Читать книгу: «Мама в каждом слове», страница 5
Первая жизнь
Влада Шац
Когда я смотрю на свои детские фотографии, мне не верится, что это я. Уже долгое время я живу с ощущением подмены: то ли меня на каком-то этапе подменили, то ли сработал тумблер, который сделал из меня неузнаваемое нечто.
Красавица, умница, всеобщая любимица – мама всегда была очень общительной, весёлой и компанейской. И, кажется, ничего и никого не боялась.
Она росла в интеллигентной полной семье. Как старшей дочери, ей доставалось всё самое лучшее и самое новое, все двери были открыты перед ней, и оставалось только жить и радоваться. Но это был не её путь.
Постепенно её жизнь обрастала ненадежными связями, сомнительными занятиями и вредными привычками.
***
Она тщательно скрывала свою беременность ото всех, пока это было возможно. Обследования были ни к чему – до последнего момента оставалась надежда на «чудо»: либо сработают те самые таблетки, либо алкоголь и стресс вызовут выкидыш. Но у неё ничего не получилось, я упорно сидела внутри и отмеряла положенный срок.
Все как будто специально не замечали этого и надеялись, что всё решится само собой. К сожалению, ничего не решилось.
***
Мне было два года, когда наша квартира внезапно стала чужой – её забрали бандиты, с которыми связалась мама. И реальность замкнулась в десятиметровой комнатушке в коммунальной квартире, где нам предстояло жить втроём – с мамой и бабушкой.
Эта комната напоминала склад: неуместно громоздкие вещи были расставлены так, что в комнате было невозможно сделать больше двух шагов.
Меня не смущала теснота и неудобства, но я всегда хотела иметь немного больше личного пространства: пряталась в коробки, создавала картонные стены и с энтузиазмом придумывала, как расставить мебель, чтобы все поместились. Взрослые не жаловались на условия, и я переняла эту черту.
***
Папа с нами никогда не жил, но изредка приезжал навестить: дарил подарки, покупал вкусности, катал на машине, водил в кафе. Он был одним из тех, кто ждал моего рождения, но менять свою жизнь под новое событие не был готов. У него уже была семья, где рос сын, и всё было хорошо: высокая должность в органах, примерная семья и множество прекрасных поклонниц.
Чувство ревности знакомо мне с самого детства: однажды папа взял меня с собой, и я комфортно расположилась на заднем сиденье, в то время как рядом с ним сидела какая-то женщина. Когда я поделилась переживаниями с мамой, она восприняла это как шутку.
***
Мама любила готовить и делала это очень филигранно: некоторые блюда я никогда больше не видела и не пробовала, потому что они были авторскими. Если она резала яблоки, то только в форме розочек; если делала пиццу, то только из половинки батона; если готовила шарлотку, то только по своему рецепту. Она много записывала в свою «книгу рецептов», и я всегда с огромным удовольствием листала её, мечтая поскорее вырасти и овладеть этим мастерством, как мама.
Я любила родителей так, что мне никто больше не был нужен. При каждом случае я загадывала одно и то же: чтобы папа больше не уезжал, чтобы они с мамой были вместе и чтобы мы втроём жили как настоящая семья.
И никто никогда не говорил мне о том, что это невозможно.
***
Я искренне не понимала, зачем меня водили в детский сад, если у мамы не было никаких дел. Садик находился через две улицы – совсем близко, и несколько раз мне даже приходила мысль о побеге.
Чаще всего я шла в садик со слезами. Уже тогда у меня возникали трудности в общении, я была очень стеснительной и старалась быть тихой и незаметной.
Правда, к концу дня, как это обычно бывает, мне уже не хотелось идти домой. В закрытом пространстве, не имея других альтернатив, я быстро адаптировалась и находила себе занятие. Больше всего мне нравились воспитатели, каша, дневной сон и игрушки, которых в детском саду было очень много.
Когда мама подружилась с директрисой и завхозом, я была очень рада, потому что теперь можно было оставаться в саду и играть в игрушки даже тогда, когда все уже разошлись по домам. У неё была удивительная способность – находить общий язык с людьми, заводить полезные знакомства и быть настолько интересным человеком, что все вокруг теряли бдительность и доверяли ей.
Тогда она была для меня примером, и многие её качества возводились в абсолют. Если сейчас популярна модель воспитания «родитель – друг», то тогда это было невозможно – между нами была жесткая иерархия, где я понимала, что мама – это не друг, это МАМА. Она была строгой, требовательной и знала всё на свете.
Такие же чувства я испытывала к папе, за исключением того, что от него я изредка чувствовала любовь и заботу.
***
– А вон то окно – наше! – говорит мама, показывая на 4-й этаж высотки. – Посмотри!
Мне очень мало лет, а я уже не верю ей. Так уже было множество раз: один и тот же разговор повторялся у какого-то недостроенного здания на другом конце города, у старого дома в центре, у квартиры в другом городе. И вот она решила даже не уходить далеко, а обмануть меня прямо в двух шагах от нашего нынешнего дома.
Я подумала: «Зачем она врёт, даже когда ты ничего от неё не ждёшь?» Но вслух ничего не сказала.
***
Всё очевидцы моего появления на свет в один голос говорят о том, каким чудесным ребёнком я была – здоровым, спокойным, открытым, красивым. Меня научили быть тихой и незаметной: с детства я заучила стих Елены Благигиной «Посидим в тишине», поэтому знала наверняка – маму недопустимо отвлекать от дел и будить.
Как оказалось, даже от такого удобного ребёнка, как я, можно устать.
Однажды мы вдвоем смотрели телевизор, лежа на кровати. И вдруг на очередное «Мам?» мне никто не ответил. Я замерла и прислушалась: мама не дышала и на мои попытки её расшевелить не реагировала. Меня бросило в холод, потом в жар, потом снова в холод…
У меня началась истерика, и я закричала так громко, как никогда не кричала, – на весь дом: «Мама, мама, очнись! Мама, мамочка, живи! Мама, я тебя люблю, не оставляй меня!». В тот момент в моей голове проносилось двести мыслей в минуту, и мне захотелось умереть, чтобы больше этого не чувствовать. А потом я услышала смех: она притворилась мёртвой, чтобы посмотреть на мою реакцию. Стоит ли говорить о том, что почувствовал пятилетний ребёнок в тот момент?
Через время она как будто окончательно сняла с себя маску благодетельной матери. Нормой стало привести меня к кому-то в гости и оставить на неделю. Обычно это были родственники, но всё же для меня это были совсем чужие люди, которых я мало знаю и с которыми мне совсем не хотелось жить.
***
У меня начались очень сильные головные боли. Когда это случилось в первый раз, она обо мне позаботилась: помню, как я лежу у неё на коленях с холодной тряпочкой, смоченной в уксусе, на голове. Она сердится, что мой недуг отнимает столько времени и что мне не становится лучше.
В какой-то момент, разглядывая моё лицо, она говорит: «Не знаю, в кого ты такая прыщавая, у нас в семье таких нет». Меня это ранило, но не навело на какие-то мысли о том, что я чужой ребёнок, потому что наше внешнее сходство было неоспоримо.
Она была очень раздражена моим присутствием, как будто я какой-то ненавистный комар, летающий с противным звуком и мешающий спать. Казалось, что ей не нравится во мне абсолютно всё: и что я правильная, хорошая девочка для всех вокруг, кроме неё. А для меня она всё ещё оставалась самым близким человеком.
Однажды я попросила маму заполнить мою «анкету для девочек», и она согласилась.
– Если бы можно было взять кого-то одного на необитаемый остров, кого бы ты выбрала?
– Конечно, тебя, – ответила мама.
На одной из страниц она даже написала, что любит меня. И я поверила этой глупой бумажке. Теперь у меня есть неоспоримые доказательства маминой любви!
***
В какой-то момент у мамы появились новые отношения, и её стало совсем мало. Он заезжал за ней вечером и увозил в закат, а бабушка соскребала меня с пола и пыталась успокоить.
Я возненавидела этого дядю Андрея. Он был мне противен – мерзкий, с огромным носом и глупым выражением лица. Очередной женатик, но, в отличие от папы, он смог уйти из семьи в никуда, да ещё и с таким ненадёжным человеком, как моя мама.
У отчима с мамой не было никакого плана. Из разговоров у меня не получалось вычленить хоть что-то, на чём можно было сделать выводы об их отношениях. Жена дяди Андрея очень долго пыталась вернуть его – даже несколько раз била нам окна, но у неё ничего не получилось.
Деньги на жизнь всё ещё давала бабушка, у которой не было выбора: либо она даёт их по первой просьбе, либо мама кого-то снова обманывает, и кредитор приходит к бабушке на работу, ставя её перед фактом и унижая перед людьми.
Удивительно, но даже в этот сложный период у меня сохранялось хорошее отношение к маме. Хотя она променяла меня на мужчину, пила, обманывала и предавала меня много раз, я всё равно продолжала её любить. Она не церемонилась со мной: когда я рассказывала ей что-то по секрету, не было сомнений в том, что скоро об этом узнают все, а меня назовут ябедой.
Первый класс школы я благополучно пропустила: мы жили в деревне у родителей отчима, у каких-то друзей мамы, на съёмной квартире. А потом меня в очередной раз где-то забыли.
***
Умер папа, и я осталась совсем одна. По крайней мере, это так это ощущалось.
Большую часть времени дядя Андрей и мама ездили по непонятным делам, много пили и жили «свою лучшую жизнь». То, что я осталась жива и даже смогла запомнить что-то хорошее, – это заслуга родственников и соседей.
Как я жила? С трудом: просила их не пить, воровала у них бутылки с боярышником и разбивала во дворе (правда, потом было страшно идти домой), ночевала у двери (потому что они напивались до беспамятства), иногда оставалась ночевать у соседей.
Но когда бабушка, к тому времени ставшая для меня какой-то чужой фигурой, спрашивала у меня про то, как мы живём, я не рассказывала, потому что боялась, что дома меня побьют.
Каждый день, засыпая, я повторяла одно и то же:
– Мама, пожалуйста, давай я завтра проснусь, и мы проведём время вместе. Ты не будешь пить с самого утра, хорошо?
– Конечно.
И всё повторялось по кругу. Я просыпалась и сразу понимала: этот день такой же, как предыдущий. Они уже пьяные, и нужно как-то прожить этот день.
Я научилась чувствовать пространство настолько, что заранее знала, у кого какая эмоция, у кого какое состояние и кто на что способен. Однажды мы ехали на машине, и во мне вдруг начал нарастать страх.
– Мы сейчас перевернёмся, если так вести машину.
– Я веду машину как обычно, не выдумывай.
Отчим был опытным водителем, но машина всё же перевернулась, и мы кувырком улетели в забор. Однако мы быстро оправились и продолжили жить дальше, не сделав никаких выводов из этого происшествия.
Так продолжалось долго, во мне накопилась ужасная обида, и гнев отдавал в висок. Помню, как я закрыла дверь комнаты и начала бить маму со всей своей семилетней силы. Не по лицу, по мягкому. Наверное, со стороны я была похожа на маленького зверя – агрессивного, но всё же жалкого и беспомощного. А ей ничего не было, она также спокойно спала и дышала перегаром, наслаждаясь своим алкогольным состоянием.
Когда в комнату ворвался отчим, я начала кидать в него всем подряд. Мой мозг не отключился, а гнев уже перешёл в безнадёжность, поэтому я не бросала то, что могло сделать больно или поранить человека (хотя мне хотелось, чтобы они умерли и их больше никогда не было).
Его реакция меня удивила: он как сумасшедший хватал всё подряд – тарелки, ложки, вилки, доски, которые стояли на столе при входе в комнату, – и отправлял это всё прямо в цель – в меня. Поймав себя на страшной мысли, я еле успела набрать номер тёти и попросила меня забрать. Она приехала за мной быстро, меня не успели убить.
Дальнейшие события я помню отрывками. Не помню, куда меня отвезли и что я делала первое время. Просто в какой-то момент мама и отчим исчезли, и мы с бабушкой вернулись в нашу коммуналку.
А затем начался самый хороший период в жизни.
***
Сначала мне было очень трудно, ведь нужно было снова поверить человеку и убедиться в том, что он меня не обидит.
Бабушка была строгой, и я долго её боялась. Я обращалась к ней на «вы» и даже отпрашивалась в туалет, словно чувствуя себя под конвоем. Мне было сложно принять тот факт, что я стала для неё обузой, которую теперь ей предстоит тянуть, – человеку, который всегда, сколько я себя помню, работал без отдыха, который уже вырастил двоих детей и всегда надеялся только на себя.
Ведь бабушка всю жизнь разгребала проблемы моей мамы в одиночку, в то время как та не могла их решить даже с отчимом и многочисленными друзьями.
В школе нужно было также наверстать упущенное. Читать и считать я умела ещё с садика, и в те редкие моменты, когда я всё же приходила в школу во время проживания с мамой, мне было очень скучно там находиться. И всё же я многое упустила и отстала от учебной программы, а ещё у меня обнаружили селективный мутизм – я могла идеально выучить предмет, но не могла рассказать его в школе. Другими словами, теперь бабушке нужно было адаптировать сломанного ребёнка к жизни в обществе.
Я знала, что мама жива и где-то есть, и надеялась на встречу. И встречи были, но довольно странные. Один раз мы встретили её на вокзале, и она сказала мне: «Когда ты вернёшься из поездки, я буду уже ждать тебя дома». Но её не было.
Второй раз я случайно увидела её боковым зрением на улице и сказала об этом бабушке.
– Тебе не показалось?
– Нет.
– Но я её не вижу, ты уверена?
– Да, она просто спряталась от нас.
Хорошо, что бабушка всё-таки мне поверила и мы пошли её искать. Убежать далеко было невозможно, так как это была территория милиции, где стояло всего несколько машин. И мы нашли её, чтобы снова услышать: «Иди домой, а я скоро приду». Но она не пришла. Снова.
***
Мы уже несколько лет жили с бабушкой, и всё было очень хорошо, кроме ряда психологических проблем.
У меня было много особенностей в поведении и страхов, но бабушка всегда была рядом и отдавала мне всю свою любовь. Между нами сложились очень близкие отношения, и в какой-то момент я даже решила называть её мамой. Однако ничего не вышло.
Это сложно объяснить, но маму мне никто не смог заменить. В какой-то момент у меня остались только моя любимая бабушка и Татьяна, а мамы больше не было.
Если кто-то спрашивал меня, кто такая Татьяна, я отвечала: «Это женщина, которая меня родила. Биологическая». Слово «мама» – это табу, и я никогда больше не смогу её так назвать.
Однажды мы с бабушкой проводили время в нашей комнатке и вдруг услышали стук в окно. «Это она пришла», – подумала я. А вслух сказала только:
– Давай не будем открывать?
Но бабушка слишком доверчивая и человечная. Она бы не смогла оставить её за дверью.
Татьяна зашла в комнату, на её руке был наложен гипс – она снова сломала руку. С удивлением я почувствовала боль, словно от потери, – рядом со мной сидела моя мама, но это был уже совсем чужой человек, и мне хотелось, чтобы она скорее ушла. Я больше не уважала её, не любила и не хотела её знать.
К сожалению, она осталась, и мне пришлось много раз переступать через себя. Со временем к ней снова начал приезжать дядя Андрей, который постоянно попадал в нелепые ситуации. Его оставляли ночевать у нас – в комнате, где даже одному было тяжело дышать.
А потом бабушка решила оставить их одних на время, и мы переехали к родственникам. Для бабушки это было временное бегство, но я знала, что мы никогда не сможем туда вернуться.
***
Возможно, вы думаете, что к детям, оказавшимся в такой ситуации, относятся более лояльно, с жалостью и пониманием. Но это не так. Такая мама была поводом для шуток среди сверстников, а среди родственников я до сих пор чувствую некоторое пренебрежение, как будто внешнее сходство с ней и само по себе родство – это то, что зависело от меня.
Я искала её в женщинах, которые были похожи на неё внешностью и манерами. Заглядывала в глаза каждой, кто отдалённо напоминал её, и надеялась, что когда-нибудь всё наладится. Ведь она жива, я могу подождать!
Но с тех пор прошло много лет. За это время я видела её лишь несколько раз, хотя мы живём на расстоянии двух остановок друг от друга. Зато счета и долги нам с бабушкой поступали регулярно, и мы платили за жильё, в котором жили они – мать и отчим.
***
Однажды во время пары в университете к нам в аудиторию зашел мужчина в форме и попросил меня пройти с ним. Это меня очень сильно напугало.
Позже выяснилось, что нас вызвали для подтверждения личности Татьяны. Она не умерла, просто подтвердить её личность другим способом было невозможно – у неё не было документов, так как она не числилась ни в одной базе МВД.
Когда меня «допрашивали», она сидела напротив и слушала мои ответы, постоянно перебивая.
«Она учится в Академии права на юриста. Её отец устроил по связям», – сказала та.
Было бы смешно, если бы не было так грустно. Я училась совсем в другом университете, на другой специальности, а папа умер более 10 лет назад и при всём желании никак не мог меня куда-то устроить.
Я попросила её выйти из помещения, но она не соглашалась. И тогда за меня вступилась девушка-следователь.
«С вами мы уже поговорили. Пожалуйста, ожидайте за дверью», – сказала она ей.
Когда мы остались наедине, она призналась, что тоже не может верить ей, и посоветовала с ней не контактировать.
***
У меня не осталось к ней ничего – ни любви, ни претензий. Я знаю её недостаточно хорошо, но когда пытаюсь вспомнить что-то из детства, сразу становится не по себе. Теперь я знаю, что это не стыд, не гнев и не отвращение – у меня просто разрывается сердце.
Несмотря на то что в моей жизни было много событий – и хороших, и не очень, – я всегда чувствую себя неуютно в этом мире. Как будто земля под моими ногами подвижная, а я нелепое, неустойчивое существо.
Я часто слышу от родственников: «Ты злая, но никто не виноват, что так сложилась жизнь», и это мало похоже на поддержку. Они не понимают, как трудно мне даётся коммуникация, и только ещё больше убеждают меня в том, что я – ошибка, я – плохая, я – сломанная.
***
Конечно, моя ситуация не уникальна, и историй про зависимую, холодную, отсутствующую мать становится всё больше. Во многом это связано с репродуктивным насилием, когда девушкам навязывается материнство против их воли: «Родишь – и всё пройдет», «Родишь – и у тебя будет смысл жизни», «Родишь – и тебя не бросит муж». А когда они начинают понимать, что это не их путь, а «материнский инстинкт» – миф, удобный обществу, уже ничего нельзя изменить.
Наше поколение ценит свободу выбора и возможность проявлять себя разными способами, а мамы и бабушки жили в более консервативные времена. Тогда семья, общественное признание и стабильность были важнее всего. Им приходилось подстраиваться под общество, и это также влияло на их личность и принятые решения. Поэтому важно понимать, что они в каждый момент своей жизни делали самый оптимальный выбор из возможных.
