Читать книгу: «Лотос Серебристый», страница 15

Глава двадцать шестая

Позднее оказалось, что между желанием купить билет на пароход и реальной возможностью приобрести такой стоит огромная пропасть. На ближайшие две недели все места на всех пароходах были разобраны. Бегство из Индокитая продолжалось.

Мистер Майкелсон записал нас в специальную тетрадочку для особенных клиентов и клятвенно заверил, что как только необходимый билет появится в продаже, он тут же запишет его на имя Киары Марэ.

Про то, что собираюсь взять с собой еще и Пею с Парамит долго не решалась сказать отцу. Наконец набралась мужества и постаралась объяснить недовольному родителю всю необходимость в подобных спутниках. Если с Пеей он согласился быстро, то вот Парамит не хотел отпускать.

– На кой сдалась там эта глупая девка? – гремел отец. – Только выброшенные деньги на билет.

Я молила его, плакала, рядом со мной стояла на коленях Пея и говорила, как Парамит будет полезна в путешествии и в оказании помощи беременной госпоже Джии. Все бесполезно. Отец не соглашался.

– Ничего, чаонинг, – тихо улыбалась Парамит вечером, расчесывая мои волосы толстым гребнем, – я, по правде говоря, очень боюсь пароходов. Если услышу их гудки, так и хочется упасть и начать молиться.

Я же кусала губу от обиды и злости. Если бы у меня были деньги, я бы сама съездила в пароходство и купила моим лао билеты, и не в третий класс, а в первый, чтобы они смогли насладиться долгим путешествием, а не страдать от морской болезни и запаха плесени.

В последние дни фраза, брошенная стариком Жаккаром, словно змеем-искусителем, все чаще мучила меня и днем, и особенно по ночам.

– Кража, мадам, только кража.

Порой среди ночи я вскакивала в холодном поту от кошмара. Мне снилось, как я в одежде японского ниндзя проникаю в чей-то темный дом, крадусь тайком по длинным коридорам, и наконец попадаю в просторную комнату, где на полках лежат груды сверкающего золота. С ликованием я набрасываюсь на сокровище и набиваю им все карманы, но тут дом превращается в тюремную камеру с толстыми решетками на окнах, а за дверью белеет ухмыляющееся лицо Эдварда Фейна.

Новый день пришел, и наконец сразу после завтрака в доме раздался телефонный звонок. Слуга лаосец поднял трубку и подозвал отца.

– Ха, ну спасибо, дружище, я у тебя в долгу, – прогоготал отец.

Я уже надела изумрудное сари и хотела идти с лао в храм, но, заметив довольное лицо отца, замерла.

– Киара, погади-ка, – махнул он рукой, подзывая.

Я приблизилась.

– Прикажи Пее собирать чемоданы, через десять дней отправляешься в Америку.

Сердце радостно заколотилось в груди.

– Отец, но как же…– выдыхаю, с трудом сдерживая крик ликования. – Ведь говорили, что билетов нет.

– Эдмонд Марэ может многое в Индокитае, – многозначительно сверкнул глазами отец. – Сейчас съезжу во Вьентьян, заберу билеты и заодно встречусь с парой нужных людей.

Я же бросилась догонять ушедших вниз к реке лао. Нянюшка и Парамит тут же направились в мою комнату и достали два толстых саквояжа, с которыми в детстве я путешествовала в Индию к дяде и тетушкам. Приятные хлопоты захватили меня с головой на целый день. Ворох платьев, чулок, кружевных накидок вдруг выросли посреди огромной кровати. Конечно, до отправления еще целых десять дней, но необходимо было заранее уложить большую часть багажа и отправить на пристань.

Я то и дело вынимала из кармана письмо Джи и перечитывала, с нежностью проводя по дорогим строкам. Мне хотелось как можно скорее оказаться рядом с ней, взглянуть в ее ясные лучистые глаза, мне хотелось стать для нее опорой, той, которая сможет разделить с ней тяготы. Эти мысли окрыляли меня, помогая совершенно не чувствовать усталости от хлопот.

К вечеру, уже сидя в большом плетенном кресле и вдыхая аромат жасмина, я думала о том, что хорошо бы перед поездкой завершить все дела. И конечно же мне надо уехать из Индокитая уже в статусе разведенной. После того дня, когда я пришла в дом Эдварда, требуя отдать наследство матери, я его не видела и не знаю, подписал ли он бракоразводные документы. Месье Жаккар так же хранил молчание. Думаю, если бы Эдвард передал ему бумаги, старый француз сообщил бы мне об этом. Получается, что он либо не подписал, либо…

– Либо попросту забыл и о бумагах, и обо мне, – угрюмо бормочу себе под нос.

Но развод получить все равно надо. Я не хочу, быть ничем более связанной с Фейном и со всей этой историей. Правда, конечно, деньги бы не помешали…

Уныло откусываю от нутовой лепешки и долго жую, запивая свежим молоком буйволицы, как вдруг звук мотора заставил встрепенуться от задумчивости. Должно быть отец уже вернулся из столицы? Я вышла к калитке. Нет, это был хорошо мне знакомый черный митчелл десятилетней давности выпуска. Из салона уже вышел месье Дюпон с мадам Дюпон, рядом стояла Мари. От неожиданности кусок лепешки выпал изо рта.

– Великий Будда, мы что же позабыли о визите семейства Дюпон?!

В холодном поту бросаюсь встречать гостей, попутно стряхивая крошки с лица и сари. Какой кошмар, я даже не успела переодеться. Так и ходила весь день в изумрудном сари!

– Киара! – воскликнула радостно Мари, едва завидев меня. – Их поймали! Всех поймали!

Девушка подбежала ко мне и в возбуждении стиснула руку.

Месье и мадам Дюпон выглядели строго и торжественно. Ни много, ни мало День Взятия Бастилии сегодня.

– Прошу вас, мадам, месье, Мари, пройдите в дом, – вежливо зазываю гостей, – повар приготовил на ужин потрясающие рыбные рулеты.

– О, благодарю, мадам Киара, – важно кашлянул в кулак Жерар Дюпон, – но мы едем в столицу.

– А что случилось? Разве праздник чествования короля не завтра? – замираю в нерешительности. Неужели забыла? Не может быть, я ведь на завтра даже фонарики сделала специальные для возжигания огней. И даже приготовила традиционный лаоский наряд пхаа син. Я просто не могла пропустить этот праздник!

– Ох, Киара, ну что же ты! – всплеснула руками взволнованная до предела Мари. – Как ты можешь не знать, что вчера нашими бравыми офицерами и охраной короля были пойманы заговорщики, готовившие покушение на его величество!

– Заговорщики… – шепчу потрясенно, и в миг перед глазами вырастает темный лес, сквозь который мы бежим с Джи от банды Сан Хуна, вижу Эдварда, стреляющего из ружья по переодетым во французскую форму аннамцам, вижу заброшенный храм Короля Обезьян и безумные глаза Сан Хуна, корчащегося на земле в предсмертных судорогах и ползущую по нему черную кобру. Вижу сияющие глаза Эдварда, его руки, нежно прижимающие меня в момент, когда надо было прыгнуть в бездну. Все это недавнее прошлое вдруг встало передо мной во всей яркости своих красок, и мое сердце забилось совсем как тогда, радостно, томительно, словно в предчувствии великой любви.

Я хватилась за голову и чуть слышно застонала.

– Киара, что с тобой? – Мари бросилась ко мне и помогла облокотиться ей на руку.

– Может быть вызвать врача? – заботливо поинтересовалась мадам Дюпон, с тревогой смотря в мое побледневшее лицо. – С нашей стороны было бестактностью приезжать без предупреждения. Но Жерар так хотел поведать хорошие новости, что пренебрег всеми правилами приличия.

– Нет, нет, прошу вас, не беспокойтесь, – торопливо отвечаю, переводя дыхание, – что с заговорщиками? Их в самом деле поймали?

– Ви, мадам! – гордо произнес месье Дюпон. – Сегодня утром прошел суд, который постановил, что этих предателей может остановить только смерть.

– Их расстреляют? – спрашиваю, уже понимая, какой будет ответ. И месье Дюпон согласно кивает.

– Приговор приведут в исполнение завтра на рассвете, так что праздник Короля станет еще и торжеством над победы порядка над хаосом!

– Праздник в честь казни, разве мы живем в темные века, – недовольно покачала головой мадам Дюпон.

– Мы едем в столицу, так как сейчас все там, – пояснила Мари, – король будет лично оглашать приговор и награждать тех, кто участвовал в поимке бандитов.

– Именно поэтому, советую вам и вашему батюшке поскорее собираться, – продолжил месье Дюпон, небрежным движением поправляя цветок на щегольском костюме, правда вышедшем из моды.

– Отец уехал во Вьентьян сразу после завтрака, но я ждала его к ужину.

– В таком случае мы бы с радостью взяли вас с собой, прелестная мадам Киара, – заулыбался сосед-плантатор.

Ехать в столицу, чтобы увидеть, как будут осуждать на смерть банду аннамцев мне совсем не хотелось. Но Мари так просила и уговаривала, упомянула так же, что к награде приставлен и наш общий добрый друг Франсуа Герен. И я, вздохнув, согласилась, только попросила дать возможность переодеться и пошла наверх. Наряжаться желания не было, но в то же время, там будет присутствовать сам король, расценив, что слишком мрачный наряд могут счесть как проявления скорби по приговоренным, я остановилась на шелковом платье оттенка папоротника, лиф и юбка которого было обшиты стеклярусом, кружевные перчатки, шляпка близкого оттенка к платью, тонкие чулки и бархатные туфли.

Черный митчелл затормозил в нескольких кварталах от дворца короля, дальше дороги были перекрыты, и дамам и господам приходилось идти пешком, чтобы увидеть суд.

Я поразилась той перемене, что случилась со столицей Лаоса с последнего дня, как я была здесь. Толпы народа высыпали на улицу, огни были зажжены в каждом окне, в каждой лавочке, а двери кафе стояли широко распахнутыми, и галантные официанты разносили в стеклянных стаканах холодный бламанже. Вьентьян словно стал прежним, каким я еще хорошо помнила его до краха банков и обесценения денег, до жутких восстаний Тонкийских стрелков. Это был мой Вьентьян, шумный, суетливый, с доносящимися со всех сторон ароматами азиатской и европейской кухни, и было странно и жутко одновременно, что сегодня город ожил только для того, чтобы посмотреть на смертный приговор заговорщикам.

Шпили дворца короля золотились в закатном солнце, широкая площадь была заполнена людьми до отказа.

– Нам стоит поторопиться, дамы, я даже отсюда уже вижу сияющие одежды Сисиванг Вонга, – произнес месье Дюпон вперед, где на высоком постаменте был сооружен золотой трон, на котором, подобно божеству восседал король Лаоса.

Колониальные французские власти во главе с губернатором предпочли места за троном, в тени, и одеты они были в обычные костюмы. Но не было ни одного живого существа во всем Индокитае, которое бы не знало, что именно они, эти гладковыбритые надушенные европейцы, бросающие внимательные взгляды на толпу, и были настоящими правителями Лаоса. Именно они создавали законы, собирали налоги и чинили суды.

Чуть поодаль от короля мои глаза различили знакомое строгое лицо Суан Ши, верного телохранителя, а рядом с ним, между Антуаном Бомашем и Марселье стоял ОН – Эдвард Фейн. Сердце пропускает удар. Перестаю дышать, смотрю только на него. Безукоризненный белый пиджак оттенял загорелое красивое лицо Эдварда, в эту секунду о чем-то весело переговаривающегося с толстяком Бомашем. Я почти вижу, как загораются искорки задора в серых глазах англичанина. Несмотря на большое расстояние и толпу, разделявшие нас, мне все казалось, что до меня доносится его голос и даже обрывки фраз.

– Киара, на что ты так смотришь? – удивилась Мари, заметив мое пылающее лицо.

– Да что она там может смотреть, – махнул рукой месье Дюпон, пытаясь за шляпой впереди стоящей дамы разглядеть арестантов, выстроенных в шеренгу перед троном.

– Жерар, ты что здесь забыл-то! – раздался громогласный знакомый голос, и уже через мгновение, мой отец приветствовал семейство Дюпон.

– И Киару привезли? – округлил глаза Эдмонд Марэ. – Ей-то зачем на все это смотреть?

– Но как же, Эдмонд! – воскликнул месье Дюпон. – Сегодня со смертью этих негодяев наконец-то уйдет страх из Лаоса. Это эпохальное событие, не побоюсь этого слова.

Отец хмыкнул и закурил.

– Этих голодранцев расстреляют, но вот страх, – он покачал головой, – нет, дорогой друг, страх теперь с нами навсегда.

– Неужели вы полагаете, что восстания не прекратятся? – дрожащим голосом вопросила мадам Дюпон, стискивая в руках сумочку.

– Знаете, что лучше всего разжигает костер революции? – спросил отец, устремляя взгляд на Сисиванг Вонга, чья корона сияла подобно солнцу.

Мы замерли, молча ожидая его ответа.

– Лучший костер для революции, друзья мои – это святые ее мученики. Расстреливать этих голодранцев – ох, как неверно.

Лицо отца застыло, а упрямые зеленые глаза под густыми бровями горели ненавистью. Он желал процветания этому краю, я знала, что он, как никто другой, хотел, чтобы Индокитай снова был той волшебной плодородной страной, в которую он однажды поверил много лет назад, и которую приехал покорить.

Громко на всю площадь раздались звуки труб и удары барабанов, затем огласился приговор арестантам сразу на трех языках: лаоском, вьетнамском и французском. Подобные публичные суды ушли давно в прошлое, канули в предыдущих смутных столетьях, и в глазах европейских монархов и правителей казались дикостью. Но французские власти хорошо знали психологию народа, которым управляли. Восток был всегда жесток, и только публичная демонстрация силы позволяла удерживать порядок.

Арестантов, скрученных по рукам и ногам, увели обратно в камеры, где они будут находиться до самой казни. Я лишь мельком смогла разглядеть их всклокоченные пыльные головы и изуродованные лица. Следом за этим наступила более радостная и торжественная часть – вручение наград за поимку преступников.

– Смотри, смотри, вон Франсуа, – с придыханием проговорила Мари, предательски алея.

Герен в самом деле был приставлен к высшей государственной награде за проявленную храбрость и отвагу. Густые кудрявые волосы юного француза сияли в лучах солнца подобно шлему, он был красив и юн, а в глазах отражалась та светлая мечтательность, которой жило это прекрасное горячее сердце.

Образ Франсуа на время затмил передо мной все остальное, но где-то глубоко билась вновь и вновь навязчивая мысль о том, что надо просто повернуть голову вправо, чуть-чуть, и я смогу увидеть другое мужское лицо, другие черты, другие глаза, которые снятся мне по ночам, которые преследуют и мучают меня, куда бы я ни направилась, но когда я наконец сдалась и позволила себе это сделать, то обнаружила, что Эдварда уже нет. Он ушел. Не веря своим глазам, обегаю взглядом всю толпу, смотрю вбок – его нет. Ушел? Эдвард ушел…

Ноги сами собой понесли меня прочь от толпы, мимо заполненных кафе и магазинчиков. Сердце билось быстро-быстро, а глаза жгли слезы обиды. Ушел… Бегу дальше. Развернулась. И встретилась глазами с Базу.

– Раджкумари, – произнес слуга, почтительно складывая руки. – Хозяин велел передать вам это.

Он протянул конверт. И я тут же открыла его.

«Киара, я уезжаю ночным поездом на север страны, в ближайший месяц меня не будет во Вьентьяне и окрестностях, а потому хотел бы завершить все дела до отъезда. Бумаги подписаны, можешь их забрать. Базу отвезет тебя в мой дом на Малой Сорбонне и также вернет тебя обратно. Полагаю, наш брак можно считать завершенным.

Э.Ф.»

– Подонок, – в ярости я смяла лист бумаги, как если бы это была шея самого Эдварда. Он полагает, что наш брак завершился? Подонок и вор, присвоивший деньги моей матери.

– Госпожа, машина ожидает вас, – поклонившись, напомнил о себе Базу.

Я обернулась и увидела знакомый даймлер, припаркованный за углом.

– Так хозяин уехал? – машинально спрашиваю слугу. Черная мысль, как давно притаившаяся змея, выползла наружу и заполнила все внутри.

– Да, раджкумари.

– Хорошо, тогда едем.

Только опустившись на сидение в салоне, я вспомнила, что не сказала ни отцу, ни семейству Дюпон о том, куда так резко ушла. Ничего, у меня есть дело, которое нужно завершить.

Машина плавно и тихо двигалась по освещенным улицам. Здесь, в дали от главного действа и дворца короля было уже не столь многолюдно.

Сам дом Эдварда был погружен в безмолвие. На тихий стук Базу дверь отворила сонная горничная, она же проводила меня на второй этаж.

– Здесь господин сказал лежат необходимые бумаги.

Я обвела взглядом комнату. Лаконичная британская роскошь. Это был кабинет, тут же на столе возле окна лежал длинный конверт, на котором рукой Эдварда было написано «Киаре».

– У меня есть время, чтобы ознакомиться с бумагами? – спрашиваю девушку, та в ответ кивает и растворяется за дверью.

Я осталась одна в комнате. Сердце бешено стучало в ушах. Мы были слишком мало женаты с Эдвардом, так что я не успела узнать всех его привычек, но, зная моего отца, он держал сейф в подобном кабинете. Конечно же я не могла быть уверена, что найду сейф здесь. Эдвард мог держать те деньги, где угодно, в любом месте, но я хотела попытаться. Через десять дней отплавает пароход в Бостон, и как же мне хотелось иметь возможность не только забрать с собой Парамит, но и помочь своей сестре и ее замечательному мужу. Мне нужны это восемьсот тысяч! А вот Эдвард их просто украл, нагло присвоил. Ненависть и злоба разгорались огнем в сердце, придали сил, и, наконец найдя все оправдания своему поступку, я принялась внимательно осматривать комнату, при этом каждый раз вздрагивая и замирая, когда слышала какие-нибудь звуки, доносившиеся из коридора.

Но ни за картинами, ни за огромной картой мира, ни за стеллажом книг не обнаружился желаемый потайной сейф, я уже готова была отчаяться, но вдруг заметила у окна чуть приоткрытую дверь, открыв которую я оказалась в смежной комнате. Широкий мягкий диван на круглых ножках красовался на фоне мраморного камина, вещи совершенно ненужной в этих тропических широтах, и тут же над каминной полкой висела огромная картина с изображением лотосов в пруду. Чувствуя покалывание в пальцах от волнения, я принялась ощупывать края рамы.

– Ну же… ну же… неужели!

Сердце замерло, а в висках загудело – там находилось углубление! Мягко отведя картину, я отпрянула, не веря в очевидное. Это был сейф, и он был открыт! О, Будда, сегодня наконец-то удача улыбнулась мне! И я верну себе то, что по праву мое!

Дрожащими пальцами осторожно берусь за холодную металлическую ручку, медленно заглядываю внутрь и…

– Ты что-то ищешь, дорогая?

Я подпрыгнула так, что свалила несколько хрустальных безделушек с полки, и те с оглушительным звоном вдребезги разлетелись у моих ног. С расширенными от ужаса глазами я смотрела на стоящего посреди комнаты ухмыляющегося Эдварда, а в голове глухо стучало: Это КОНЕЦ! КОНЕЦ! Он сделал шаг ко мне, я же судорожно вцепилась в мраморную полку.

– Это просто удивительно, дорогая, в прошлый раз, ты приходила ко мне, чтобы убить меня, а сегодня, чтобы ограбить? – он говорил это мягко, почти ласково, словно разговаривал с провинившимся ребенком, в серых глазах искрился смех. Мне же было невыносимо видеть его. Хотела вдохнуть, и поняла, что не могу. Эдвард же был все ближе, медленно, сокращая расстояние между нами. И вдруг я поняла, что меня может спасти – огромный диван. В один миг перескочив на другую сторону, я пустилась прочь из комнаты с такой скоростью, которую может придать человеку только животный страх.

– Киара, стой!

Но я была уже на другом конце кабинета, схватила ручку и выбежала в коридор. Внутри в дикий глубок смешались злость, отчаяние и ужас. Вот уже и лестница! И тут же мои плечи сжали сильные руки и развернули.

– Решила снова сбежать, Киара Марэ?! – бросил Эдвард, притягивая к себе, прижимая спиной к стене и загораживая проход к заветной лестнице.

Сердце больно било в грудь, ноги ослабели, а кожа чувствовала прикосновение горячих рук сквозь тонкий шелк.

– Отпусти, Эдвард, – взмолилась я, из последних сил упираясь ему в грудь.

– Отпустить, Киара?! – глаза Эдварда потемнели, в них все меньше оставалось смеха, и все сильнее разгоралось пламя, которое я так хорошо знала, это пламя, лишавшее меня рассудка и здравого смысла. – Куда же ты хочешь, чтобы я тебя отпустил? В Америку, или быть может в объятия славного Франсуа Герена, на которого ты так сегодня смотрела?

Я оторопело уставилась на него. Откуда он знает о поездке? Моя растерянность, казалось, только забавляла Эдварда.

– Мой один французский друг сегодня утром поведал мне, что к ним в контору приезжал Эдмонд Марэ и выкупил целых три билета на твое имя на пароход «Святая Лаура», отходящий через десять дней из порта Сайгона. Собралась уезжать? Но решила прихватить свое наследство?

Гнев вскипел в жилах. Занесла руку и хотела как следует ударить по этой ухмыляющейся самодовольной физиономии, но реакции англичанина его не подвели. Эдвард перехватил мою ладонь и с жадностью прислонил к горячим губам.

– Что же мне еще сделать, Киара? – выдохнул он, а от его дикого темного взгляда стало невыносимо горячо внутри. – Я в совершенном отчаянии, даже восемьсот тысяч пиастров не могут удержать тебя возле меня. Что мне еще придумать? Какими цепями приковать, чтобы ты больше никогда не могла покинуть меня?

Этот горячий шепот, эти руки, что прижимали так крепко, подняли внутри жаркую тревожную волну, выжигающую все на своем пути. Не осталось ничего вокруг, только он. Не дав опомниться, Эдвард притянул за талию к себе и сразу поцеловал – сильно, жарко дико.

– Эдвард, пусти…

– Нет…

И снова прижался губами, не давая возможности, что-то сказать, оттолкнуть. Рывком потянул на себя, уводя прочь от лестницы в соседнюю сумрачную комнату, позади хлопнула дверь, отрезая нас от всего мира. Я еще пыталась вырваться из этого плена, еще надеялась на спасение, но Эдвард сжал меня почти до боли, его губы соскользнули с моих губ к шее, погружая в удовольствие, сладостное, тягучее. Рывком дернул зеленый шелк с плеч и прижался долгим жарким поцелуем сначала к ключице, а затем ниже и ниже… к нежной ложбинке между грудями, и мне становится страшно и до безумия хорошо. Зарываюсь пальцами в его волосы и со стоном откидываюсь. Я не могу больше сопротивляться его силе, его ласкам, его поцелуям… Я хочу его… до безумия…

Платье было сброшено на пол, следом упала и легкая кружевная комбинация, стянув тонкое белье, Эдвард подхватывает под ягодицы, склоняется к обнаженной груди и на мгновение замирает, словно зачарованный ее красотой, я выгибаюсь в его руках, моля не останавливаться, вцепляюсь в его сильные плечи…

– Эдвард…

И тут же припадает губами к розовому нежному соску, вырывая из моего горла стон. Хочу еще! Больше поцелуев, больше его. Он уже сбросил с себя пиджак и жилетку, я ревниво дернула пуговицы на белой рубашке, и наконец добралась до его гладкого возбужденного до предела тела. Веду рукой по его груди, по напряженному животу… Эдвард рвано втянул воздух, расстегнул брюки, и еще теснее прижал меня к себе, и я ощутила твердые мускулы его бедер между ног. Он опустил меня, дрожащую от предвкушения и желания, на кровать и навис сверху, и я потянулась к нему сама, руками обвивая за шею, притягивая к себе, смотря в его потемневшие от желания и страсти глаза. Его губы снова на моих губах. Несколько мгновений жаркого жадного поцелуя, и он уже ласкает мое колено, чуть отводит его в сторону, ведет пальцами по внутренней стороне бедра, я вздрагиваю всем телом от этой сладостной муки.

Склоняется надо мной, смотрит так пристально, что я задыхаюсь, не могу больше…

– Киара… – жаркий шепот-стон на моих губах. Резкий толчок.

– Эдвард…ммм…

Тело пронзает резкая боль и жар. Я вонзаю ногти в напряженную спину Эдварда и выгибаюсь в его руках, откидываю голову. Эдвард задвигался, все сильнее и сильнее, до его хриплого дыхания, до моего стона. Сладкая нега и томление, невыносимое блаженство. Еще и еще… Его сильное мускулистое тело, его ласки, то грубые, то нежные, обжигающе горячие. Мне мало…

– Эдвард… – стону в голос.

Еще толчок… еще…

Терзает мои губы, движения шальные и глубокие… Мыслей нет, ничего нет… все это сгорело в жарком огне…

Эдвард сжал мои бедра, сильный толчок. Мое тело дрогнуло, изогнулось от сладких спазмов. Эдвард рухнул на меня, придавив всей тяжестью, хрипло дыша в висок. Замираю с широко распахнутыми глазами, слышу стук его сердца, сквозь пелену доносится пение птиц из приоткрытого окна. Наши влажные от удовольствия, переплетенные тела.

Поворачиваю голову и встречаюсь с серыми глазами Эдварда.

– Моя Киара, – выдыхает он, – только моя…

Притягивает к себе и накрывает нас тонким покрывалом. В кольце его горячих рук я быстро засыпаю, уставшая и счастливая.