Читать книгу: «Прошедшее время», страница 3

Шарф

То, что нас не убивает, и не рассчитывало нас убить…

Мужа Светлана потеряла в одночасье. Утро не предвещало беды. Муж, угрюмый и здоровый, ушел на работу. Угрюмость – перманентное состояние Кости по утрам. И по вечерам. Какой Костя в рабочее время, она не знала. С проблемами со здоровьем угрюмость никак не связана.

После ухода мужа Света села за работу – перевод художественной литературы с немецкого и английского на русский. Языки она знала в совершенстве. На изучении языков когда-то настояла мама. Считала, что расширяет мир дочери. Расширяет горизонты. Но мама ошиблась. Светлана решила стать переводчиком литературы и сузила свой мир до размера одной комнаты. Работала дома и редко куда выходила. Увлекалась новыми книжными романами так, что кем-то выдуманные страсти заменяли ей отсутствие собственных.

Муж Костя домоседом не был, но уважал увлечение жены. Тем более что это увлечение хорошо оплачивалось. Тем более что увлечение являлось одновременно и работой. Это, по мнению Кости, очень удобно – работа и увлечение в одном флаконе. Но для кого удобно – никогда не уточнял.

Выходные муж, как правило, проводил вне дома, чтобы не отвлекать жену, но всегда возвращался к ужину. Он был очень обязательным и пунктуальным. Свету такое положение вещей устраивало. Отсутствие мужа в непосредственной близости давало возможность полностью отдаться переводу, а не прочим утехам, которые только время отнимали.

На ужин, как правило, готовила что-то нехитрое, не требующее больших временных затрат. Костя уныло рассказывал о впечатлениях дня. Музеи, выставки, загородные прогулки. Света слушала вполуха, так как мысленно продолжала жить жизнью героев чужого романа.

Сегодняшнее утро не явилось исключением. Было таким же, как и все остальные утра рабочей недели. Костя сварил кофе, перелил его в термос, чтобы Свете не отрываться от работы и иметь под рукой бодрящий напиток хотя бы первые несколько часов после его ухода. Себе заварил чай с бергамотом, соорудил бутерброд, неторопливо позавтракал под звуки классической музыки и, поцеловав жену, ушел ровно в восемь утра. До работы муж предпочитал добираться пешком. В любую погоду. Берег здоровье. Света предполагала, что сорок пять минут быстрой ходьбы рассеивают угрюмость мужа и в офис он приходит бодрым, веселым и готовым к подвигам. А на обратном пути по непонятным причинам вновь впадает в угрюмость.

Днем в спокойную жизнь Светланы ворвалась соседка Кутя и принесла дурную весть. Кутя, рассказывая подробности катастрофы, подвывала и заламывала руки. Света оставалась спокойной. Внешне. Никогда прежде она не сталкивалась с потерями и не знала, как правильно себя вести. Вести себя подобно соседке не хотелось. Света никогда не рассматривала Кутю как пример для подражания.

Кутя – Ярослава Петрова – жила на первом этаже, поэтому ни одна новость подъезда мимо ее двери не проскакивала. Света жила на последнем, пятом этаже. Многие сплетни и пересуды до верхнего этажа недотягивали. Сдувались по дороге. И Света жила спокойно. Без лишних страстей, сотрясающих нижние этажи.

– Вот, Светочка, – всхлипнула соседка, завершая свой монолог. – Не стало у тебя мужа. Как жить-то будешь дальше?

– А откуда ты обо всем знаешь? – спокойно уточнила Светлана.

– Так Костя сам же и рассказал.

– Когда?

– Сегодня утром. Зашел ко мне, во всем сознался и попросил поставить тебя в известность. Так и сказал: «Поставь, пожалуйста, в известность Светлану. Пусть простит меня и не ждет к ужину. Я, – сказал, – для нее умер».

– Что еще сказал?

– Сказал, что будет время от времени звонить мне, чтобы справляться о твоем самочувствии. Костик, хоть и ушел, но продолжает нести ответственность…

– Он даже вещи никакие не взял, – Света перебила Кутю. Ей больше не хотелось обсуждать причины, по которым Костя решил уйти от законной жены к другой женщине.

– Так у них любовь уже лет пять длится. Костя так сказал. Обзавелся, небось, и в той квартире всем необходимым. За пять-то лет. И тапочки, поди, у него там свои. И зубная щетка. И все прочее.

– Костик к тебе зашел утром, а ты пришла ко мне только сейчас? – Светлана поймала себя на том, что мысленно переводит свой вопрос на английский. Рассматривает ситуацию своей жизни как страницу книги.

– Плакала я. Расстроилась сильно. – Кутя судорожно всхлипнула. – Хотела успокоиться, а потом уже к тебе.

– Видимо, успокоиться тебе так и не удалось. – Света рассматривала соседку. Лицо, покрасневшее от слез, вызывало раздражение. Хотелось по этому лицу ударить.

– Как тут успокоишься – горе такое…

«Наверное, – думала Светлана, – пока дошла с первого до пятого этажа, растащила эту горячую новость по второму, третьему и четвертому. По всем, кто имел неосторожность оказаться этим утром дома». Света поняла, что соседка сейчас живет ее страстями так же, как она сама проживает жизни литературных героев.

– А почему он именно тебя решил назначить доверенным лицом?

– Ну, знает ведь, что мы с тобой дружим с самого детства. И мамы наши дружили, и…

Кутя смущенно замолчала. Она не могла вспомнить ничего для третьего «и». Для того чтобы убедить Свету, что только ей, и никому другому, Костя мог доверить тайну своего ухода из семьи. Не говорить же о том, что Светина мама прибрала к рукам ее, Кутиного, папу, и этот факт должен был сблизить девочек, как полагали родители. Но сближения не произошло. Даже наоборот. Но родители продолжают жить вместе, наплевав на общественное мнение и чувства родных дочерей.

– Ты бы поплакала, – Ярослава попыталась приобнять Свету, но той удалось увернуться. – Легче будет.

– Поплачу. Позже. Не при тебе.

– Зря ты так… – Соседка всхлипнула. Сделала вид, что обиделась, но уходить не торопилась.

Светлана приложила ладонь к горлу. Горло саднило. Было очень больно говорить. Казалось, что слова выходят со скрежетом, оставляя за собой кровоточащие раны. Она внимательно смотрела на Кутю и думала, что если бы ей предложили самой выбрать гонца, несущего плохую весть, она ни за что бы не выбрала эту соседку. Кутю, что бы та ни говорила об их дружбе, Света не любила с детства. Хотя, с другой стороны, если бы гонца, как в былые времена, убивали, то…

Света взяла со стола толстый англо-русский словарь идиом и, размахнувшись, ударила Ярославу. Удар пришелся по голове. Соседка, тонко пискнув, кулем повалилась на пол.

Постояв несколько минут над телом, Светлана набрала мамин номер.

– Я Кутю убила, – превозмогая боль в горле, четко произнесла она.

– За что?! – воскликнула мама.

В этом вопросе вся мама. «Как ты могла?», «Как у тебя рука поднялась?», «Какой ужас!», «Почему именно Ярославу, дочь ее теперешнего мужа, а не кого-то другого?», «Насмерть убила или нет?» – все эти восклицания и неуместные вопросы не в мамином духе. Ей всегда интересна суть: «За что?» Хирургическая сестра, что с нее взять? Лишние эмоции мешают. Лишнее надо отсекать.

– За что, Света? – повторила мама вопрос.

– За тебя, – непонятно почему ответила Света. За маму она бы убивать не стала.

* * *

Кутей Ярославу прозвали родители. Иной раз родители сами не ведают, что творят. Их умиляла дочкина щенячья резвость и изящные формы. Как есть кутенок. А о том, что кличка прилипнет на долгие годы и заменит имя – кто же об этом думает?

– Кууутя, – звала дочь Анна Гавриловна, дама крупных размеров, и голос ее срывался от нежности.

Мужа, субтильного лысеющего мужчину, который не доставал ей до подбородка, Анна Гавриловна звала Зайкой. Зайка обращался к жене исключительно по имени-отчеству. Уважал. Уважение не мешало ему с нежностью относиться к дородной супруге.

Внутренним содержанием и отношением к жизни Ярослава пошла в мать. Ей было интересно все. Особенно личная жизнь соседей по дому. До всего было дело. Тонкой костью и малым ростом – в отца.

Ярослава и Света родились с разницей в две недели. За полгода до их рождения мама Светы и родители Ярославы переехали в новый дом. Квартиры оказались в одном подъезде. Это не могло не сблизить семьи. Мамы, гуляя сначала с животами, а потом с малышками, самозабвенно обсуждали все на свете: от детской сыпи до вредных привычек Зайки.

Мамы мечтали, что девочки непременно пойдут в один детский сад, затем – в одну школу. В идеале – в один институт. И, соответственно, будут дружить. Дружбы не получилось. Казалось, что Света и Ярослава были созданы как антагонисты. Из всего, что мамы планировали, случился только общий детский сад. После детского сада Светку отдали в школу с английским уклоном, а Ярославу – в ближайшую к дому.

Дружба между папами тоже не сложилась по одной простой причине: Света своего папу не знала. Его у нее не было. Мама Светы Марина, рыжеволосая хохотушка, легко выбалтывала нехитрые секреты милейшей Анне Гавриловне, которую, несмотря на разницу в возрасте, ласково называла Аннушка, но секрет Светкиного отцовства так и остался за семью печатями. Иначе Анна Гавриловна выболтала бы секрет Куте, а уж Кутя поделилась бы тайной со Светой. Всем особо интересующимся Марина говорила, что отца Светки убило жизнью.

Анна Гавриловна была старше Марины на пятнадцать лет. Кутю, единственную дочь, она выбивала у жизни всеми правдами и неправдами. То ли с тщедушным Зайкой было что-то не то, то ли в ее дородном теле, казалось, созданном для материнства, был какой изъян, но с зачатием не складывалось. Она и по врачам ходила, и по бабкам. И Зайку изводила то повышенной любовью, то мелкими придирками, то закаливанием.

В тридцать пять лет Анна Гавриловна махнула на все рукой и решила, что так, видимо, суждено. И начала пить. Не так чтобы до бессознательного состояния, но каждый день и не таясь. То, что она не таилась, Зайку пугало больше всего.

И вдруг Анна обнаружила, что беременна. Муж настаивал на аборте. Впервые за время их совместной жизни на чем-то сильно настаивал. Мол, от ребенка, зачатого «по пьяни», ничего хорошего ждать не придется.

– Сам ты зачат по пьяни, – жестко сказала Анна Гавриловна, до этого случая в неуважительном отношении к мужу не замеченная. – И уж если я решусь на аборт, то вытравлю из своей жизни тебя, а не ребенка.

Зайка притих. Терять жену не входило в его планы.

Затем тихий период его жизни сменился бурной активностью. Зайка поднял связи и выбил квартиру в только что отстроенном доме. Перевез жену, купил новую мебель и с большим нетерпением начал ждать рождения сына. Даже имя придумал – Ярослав. Анна Гавриловна не перечила. Сын так сын. Ярослав так Ярослав. Характер Аннушки во время беременности сильно изменился: она стала кроткой, тихой и уступчивой. Любила уходить глубоко в себя и улыбаться непонятно чему.

Когда родилась Кутя, Зайка заплакал от нежности, но от имени, приготовленного для сына, не отказался. Девочку назвали Ярославой. Анна Гавриловна располнела еще больше и сосредоточилась на ребенке. Мужа отодвигать на второй план не стала, он отодвинулся сам, оставаясь нежным и трепетным отцом. До Аннушки доходили слухи, что Зайка с кем-то что-то на стороне, но она не придавала этим слухам значения. Счастье материнства затмевало все остальное. Да и в муже она была уверена: пусть скачет, пока ребенок маленький, но ночует-то дома. И не просто ночует, а жалеет жену, дает выспаться и все хлопоты с девочкой берет на себя.

У Марины, мамы Светы, совсем другая история. Молодая, незамужняя, все впереди. А тут вдруг любовь к преподавателю. Такая любовь, от которой огородами не уйдешь. Такая любовь, с которой хочется засыпать, просыпаться и ездить в отпуск. Но отпуск так и не случился. В отпуск преподаватель ездил со своей семьей. Случилось совсем другое. То, чего ни Марина, ни ее возлюбленный не ждали. Ладно Марина, девчонка. А он? Преподаватель называется.

Преподаватель, узнав о беременности, помог с получением отдельной квартиры и испарился из ее жизни. Беременная Марина сама затаскивала узлы на пятый этаж. Мебели не было и в ближайшее время не предвиделось. Все недвижимое имущество легко двигалось: раскладушка, кресло-кровать, которое подарили однокурсники, детская люлька, складной кухонный стул и две табуретки.

Из института Марина ушла сразу же после рождения дочки. Ее карьера врача-хирурга накрылась медным тазом в пользу сохранения карьеры преподавателя. Работать Марина устроилась хирургической медсестрой в больницу, до которой от дома было минут десять быстрым шагом. Это было очень удобно. Часто брала с собой на работу маленькую Светочку. Выздоравливающие больные развлекали ребенка, пока мама ассистировала в операционной. Так Света и росла. В ее жизни с первых шагов было так много больничного, что она всю сознательную жизнь старалась держаться от медицины подальше. Марина и не настаивала на продолжении профессиональной династии, мечтала видеть дочь переводчиком, мотающимся из страны в страну. Марина сама всю жизнь мечтала быть свободной, хотела стать военным хирургом и мотаться по горячим точкам, но маленькая Светка переиграла все ее мечты.

Дочь воплотила в жизнь только первую часть маминого желания – стала переводчиком. Склонность к языкам была очевидна, и, равнодушная к дальним странам, Света осела дома.

Ярослава же, неожиданно для родителей, далеких от медицины, поступила в медучилище, с грехом пополам его закончила и устроилась лаборанткой в ту же больницу, где работала Марина. Анна Гавриловна не возражала. Ей, никогда нигде не работавшей и находящейся под крылом тщедушного Зайки, работа в лаборатории казалась очень женской и спокойной. Сидит там ее Кутя в белом халатике, тянет кровь из населения, вот и хорошо. Никакого риска для Кутиной жизни. А население пусть само о себе заботится.

* * *

Марина ворвалась в квартиру дочери ровно через пятнадцать минут после страшного звонка. Ровно в ту самую минуту, когда Ярослава наливала себе вторую чашку кофе из термоса. Проигнорировав дочь, которая столбом стояла в дверном проеме между кухней и комнатой, Марина кинулась к Куте. Быстрый осмотр, кроме шишки и зарождающегося синяка, ничего не выявил.

– Лоб – это не страшно, – констатировала Марина. – Близко к виску, конечно. Но не висок, же, правда?

Ярослава согласно кивнула и отхлебнула кофе.

– Голова не кружится? – уточнила Марина.

Кутя отрицательно помотала головой.

– Ну и хорошо.

Марина по-хозяйски отворила дверцу шкафа, в котором хранилось спиртное. Осмотрела бутылки, взяла коньяк. Щедро плеснула напиток в чашку с кофе, из которой пила соседка, сама сделала глоток прямо из горла и протянула бутылку Свете. Света на коньяк не отреагировала. Она стояла, безучастная ко всему. Как человек, который ушел глубоко в себя на неопределенное время.

– Чем ты ее? – Марина внимательно смотрела на дочь. Света на вопрос не отреагировала.

«Шок», – констатировала про себя Марина.

– Чем она тебя? – обратилась Марина к Ярославе.

– Словарем.

– Вот скажи, – Марина сделала еще один большой глоток и присела к столу. – Скажи мне, Кутя, для чего словари делают такими неподъемными? Я всегда об этом думала. Их же двумя руками удержать сложно. А уж если ударить…

– Тяжелее сковородки, – всхлипнула Кутя.

– А тебя сковородой били?

– Нет. Меня вообще никогда не били.

– Вот и не надо сравнивать. – Марина полностью пришла в себя и перестала церемониться. – А за что она тебя?

Света, чуть качнувшись, повернула голову и уперлась взглядом в мать. Поняла, что та не поверила, что дочь пошла на преступление из-за нее.

Марина, выдержав взгляд дочки, вновь обратилась к соседке: «За что?»

– За Костю.

– За Костю? – Такого ответа Марина не ожидала. – Ты увела у Светы мужа?

– Нет, что вы!

– Куда ей, – прошептала Света, не отрывая ладони от горла.

Ни мама, ни Ярослава никак не отреагировали на ее сипение. Они сцепились взглядами.

– Не ожидала от тебя, Кутя, – произнесла Марина. Ей удалось «Кутя» произнести с таким презрением, что соседку передернуло.

– Ну, куда мне до вас… – Ярослава ответила совсем не то, что планировала. Она к Марине, несмотря на ее совместное проживание с Зайкой, относилась хорошо. Даже где-то в душе была благодарна, что Марина, молодая и красивая, взяла на себя заботы об отце.

– Рассказывай, – велела Марина. – Со всеми подробностями.

Ярослава, посмотрев на Свету, с видимым удовольствием начала рассказывать. Красочных деталей ухода Кости из семьи стало больше.

– А почему этот дурак именно к тебе пришел со своими душевными излияниями? – спросила Марина после того, как Кутя замолчала. У Марины была прекрасная черта: она могла слушать. Без необходимости никогда не перебивала собеседника.

Света метнула взгляд на мать. Ее очень удивило, что она, такая нерациональная во многом, и Марина, рациональная до мозга костей, задали соседке один и тот же вопрос.

– Доверяет, наверное. – Кутя потянулась к бутылке с коньяком.

– Не переоценивай себя. – Марина перехватила бутылку и убрала в шкаф. – Тебе доверять – себе дороже. Козел просто. Или дурак. Собственно, одно другого не исключает. Или точно знал, что ты не станешь его отговаривать. Не тот ты человек, Кутя, чтобы отговаривать.

– Если бы Костя во всем признался мне, – сказала Света. – Я бы тоже не стала его отговаривать…

* * *

Выходить замуж за Костю не входило в планы Светланы. Поначалу. Поначалу считалось, что Костя ухаживает за Кутей. Анна Гавриловна этого мальчика из соседнего подъезда заприметила лет за десять до того, как позволила дочке думать о свиданиях.

Анна Гавриловна начала приглашать Костю в гости. Просила позаниматься с младшей по возрасту Кутей. Кормила пирожками и делала незначительные подарки: то шоколадку, то уже прочитанную дочкой книгу. Подкармливала и приучала к тому, что о Куте надо заботиться. Сначала помогать с уроками, потом по жизни. Анна Гавриловна понимала, что такой важный процесс, как выбор будущего зятя, нельзя пускать на самотек и уж тем более нельзя доверять ни дочке, ни Зайке. И годы… Годы, конечно, поджимают. Дочь она не в двадцать лет родила, как некоторые, а внуков дождаться хочется. И желательно дождаться их полной сил и энергии. Полной любви. Кому нужна старая бабушка? Никому. Обуза только.

Когда Костю забрали в армию, Анна Гавриловна писала за дочь трогательные письма с толстыми намеками на верное ожидание. Ты мол, там служи и ни о чем плохом не думай. А мы тут тебя ждем.

В принципе, Кутя ждала. Ей просто ничего другого не оставалось. Никто другой за время службы Кости на ее горизонте не нарисовался. Да и откуда бы? В медучилище сплошь девочки. Из училища – домой, чтобы мама не переживала. Дома мама никого постороннего к ней не подпускает. Мама ждет Костю. Так Кутина жизнь и шла.

Костя на письма отвечал. Видимо, от нечего делать. Описывал свою армейскую жизнь и не давал никаких обещаний на будущее.

Тем временем Аннушка, Зайка и Марина, объединив свои материальные возможности, приобрели загородный участок. Один на всех. За ценой, так сказать, не постояли.

Зайка давно мечтал проводить свободное время на природе.

– Вы только представьте – все свое! – Зайка в предвкушении потирал руки. – Укроп, петрушка, морковь. Сошел с крыльца, нарвал витаминов и, с морковкой в руках – вперед.

Куда «вперед» и почему именно с морковкой, он никогда не уточнял.

Марина не была склонна к садоводству и огородничеству, но решила, что дача не помешает. Когда-никогда, а можно будет выбраться на шашлыки. На природу. Кто будет жарить шашлыки и по какому случаю – значения для нее не имело. Она знала, что, отдавшись на волю Аннушки, можно ни о чем не переживать. Аннушка – это не случай. Аннушка – это порядок и стабильность, накормленная и присмотренная Светка. Для Марины с ее ночными дежурствами ухоженный и сытый ребенок – основа всего. Основы часто обеспечивала именно соседка.

Анна Гавриловна готовилась к спокойной старости. Ни укроп, ни морковь она представлять не хотела. Ей виделась цветочная клумба: нарциссы, георгины и прочая красота. Среди цветов – детская коляска. Розовощекий бутуз. Внук. Пусть будет мальчик. Раз уж у Зайки не случилось сына, то внук будет в самый раз. Кутя с Мариной трудятся в больнице и не мешаются под ногами. Внук полностью в ее распоряжении. Костя, наколов дров для бани, натаскав воды из колодца, тоже уходит на работу. Зайка где-то там, за домом, выращивает свой укроп. А она будет сидеть в кресле, в непосредственной близости от коляски, и чувствовать себя счастливой. Чем будет заниматься Света на их общем дачном участке, Анна Гавриловна никогда не успевала додумать. Но пусть будет, вреда от нее никакого. Светочка, конечно, не такая покладистая, как Кутя, но детей со Светой ей не крестить.

И вот настал день, когда Костя вернулся из армии. Почему-то ни Анну Гавриловну, ни будущую жену, он о своем возвращении не предупредил.

Аннушка наткнулась на Костю во дворе. Он сидел на скамейке с дворовыми ребятами и громко смеялся. Собственно, по смеху Анна Гавриловна его и вычислила. Костя немного подвывал во время смеха.

– Костик! – ахнула она. – Как же так! А мы-то ничего и не знаем.

– Здравствуйте, Анна Гавриловна! – парень поднялся, встал по стойке смирно и приложил ладонь ко лбу. – Вернулся на вверенный вам объект! Ярославе – привет!

«Привет». Этот привет, сказанный вскользь, сильно покоробил Аннушку.

Из армии Костя вернулся не таким наивным и доверчивым, каким уходил. Вылавливать его во дворе и заманивать в гости стало сложнее. Ни шоколадки его не интересовали, ни книги.

Возможно, что Ярка, как ее называл Костя, и могла бы заинтересовать парня, но совсем не с той стороны, с которой преподносила ее Анна Гавриловна. Ни хозяйственность девушки, ни кроткий нрав в те годы его не интересовали. А то, что интересовало, было недоступно. Во всяком случае, Костя не пытался бороться за тело Ярославы с ее мамой. Были другие девушки, менее охраняемые.

Со Светой по иронии судьбы Костя столкнулся спустя два года после армии как раз в квартире Петровых на первом этаже. Праздновали день рождения Ярославы. Двадцатилетие. Света пришла с целью вкусно поесть и быстро уйти. Костя был доставлен в квартиру под конвоем. Конвоировал его, по приказу Анны Гавриловны, тихий Зайка.

Марина дежурила в больнице. Если бы не дежурство, она бы непременно вмешалась в ситуацию и не допустила никакого сближения дочери с будущим зятем соседки. Обо всех матримониальных планах она знала от самой Аннушки.

Но все пошло как пошло.

– Светка? Ты? – восхитился сосед. – Вот ты какая стала!

Света, доселе комплиментами не избалованная, покраснела и ринулась в ванную комнату. Ей хотелось внимательно рассмотреть себя в зеркале, чтобы понять, что в ней изменилось. Зеркало не лукавило – все как всегда. Короткая стрижка «под мальчика», голубые глаза, худая шея, выглядывающая из воротника рубашки мужского покроя. Света тщательно намылила руки, затем лицо и смыла пену горячей водой. Так учила мама. Марина была уверена, что самое главное – это хирургическая чистота, а все эти женские уловки с помадой, тенями и тушью – не для них со Светой. У них с дочерью и так все на месте: ясный взор, трезвый ум, рыжий волос и чистая шея.

Выйдя из ванной комнаты, Света села к столу и начала есть. Костя сидел между Ярославой и Анной Гавриловной. Не дернешься.

«Без меня тебе, любимый мой, земля мала, как остров», – пела Пугачева. Анна Гавриловна накрывала своей ладонью ладонь Костика и лучезарно улыбалась.

Через полчаса, сочтя свой визит завершенным, Светлана поднялась из-за стола. Ну их, этих Петровых, с их ухаживанием не пойми за кем. Подарок, приготовленный мамой, передала, поела, можно и уходить. Света в те годы только-только увлеклась переводами художественной литературы, и ей не терпелось поскорее вернуться к словарям и книге, над которой начала работать.

– Свет, – Костик вскочил на ноги и начал протискиваться между стеной и спинкой стула, на котором сидела Ярослава. Потревожить Анну Гавриловну он не решился. – Я тебя провожу.

– Куда это? – удивился Зайка.

– Куда проводишь? – не поверила своим ушам Анна Гавриловна.

– Светочка в этом же подъезде и живет, – уточнил Зайка.

«Без меня тебе, любимый мой, земля мала, как остров». Диск крутился по второму кругу.

– Проводи, – неожиданно сказала Света. – Между третьим и четвертым этажом лампочка перегорела. Темно.

– Темно – это хорошо, – хмыкнул Костя.

Свет горел на всех лестничных пролетах, но именно между третьим и четвертым они начали целоваться.

* * *

Вернувшаяся с дежурства, Марина застала спящую дочь в обнимку с соседским парнем. Будить не стала. Чего уж…

Утром, как только Костя покинул квартиру, а Света, не зная как себя вести, осталась лежать, в дверь заколотили.

Анна Гавриловна, которая не спала всю ночь, отследила из своего окна спешный уход несостоявшегося зятя.

– Если бы Светка не была твоей дочерью – убила бы! – с порога заявила Аннушка и танком ринулась на кухню.

– Убей, – разрешила Марина. – Но только в моем присутствии. Я ее откачаю и зашью.

– А этому козлу отрежу все, что можно отрезать.

– Этому – режь. У него своя мама есть. Пусть она за него переживает.

– Ответь мне – как ты могла? – закричала Аннушка и буквально повалилась на угловой диванчик.

– Я? – переспросила Марина. – Ты уверена, что я к этому событию в жизни Светки как-то причастна? Это, скорее, ты недосмотрела.

Анна Гавриловна махнула рукой и огляделась. Кухня тонула в сигаретном дыму. На столе лежало блюдце, полное окурков и начатая бутылка коньяка. Стало понятным, что Марина, придя с дежурства, так и сидела на кухне.

Аннушка поднялась, достала второй стакан, разлила коньяк и выпила, не чокаясь, одним глотком.

– Как ты думаешь, – обратилась Марина к соседке. – Склонность к несчастной любви передается по наследству?

– По наследству передается плохое воспитание и алкоголизм, – отрезала Аннушка. – На даче чтоб я тебя больше не видела.

– Само собой, – согласилась Марина. Она никогда не была мелочной, а уж в такой ситуации.

– Долю твою верну. Даже не сомневайся.

Марина кивнула и включила чайник.

– С сегодняшнего дня мы с тобой чужие люди.

– Не перегибай, Аннушка.

– Я за Кутю любому горло перегрызу. Кроме тебя. Цени.

* * *

Свадьбу сыграли месяца через два. Самое интересное, что на свадьбе настаивала не столько Света, сколько Костик.

– Знала бы, что вы с Костей поженитесь, то объединилась бы с его родителями для покупки дачи, – сказала Марина в день свадьбы. – Общие внуки, общая дача.

– Только не говори, что ты предполагала, что у нас с Кутей будут общие дети, поэтому и приобрела дачу на паях с ее родителями.

– Дура ты, – констатировала Марина.

– Уж если кто и дура, то это Ярослава. Не я.

* * *

Жизнь молодой семьи с самых первых дней текла широкой спокойной рекой. Никаких крутых порогов, никаких водопадов. Никакой ругани. Каждый жил так, как привык. Светка пробовала увлечься домашним хозяйством. Супы выкипали, картошка пригорала, пироги не поднимались. Даже научилась вязать. Вязала мужу, на себе не экспериментировала. Три свитера практически одного фасона и одной расцветки за первые два года совместной жизни дали понять, что домоводство – это то, к чему душа не лежит совсем. А к тому времени, как она это поняла, имя Светы уже стало известным в кругу писателей, и молодая жена с головой ушла в чужие романы. Ребенка ни от Кости, ни от книжных героев не получалось.

* * *

Помирились Аннушка и Марина на похоронах. До этого не общались два года. Если случайно сталкивались в подъезде, Анна Гавриловна отворачивалась и шла на таран. Дорогу не уступала. Марина сама убирала себя с дороги соседки. На ее пути не стояла, прижималась лопатками к стене и тихо здоровалась. Анна Гавриловна единственный человек, который может похвастаться, что приручила Марину. Пусть даже приручила ссорой, а не дружбой.

За три дня до примирения бывших подруг у Зайки, неожиданно и без видимых на то причин, подскочило давление. Он, сколько мог, терпел дурное состояние, чтобы не беспокоить любимую супругу, а потом поднялся с дивана только для того, чтобы упасть на пол. Упал как подкошенный.

С чего вдруг Анна Гавриловна решила не скорую помощь вызывать, а самой дотащить мужа до больницы – непонятно. Но именно так она и поступила. Она, которая в жизни ничего тяжелее маленькой Кути на руках не таскала. Она, которая привыкла, что все проблемы на свои плечи берет тщедушный Зайка. Она, которая… Короче, Аннушка взвалила мужа на спину и, пошатываясь, направилась к больнице. Лестничный пролет, отделяющий квартиру от выхода из подъезда, дался легко. Силы еще были.

Двор, с ношей на спине, тоже удалось пересечь. Люди останавливались, открывали от удивления рты и уступали дорогу. Каждый думал: а найдется ли в его жизни человек, который вот так, в страшную минуту, взвалит и понесет. Думали о своем, но не предлагали Анне Гавриловне свои плечи и руки. Кто она им? Или же люди просто впадали в ступор при виде чужой страсти. А то, что это именно страсть, сомнений не вызывало. Кто же иначе понесет?

У дороги, которая разделяла двор и больничный городок, силы покинули Аннушку. Она упала на колени, но смогла бережно опустить на заплеванный асфальт Зайку.

– Марина! – Закричала Анна Гавриловна. – Мари-и-и-и-и-ина!

Последние силы ушли на крик. Лечь аккуратно рядом с мужем не получилось. Задохнувшись и почувствовав острую боль в груди, она повалилась на асфальт рядом с Зайкой. Домашнее платье задралось, выставляя на всеобщее обозрение белое полное бедро в склеротической сетке.

Почему последние силы были потрачены на «Марину», а не на «Кутю», которая работала в этой же больнице – кто же теперь скажет.

Зайку удалось откачать. В день похорон Анны Гавриловны он достаточно уверенно стоял на ногах, но был растерян, как маленький ребенок, который впервые остался без присмотра взрослых и не знает, как ему быть. Сразу стало понятно, что Зайка не сам взваливал на себя тяготы быта, а любимая Аннушка паковала проблемы в баулы и уверенной рукой возлагала поклажу на плечи мужа, а уж он потом трепыхался, чтобы все решить наилучшим способом, чтобы быстрее скинуть груз.

Все хлопоты, связанные с оформлением документов, выбором места проведения поминок, места на кладбище и прочего, прочего, прочего, без чего нельзя быть достойно похороненным, взяла на себя Марина. Даже одежду для соседки Аннушки выбирала она.

Кутя, не переставая, скулила, размазывая сопли и слезы по скукоженному лицу. Оно и понятно. Из-под нее выбили устойчивую табуретку и оставили дальше жить. А как жить – не объяснили. В смерти мамы она винила Зайку и грозилась уйти из дома. Зайка не хотел добавлять проблем любимой дочке, поэтому понял, что уходить надо ему, но пока не знал куда. Можно, конечно, пожить на даче, но вдруг девочке захочется подышать свежим воздухом, а там он со своей морковкой воздух портит. Нет, уж если выпадать из жизни Кути, то так, чтобы она об него не спотыкалась. «Что же ты наделала, Аннушка, – думал он. – Семью развалила…»