Читать книгу: «Граф Кавур. Человек, который создал Италию», страница 2

Независимый характер Камилло, его неуступчивость, опрометчивые поступки раздражали Микеле Кавура, и он потребовал, чтобы сын порвал отношения с Северино Кассио, который слыл якобинцем и смутьяном. Тот подчинился, но продолжал всячески упорствовать, что заставило отца даже пригрозить отправить того «умирать от голода в Америку»²⁰. Эта неприятная история запала в душу Камилло. Через некоторое время он извинился перед Северино и возобновил с ним отношения. Несмотря на размолвку с отцом и наказания в академии, Камилло продолжал гнуть свою линию. 15 марта 1826 года он был отстранен от занятий по верховой езде за «крайнюю небрежность», а на следующий день помещен под арест за открытое и демонстративное неповиновение. Арест продолжался две недели, а по выходе – 19 апреля – снова подвергнут аресту за высокомерный ответ командиру.

Тем не менее все это не помешало Камилло показать блестящие результаты в ходе выпускных экзаменов весной – летом 1826 года. «Он получил, – как утверждает Хердер, – максимальные оценки по всем предметам, которые в основном касались применения инженерных навыков в военных целях, включая дифференциальное исчисление, гражданское строительство, историю и даже elocuzione²¹, что подразумевало литературу. По результатам экзаменационной сессии он занял второе место в академии, уступая только некоему маркизу Скати, кто, в отличие от Кавура, оставался почтительным пажом Карла Альберта»²².

Камилло ди Кавур стал младшим лейтенантом корпуса королевских военных инженеров. Но его поведение не осталось незамеченным: принц Карл Альберт ходатайствовал перед королем Карлом Феликсом, чтобы не присваивать молодому человеку офицерского звания и уволить его из армии. В дело вмешался непосредственный командир Кавура и пригрозил также уволиться со службы, если назначение не состоится. В конечном итоге король отклонил прошение принца. Последствием всей описанной истории стало осознание семьей Кавура того неприятного факта, что их отпрыск не сможет сделать карьеру при королевском дворе, а будет вечно скитаться по дальним гарнизонам Пьемонта вдали от столицы.

Может быть, поэтому нет ничего удивительного в том, что Камилло сразу же постигла «скоротечная тяжелая» болезнь и он бо́льшую часть 1827 и 1828 годов провел в родительском особняке в Турине. К этому времени у него дома уже прочно обосновались родственники со стороны матери, что делало повседневную жизнь весьма нескучной. Наличие большого количества образованных людей из разных стран со своими убеждениями и привычками становилось источником постоянных дискуссий, которые порой продолжались ночи напролет. В этот период Камилло начал активно интересоваться историческими, философскими, политическими и экономическими трудами, а также приступил к изучению английского языка. К тому же домашние разговоры и взгляды старших людей с богатым жизненным опытом делали пребывание в Турине небесполезным и для интеллектуального развития юноши.

Семья Кавуров придерживалась традиционных взглядов и считала, что основой государства является аристократия, а экономическим базисом – сельское хозяйство. На вершине государственной иерархии должен находиться просвещенный монарх с неограниченной властью. Селлоны придерживались более продвинутых взглядов – от республиканизма времен Французской революции и Наполеона I до просвещенного монархизма, ограниченного в правах, наподобие французской Конституционной хартии 1814 года.

Самые смелые мысли излагал Жан-Жак де Селлон, который полностью стоял на платформе республиканского строя и всячески отметал идею милитаризма. Он неоднократно указывал племяннику, что «инженеры могли бы сдержать войну, и цитировал Карно²³, который утверждал, что другие рода войск являются разрушителями, а “мощные сооружения” (возведенные инженерами) – оборонительные средства»²⁴. Несомненно, общение с дядей-пацифистом и другими родственниками оказало соответствующее влияние на мировоззрение и образ мысли начинающего офицера. В этих условиях, как утверждает Тейер²⁵, «он быстро повзрослел. Жизнь молодого человека, у которого много свободного времени, денег, социальное положение и большое личное обаяние – плохой набор средств для выстраивания карьеры»²⁶.

Скорее всего, Камилло, который любил ни в чем себе не отказывать и жить в свое удовольствие, чувствовал это. Например, в письме Жан-Жаку де Селлону от 4 апреля 1828 года он писал, что его адресат «совершенно прав. Страсть к азартным играм ужасна и может навредить молодому человеку больше, чем что-либо иное. Я знаю это, поскольку немного играл, но не отдавался этому с безумием, и заметил, что азартные игры притягивают и вызывают у нас нервное возбуждение, наносящее вред нашим обычным занятиям и душевному спокойствию… Если бы я был в Женеве, где общественное поведение так достойно похвалы и где встречаются всесторонне просвещенные и образованные люди, с которыми можно обсудить серьезные темы и получить знания, то там бы Вы увидели меня за частыми беседами, и я получал бы удовольствие от них. Но в Турине… где вы встречаетесь только с теми, кто говорит лишь о театре и городской скандальной хронике, я не знаю ничего скучнее, чем наши вечеринки… Мне кажется, что лучше всего держаться в стороне от всего этого, насколько это возможно»²⁷.

Через два месяца, 16 июня 1828 года, племянник вновь написал дяде: «Если бы я оказался в других обстоятельствах, то поверил бы, что через некоторое время смог, не изменяя своим убеждениям, быть полезным, работая в правительственных учреждениях, отказался бы от кропотливого изучения математики и страстно посвятил бы себя другим видам деятельности. Но я не могу и не должен обольщаться, поэтому, если не хочу растратить свои способности, дарованные мне Всевышним, должен серьезно заняться точными науками, которые, я полагаю, можно использовать и применять в любое время и в любом месте»²⁸. Судя по всему, Жан-Жак де Селлон всячески наставлял племянника на путь истинный и пользовался у него большим авторитетом. Характер писем свидетельствует о доверительных отношениях, сложившихся между ними.

К чести Камилло, его слова об опасностях, подстерегающих в жизни, не разошлись с делом. Он нашел силы отказаться от праздного и бесцельного существования, привычного для молодых людей его круга. Непрестанный труд стал характерной чертой молодого человека, и в дальнейшем многие отмечали эту особенность. Хотя путь к этой трансформации был не простой, а окружавшая общественно-политическая и социальная обстановка этому явно не способствовала.

Камилло ди Кавур в двадцать лет. Неизвестный художник, XIX век

* * *

Двадцатые годы XIX века в Европе были «золотым» периодом реставрации и расцвета старых монархических режимов. Время буквально повернулось вспять. Штормы и бури предыдущих десятилетий отошли в прошлое; аристократия, дворянство, религия, союзы и общины феодальных времен вновь почувствовали свою силу. Великие лозунги «Liberté, Égalité, Fraternit黲⁹ были осмеяны и опорочены. Личное, индивидуальное уступило место общественным интересам. Казалось, что традиции, существовавшие до 1789 года, прочно вернулись и сменили все то, что принесла с собой революция. Более того, умиротворение и порядки, которые насаждали и пропагандировали великие державы, подписавшие Венский договор 1815 года, укоренились в жизни государственных и общественных систем многих европейских государств. Особенно это ощущалось в Сардинском королевстве и в Италии в целом.

Столетиями жизнь как бы проходила в раз и навсегда предначертанных рамках. Конечно, были времена самоуправляемых государств, республик и городов (особенно на севере полуострова), взлета великих культурных достижений и преобразований, получивших название Возрождения, реформ просвещенных монархов в XVII–XVIII столетиях и т. д. Однако эти достижения не могли изменить в корне парадигму отношений: человек – общество, крестьянин – помещик, аристократ – верховный правитель (король, герцог, князь и т. д.), народ – государство. Часто Апеннинский полуостров становился ареной игры чужеземных государств и правителей. Итальянские земли делились и управлялись не только собственной аристократией и церковью, но и иностранными монархами и их ставленниками.

Ворвавшаяся в конце XVIII века огненным смерчем революция из Франции стала одним из переломных моментов в истории Италии. Она повлекла за собой огромные изменения в общественной и индивидуальной жизни. Французы принесли с собой дух раскрепощения личности, ее инициативы, утвердили гражданский кодекс, ликвидировали остатки личной крепостной зависимости крестьян и упразднили помещичью юрисдикцию, осуществили распродажу части церковной и помещичьей земли, а также реформу городского управления, устранили институт средневековых цехов, упростили и унифицировали торговлю по всему полуострову, придерживались политики религиозной терпимости и проч. Эти преобразования с воодушевлением были приняты нарождавшейся буржуазией, либеральными кругами и частью землевладельцев. Хотя весьма неочевидное отношение к реформам и политике французов было у основной части населения – крестьянства. Однако и тут был достаточно большой процент тех, кто принял эти изменения.

При этом не стоит забывать и негативные последствия французского владычества на Апеннинах. Местное население постоянно выплачивало денежные средства Франции и поставляло рекрутов во французские войска, которые участвовали в непрерывных войнах. Правительство Наполеона I стремилось превратить Италию в поставщика сырья и рынок сбыта французских товаров. Например, ввоз ткани, кожи и других товаров разрешался только из Франции. Пошлина на ввоз французских товаров в Италию в 1808 году была уменьшена вдвое. Вывоз шелка-сырца допускался также только во Францию и был освобожден от пошлины, тогда как импорт во Францию итальянских шелковых тканей облагался сбором до 50 % стоимости³⁰. Все это привело к тому, что экспорт из Франции в Италию намного превысил сбыт местных товаров во Францию. Отрицательно сказалось на внешних торговых связях и экономике Италии в целом действие континентальной блокады. За время оккупации Италии французы не гнушались применять грубое насилие, занимались грабежом и вывозом культурных ценностей, преследовали религиозные чувства верующих и устраивали гонения на церковь и ее институты.

Итогом такой неоднозначной политики стало формирование и нарастание антифранцузских настроений, которые со временем превратились в национальное движение по всему полуострову. Не случайно, что именно в это время появились карбонарии³¹, боровшиеся с оккупантами. Впоследствии это движение станет неотъемлемой составляющей процесса формирования итальянского национального самосознания. Бо́льшая часть населения Италии поддержала Французскую революцию и последовавшие изменения. Раскол в Италии оказался свершившимся фактом и преследовал общество еще много лет.

Вместе с тем следует обратить особое внимание на несколько обстоятельств, а именно: нигде влияние французов не было столь сильным в Европе, как в Италии (за исключением территорий, непосредственно примыкавших к Франции – Бельгия, малые рейнские государства); последнее по времени крушение власти французов и их ставленников на континенте также произошло именно на Апеннинах в 1814–1815 годах. Все эти факты были отвергнуты, и государства – победители Наполеона I своими решениями на Венском конгрессе вновь вернули Италию в донаполеоновскую эпоху.

В несомненном выигрыше оказалась Австрийская империя. Этой державе были возвращены земли, отторгнутые во время наполеоновских войн, были присоединены Ломбардия и владения бывшей Венецианской республики (в апреле 1815 года образовалось Ломбардо-Венецианское королевство), а также Зальцбург, Триест, Далмация, Иллирия и некоторые другие территории.

В очередной раз Италия была раздроблена на ряд государств, куда вернулись старые монархические династии. В Сардинском королевстве (Пьемонте), к которому присоединились территории бывшей Генуэзской республики, Савойя и Ницца, была восстановлена Савойская династия. По сути, Пьемонт становился буферным государством между Австрией и Францией. Великие герцогства Тосканское, Моденское и Пармское перешли во владение различных представителей дома Габсбургов: эрцгерцог Фердинанд, эрцгерцог Франц д'Эсте и Мария Луиза (дочь австрийского императора Франца I, бывшая супруга Наполеона I). Появились небольшие аристократические государства – Лукка, Масса и Каррара, ставшие позднее, в 1817 и 1829 годах, частью вышеназванных герцогств. В Риме была восстановлена светская власть папы, которому возвратили его прежние владения (Папское государство). В Неаполитанском королевстве утвердилась на троне династия испанских Бурбонов, а государство преобразовалось в Королевство обеих Сицилий. Из всех государств, появившихся на карте Италии, реальной независимостью обладали только Пьемонт и Королевство обеих Сицилий. Для многих жителей полуострова именно Сардинское королевство, с точки зрения династических корней, воплощало в себе дух истиной Италии.

Австрия превратилась в доминирующую силу на Апеннинах. В Италии ничего существенного не могло произойти без одобрения Вены. Любое неповиновение каралось преследованиями, вводом войск и сменой местных властителей. Один из основных творцов послевоенного мира, министр иностранных дел (позднее – канцлер) Австрийской империи Клеменс фон Меттерних, полагал, что итальянские земли не должны генерировать национальные и революционные идеи, а также становиться объектом притязания других держав. Под этим он подразумевал, прежде всего, Францию. Политическая система должна была функционировать на сугубо консервативных началах. Более того, Австрия не хотела даже обсуждать проблемы Италии. «Италии не существует», – констатировал Меттерних. А главная венская газета удалила раздел об Италии, обращаясь только к событиям в отдельных ее государствах³². По отношению к итальянцам это выглядело крайне несправедливо, учитывая, например, что также раздробленной послевоенной Германии на конгрессе в Вене в 1814–1815 годах было уделено значительное внимание, вылившееся в создание Германского союза. Правда, и в Германском союзе Австрия имела превалирующий статус.

В рамках Венского договора и образовавшегося в 1815 году Священного союза, в который первоначально вошли Австрийская и Российская империи и Королевство Пруссия, Меттерних умело использовал их механизмы для борьбы с инакомыслием и сохранением существовавших монархическо-дворянских порядков. К этому он постоянно призывал и другие великие европейские державы, тем самым стараясь сохранить власть старых элит и обеспечить стабильный мир на континенте. По сути, канцлер видел свою задачу в сохранении статуса Австрийской империи как великой державы, а себя – в роли третейского судьи на континенте.

Таким образом, поступательному движению итальянцев к своему национальному самосознанию был нанесен мощнейший удар. Проникновенно и страстно об этом сказал Джузеппе Мадзини: «Для всей Италии одним росчерком пера были стерты все наши свободы, вся наша реформа, все наши надежды… мы, итальянцы, не имеем ни парламента, ни трибун для политических выступлений, ни свободы прессы, ни свободы слова, ни возможности законных общественных собраний, ни хоть какого-нибудь средства выражения мнений, бурлящих в нас»³³.

20 мая 1814 года в Турин въехал сардинский король Виктор Эммануил I. «Измученный войной простой народ, – говорит историк Марта Шад, – горячо приветствует своего государя; что же касается прогрессивных умов, то их отпугивает и монарх, и монаршее государство. “В своих напудренных париках с косичками а-ля Фридерик они выглядели, по меньшей мере, чудаковато”, – писал впоследствии премьер-министр Пьемонта Массимо Д'Адзельо»³⁴. На следующий же день король объявил о «пересмотре королевских указов 1770 года». Сборники законов, установленных при Наполеоне, были заменены законами, действовавшими ранее в Пьемонте. Евреи вернулись в гетто. Жители кантона Во снова стали объектом нападок, а те их представители, которые активно сотрудничали с французами, и вовсе были отстранены от управления государственными делами. Корпорации и производственные привилегии были восстановлены.

«Поддержка действий правителя Церковью, – утверждает Катрин Брис, – имела огромное значение как для него, так и для его придворных. Продажа церковных земель была разрешена, монашеские ордены возобновили свою деятельность, иезуиты вернули себе утраченные позиции, в частности им было поручено управление образовательным процессом и в их ведение передана цензура. Результатом всего этого стало подписание конкордата, который закрепил возобновление деятельности церковных судов»³⁵. Одним словом, Пьемонт в полной мере испытал на себе реставрацию прежних порядков. Несмотря на то что часть либералов, аристократии, буржуазии и офицерского корпуса смотрели на жизнь иными глазами, в обществе воцарились старые нравы.

Еще более неприятным было то, что Сардинское королевство находилось под непосредственным влиянием Австрийской империи. Эта зависимость задевала национальные чувства пьемонтцев, что приводило к открытой критике либо даже скрытой оппозиции.

* * *

На этом этапе жизни внутренние изменения в характере Камилло оказали влияние и на отношения в его собственной семье. Нарастающая убежденность нашего героя жить некими иными принципами, которые выходят за рамки привычного существования тогдашней аристократии, явно входила в противоречие со взглядами семьи. Если во времена учебы в военной академии «недопонимание» между Микеле и сыном еще можно было объяснять неким мальчишеством и озорством последнего, то в более поздние годы разлом в их отношениях базировался на глубинных, ценностных основах, которыми руководствовались в своей жизни эти две сильные личности.

Тем временем служба Камилло продолжалась. К осени 1828 года «тяжелая болезнь» была окончательно излечена, а уже 15 октября он был отправлен в портовый город Вентимилья для строительства укреплений. В конце февраля 1829 года младший лейтенант был переведен в гарнизон Эксиля, а через два месяца – в крепость Лессейон, близ Модана в Савойе. Забегая вперед, скажем, что через несколько десятилетий в этих местах был проложен знаменитый туннель Мон-Сени, соединивший Италию и Францию. К тому времени уже премьер-министр Пьемонта Кавур приложил много усилий, чтобы проект этой транспортной артерии воплотился в жизнь: он же прекрасно помнил эти места, поскольку служил там.

Военное строительство Сардинии на побережье Лигурийского моря и на западной границе было следствием политики европейских государств после Венского конгресса. Считалось, что опасность на континенте может исходить от Франции, именно она представлялась наиболее сильным и нестабильным государством, нарушавшим порядок на континенте. Поэтому за счет Франции после наполеоновских войн и по итогам Венского конгресса округлились границы стран-соседей. По всему периметру ее границ возводилась военная инфраструктура (включая модернизацию старых и возведение новых крепостей), которая должна была сдерживать французскую мощь.

Жизнь в дальних гарнизонах была не по душе Кавуру. После общества, которое находилось в столице и царствовало в его собственном доме, оказаться запертым в рамках однообразной армейской жизни было тягостно. Офицерский быт первой половины XIX века был незатейлив: исполнение служебных обязанностей, карты, бильярд, вино, мимолетные встречи с женщинами. Камилло не был противником такого рода увеселений, но ему было чрезмерно скучно и неинтересно. Меланхолия стала отличительной чертой его жизни в этот период. Он явно стремился к чему-то иному, поэтому бо́льшую часть свободного времени посвящал дальнейшему изучению математики и точных наук. Кроме того, к этому добавилось штудирование исторических, экономических, философских, религиозных и политических трудов. Среди огромного количества прочитанных книг встречаются такие авторы, как Э. Гиббон, Г. Милман, У. Робертсон, Д. Юм, А. Смит, Н. Сениор, Д. Рикардо, Т. Мальтус, Д. Бентам, Вольтер, Б. Констан, У. Шекспир, В. Скотт, Д. Байрон, А. Поуп и др. Издания были на итальянском, французском и английском языках. Чтение для Камилло было не просто развлечением, а стало прологом к активной и всесторонней интеллектуальной работе. Интересные мысли из книг, собственные размышления молодой офицер-инженер старательно записывал в дневник, который стал своеобразным конспектом познания себя и мира.

В эти же месяцы Кавур познакомился с британским художником Уильямом Брокедоном, который останавливался и работал в этих местах. Брокедон имел обширные познания, отличался либеральными взглядами, и общение с ним для Камилло стало прекрасной дискуссионной площадкой и школой изучения английского языка. Поскольку молодого офицера все больше привлекали британская политическая и экономическая системы, то, совершая совместные с художником походы в горы, он много узнал от своего английского друга.

Летом 1829 года Кавур получил трехмесячный отпуск, который провел в горах Швейцарии. Политический режим в соседней стране был гораздо либеральней, а Женева стала его любимым городом, и Камилло с удовольствием окунулся в ее культурную и интеллектуальную жизнь. Через некоторое время он вернулся в Турин, но после Швейцарии в столице Пьемонта ему было чрезвычайно пресно.

В марте 1830 года Кавура перевели в Геную. Вскоре выяснилось, что новое место службы больше по душе молодому офицеру, чем отдаленные гарнизоны в горах. Генуя имела богатую историю, несколько веков она была столицей гордой, богатой и независимой республики. В период Французской революции и наполеоновских войн Генуэзская республика была вначале преобразована французами в Лигурийскую республику, а потом присоединена к империи. Все это наложило отпечаток на характер и нравы города и его жителей. Независимость, гордость и свободолюбие были отличительной чертой всех сословий, поэтому решение Венского конгресса о присоединении Генуи к Сардинии было встречено горожанами негативно и вызвало устойчивое отторжение.

Большой портовый город, залитый солнечным светом и продуваемый всеми ветрами, с разноязыкой, разношерстной публикой и своенравным характером постоянно был рассадником вольнодумства и местом обитания различных тайных обществ. Здесь же в 1805 году родился отец-основатель ставшей впоследствии знаменитой организации «Молодая Италия» Джузеппе Мадзини. Поэтому центральные власти Сардинии с раздражением и опаской поглядывали на свое новое владение.

Столица бывшей средневековой республики импонировала характеру и образу мыслей Кавура. Иными словами, в Генуе он почувствовал себя гораздо увереннее. Более демократичная обстановка способствовала тому, что молодой человек сошелся с людьми разных взглядов и социальных групп. Среди них мы находим швейцарского ученого и предпринимателя Огюста де ла Рива и его сына Уильяма, генуэзских аристократов Паллавичини, Джустиниани и др. К своему изумлению, Камилло обнаружил, что в домах новых знакомых постоянно собирается много интересных людей (в том числе моряков, военных), которые обсуждают вопросы политического и экономического устройства, проведения либеральных реформ, борьбы за объединение Италии. О такой свободе нравов невозможно было и помыслить в Турине.

В это время Кавур встретил женщину, влияние которой на его дальнейшую жизнь трудно переоценить. Ее звали Анна Джустиниани, и она была хозяйкой одного из самых востребованных салонов в Генуе.

* * *

Анна Скьяффино Джустиниани (или как ее называли близкие – Нина) родилась 9 августа 1807 года в Париже. У нее была замечательная родословная. Дед – Луиджи Эмануэле Корветто – был юристом, политиком и экономистом, который сделал блестящую карьеру сначала в Генуэзской (Лигурийской) республике, а потом в императорской Франции. Корветто стал государственным советником и принял участие в разработке Коммерческого кодекса, принятого в 1807 году. За заслуги Наполеон I удостоил его графского титула. Во время правления Людовика XVIII он стал министром финансов и смог упорядочить финансовую систему страны. Отказавшись от титула пэра Франции, он вернулся на родину, но, как истинный патриот Генуи, не принял предложение короля Виктора Эммануила I послужить Пьемонту. Корветто умер в мае 1821 года. Отец Анны, барон Джузеппе Скьяффино, женился на дочери Корветто, Донне Маддалене, и, будучи подданным французского короля, в 1817 году был назначен генеральным консулом Франции в Генуе.

Анна (Нина) Джустиниани. Художник Фердинандо Кавальери, первая половина XIX века

Анна Скьяффино получила прекрасное классическое образование, превосходно говорила на французском, итальянском, а также английском и немецком языках. Она придерживалась республиканских взглядов, имевших целью национальное единение Италии. Девушка была превосходной собеседницей с утонченными манерами. Отличительной чертой ее характера была меланхолия. В 1826 году Анна вышла замуж за представителя одного из влиятельнейших генуэзских семейств, маркиза Стефано Джустиниани, который был близок к королю Карлу Феликсу. Стефано был старше своей супруги. Результатом этого брака стало появление на свет троих детей.

Салон Джустиниани отличался демократичностью, там появлялись люди, позднее сыгравшие выдающуюся роль в процессе объединения Италии (Агостино Спинола, Джакомо Бальби Пиовера, Никола Камбьязо, Бьянка Ребиццо и др.). На этих собраниях проповедовали идеалы патриотизма, борьбы с тиранией, увлеченно обсуждали идеи Мадзини и его «Молодой Италии», собирали средства на дело революции.

Знакомство Кавура с Анной (он ее тоже называл Ниной) произошло в тот момент, когда он был глубоко несчастен, «прозябал», по его выражению, «в состоянии большого замешательства»³⁶. Это были два молодых человека со схожими во многом характерами, говорившие на французском лучше, чем на итальянском. Их объединяли пессимистические нотки души, превалирование собственного мнения над общественным, а также стойкая убежденность в необходимости кардинальных перемен. К тому же Анна была красавицей, а Камилло – умным и начитанным человеком, выделявшимся из своей среды. Между ними завязался роман, и он стал ее любовником.

Повсюду Кавур слышал разговоры о необходимости преобразований в Сардинии, об освобождении от назойливой опеки со стороны Австрийской империи, распространении либеральных взглядов по всему Апеннинскому полуострову и создании на этой основе единого итальянского государства. Другой вопрос – к чему стремиться, понимание было, а вот какими путями этого добиваться, не знали. Предлагались различные методы – от постепенных эволюционных шагов со стороны монарха и правительства до революционных насильственных изменений.

Генуя славилась своими тайными обществами, поэтому и среди новых друзей Кавура, естественно, были участники таких организаций. Они предлагали самые крайние меры. Правда, Камилло, увлеченный британской политической системой, всячески сторонился участия в таких обществах и их методов. Впоследствии он признавал глупыми индивидуальные заговорщические пути борьбы, которые не могли привести к победе. Необходимо было осуществление решительных, но управляемых демократических реформ. Правительство должно проповедовать либеральные идеи, но при этом не находиться во власти стихии. Попытки практической реализации крайних взглядов любых тонов только вредили бы делу прогресса и объединения страны. Тем не менее в период пребывания в Генуе политические взгляды Кавура, по его собственным словам, были «чрезвычайно преувеличены». В восторге от этого в тот момент ему даже приснилось, что он может однажды проснуться и обнаружить себя премьер-министром Италии³⁷.

В июле 1830 года во Франции произошла революция. Когда в Геную пришло известие, что король Карл X свергнут, Кавур выбежал в коридор своей казармы и, размахивая ножом для бумаг, закричал: «Да здравствует республика! Долой всех тиранов!»³⁸ Возможно, полагает историк Смит, эти слова не нужно воспринимать настолько уж серьезно, поскольку они могли быть истолкованы как измена военной присяге. Но в них, продолжает британский специалист, «была надежда на то, что некоторые пьемонтские аристократы будут вдохновлены этим примером, чтобы бороться посредством более радикальных реформ»³⁹.

События во Франции всколыхнули сердца всех патриотов. В сознании всплывала картина прихода революционных войск и начала пробуждения Италии. На этот раз сами итальянцы будут управлять процессом освобождения родины и возьмут власть в свои руки. В союзе со свободным северным соседом они готовы строить новую страну и новую жизнь.

Через некоторое время из Франции пришло сообщение, что на трон посажен Луи Филипп Орлеанский. В стране утвердился режим Июльской монархии. Новое правительство объявило, что народ сменил реакционного короля и Франция не собирается экспортировать свою революцию в другие страны. Это стало сильным ударом для тех, кто рассчитывал при внешней поддержке освободиться из-под власти тиранов и принципов, установленных на Венском конгрессе. Многие итальянцы, в том числе и Кавур, были разочарованы.

С другой стороны, это был ободряющий сигнал для власти. Первоначальный шок прошел, правительство по указанию короля Карла Феликса перешло в наступление. В стране была усилена слежка, цензура и преследование инакомыслия. Естественно, Генуя стала одной из излюбленных целей для репрессий. «Город наполнен шпионами, – писал в эти дни Кавур своему дяде, Жан-Жаку де Селлону, – составлены списки подозреваемых, и по какому-то роковому совпадению, о котором я ничего не могу сказать, почти весь почтенный корпус инженеров внесен в эти списки. Благодаря этому за месяц все наши слова, а также, я думаю, и все наши мысли были отслежены. Такое поведение может быть оправдано у лиц, не знающих, что сила упругости газов увеличивается прямо пропорционально давлению, какому они подвергаются, но, вероятно, наше правительство не знакомо с физикой»⁴⁰.

Подвергся ли Кавур в этот период репрессиям? Дать однозначный ответ на этот вопрос сложно. В конце ноября 1830 года он получил повышение и стал лейтенантом королевской армии, но уже в декабре был вызван в Турин с последующим переводом на север в альпийские горы, в местечко Бард, для возведения крепости Валле-д'Аоста. Впоследствии Кавур говорил, что его отправка в Бард была мотивирована королем Карлом Альбертом, который вступил на престол Сардинии вместо умершего Карла Феликса в апреле 1831 года⁴¹. Насколько это верно, сказать трудно. С одной стороны, Карл Альберт хорошо помнил своего строптивого пажа, но с другой – перевод офицера состоялся до того момента, когда принц занял пьемонтский трон.