Читать книгу: «Солнце, что следует за Луной. Ожидание», страница 4

– Да, простите нас, – произнес Арлан, виновато кланяясь, – мой рот идет впереди моих мыслей – в этом моя беда.

Нависла тягостная тишина. Но тут на террасу вбежала девушка в голубом платье.

–Мама!– вскричала она в волнении.– Почему ты не предупредила меня, что господин Савалли тоже здесь?!

Госпожа Анника, как и все гости, все ещё находилась под впечатлением только что произошедшей сцены, и потому не сразу ответила.

– Дамира!– воскликнула она наконец. – Что за манеры?! Разве так должна себя вести молодая госпожа?! – и, обратившись к гостям, она несколько смущенно проговорила,– прошу простить мою дочь, друзья, она порой бывает слишком непосредственной.

– Молодость!– проговорил с улыбкой господин Кеган.

–Елена, Варди, познакомьтесь с моей дочерью Дамирой.

Варди все ещё мрачно смотрел на Елену, и, казалось, не слышал госпожи Анники. Но Елена, повернувшись, поклонилась в знак приветствия и посмотрела на юную госпожу.

– Так это и есть они?– прошептала девушка на ухо матери, но так, чтобы было слышно всем, – это про них же рассказывал Ханбек, что они живут в свободным отношениях?! – При этом она смерила Елену насмешливым взглядом.

– Дамира!– строго проговорила госпожа Анника.– Как тебе не стыдно даже думать такое?! Не то что говорить!

– А что я такого сказала? – насмешливо сказала девушка.– Лишь правду.

– Прекрати немедленно!– воскликнула ее мать, пытаясь усмирить строптивую дочь. – Без этих людей твоего отца и брата не было бы в живых! Прояви уважение!

Этот аргумент был настолько безапелляционным, что даже Дамира немного притихла и перевела взгляд с Елены на Савалли, ее глаза тут же загорелись.

– Господин Савалли! Я так рада, что вы сегодня пришли к нам! Вы так давно не посещали нас!

Молодой врач поднялся со стула и вежливо поклонился.

– Прошу прощения, юная госпожа, я был занят, особенно много времени у меня отняло устроение приюта.

Девушка поджала алые губки.

– Зачем вы так много на себя взяли?–обижено проговорила она. – И этот приют! Зачем вам это?!

Савалли, смущенно улыбаясь, молчал, не зная, что ответить.

– Госпожа Дамира, я очень надеюсь, что нас с Викаром и Арланом вы тоже рады видеть?– с улыбкой спросил Кеган.

– О чем ты,– весело сказал Викар, подмигивая другу,– мы с тобой уже не в том возрасте, а Арлан не такой очаровашка, как наш господин врач.

– Да уж, куда мне,– со смехом отвечал Арлан.

И переглянувшись между собой, все трое друзей расхохотались в голос, заставляя Савалли и Дамиру густо покраснеть.

– Перестаньте вгонять в краску мою дочь, господа!– воскликнула с улыбкой госпожа Анника.– Дамира, сядь за стол наконец! Кэролайн, нам нужно поменять скатерть и принести ещё блюд! Елена, Варди, простите мою дочь за бестактность, прошу, садитесь за стол! Нам ещё так много стоит обсудить.

Елена села, но Варди все ещё упрямо стоял.

–Варди…– шепнула она и потянула того за руку. Он недовольно вздохнул и тяжело повалился на стул.

Дамира оказалась прямо напротив Елены. Дочь госпожи Анники была точной ее копией, с толь лишь разницей, что волосы у неё были цвета меди. Она совсем не выглядела на четырнадцать. Прекрасно сформировавшееся молодое тело и горящие живые глаза, влюблённо смотревшие на смущенного Савалли, Дамира несомненно была очень хороша и жаждала любви.

– Ну так расскажите, где вы пропадали?!– снова воскликнула она, изящно положив голову на руку.

– Дамира! Немного уважения, пожалуйста! Что за ребёнок!– госпожа Анника была явно расстроена таким поведением дочери.

– Все в порядке,– сказал с улыбкой Савалли, пытаясь успокоить хозяйку и немного смягчить обстановку,– я, как уже говорил вам, госпожа Дамира, занимался детским приютом, он требует немалого внимания.

–Тородд любит у нас благотворительность,– с иронией заметил Кеган.

– Это не благотворительность, а обычная помощь тем несчастным семьям, что настолько бедны и загнаны в угол, что решаются на самое страшное– продавать в рабство и притоны своих родных детей,– отвечал горячо Савалли.

– Вы такой благородный!– вздохнула с восхищением Дамира.

– А по-моему, это глупость,– продолжал господин Кеган,– эти дети привыкли к грубой и тяжелой жизни, и именно она их и ждёт.

– Но по крайней мере они смогут вырасти свободными и у них будет выбор!– объяснил Савалли своему другу, который смотрел на него с нескрываемым скептицизмом.

– Выбор – это слишком сложно для голодранцев, – заметил Кеган.

– Господа, подождите спорить, интересно, что думают по этому поводу наши новые знакомые?– спросил господин Викар и перевёл взгляд на Елену с Варди.

– Если бы мне в десять лет дали сделать выбор между рабством и свободой, – начал Варди, который впервые решил вступить в беседу, – я выбрал бы свободу. Я как раз из голодранцев, как изволил выразиться господин Кеган. И кому как ни нам понимать цену собственной жизни.

Повисло неловкое молчание.

– Елена, дорогая, а что ты думаешь по поводу деятельности нашего друга? – спросила смущенно госпожа Анника.

– По-моему, то что делает господин Савалли, достойно уважения,– ответила Елена,– у людей должен быть выбор в жизни, а дети, если они растут в любви и заботе, смогут стать взрослыми, способными изменять мир вокруг себя, создавать что-то, а не только брать и разрушать.

– Вот тут с вами не согласен, сударыня,– перебил господин Кеган,– А как же дети наших аристократов и герцогов–уж в какой только любви и заботе не растут, а что из них получается? Так, трутни.

– Конечно, если их с малых лет приучают к тому, что есть они – люди высшего света, а есть все остальные, которые лишь их слуги и рабы,– отвечала с горячностью Елена,– но, говоря о том, что дети должны расти в любви, я имела в виду, что эта любовь должна учить их сочувствовать слабому и больному, тому, кто сейчас страдает. Уметь протянуть руку помощи тем, кто дошёл до точки, до отчаяния. Потому, как жизнь настолько изменчива, что сегодня ты–на вершине мира, а завтра вдруг потеряешь все и станешь сам рабом и слугой, и тогда кто посочувствует тебе, если сам ты никогда не знал, что такое жалость и милосердие?– Елена замолчала, перед ее глазами возник образ герцога Лейва, в дорогих шелках и бархате, с нахальной усмешкой на лице, таким она знала его большее время. Но тот день, когда его этапировали на северные верфи, Елена не забудет никогда. Ровно за несколько дней Лейв превратился из пышущего здоровьем и жизнью мужчины в сгорбленного седого старика с испуганными глазами на исхудалом лице. И когда его со связанными руками и кандалами на ногах закрывали в повозке с решетками, ни у кого из слуг, кто вышел посмотреть на него, не набежала на глаза даже малая слеза сожаления.

Елена перевела взгляд на сидящих за столом людей. Все молчали.

Госпожа Анника улыбалась.

– Какие верные слова, моя дорогая, не так ли, господа?

– Пожалуй, даже слишком верные для столь юной особы,– задумчиво добавил Викар.

– Вы рассуждаете как философ,– сказал с некоторым раздражением Арлан,– но в реальной жизни вы и вправду верите, что возможно построить такое общество, где все друг друга будут уважать? Если так, то это просто фантазии и ничего более!

– Я действительно так думаю,– отвечала твёрдо Елена, – и, пожалуй, можно начать хотя бы с тех детей, что собрал в своём приюте господин Савалли, или вот с моей Нимфеи,– и Елена жестом указала на сидящую рядом девочку, с аппетитом уплетающую пышную булочку.

– Мама, правильно ли я поняла,– обратилась Дамира к госпоже Аннике,– что эта сударыня мечтает, чтобы все друг другу помогали, любили и были равны? Чтобы, к примеру, мы, Аталлосы, были такими же, как какие-нибудь нищие рыбаки? И как можно додуматься до такой ерунды?!

– Полагаю,– решил ответить ей Савалли,– госпожа Елена лишь говорила об умении сострадать друг другу.

– Хорошо бы, госпожа Елена, ваши слова и мысли да нашим правителям и чиновникам в уши, – заметил господин Кеган.

Не известно, как долго шёл бы этот разговор, но тут Нимфея взяла чашу с каким–то красным напитком, хотела выпить, но не удержала в руках и уронила ее прямо на свое васильковое платье. Елена в панике бросилась вытирать драгоценную ткань.

– О, не волнуйтесь так, дорогая – успокоила госпожа Анника,– идите с малышкой к себе в комнату и там спокойно переоденьтесь.

– Простите, госпожа,– отвечала Елена, смущенно,– мы испортили такое замечательное платье.

– Какие могут быть извинения! Прошу, чувствуйте себя, как дома, не смущайтесь.

– Я, пожалуй, тоже пойду,– угрюмо проговорил Варди, резко вставая. – Елена, пойдём, я помогу с Нимфеей.

–Кэролайн проводит вас,– сказала вежливо хозяйка.

– Не стоит,– отрезал Варди,– мы помним дорогу. – Он взял на руки Нимфею и пошёл прочь с террасы. Елена тоже встала, поклонилась и поспешила за ними.

Некоторое время после их ухода, за столом царила тишина.

– Какие мысли, господа?– спросила госпожа Анника, обводя глазами сидящих за столом мужчин. – Как вам наши гости?

– Все это настолько необычно, что у меня нет слов,– задумчиво проговорил господин Кеган.

– А как она хороша!– воскликнул Арлан мечтательно.

Дамира ревниво фыркнула.

– Да что там такого?!

– Согласен,– отвечал господин Викар, не обративший внимание на замечание юной госпожи,– она словно ожившая статуя древних принцесс. Она и вправду была лишь крепостной?!

– Я знаю лишь то, что они мне сами рассказали,– пожала хозяйка плечами,– остальное–тайна.

– И этот ее мрачный громила–телохранитель, мда, – покрутил в раздумьях свой ус господин Кеган.

– Он как стукнул по столу– у меня все внутри так и сжалось от страха,– проговорил Арлан.

Кеган расхохотался.

– Ты слишком легко пугаешься, мой юный друг.

– А что же ты, Кеган, тогда тоже со стула чуть не упал?

– Ха–ха–ха!– рассмеялся господин Викар,– Арлан подловил тебя, Кеган! Ну а что ты молчишь, Тородд?– спросил он Савалли,– как тебе эта необычная парочка с ребёнком?

– А господину Савалли попросту все равно!– отвечала за него высокомерным тоном Дамира.

Савалли лишь улыбнулся и посмотрел вслед ушедшим с террасы гостям.

Глава 4 – Император умер! Да здравствует Император!

Золотой Альнаар был открыт. Причина для столь редкого события была всем хорошо известна – чествование императора и его наследника. В этот день все, от самого простого и бедного горожанина до знатных герцогов и баронов, могли насладиться праздником. Правда, знать и двор были отделены от остальной толпы специальным деревянным ограждением, возведенным буквально за одну ночь, а также кордоном из императорской охраны. Площадь перед Дворцом была забита напрочь, так что и яблоку негде было упасть, взгляды всех присутствующих были устремлены вверх – вот-вот стеклянные двери откроются, и на балкон выйдет император Рагнар, властитель мира.

Лукас безразличным взглядом обводил собравшуюся в этот час аристократию. Тут были все, кто составлял основу власти и скрытой оппозиции Империи. Пришли и четверо союзников Лукаса. Герцоги Гасс и Мельдаль, маркиз Анжери и граф Офербах. Они всегда держались в стороне друг от друга и даже сумели создать легенду, что не дружат. Дабы подтвердить этот слух, герцогу Гассу пришлось вызывать маркиза Анжери на дуэль, которая закончилась лишь парой незначительных царапин. Они давно заметили Лукаса, но упорно отворачивали головы, чтобы не встретиться с ним глазами.

«Идиоты», – думал Лукас, мило улыбаясь, проходящей мимо графине Авалос в сопровождении слуг. Он устремил взгляд на балкон. На нем уже показался верховный советник Андри Герхард. Он был немного моложе императора, но сохранился лучше. Острые черты лица, умный и внимательный взгляд карьих глаз под седыми бровями, это был энергичный старик, здоровьем и волей к жизни не уступавший многим молодым. Герхарды дружили с Наттеньерами с незапамятных времен, и, начиная с Асбарна Наттеньера, были их верховными советниками, неизменно на протяжении всех четырехсот лет правления династии. Герхард отличался фанатичной преданностью Наттеньерам. Он был холост и бездетен, его единственный брат погиб на поле боя много лет назад, так же не успев оставить потомства. Значит многовековая преемственность чина верховного советника прервется на нем.

«Скоро придет тебе конец, Андри, – думал Лукас, – как и всей эпохе Наттеньеров, их род падет и наступит новая эра. Моя эра». Юный Адейр ненавидел Герхарда всей своей душой, ведь тот был предан Наттеньерам, был умен и хитер, а также ловко раскрывал и предугадывал дворцовые заговоры против императора. Лукас сам не хотел себе признаться в том, что на самом деле боялся этого старика, он чувствовал, что тот его подозревает в чем-то, возможно, даже что-то нашептывает Рагнару. Герхард никогда не любил Лейва, его симпатии всегда были на стороне Кольбейна, поэтому он то и дело подносил императору известия об очередном военном подвиге или мудром полководческом решении младшего племянника. Таким образом, хотя Лейв и служил с юных лет при дворце и считался тем, кому император безоговорочно доверял, в разговорах на пирах или охотах Рагнар неизменно вспоминал Кольбейна, которого двор видел в столице всего однажды.

Но у Лейва всегда было преимущество перед младшим братом, от него всего–то требовалось вести себя осторожно, день ото дня выигрывая симпатию императора. Все козыри он держал в руках: право первородства, выгодная служба при дворе, симпатия высшей знати, и, в добавок ко всему, Лейва любила покойная императрица Ловиз, правда, тогда он был пухленьким маленьким младеньчиком, и бездетная Ловиз проицировала на нем свою нерастраченную материнскую любовь. Кольбейну и Лукасу в этом плане повезло меньше – они родились уже после смерти императрицы, а Рагнар, впавший в настоящее безумие после ее утраты, страшно дорожил всем, к чему бы она ни прикасалась при жизни. Лейва Рагнар явно выделял, за ним одним он сам лично приезжал в поместье Наттеньер, чтобы назначит своим секретарем. Он прощал племяннику некоторые проявления жестокости, от которых Лейв не мог сдерживаться даже во Дворце. Все видели, что будущим императором станет Лейв. Безоговорочно. И Лукас, всегда считавший Кольбейна очень опасным, решил, что все же одного влияния советника Герхарда не достаточно, и Кольбейн проиграл, даже не начав бой.

«Значит просто убьем тебя по–тихому, и все», – решил тогда Лукас. Но ошибся. Страшно ошибся. Он не предугадал, что Кольбейн сможет выступить в самый последний момент, он не предусмотрел масштаб глупости Лейва. И теперь, вместо нужного Лукасу развития событий, он стоял тут, ожидая появление Кольбейна на балконе Дворца и объявления его Великим Наследником. Его злейший враг стал могущественнее и сильнее. Лукас посмотрел на свои белоснежные перчатки и стал методично расправлять складки на руке. Но тут зазвучали трубы, толпа в одном порыве ахнула и замерла. Двери раскрылись, и медленно шагая, опираясь на жезл, вышел император Рагнар.

–Да здравствует император! – взревела толпа так, что стекла на окнах дворца зазвенели.

– Долгих лет жизни! Ураааа! Урааа!

Рагнар поднял руку, одновременно заставляя замолчать и трубы и народ. Он дал знак, и Герхард возвысил голос:

– О, поданные Империи, сегодня великий день, день славы! Его императорское величество Рагнар Огнеподобный назначил своего приемника. Небеса и Праведные Предки сделали свой выбор! Так падите же ниц перед Великим Наследником!

Забили барабаны, стоящие впереди всех, рыцари–катафракты застучали щитами, на балкон вышел Кольбейн в золотом обруче на мрачном челе и в развивающей алой мантии. Взгляд его синих глаз был резким и холодным, любому было понятно, что это жесткий человек, с которым лучше не шутить.

– Второй Рагнар, такой же неулыбчивый, – зашептали за спиной у Лукаса, – а катафрактов–то сколько! Разрослись будто плесень.

– То ли еще будет, – отвечал второй собеседник, – слышал, что лучшие земли на серебряных холмах выкуплены под дома для высших генералов и главнокомандующих. Не иначе новый Великий Наследник собирает вокруг себя союзников.

Лукас усмехнулся про себя: «Генералы и военные – это хорошо, но у них есть один серьезный недостаток – они уходят на войну, когда она начинается, а мы – остаемся».

Он снова перевел взгляд на балкон и заметил склоненных Дорана с Родгеной и Виву.

– А кузина моя стала красавицей…

***

Роскошный дом Наттеньеров в Альнааре был самым большим и богатым. Располагался он в непосредственной близости от стен Дворца. Высокие своды, зеркала и ковры, длинные открытые галереи и широкие террасы, увитые розами и глициниями. Наттеньеры любили роскошь и везде ею себя окружали.

Вива сидела в саду и наслаждалась вечерней прохладой. Она отвыкла от южного климата, и необходимость долго стоять на жаре во время чествования Кольбейна ее сильно утомила. Удобно расположившись на подушках, она ела виноград, изящно отрывая маленькой ручкой ягоды от грозди. Вошла служанка.

– Ваша матушка ожидает вас в гостиной, ваша светлость. Пришел гость.

– Гость? – Вива удивленно подняла одну бровь. – Кто же это?

– Ваш кузен, герцог Лукас Адейр.

Вива поднялась и направилась в дом. Она была необыкновенно хорошо сложена. Тонкий стан, длинная белая шея и прелестная головка с короной из черных блестящих волос. Лишь лицо было слегка бледновато – приступы удушья, начавшиеся сразу после ареста Лейва, до сих пор не проходили, несмотря на переезд в теплый климат.

Зайдя в гостиную, Вива увидела мать, сидящую на диване. Она разговаривала с Лукасом. Вива в последний раз видела его очень давно, еще девочкой. Тогда он ей казался нервным мальчиком со злыми глазами, бегающим за Лейвом и Кольбейном. Поэтому когда к ее руке склонился обаятельный юноша с длинными белыми волосами, она растерлась.

– Моя дрожайшая кузина, – произнес Лукас с улыбкой. – Сколько лет прошло, когда я видел тебя в последний раз.

– Кузен, вы ли это?!

– Время всех нас меняет. Ко мне оно было менее благосклонно, чем к вашей матушке. Ее красота лишь расцветает.

От этих слов герцогиня Родгена зарделась от удовольствия.

– Ах, Лукас, довольно, не льсти мне столь откровенно. Но что же Вива? Ты совершенно ничего не сказал о том, как изменилась она. Как ты ее находишь?

– Я ничего не сказал, тетушка, лишь потому, что боялся смутить кузину.

– Я так подурнела? – не скрыла обиды Вива.

– Напротив, совсем напротив. Когда Вы вошли, я потерял дар речи. В Альнааре много красавиц, вы же превосходите их всех.

– Я тоже, признаюсь, не узнала вас, кузен, – отвечала девушка, садясь рядом с матерью, и стараясь скрыть радость от слов Лукаса.

– Как вы находите столицу, тетя?

– Прекрасно, столько движения и шума, новых людей. Мы немного одичали в поместье. В той глуши.

Родгена позвонила в серебряный колокольчик и вошли слуги с вином.

– А мне нравится ваше поместье, – говорил Лукас, – места там необыкновенно живописные. А поохотиться в тех лесах мечтает каждый мой знакомый.

Родгена вздохнула.

– Не спорю, там и правда живописно, но от этого быстро устаешь. Столица меня привлекает намного больше. Да, и Виве было тоскливо.

Лукас удивленно вскинул брови, и, галантно кланяясь, проговорил:

– Вы скучали, кузина? Тогда я бы хотел помочь вам развеяться и показать все самые красивые и интересные места Альнаара, только разумеется с разрешения тети.

Вива посмотрела на мать. Та хорошо знала свою дочь, поэтому, улыбнувшись, сказала:

– Конечно, только недалеко и не утомляйте ее слишком долго, Вива еще слаба.

– Ах, мама, я совершенно здорова!

– Не волнуйтесь, тетя, я позабочусь о кузине.

– Я надеюсь, дорогой племянник. А теперь, Вива, дитя мое, сыграй нам что-нибудь. Лукас, ты должен услышать ее игру, все отмечают, что она искусно музицирует.

Вива села за клавесин и начала играть.

Звуки музыки разлились по комнате. Это была любимая мелодия Родгены, герцогиня так расчувствовалась, что ее глаза увлажнились.

– С вами все в порядке, тетя? – заботливо поинтересовался Лукас.

– Да, я в порядке. Просто именно эту сонату Вива и Лейв играли в четыре руки, будучи детьми, – она вытерла проступившие слезы, – так удачно, что ты зашел, Лукас. У меня есть к тебе просьба.

– Слушаю.

– Поговори с Кольбейном, – произнесла герцогиня, поднимая на молодого человека глаза полные мольбы, – вы в детстве дружили втроем. Судьба Лейва, я верю, тебе не безразлична.

– Дорогая тетушка, я был весьма опечален, узнав об участи Лейва. Но что же я могу поделать, он совершил страшное преступление.

– Это все та девка крестьянская! – вскричала Родгена, теряя самообладание, и заставляя Виву перестать играть. – Это она, проклятая погубила его, подбила на черное дело.

Синие глаза ее потемнели и лихорадочно заблестели, как у безумной.

– Прошу тебя, Лукас, поговори с Кольбейном! – она схватила тонкие руки племянника в свои. – Он может помиловать его. Доран не хочет ничего делать. Он предал нашего несчастного мальчика. Но я не предам его никогда. Прошу!

– Тетя, успокойтесь.

Но Родгена била нервная дрожь, начался припадок.

– Матушка! – воскликнула перепуганная Вива, увидев, как мать упала на диван без чувств.

– Скорее! Все сюда! – крикнул Лукас, склоняясь над герцогиней. Вбежали слуги, и увидев хозяйку, лежащую без чувств, в ужасе застыли на месте.

– Что встали, олухи! – злился Лукас. – Несите холодную воду! Вива, у вас есть нюхательная соль?

– Да, – отвечала та, доставая пузырек.

Лукас поднес его к лицу Родгены, она приоткрыла глаза. Вбежали слуги с водой. Лукас намочил полотенце и положил больной на лоб.

– Ее нужно отнести в покои и расслабить платье. И вызовите уже лекаря, ради всех предков!

Через полчаса прибыл врач. Он долго не выходил из комнаты герцогини. Все это время Вива не находила себе места. Она сидела возле дверей, обняв себя руками, и смотрела в одну точку.

– Выпейте это, кузина, – сказал Лукас, поднося кубок.

– Это вода?

– Нет, вино.

– Не хочу.

– Тебе нужны силы. Или хочешь упасть без чувств, как и тетя?

Вива вздохнула и подчинилась.

Лукас опустился перед ней на одно колено.

– Лучше?

В его глазах читалась забота и искреннее переживание. Девушка закачала головой.

– Нет. Теперь никогда не станет лучше. С тех пор, как Лейва арестовали, мама всегда такая. Припадки с каждым разом становятся все сильнее. В один день они ее просто убьют. И тогда я останусь совсем одна. Отцу я безразлична, с Кольбейном мы всегда были чужими.

Она вся сжалась, как испуганный котенок.

– Дорогая кузина, ты никогда не останешься одна. Я этого не позволю.

Он взял холодную руку Вивы и поцеловал.

– Надо сообщить отцу, – сказала Вива, смущенно пряча глаза, – он сейчас во дворце.

– Возложи на меня это поручение, – проговорил Лукас с нежностью в голосе.

– Тогда идите, попросите моего отца вернуться домой.

Молодой человек встал и поклонился.

– До скорой встречи, кузина. Я вернусь завтра, навестить тетю.

***

Во Дворце было уже сумрачно.

– Его императорскому величеству стало плохо, – сообщил слуга Лукасу.

– Я прибыл к его светлости герцогу Дорану со срочным сообщением.

– Его светлость сейчас в покоях императора вместе с великим наследником и советником Герхардом. «Все собрались», – усмехнулся про себя Лукас.

Слуга повел его по длинной галерее во внутренние комнаты Дворца. Здесь резко пахло благовониями. Остановившись перед высокими дверьми императорских покоев, он объявил:

– Его светлость герцог Лукас Адейр!

Двери отворились и юноша вступил внутрь.

В высоком камине пылал огонь, и это, несмотря на жару, от драгоценных курильниц распространялся аромат сандалового дерева и мирта, считавшихся целебными. Рагнар лежал на высоком ложе в подушках. Лекарь считал его пульс. Кольбейн, Доран и Герхард стояли тут же, склонив головы. Лукас осторожно подошел к ложу и, поклонившись, произнес:

– Мой повелитель, ваш племянник, Лукас Адейр, прибыл, дабы почтить вас и справиться о вашем здравии.

Рагнар ничего не ответил, все также лежал с закрытыми глазами и хрипел.

Лекарь, досчитав пульс, тяжело вздохнул и поднялся.

– Каков вердикт? – спросил Кольбейн, который даже не обратил внимания на приход Лукаса.

– Его величество уходит в мир теней, – констатировал лекарь, опуская голову.

В комнате стало очень тихо. Трое ближайших людей       императора были глубоко потрясены этим тяжелым известием, и стояли молча, потупив взоры. Лицо же Лукаса оставалось непроницаемым. Хрипы больного императора стали громче, потом послышался кашель. Лекарь бросился к нему.

– Неужели нельзя хотя бы как-то облегчить его страдания?! – не выдержал герцог Доран. Видеть агонию брата для него было невыносимо.

– Сейчас принесу одни капли, – засуетился лекарь, – правда, они окончательно помутят разум его величества, но значительно уменьшат боль.

– Так несите! Чего ждете? – взревел Доран, теряя остатки самообладания.

– Кольбейн… – неожиданно захрипел Рагнар, – подойди…

– Я здесь, повелитель! – отвечал великий наследник, склоняясь над умирающим.

– Иди с Герхардом…Ты должен…знать…, все знать…

Каждый новый вздох, каждое слово давались ему с превеликим трудом.

«Что он хочет сообщить мне?» – недоумевал Кольбейн, с тяжелым сердцем смотря на лицо этого великого человека, мужественного и сильного, но ставшего таким слабым и беззащитным перед лицом смерти.

– Герхард, – позвал император, – ты здесь?

– Ваш слуга рядом, повелитель!

– Ты знаешь, что надо делать. Иди…

Герхард поклонился.

– Слушаюсь, ваше величество.

– Кольбейн, ступай с ним…и…прости меня…

Последняя фраза, сказанная уже шепотом, потрясла Кольбейна. Он взглянул на Герхарда, чтобы понять ее тайный смысл, но тот опустил глаза, лицо его выражало глубокую скорбь.

– Прошу великого наследника следовать за мной.

Встретившись глазами с отцом, Кольбейн понял, что тот тоже был в недоумении. За что Рагнар, властитель Империи Драконов, мог просить прощения у своего племянника?

Герхард встал у дверей в ожидании. Кольбейн поклонился умирающему императору и направился к советнику. Тут только он заметил стоящего в отдалении Лукаса, который все это время внимательно слушал речи Рагнара. Глаза двух молодых людей встретились. Лукас услужливо улыбнулся, но Кольбейн лишь смерил его презрительным и холодным взглядом.

«Ничего, кузен, – думал Лукас, смотря в спину Кольбейна, – сегодня ты на коне и правитель, но удача очень скоро отвернется от тебя. А куда и зачем тебя повел Герхард я обязательно выясню».

В покоях остались Лукас и герцог Доран. Последний, казалось, ничего вокруг не замечал. Скорая и неизбежная потеря брата ввергла его в немое оцепенение.

– Дядюшка, приветствую, – начал Лукас, осторожно подходя к Дорану.

Тот вздрогнул от неожиданности и, заметив наконец племянника, ответил.

– Лукас, рад тебя видеть.

– Я пришел из вашего дома, и у меня тревожные вести.

– Что случилось?

– Тете Родгене стало плохо. Припадок.

Доран нахмурился.

– Вызвали лекаря?

– Да.

– Хорошо.

Это был весь интерес герцога к болезни жены.

– Все ждут вас дома, дядюшка, – продолжал Лукас, видя, что Доран не собирается уходить, – кузина Вива очень просила…

– Я нужен здесь, – перебил Доран. – Мой император умирает, и я не хочу оставлять его одного.

– Все так, дядя. Забота о повелителе должна быть на первом месте для каждого их нас. Это по истине священный долг. Но и семейными обязанностями не стоит гнушаться.

Эта фраза заставила Дорана пристально посмотреть на молодого человека, тень гнева проскользнула в его глазах.

– Ты хочешь сказать, я гнушаюсь семейными обязанностями?

– Никак нет, дядюшка, кому, как не мне, знать, какой вы замечательный отец, не только для своих детей, но и для меня, ведь во многом вы мне его заменили. Но ваша дочь напугана, она боится, что очередной припадок убьет тетушку. Ей нужна ваша поддержка и забота.

Уставшее лицо Дорана выразило страдание.

– Вива напугана?

– Да, очень, и потому просила меня быть ее посланником к вам. Она просит прийти и помочь ей в этот нелегкий час.

Эти слова Лукаса попали в цель, Доран явно колебался.

– Дядюшка, не беспокойтесь, сходите домой, проведайте родных. А я останусь с повелителем. Если вдруг его величеству станет хуже, вам сразу же сообщат. Вдобавок вход в покои надежно охраняется, с минуты на минуту придет лекарь. У вас есть время.

– Пожалуй, ты прав, Лукас, – наконец сдался Доран, – я отлучусь ненадолго, справлюсь о здоровье Родгены и вернусь.

Прежде, чем уйти, он подошел к ложу и, поклонившись, сказал:

– Мой повелитель, я скоро снова буду рядом.

Взгляд, который он бросил на умирающего брата, был полон отчаянного исступления и страдания.

«Это не похоже на скорбь, скорее чувство вины. Меня, дядюшка, не обманешь», – думал Лукас. Дверь за Дораном наконец закрылась. Лукас подождал минуту. Все было тихо. Тогда он приблизился к императору, сел рядом, и, наклонившись прямо к его уху, зашептал:

– Ну вот мы и остались наедине, дядя. Я так давно этого ждал. Ждал возможности все высказать тебе. Ты узнаешь меня? Это я, твой самый младший и самый нелюбимый племянник. Лукас.

Император лишь слегка приоткрыл глаза, но взгляд был блуждающим.

– Я был верен тебе, служил много лет, – продолжал Лукас свой монолог. – Но ты никогда даже не рассматривал меня в качестве претендента на престол. Хотя я обладаю всеми качествами будущего императора. Я точно лучше этого недоумка Лейва, или напыщенного Кольбейна. Но нет. Ведь я не крови Наттеньер. Знаешь ли ты, как это оскорбительно, быть презираемым, быть не оцененным по достоинству только из-за того, что в тебе течет не та кровь? Думаю, что не знаешь. Именно поэтому я дам тебе шанс познать это чувство, когда ты чего–то страстно желаешь, но оно никогда не станет твоим, потому что ты родился не тем.

Лукас полез за пазуху и достал небольшую книжечку, в темном переплете.

– Какая крошечная книжечка, – заметил он, зло ухмыляясь и вертя ее перед глазами Рагнара, – но какую огромную тайну она содержит. Знаешь, что это, дядя? Это дневник тети Ловиз.

Как только Лукас произнес это имя, сознание вернулось к императору, и он остановил на молодом человеке пристальный взгляд.

– О, что с нами делает сила любви, – засмеялся Лукас, – лучше любых капель и настоек. Эту историю передают из уст в уста, романтичные барышни мечтают, чтобы и у них была такая же великая любовь, как у императора Рагнара и императрицы Ловиз. Но сегодня раскроется истинная цена этой любви. Ты ведь знаешь, дядя, меня растила тетушка Миранда. Противная старуха, которая всех ненавидела, но больше всех она ненавидела тебя. Из ста проклятий, которые она извергала из себя в течение дня, девяносто приходились в твой адрес. Мне всегда было интересно, за что старая карга могла так на тебя взъесться. И лишь умирая, она открыла мне свой секрет. Оказывается, когда–то очень давно ты был с ней обручен. Но разорвал помолвку, потому что влюбился в ее младшую сестру – Ловиз. Тетка Миранда до конца жизни помнила об этом оскорблении, не выходила замуж и берегла вот эту книгу. Чтобы однажды воткнуть тебе кинжал прямо в сердце. Не дождалась, бедняжка, злоба и собственный яд ускорили приход смерти. Но она поручила мне закончить ее месть. И теперь, дядя, узнай же правду о своей великой любви.