместо того чтобы подумать… если вы не буддийский монах, посвятивший этому долгие годы. В-третьих, неокортекс создан для обучения новому и реакции на изменения, а значит, связи в нем не должны быть устойчивыми, если над ними специально не работать. В-четвертых, ассоциативные доли в неокортексе (которыми мы думаем) очень небольшие, и вполне сопоставимые по размерам с веками отлаженной эффективной лимбической системой. У некоторых людей они преобладают над ней, у некоторых наоборот, и именно потому, что существуют особи как с преобладающей работой подкорковых структур, как и новой коры.

Неокортекс разделен на части, обладающие выраженной структурой и отвечающие за разные функции. Самое главное, что он запоминает информацию в символьном виде, как выученные шаблоны, стереотипы, программы поведения, знаки, ассоциации. Технически происходит это не просто так, а именно из-за гигантского количества нервных клеток и связей между ними, которые находятся в постоянном движении (переключении), а сам сигнал кодируется гигантским количеством комбинаций нейромедиаторов. В этом принципиальная разница с компьютером: мозг не работает по чужим программам. У него есть свои, они меняются, он определяет отношение к происходящему и приоритеты решений. Это позволяет понимать суть происходящего и оперировать уже со «смыслами», а не только с желаниями или ощущениями. «Смыслы» или знаки, хоть и связаны с желаниями, но существуют как бы сами по себе. Это дает возможность работать с ассоциациями, концентрировать сознание на размышлениях, произвольных действиях и т.п., то есть делать реакции осознанными. Правда наличие возможности не всегда и не у всех приводит к ее использованию, поэтому со временем постоянно повторяющиеся действия переводятся в долговременную память, и уже не осознаются.

Позволю себе немного заострить внимание на том, что такое память, потому что любое обучение основано на запоминании. Один из главных аспектов запоминания – это процесс построения синаптических связей. То есть нейрон должен вырастить аксон или отросток аксона, который свяжет его с другим нейроном, а также обеспечить его клетками глии, без которых нейрон не может существовать. Процесс роста отростков крайне длителен. Чтобы его запустить необходимо постоянное питание кровью данной области на протяжении многих дней. Так работает долговременная память. Но поскольку существует как ежедневная смерть трех-четырех синаптических контактов, так и ежедневное создание новых, память – вещь непостоянная, ненадежная и контекстная. Наши воспоминания и даже представления о мире постоянно меняются, что заставляет нас жить в иллюзиях, одна из которых проявляется как искусство.

Кратковременная память – это временные циклы сигналов, на основе уже имеющихся синапсов. Именно поэтому легче всего запоминать что-то, ассоциируя это уже со знакомыми предметами. Одновременно по синапсам может бегать три-четыре различных сигнала, кодируемых разными нейромедиаторами. Для мозга это полезно, потому что, во-первых, количество нейронов, а значит и ресурсов, ограничено, а во-вторых, это позволяет сохранять пластичность, то есть адаптивность к новой информации.

С первого взгляда это не текст, а что-то не имеющее смысла. С другой точки зрения, это простой шифр, где надо просто поменять одни символы на другие. Правда, некоторые символы нарушают правило замены, но «увидев» текст, вы этого даже не заметите. Мозг очень быстро приводит текст к нужной ассоциации, что для нас выглядит как прозрение! Немного отступая от рассказа о мозге, скажу, что точно такими же должны быть ваши занятия с лошадью: наполненными переменами и открытиями.

Запланированных прозрений не бывает, и катарсис всегда внезапен. Скажу больше, работа нейронов не стабильна, а содержание обходится крайне дорого, поэтому неокортекс стремится быстро забыть неиспользуемую информацию. Мы каждый раз создаем мир заново, исходя из новой реальности. По той же причине нас обманывают, мы и сами себя вводим в заблуждение, фантазируем, имеем когнитивные ошибки и т. п. С другой стороны, плохо, когда мозг ничего не забывает. Он либо перегрузится, либо. за счет огромных массивов уже имеющейся информации, станет неповоротливым и статичным, а это в меняющемся мире прямой путь гибели организма.

Основным органом, участвующим в работе кратковременной памяти, является часть рептильного мозга – гиппокамп. Первоначальная задача гиппокампа – ориентация в пространстве, чтобы на короткое время запомнить дорогу к пище, домой, месту, где можно найти партнера и т. д. Именно поэтому он, в первую очередь, запоминает эмоционально окрашенные события, связанные с потребностями. Также гиппокамп помогает выстраивать «короткую дорогу» при обучении какому-либо навыку: нейронные сети, стремясь к экономии энергии, отрабатывают самые быстрые и простые пути достижения результата, зачастую игнорируя «несущественные мелочи». Что, конечно, не всегда хорошо и провоцирует желание «хватать по верхушкам». Размеры гиппокампа невелики, и надолго удержать в голове много информации он не в состоянии. При перегрузке он стремится отключиться или выбросить часть информации, запоминая лишь ее начало и конец. По этой причине многие засыпают на лекциях, если не понимают сути предмета или не обладают уже усвоенными достаточными познаниями, а занятия с лошадью должны быть короткими. Во время «парадоксального» сна ненужная часть информации стирается, а нужная переходит в долговременную память.