Читать книгу: «Миры Эры. Книга Первая. Старая Россия», страница 11

Рождество

"Вы помните, что сегодня уже первое декабря и самое время послать за каталогом Мюр и Мерили́з²⁶?" – задумчиво заметила Маззи однажды вечером, сидя во главе обеденного стола и разливая чай для собравшейся семьи.

При этих словах сердце Эры на миг замерло, затем подпрыгнуло и начало глухо стучать, а она перестала жевать свой тост, уставившись на мать круглыми, полными ожидания глазами, ведь прибытие каталога Мюр и Мерили́з было одним из величайших событий в её жизни. Оно означало, что Рождество уже не за горами и пришло время заказывать ёлочные украшения. Многоцветные гирлянды и всяческие фигурки из бумаги будут, разумеется, сделаны дома своими руками, но Мюр и Мерили́з пришлют длинный блестящий серебряный и золотой "дождь", стеклянные шарики разнообразных оттенков и хрустальные сосульки, столь похожие на настоящие, что так и тянет взять их в рот. Приедут и большая золотистая звезда, предназначенная для верхушки ёлки, и немного искусственного сверкающего снега, и хлопушки, и всевозможные картонные домики, корзинки и коробочки, полные сюрпризов и конфет, и сотни чу́дных маленьких восковых свечей с подставками, напоминающими звёздочки.

Конечно же, Эра не украшала ёлку. Шелли однажды объяснила ей, что это делается ночью Санта-Клаусом (произнеся очень твёрдо букву "К", так как была настоящей немкой) и его помощниками с Северного полюса. Но зато Эре разрешалось принять активное участие в распаковывании огромных ящиков, доставленных из Мюр и Мерили́з. И ей казалось, что они открывают сказочную страну, а её пальцы дрожали и тряслись от волнения, разворачивая и раскладывая роскошные сокровища как можно аккуратнее, чтобы потом Санта-Клаусу было удобно. Поэтому в преддверии праздника Эра каждый день ждала, когда же Маззи произнесёт эти волшебные слова о каталоге Мюр и Мерили́з, слова, которые являлись для неё чем-то вроде самого-самого начала Рождества и обладали силой открыть замо́к и распахнуть дверь в волшебный мир, казавшийся ей чем-то наподобие рая.

"Пей своё молоко и не пялься так на Маму", – заметила Нана, но Эра не могла больше проглотить ни капли, и Дока, внимательно наблюдавший за ней, ласково сказал: "Я думаю, Мизженигс, что ей достаточно". Эра благодарно посмотрела на него и захотела обнять, потому что он как никто другой понимал её чувства.

После чая она последовала за Маззи в гостиную и в тревоге слонялась вокруг неё, ожидая, сядет ли та писать письмо в Мюр и Мерили́з. Но так как ничего подобного не случилось и Маззи даже не подошла к своему письменному столу, сердце Эры упало, и она выглядела столь жалкой и удручённой, что вскоре мать, удивлённо посмотрев на неё, спросила, в чём дело.

"Ох, Маззи, ну пожалуйста, не пора ли сесть за письмо в Мюр и Мерили́з?" – прошептала Эра слегка неуверенно, и Маззи рассмеялась и успокоила её, сказав, что, конечно же, сделает это немедля. Через десять минут письмо было готово и благополучно уложено в глубину большой чёрной кожаной сумки, висевшей в прихожей и предназначенной для почтальона, который каждое утро отвозил её на станцию, а после доставлял обратно, полную писем и газет для семьи.

С того самого вечера все мысли маленькой Эры были сосредоточены на ожидании почты из Москвы, с которой доставят замечательный каталог. И каждый раз, когда сумку вносили в столовую, дабы Генерал открыл её, попивая свой чай, Эра, затаив дыхание, смотрела на него, надеясь услышать долгожданный возглас: "Гляди-ка, Мартышка, что тебе принесли".

Но минула неделя, в течение которой ничего не произошло, и Эра испытывала сильнейшее разочарование из-за того, какой оборот приняли события (ибо какое же это Рождество без Мюр и Мерили́з?), когда внезапно, в момент утраты всякой надежды, за столом раздался знакомый возглас Генерала, и в следующую минуту он держал каталог в руке, демонстрируя его всем присутствующим. И что это был за каталог! Толстенный, о да, вдвое толще прошлогоднего, с чудесной обложкой – серебристо-синей и блестящей, будто присыпанной снегом. И Эра поперхнулась, и пролила молоко, и её отругали, но какое ей было до этого дело? Каталог прибыл, и это означало, что Рождество благополучно приближается. После чая Маззи, сидя в библиотеке и со всем вниманием изучая страницы заветной книги, делала в ней пометки карандашом, а Эра стояла позади неё, переминаясь с ноги на ногу и заглядывая через плечо, а Шелли, деловито бормоча себе под нос: "Сосульки, красные стеклянные шарики, голубые, серебро, золото, снег, конфеты", – выписывала длинный список. Когда он был готов, вложен в конверт и опущен в чёрную кожаную почтовую сумку, маленькая Эра начала считать дни до прибытия больших ящиков. Но теперь, в связи с усиленной подготовкой подарков для семьи, она не была столь нетерпелива. У неё получилось смастерить саше́ из корня фиалки для Маззи и Ольги (тапочки для Генерала были сделаны заблаговременно) и прочные на вид, удобные булавочные подушечки для Наны, Юлькинсон и Шелли (совершенно не подозревавшей, что розовая, которую она так ловко вырезала по просьбе Эры, предназначалась для неё самой как приятный сюрприз); затем тряпочки, очищающие писчие перья, для Доки, Профессора и Мики – очень полезную вещь, которую всегда нужно иметь под рукой, – а также вручную нарисованные рождественские открытки для многочисленных дядюшек, тётушек и кузенов с кузинами. Подарки для бедных были сшиты ещё в конце лета и представляли собой целую стопку рубашек, платьев, шарфов и платков, над которыми кропотливо трудилась Эра, но "которые никто не сможет носить", как весело заметил Мики, добавив, "что люди, которые будут настолько глупы, чтобы решить примерить одежду от Водочмоки, окажутся голыми в мгновение ока".

Работа над подарками шла каждое утро в течение всего декабря с перерывом лишь на один час, использовавшийся для прогулки по парку. Пока Эра шила, рисовала и вырезала, Шелли читала ей вслух разные книги, преимущественно сказки Андерсена и братьев Гримм. Днём же, после очередной утомительной прогулки по парку, Маззи, Нана, Шелли, Ольга и Эра делали бумажные ёлочные гирлянды, а позже, когда завершалось чаепитие, задёргивались шторы и зажигались лампы, мужчины, то есть Генерал, Дока, Профессор и Мики, присоединялись к ним в этом занятии. Все они сидели вокруг большого стола в библиотеке, и это, несомненно, было наилучшим временем, ведь они рассказывали истории и распевали песни на английском, русском, немецком и французском языках. И Эре это очень нравилось, пока не начинались поддразнивания.

"Глянь на Водочмоку, – вдруг восклицал Мики, толкнув Ольгу локтем. – Просто посмотри! Разве это не Мартышка и мартышкин труд? Идеальный объект для насмешки, с высунутым языком и волосами на глазах. Она ведь думает, что делает что-то полезное, но держу пари, что нам придётся потом всё переделывать".

"Да, – вздыхала Ольга. – Разве не жаль, что она такая маленькая, и невзрачная, и глупенькая, и неуклюжая? Да ведь только на днях господин Стахович отметил, какой, по его мнению, у неё странный нос".

"Это неправда! – кричала Эра, забыв про добрый совет Наны не обращать внимания, когда "они" начинают подзуживать. – Он ничего подобного не говорил. Он сказал мне, что я похожа на Бабушку, а она была красивая. Вот так!" И дерзко высовывала язык.

"Ой! Ой! Ой! – насмехался Мики. – Так ты ещё и красивая? Вот как ты думаешь? Ну что ж, просто хорошенько посмотрись в зеркало".

"Беда в том, что все зеркала слегка 'подправлены', поэтому если она посмотрится в них, то не увидит, насколько она страшная, иначе умрёт от шока", – грустно замечала Ольга.

Тут Нана восклицала: "Как вам обоим не стыдно", – и Шелли, стуча по столу напёрстком, резко бросала: "Ну-ка перестаньте обижать её сию же минуту", – и Маззи, укоризненно качая голо-вой, шептала на ухо Эре: "Ты мамочкина милая зайка", – и Генерал, строго оглядев всех, спрашивал, в чём дело, ведь у него были очень зоркие глаза, и он всё замечал, хотя и мало что слышал.

После этого некоторое время стояла тишина, а потом всё повторялось, пока Эра, резавшая на полоски лист розовой бумаги, внезапно не пискнула и не подняла окровавленный палец.

"Ой!" – воскликнула семья в большой тревоге, и Мики бросился к Эре с криком: "Не переживай, Водочмока, я плюну на рану и вылечу твой палец в один момент". И Ольга понеслась наверх за бинтом и неким Божественным Гелем, излечивавшим любые порезы и ссадины. А ещё она принесла новую бумажную куклу, сделанную в качестве сюрприза для Эры тем же утром. Затем Дока перевязал палец, и вскоре всё снова было в порядке.

По мере того как семья непрерывно работала день за днём, куча бумажных гирлянд в центре стола росла и росла, пока не стала походить на гору смешанного золотого, серебряного, розового, красного и зелёного цвета, и труженики, сидевшие по разным сторонам стола, больше не могли видеть друг друга.

"Итак, – решительно сказала Шелли. – У нас теперь достаточно гирлянд, и пришло время делать коробки".

Генерал позвонил в колокольчик, и дворецкий Павел вместе с помощниками, унеся гирлянды на огромных блюдах, взамен разложил на столе картон, краски и клей, и производство коробок началось.

"Сделавший лучшую коробку получит приз", – провозгласила Маззи, и после этого наступила глубокая тишина, лишь изредка прерываемая пыхтением, вздохами, смешками и тихим бормотанием, свидетельствовавшими о затаённом азарте за столом. Разумеется, Ольга выиграла первый приз – пятьдесят копеек, потому что была самой творческой в семье и как никто умела делать красивые вещи из бумаги и красок. Её коробка представляла собой домик со снегом на крыше и на земле вокруг него, а из окон домика лился таинственный и мягкий красноватый свет.

"Восхитительно!" – было с энтузиазмом отмечено всеми, а затем начался осмотр прочих поделок. Увы, Эрина развалилась в тот же миг, как Мики к ней прикоснулся, и он тут же поспешил объявить, что она выиграла болваний приз.

"А что это?" – подозрительно поинтересовалась маленькая Эра, но прежде чем Мики смог любезно объяснить, Шелли прервала его, объявив, что пора спеть "О, Ёлочка!". Затем Нана предложила, чтобы они исполнили её рождественские гимны, начиная с "Внемлите архангелов пенью", что они и сделали, хотя Генерал, Дока и Профессор, не очень хорошо знавшие английский, просто гудели басом, без слов.

Для Эры время ложиться спать наступило слишком быстро, и ей не хотелось уходить, хотя семья честно обещала без неё не работать. Но она, небезосновательно относясь к своей семье с большим подозрением, пошла прочь понуро, будучи подгоняема Наной и бормоча себе под нос: "Я не желаю ложиться спать, я хочу не спать. Я ненавижу ложиться спать, я хочу не спать".

Затем, когда усилиями Наны она была раздета, умыта, как следует причёсана и аккуратно уложена в старомодную маленькую кроватку из красного дерева, пришла Маззи, дабы благословить и поцеловать её на ночь, а за ней последовал Дока, принеся картонный дом, сделанный им специально для неё и бывший таким же прекрасным как Ольгин, а на самом деле даже лучше – больше и красивее во всех отношениях. Потом Нана пожелала ей спокойной ночи, задула свечи и оставила её одну. Сначала в детской стало не видно ни зги, но потом, когда глаза Эры привыкли к темноте, она заметила слабый свет, пробивавшийся сквозь щели меж штор, задёрнутых на всех трёх окнах.

"Звёзды, должно быть, очень яркие сегодня", – подумала она и захотела хоть краешком глаза взглянуть на них. А минуту спустя, решив, что просто обязана увидеть их, тихонько встала с кровати и очень, очень осторожно, дабы не привлечь внимания Наны, сидевшей в соседней комнате и, конечно же, игравшей в пасьянс, прошлёпала босыми ногами к среднему окну и, чуть раздвинув шторы, забралась на подоконник. Там было ужасно зябко, но так изумительно красиво, что она, едва замечая холод, ахнула от восторга. Потому что небо предстало перед ней буквально усыпанным звёздами – их было так много и они были такими большими и яркими, так близко друг к другу, совсем как в лучшей бриллиантовой броши Маззи, что глазам маленькой Эры в какой-то момент стало больно на них смотреть. И вспомнились слова Доки, утверждавшего, что только в России ясной морозной зимней ночью звёзды сияют столь замечательно. Большой дом, покрытый инеем, и глубокий снег, лежащий вокруг него, сверкали и искрились, а деревья и кусты, скованные льдом, отражали звёздный свет.

Тут неожиданно возникло северное сияние. Оно вспыхивало высоко-высоко в небе, то дрожа и танцуя, то извиваясь вверх-вниз, то застывая на несколько секунд подобно огненным столбам. Снова и снова сияние меняло свои фантастические формы, а Эра, видя это, представляла то огромные языки пламени, то тёмно-красные волны, то сверкающие вершины высоких гор.

И она вытянула руки, и захлопала в ладоши, и запрыгала на подоконнике, и громко закричала от восторга, забыв, что Нана может услышать её в игровой комнате и прибежать с ворчанием и последующим шлепком, которые всё испортят. Но именно тогда, внезапно и таинственно, так же как оно появилось, северное сияние исчезло, и на огромном куполе неба вновь осталось только мирное и ровное сияние звёзд.

Под окном Эры сидел, умываясь, заяц, который затем припустился восвояси, издавая свой особый пронзительный вопль, похожий на крик новорождённого младенца, а вдалеке, в морозном воздухе, послышался протяжный волчий вой. Спрыгнув с подоконника и задвинув шторы, Эра бросилась к своей кровати и долго лежала там, дрожа и задыхаясь, не в силах снова согреться.

"А что, если волк придёт за мной сюда?" – подумала она испуганно, услышав, как сторожевые псы вокруг дома вдруг залились лаем, и натянула одеяло на голову. Тогда она почувствовала себя в полной безопасности, и вскорости ей начало становиться всё теплее и теплее, и когда Нана на цыпочках подошла к маленькой кроватке, то увидела, что маленькая Эра крепко спит.

А Эре снилось северное сияние, и во сне оно образовало над Северным полюсом огромную арку, сквозь которую пронёсся лихой Санта-Клаус в огромных золотых санях, запряжённых могучими северными оленями. И пока те неслись галопом по воздуху, их копыта грохотали, выбивая искры, будто от ударов о землю, сопровождаемые перезвоном колокольчиков на хомутах и ободряющими криками старого святого.

"Ну, вперёд, красавчики мои", – погонял он и весело щёлкал кнутом, а олени летели сквозь ледяную ночь, оставляя за собой огненный след.

"Смотрите, там комета! Смотрите, там падающая звезда!" – восклицали в этом сне какие-то люди, а маленькая Эра пыталась им объяснить, что это и не комета, и не падающая звезда, а просто Санта-Клаус и его олени.

Она проснулась и обнаружила, что Сочельник начинался с алеющего неба, на котором стремительно угасали последние звёзды по мере того, как солнце поднималось над горизонтом. Эра была первой из семьи, кто встал с постели и, вырвав Нану из её глубокого сна, бродил из детской в игровую комнату и обратно в своём пушистом тёплом халатике и меховых тапочках, с нетерпением ожидая появления Марии Ивановны и обычного начала дня.

"Нет смысла быть такой возбуждённой в столь ранний час, – проворчала Нана, искренне желавшая поспать ещё часок-другой и потому сильно раздражённая беспокойным поведением маленькой Эры. – У тебя впереди долгий день до тех пор, пока не стемнеет настолько, чтобы зажечь ёлку, так что лучше ложись-ка снова в постель и вздремни немного".

Но Эра не могла даже помыслить о таком и снова оказалась у окна, наблюдая, как бледно-серебряная звезда тускнеет всё сильнее и сильнее в ярком свете золотых лучей солнца, распространяющихся по всему небосводу. Пока она стояла там, в комнату наконец-то вошла Мария Ивановна и, подойдя к ней и выглянув в окно, промолвила: "Звезда почти исчезла. С этого момента я буду поститься и ничего не есть, пока она не появится снова сегодня вечером. Это будет первая звезда Сочельника, или Вифлеемская Звезда, та самая, которая привела Волхвов к яслям".

"Неужели ты даже не выпьешь чашечку чая?" – с благоговением спросила Эра, и Мария Ивановна твёрдо ответила: "Нет, никакого чая. Возможно, глоток воды, если мне очень сильно захочется пить. Но когда появится звезда, я съем кутью²⁷. Именно так должны вести себя сегодня все христиане".

"Но я тоже христианка, а они не позволяют мне поститься. Почему?" – печально спросила Эра, тут же решившая, что это просто замечательный обычай ничего не есть, пока не появится первая звезда.

"Ох, для Вас всё иначе, Вы же барышня, – объяснила Мария Ивановна. – И поэтому Вы нежная и слабая и не выдержали бы поста. Вы бы точно упали в обморок".

"Я не нежная и не слабая и не упаду в обморок. Я такая же сильная, как ты, и буду поститься. Посмотрим потом, что ты скажешь", – крикнула Эра.

Мария Ивановна с сомнением покачала головой, прошептав: "Мизженигс ни за что Вам этого не позволит", – и продолжила исполнять свои утренние обязанности: раздвинула шторы, принесла большую резиновую ванну и вёдра с горячей водой, разложила одежду маленькой Эры на этот день.

За завтраком Эра, храбро сопротивляясь, долго отказывалась от еды, пока Нана не сказала твёрдо, что если она не начнёт есть как полагается, то ей сразу же дадут очень большую порцию касторки. Это, естественно, сломило бы чьё угодно сопротивление, и Эра съела свою кашу, надеясь, что Мария Ивановна не заметит, что она это сделала.

Поскольку её подарки для всех были готовы, перевязаны весёлыми ленточками и аккуратно подписаны, и работа над ёлочными украшениями была закончена, и все остальные члены семьи были непостижимо чем-то заняты, и даже дверь в столовую, где, конечно же, уже стояла во всём своём великолепии ёлка, украшенная Санта-Клаусом, была заперта, – Эра не знала, чем себя занять, и сидела в библиотеке у камина, уставившись на потрескивающие поленья и размышляя, почему стрелки часов, стоявших на каминной полке, двигаются столь медленно. Именно там Шелли нашла её и, сжалившись, принесла книгу сказок Андерсена, чтобы почитать ей про Снежную Королеву.

И пока Шелли читала, Эра, пересев на своё любимое место у окна, любовалась пролетающими мимо снежинками, и ей казалось, что она видит среди них Снежную Королеву, Кая и Герду.

Вдруг вошёл Генерал, весь покрытый снегом, топая и отряхиваясь, как большущий пёс-ньюфаундленд. "Бог мой! – вскричал он. – Только поглядите, какое бледное у ребёнка лицо. Вот что делает с ней волнение", – и, тревожно глядя на Эру, он велел ей бежать наверх к Нане и одеться очень тепло, так как он собирается немедля вывезти её на прогулку. "Это точно разрумянит твои позеленевшие щёки, Мартышка", – добавил он, после чего Эра радостно обняла отца и, ликуя, унеслась, чтобы надеть шубу, шапку и валенки.

И они помчались сквозь падающий снег – Генерал правил своими чёрными конями, а Эра сидела рядом с ним, завёрнутая в медвежью шкуру и похожая на меховой тюк. Они летели через поля и леса, пока не вырвались на широкое открытое пространство, посреди которого в полном одиночестве стояла высокая и величественная ель. Её мощные ветви клонились под тяжестью снега, а с их кончиков свисали сосульки, совсем как ненастоящие сосульки на рождественских ёлках. И когда ель мягко покачивалась при лёгких дуновениях ветра, сосульки тоже раскачивались, ударяясь друг о друга с тихим тонким звоном хрупкого стекла. Только это нежное позвякивание и глухой шумок случайных небольших лавин снега, срывающихся с ветвей, нарушали окружающее безмолвие. Вокруг ели высились сугробы, испещрённые замысловатыми узорами следов, оставленных зайцами. Внезапно вдалеке промелькнула огненная полоска, и Эра поняла, что это лиса, потревоженная их приездом, убегает в более безопасное место.

Снег продолжал тихо и медленно падать, щекоча щёки Эры, цепляясь за её ресницы и оседая на её чёрной муфточке, где каждая маленькая снежинка выделялась, демонстрируя свой собственный идеальный чу́дной красоты кружевной рисунок.

"Разве это не прекраснее, чем все искусственные рождественские ёлки в мире, и разве тебе не хотелось бы увидеть эту ель в свете сотен горящих свечей?" – прокричал Генерал.

И Эра, кивнув головой, согласилась, что то, что они видят, бесподобно.

Затем Генерал, подобрав поводья, крикнул: "Ну, пошли!" – и вновь понеслись вперёд чёрные кони.

Они вернулись домой к вечернему чаепитию, и, поскольку столовая всё ещё была заперта, стол накрыли у камина в библиотеке. Именно там и собралась наконец-то вся семья. А когда стемнело, кто-то крикнул: "Смотрите, первая звезда!" И Эра тут же подумала о Марии Ивановне и о том, как та постилась целый день, от исчезновения утренней звезды до появления вечерней, и задалась вопросом, ест ли та сейчас кутью. Все засуетились, а Нана серьёзно произнесла: "Пойдём, дитя, пора одеваться к празднику". Тогда Эра окончательно осознала, что вот-вот настанет великий момент, и пока Нана облачала её в коричневое вельветовое платье, отделанное кружевами, и расчёсывала волосы, которые, электризуясь, потрескивали и сыпали искрами, она дрожала с головы до ног от подавляемого из последних сил напряжения, у неё перехватывало дух, а руки становились всё более и более липкими.

Когда она была готова, Нана велела ей сидеть тихо и ждать "как послушный ребёнок", пока их не позовут вниз. И Эра покорно села на краешек старого жёсткого стула, болтая взад-вперёд ногами и молясь, чтобы позвали прежде, чем она умрёт. И это произошло. Не прошло и нескольких минут, как Мики примчался наверх в детскую, крича: "Пошли, Водочмока, все тебя ждут". И они вместе, взявшись за руки, побежали по длинному коридору и вниз по крутой лестнице в тёмный холл. Там собрались все, кроме Генерала и Маззи. Двери в столовую пока оставались закрытыми и запертыми, но приятный запах тёплого воска, перемешивавшийся с еловым, просачивался сквозь щели и наполнял тёмный холл. Эра восторженно принюхивалась, пока Нана самым торжественным образом повязывала ей на глаза большой белый носовой платок. Раздался щёлкающий звук ключа в замочной скважине, затем скрип петель, и огромные ("а дю бата́н"²⁸, как несколько напыщенно говорила Шелли) двери распахнулись. На пороге появились Генерал и Маззи, одетые в свои самые роскошные наряды и выглядевшие необычайно весёлыми и радостными, и, сделав приглашающий жест руками, прокричали: "Счастливого Рождества! Входите же, входите поскорее!" И все толпой поспешили последовать за Эрой, которая, будучи самой младшей, возглавляла парад, хотя и с завязанными глазами, а потому ведомая Наной. Но как только она вошла в столовую, Маззи, взяв её за руку, сняла платок с глаз, и Эра, остановившись как вкопанная, только и смогла, что тихо и восхищённо выдохнуть: "Оххх!" – так как посреди комнаты стояла поистине божественная рождественская ёлка, ярко освещённая множеством свечей. Вокруг неё размещались покрытые белыми скатертями столики, усыпанные подарками.

На столике Эры было очень много всего, но она не могла прикоснуться к подаркам и даже взглянуть на них, не в силах оторвать свой взор от дерева. Она любовалась и переливающейся звездой на макушке, и серебряно-золотым "дождём", и бумажными гирляндами, и коробочками, и бонбоньерками, и хлопушками, и сосульками, и прочими дивными украшениями, которых она раньше никогда не видела. Только всласть насмотревшись, она глубоко вздохнула и повернулась к своему столику. Там она нашла и новый кукольный домик, и целую деревню, и Кремль, и игры, и книги, и журналы: Детское чтение на русском от Профессора, Воскресное чтение для юных на английском от Наны и Святой Николай на французском от Шелли.

"Ты уже подросла и сможешь переписываться с другими девочками по всему миру через Святого Николая, – сказала она. – Вы будете писать и посылать друг другу рассказы, открытки и марки. Но каждый должен выбрать себе псевдоним – таково правило. Как бы ты хотела называться?"

И Эра, взглянув на рождественскую ёлку, уверенно ответила: "Золотая Звезда России".

Это и правда стало её псевдонимом в Святом Николае, и в течение многих лет она писала письма маленьким девочкам по всему миру, в особенности, таинственным "Трём Русским Фиалкам" (с которыми позже повстречалась в реальной жизни и сделалась настоящими друзьями), и "Мисс Чу-чу", жившей далеко во Франции.

Пока она изучала свои подарки, на ёлке произошли два возгорания, но дворецкий Павел ловко потушил их влажной губкой, прикреплённой к длинному шесту, который он крепко держал в руке с момента зажжения свечей и вплоть до окончания церемонии.

Вскоре свечи начали догорать, тускнея и мерцая, а затем одна за другой тихо потрескивали и гасли с еле слышным шипением. Запах воска и хвои усиливался с каждой минутой, в комнате становилось всё темнее и темнее, и с замиранием сердца маленькая Эра поняла, что величайшее событие года завершилось. Волна печали захлестнула её, и слёзы сами потекли по её щекам. Правда, у неё теперь были новые подарки, но что они значили по сравнению с волнением предвкушения и великолепием ёлки в канун Рождества. Конечно же, она знала, что свечи заменят и вновь зажгут и следующим вечером, и последующим, и ещё на протяжении многих вечеров до Нового года, но это будет не то же самое. Каким-то непостижимым образом магия дерева исчезала с угасающим мерцанием последней свечи, и всё, что можно было теперь сделать, – это оставить её в Прошлом и с надеждой глядеть в Будущее, в тот день, который наступит ровно через год. Но ведь год – это так долго в жизни маленькой девочки!

"Этот ребёнок съел слишком много сладкого!" – воскликнула Нана, когда принесли лампы и в их свете стало видно удручённое лицо Эры. "Знаете, волнение вредно для детей, оно расстраивает их и делает капризными и неудовлетворёнными", – заметил кто-то ещё. Но Дока обнял Эру за плечи и мягко сказал: "Пойдём-ка со мной, и я покажу тебе кое-что, что тебе очень, очень понравится". И он взял её за руку и повёл в библиотеку, где на своём обычном месте в дальнем углу стоял большой бронзовый телескоп, купленный по какой-то неизвестной причине в Париже несколько лет назад и никем никогда не использовавшийся.

"Ну, и что?" – спросила Эра слегка разочарованно, так как видела этот предмет почти столько же, сколько себя помнила, а потому он не особенно её интересовал.

"Ну, – ответил Дока, улыбаясь. – Это мой тебе сюрприз. Поскольку тебе всегда так не терпится узнать что-нибудь о звёздах, то твои Папа и Мама разрешили мне учить тебя астрономии, и каждый вечер мы будем вместе смотреть на звёзды в этот телескоп. Я собираюсь отнести его в твою детскую, где у нас будет великолепный вид на небо, так что скорее беги туда".

Дока, подняв большую трубу, понёс её вверх по лестнице, а Эра побежала вперёд него, внезапно почувствовав себя очень важной и снова взволнованной, потому что разве не собиралась она теперь изучать астрономию, как взрослая? Поднявшись наверх, Дока велел ей надеть тёплое пальто и, распахнув среднее окно и положив подзорную трубу на подоконник, опустился на колени, чтобы заглянуть в окуляр.

"Посмотри, это Юпитер, – произнёс он, отодвигаясь в сторону и показывая Эре, что нужно закрыть левый глаз и поглядеть в окуляр правым. – Мы начнём с него, потому что это твоя планета. Я имею в виду, что именно он сиял очень ярко в ту ночь, когда ты родилась". И он поведал Эре всю историю, пока она любовалась на сияющий шар с двумя маленькими точками света рядом с ним, выглядевшими как совсем крошечные звёздочки.

"А это спутники Юпитера, его луны", – пояснил Дока, а затем продолжил давать Эре её первый урок астрономии.

Именно там, стоявших на коленях у окна и обсуждавших Юпитер, их нашла Нана полчаса спустя. Она отругала Доку за то, что тот открыл окно и так сильно застудил комнату.

"Кроме того, – добавила она. – Прибыли священнослужители, и рождественская вечерня вот-вот начнётся. Нужно идти прямо сейчас". И, после того, как Нана сняла пальто с Эры и привела её в порядок, они все втроём направились обратно в столовую.

Рождественская ёлка, будучи сдвинута в сторону, выглядела без свечей мрачно и безрадостно. Да и вся комната была погружена в сумрак, потому что лампы снова были вынесены, и только в одном углу горели две высокие церковные свечи в напольных подсвечниках. Столовые стулья, которые, когда ими не пользовались, всегда стояли прислонёнными к стенам, теперь были расставлены рядами посреди комнаты, а в правом углу под иконой был устроен временный алтарь – квадратный стол, покрытый белой скатертью. На нём размещалась пара напрестольных свещников с зажжёнными свечами, а между ними лежали золотой крест и Новый Завет в красном бархатном переплёте с красивыми эмалевыми медальонами по четырём углам. Перед алтарём находились отец Яков и дьякон Иван Михайлович, а в нескольких шагах позади них – дьячок Сидорович. Все трое были облачены в парчовые одеяния. Справа от них собрался собственный хор Генерала из сорока мужчин и мальчиков в синих с золотом стихарях, уже тихо певших первую молитву, когда вошла Эра. Она заняла своё обычное место рядом с матерью и старалась быть внимательной и тщательно повторять всё, что та делала: в нужное время набожно креститься, склонять голову и становиться на колени. Но тут на неё навалились такая усталость и сонливость, что, услышав наконец шёпот Маззи, разрешавшей ей присесть на несколько минут и отдохнуть, она внезапно крепко заснула на своём стуле и упала бы, если бы Дока вовремя не подхватил её и, следуя за Наной, не понёс наверх. Вместе они раздели её и уложили в постель, а она так и продолжала спать, даже ничего не заметив.