Читать книгу: «Огонь веры», страница 2

Агния, видя невысокое происхождение обратившегося к ней простолюдина и находясь под влиянием сильных и тягостных чувств, неожиданно для себя рассказала незнакомому человеку о том, что терзало её душу: об отце, который желает выдать её замуж; о том, что она сама того не хочет; о том, что не хочет подводить отца, которого любит, но всё же не может смириться с той судьбой, что он ей предлагает.

Моряк внимательно выслушал её, что удивило Агнию даже больше того, что она сама рассказала о тревоживших её печалях. Ранее она считала, что проблемы богатых и знатных господ мало заботят бедняков, но её неожиданный собеседник проявил участие, выслушав её, а после того, как она завершила говорить, он тяжко вздохнул и начал делиться историей своей жизни!

Он был бедным моряком, как и угадала Агния. Ходил на торговой галере, но не потому, что людям его сорта в порту больше не найти никакой другой работы, а потому, что он искренне и беззаветно любил морские походы. Раньше моряк был всего лишь гребцом, но теперь стал помощником капитана и, возможно, вскоре и сам сможет подняться до звания капитана, и тогда он сможет направить свой корабль в неведомые дали, туда, куда ещё никто не ходил. Моряк рассказывал Агнии о дальних странах, о которых мало кто слышал и мало что знал; об островах, на которых ещё чувствовалась древняя сила, что создала всё вокруг; о народах, которые ещё поклонялись языческим богам, как некогда делали и сами энелианцы.

Агния слушала этого моряка, который говорил о таких вещах, которые можно было прочесть только в книгах, редких и дорогих, что писали монахи и путешественники, и чувствовала странное влечение к нему. Она видела в этом необычном человеке очень далёкое напоминание из детства. Словно бы её отец вернулся из прошлого, молодой и отчаянный, открытый для всего нового, открытый для нового вызова. Из того прошлого, где он ещё не был помазанным витязем, а был скромным конторщиком, когда он был погружен в мир фантазий, а не в мир расчётов, когда он стоял гордо и прямо, а не согбенно сидел над счетами, как сейчас.

Долго ль, коротко ль, но Агния нашла свою любовь сама. Такой поворот судьбы очень не понравился её отцу, который вовсе не желал породниться с обыкновенным матросом, да к тому же ещё работающим на чванных Доранов! Но мало того, что Годрик Каэр был низкого происхождения, так он ещё и не имел никаких родных: оба его родителя были погребены под лавиной в Багряных горах, когда они шли с торговым караваном через перевалы. Сам молодой Каэр в то страшное одинокое время был оставлен на попечении друзей своего отца. И после того как он вырос сиротой без всякой опоры, то был вынужден самостоятельно добывать себе хлеб и потому пошёл наниматься в порт. Для него это было самое честное решение.

Но работа в порту приносила лишь крохи: постоянная нужда отразилась на Годрике. Он был ниже многих мужчин Северной Чети, которые во всех землях отличались большим ростом, но имел широкие плечи, на которые он мог взвалить мешок с зерном по весу вдвое больше его самого. Его могучие руки выпирали из рукавов рубахи, так что даже ткань иногда скрипела, когда он работал. Ладони были испещрены мозолями – это было постоянное напоминание о тяжёлом труде галерщика. Но, несмотря на всё это, сам по себе Годрик был приятен на вид и имел красивое лицо правильной формы. У него были чёрные, вьющиеся волосы, которые спадали до плеч, и выразительные синие глаза.

Агния и её отец Герд сломали немало копий меж собой, прежде чем, в конце концов, благородный Панарон согласился принять в свою семью Годрика Каэра. Герд увидел в этом молодом помощнике капитана торговой галеры молодого себя, и это напомнило ему о том, что всего, что он имел, он добился сам безо всякой помощи. Отец Агнии поверил своей дочери, что Годрик тоже сможет всего добиться в жизни. Герд преисполнился надежды, что Годрик не разочарует его, и согласился благословить брак между ним и его единственной дочерью.

Несмотря на то что такое решение Герда Панарона ударило по чести некоторых благородных господ, жаждавших взять замуж Агнию, это не лишило его того положения в обществе, которым он обладал. Хоть и нашлось несколько злых языков при дворе князя Северина, распространяющих дурные слухи о семье барона и о якобы истинных причинах такой партии… Но, как бы то ни было, Герд остался при своём решении, а союз Агнии и Годрика был заключён на небесах. А вскоре Агния сообщила с радостью своему отцу, что тот, не пройдёт и нескольких месяцев, станет дедом, и эта новость окончательно развеяла немногие оставшиеся тревоги отца благородного семейства.

Годрик ныне шёл домой с набережной Свирелей. Он совсем недавно вернулся из долгого плавания, и ему предстояло провести множество драгоценных часов рядом со своей любимой, ибо их первенец уже скоро должен был появиться на свет. Моряк бросил последний взгляд на уходящую вдаль «Софию». Она уже почти совсем зашла за горизонт. Виднелся лишь массивный силуэт, возвышающийся над крохотными стругами, словно исполин нависал над обыкновенными смертными.

– Какая же она прекрасная! – повторил Годрик слова, услышанные на набережной, и пошёл прочь.

«София» была действительно прекрасным кораблём, но вопреки всеобщим ожиданиям ждала её иная, жестокая судьба. В глухую, беззвёздную ночь корабль попал в шторм, который пришлось переждать в стороне от первоначально проложенного курса. Капитан «Софии» решил, что на глубоководье будет безопаснее, ибо до того они шли между крошечных скалистых островков, на которых росли только водоросли и ничего более. В час, когда небо было затянуто тучами и путь впереди освещался только яростными ударами молний, налететь и разбить о них судно ничего не стоило. «София» повернула к северу.

Наутро, когда ночь рассеялась, но море ещё было тревожно, экипаж и король со своей стражей увидели, что они вышли далеко за пределы той безопасной кромки Студёного моря, что находилась под охраной флотов Энелии, Валнара и Хасгарда. Ныне они оказались в опасных водах, находившихся во власти лихих людей, которые считали всё море безраздельной вотчиной.

Пираты северных морей были жестоки и кровожадны. Они не подчинялись закону королей и не признавали ничьих ленных прав и титулов. Презирали они не только владык земных, но и Владыку Небесного. Морские бродяги насмехались над Единым и преклонялись только перед языческой Крессидой – богиней моря. Всё и вся было для них только преградой к тому, что истинно их волновало, а интересовала их только пожива. И они осуществляли разбой повсюду, куда могли доплыть на своих утлых драккарах и галерах. Они высаживались на берега в стороне от государевых крепостей, грабили и убивали, брали в полон крестьян и продавали их позже в рабство другим народам. Нападали они и на тех, кому не посчастливилось встретиться им в море…

Многие купеческие суда в Студёном море шли под конвоем из боевых кораблей, и такие караваны, которые снаряжались так, словно шли на войну, были трудной добычей для лихих людей, однако они всё же были лакомыми кусками для пиратов. Между королями Энелии и Хасгарда и великими князьями Валнара существовало соглашение о взаимной охране северных берегов от «морского отребья» – как обыкновенно величали пиратов в государственных грамотах. Эти разбойники устрашали подданных всех трёх стран и сводили на нет торговлю между королевствами, в которой были заинтересованы все. Из Энелии соседям шли камень и металлы, а также золото, из Валнара – бумага и кожи для письма и платья, а кроме того, мёд, воск и серебро, а из Хасгардского королевства шёл мех. Также Хасгард был знаменит своими красками, секрет изготовления которых тщательно оберегался, ибо стоили они дорого и обеспечивали королевскую казну так надёжно, что короли Хасгарда могли не беспокоиться о неурожайных летах. Зерно им везли или из южных княжеств и графств Энелии, или из южных баронств Валнара.

Северные королевства были чрезвычайно богаты, но тучные года оплачивались только взаимной дружбой, подкреплённой обильной торговлей. В годы усобиц всё это прерывалось и внутренний порядок во всех владениях приходил в запустение. Народ страдал и хирел, а ленники королей похлопывали по тощим карманам и не слышали привычного звона монет. Всё это делало положение владык шатким и опасным, потому-то они и избегали длительных и затратных войн, а также всего того, что могло помешать добрососедским отношениям, в том числе и пиратства.

Морских разбойников вылавливали и топили в море; их вешали и сжигали на площадях в портовых городах; их логовища находили и разоряли, так же как крестьяне поступали с гнёздами пауков и иных гадов, повинных в истреблении урожая. Но год от года число пиратов не уменьшалось, а только увеличивалось: сколько бы ни тратили великие владыки на морскую стражу, сколько бы ни строили боевых кораблей, пираты заходили всё дальше и дальше.

И в этот злополучный день капитан «Софии» увидел на горизонте то, чего он более всего опасался увидеть: ряды рваных, серых знамён, которые обозначали, что это судно не признаёт ничьей власти над собой. Судов с пустыми знамёнами было великое множество, намного больше, чем могли одолеть стражники энелианского короля на трёх кораблях.

Доподлинно никто не знает того, что случилось в тот день, и о том, как прекратилось правление Василия Некрида, тоже никто не смог поведать, ибо в тот день пали все слуги короля. Тем басням, что рассказывали морские бродяги в портовых корчмах, никто из честных людей не верил. Известно было только, что сторожевые струги с королевскими воинами были сожжены и сброшены на дно морское, а «София» уцелела, и один из пиратских вожаков превратил её в разбойничье судно, сдёрнув все знамёна и стесав её название. Благородная «София» превратилась в «Крессиду» – проклятое судно, ставшее грозой для всех добрых моряков Студёного моря. Пираты были довольны своей добычей и везде трубили о своей великой победе. Но за такие россказни во всех северных владениях была введена самая суровая кара, ибо король Василий был уважаем не только у себя на родине, но и среди соседей. В чёрное оделся весь Север.

Клар Отмар, оставшийся в Энелии, писал в ту пору своему королю, что «Закатившееся солнце Энелии грозит обернуться большими бедами не только для одного королевства, но и всех прочих, ибо страна, лишившаяся столь доброго короля, была уязвима для врагов, как внутренних, так и внешних. Союз с Энелией приходится отложить».

Прервалось многолетнее и благое правление великого короля, а его наследник Павел был ещё слишком юн, чтобы принять бразды правления на себя. Во главе королевства встала королева Горана и наиболее видные советники из числа тех, что были приближены к трону и заслужили свою верность перед короной. Горана тяжело восприняла смерть своего возлюбленного мужа, и недолго ей оставалось ходить по бренной земле: вскоре Создатель призвал и её к себе. Бразды правления государством перешли в руки Королевского совета, который следил за тем, как взрослеет юный Павел Некрид, и все достойные мужи Энелии предались суждениям, каким же будет его грядущее правление.

Глава вторая
Воительница

Был ясный весенний день, и солнце жгло немилосердно. Ни одного облачка не было на небе, так что путники, изредка попадавшиеся на тракте, шли без передышки, чтобы поскорее добраться до спасительной тени постоялого двора. Говоря о путниках, следует сразу сказать, что по дороге, широкой ровно настолько, чтобы вместить две повозки, катящихся в ряд, сейчас ехал только один всадник. Говоря о всаднике, следует понимать не воина, облечённого в латы, с копьём и мечом, находящегося верхом на коне, а монаха, едущего из одного монастыря в другой.

Это был послушник одного из больших орденов. Коричневая холстинная ряса была препоясана верёвкой, к которой был привязан небольшой мешочек с горсткой мелких монет. При нём также была котомка за спиной с дорожным хлебом и вещами, необходимыми человеку, находящемуся в пути. Среди этих вещей были и ценные предметы, однако их ценность различалась для разных людей. Этими предметами были три книги, которые путешествующий монах набело переписал с оригиналов в библиотеке своего монастыря. Эти манускрипты представляли огромный интерес для тех, кто был сведущ в науках, и ровно так же бесполезны для всех остальных. Трудами были «Травник» Гевольта, книга об истории народов Велерана и, разумеется, «Священная книга» Иосифа.

Вместо доброго коня путешественник ехал на рыжей кобыле, более уместной в поле, запряжённой плугом, но не на большой дороге, избавленной от обильной сочной травы и сладкой росы, зато полной серой пыли и гулких длинных шагов. Солнце уже успело выжечь все капли живительной влаги, а ветер поднимал пыль с высохшей почвы, и она оседала на ногах и боках животного в виде отвратительных разводов грязи, а после застывала и превращалась в твёрдую корку. Весь низ кобылы был похож на панцирь, подобный тем, что воины иногда надевают на своих коней перед битвой. Сквозь шкуру животного изредка проглядывали ребра. Её вид был несчастен, а в больших карих глазах можно было разглядеть скорбь целого мира.

Сбруей ездоку служила простая перевязь из верёвки и длинных полосок грубой ткани, такой же, из которой была сделана его ряса. Вместо седла было свёрнутое тонкое одеяло, переброшенное через спину лошади. Больше на ней не было никакого груза, кроме наездника: ни единой сумки с пожитками. Даже распоследний грабитель подумал бы дважды, прежде чем доставать нож ради такой добычи, которая годилась разве что стае голодных волков на скудный обед, ибо монах мало знал о том, что может пригодиться ему в пути, прежде чем отправиться в путешествие из своего монастыря. Воспитанный в духе нестяжательства он полагал, что от жизни ему нужно совсем немного. Однако за стенами его обители мир казался не таким, каким он виделся из окна его кельи. Монаха начинал донимать голод, а его кобыла устала. Жар солнца прижимал их обоих к земле, заставляя жалеть, что они вообще вышли на тракт в полуденное время, но монаху надо было ехать, и он продолжал свой путь, несмотря на все свои лишения.

Этого бедолагу-путешественника звали Литом, и он был учеником чародея.

Лит был высок ростом. Он возвышался почти над всеми, кого встречал, но сам не находил в этом никакого преимущества. Он слегка сутулил плечи, чтобы никого не смущать своим видом или привлекать к себе излишнее внимание. У Лита были светлые, льняные волосы, которые были коротко острижены, как велел монашеский устав. Его высокий лоб был полностью открыт, а голубые глаза цвета северного моря с любопытством взирали на мир. Деревенским детям вблизи монастыря он напоминал великана, который надел солнце на голову. В погожий день его голова будто бы искрилась на свету и казалось, что он, действительно, в короне из света.

Вдобавок к своему внешнему виду монах имел строгий, прямой нос и высокие скулы, какие обыкновенно изображали иконописцы на ликах пророков и святых. Если бы у него за спиной покоились белоснежные крылья, то каждый повстречавшийся Литу на пути без всякого сомнения посчитал бы, что перед ним явился сам посланник Божий. Весь его образ словно бы нарочно был для того создан.

Лит держал свой путь из главного монастыря своего ордена, названного в честь святого Лукрециана. Монах направлялся в одно из почитаемых его братьями мест. Орден насчитывал не одну сотню лет своего существования и успел обрасти немалым количеством легенд и мифов за это время, но кое-что оставалось незыблемым на протяжении всей истории ордена лукрецианцев. На протяжении многих веков в разных местах стояли святыни, которым обязан был поклониться каждый член ордена. Именно к одному из таких мест и был направлен Лит своим учителем Гиртом Иссимарским. Тот, предчувствуя свою скорую смерть, распустил всех своих немногочисленных учеников, напоследок дав им последнее поручение – совершить паломничество туда, где некогда творились дивные дела.

Сам Гирт Иссимарский родился под именем Гакрита близ крепости Иссимар, что находится на острове Халголад, являющимся одним из важнейших островов в цепи Дананеев в море Клаата, что лежало севернее Студёного моря. Проживали на этих островах люди с одноименным прозванием – дананеи.

Дананеи в незапамятные времена считались среди соседних народов самыми сведущими в мореплавании и искусстве укрощения водной стихии. Острова не изобиловали ни пастбищами с тучными стадами, ни обширными полями с зерном, ни богатыми золотой рудой жилами, так что всё необходимое для себя дананеям приходилось добывать в море. Оно кормило и одевало их.

Море было источником невиданного богатства для жителей островов, но, как это часто случается, правители некоторых островов решили, что у них больше прав на морские владения, чем у соседей. Многие из Дананейских островов были малы, и люди, населяющие их, были малочисленны. Владыки, правящие там, не могли тягаться со своими более крупными соседями и потому смирялись со своей участью. Но вот меж тех двух островов, что считались главными, постоянно шёл спор о том, кто же из них стоит выше и чей владыка могущественнее. Одним из этих двух островов был Клаат, считавшийся местом, где появились первые дананеи, и потому правитель Клаата претендовал на первенство в море, которое называлось так же, как и сам остров. Второй – Халголад был крупнейшим и богатейшим среди всех Дананейских островов. Когда на одном из мелких островов случалось то или иное бедствие, вроде ужасного шторма или дерзкого пиратского налёта, то его жители спасались именно на земле Халголада. Халголадцы привечали всех дананеев в нужде, и со временем, когда беженцы крепли и возвращались к родным берегам, в памяти этих бедолаг оставалось то, к кому они обратились за помощью и как им помогли.

В ту пору в Халголаде правил владыка Иссимар, который в своём стремлении к власти не признавал ничьих прав, кроме своих собственных. Он видел в притязаниях своего ближайшего соседа – оба великих острова были разделены между собой не более чем несколькими морскими милями – особое оскорбление для своей чести. Но что более важно – чести своего рода, так как владыка Клаата открыто объявлял о том, что его семья принадлежит к числу тех, кто основал дананейскую страну, а род Иссимара – это всего лишь младший род – дружинники на службе у Клаата Перворождённого.

Советники Иссимара призывали его открыто выступить против владыки Клаата, утверждая мысль о том, что в Халголаде больше умелых воинов, чем у соседа. Иные, наоборот, советовали сначала заручиться поддержкой всех малых островов, а после этого объединёнными усилиями отговорить клаатцев отступить от своих притязаний, ведь, оказавшись без поддержки других островитян, они мало бы что могли сделать Халголаду. Иссимар, называющий сам себя Благородным, а позднее воспетый потомками как Гордый, не послушал никого и принял своё собственное решение. Под залог своих богатых морских товаров он заключил союз с пиратами северных морей, которые ударили по Клаату со всей яростью чужеземцев. Клаат Перворождённый окутался дымом и пеплом деревень, а Иссимар Гордый тогда основал крепость в честь своей победы, которую нарёк столицей всех дананейских владений…

Эти владения Иссимара считались последними из тех, что населены людьми к северу от Великой земли – как островитяне называли огромный континент Инафор. К востоку от Дананейских островов находилась северная часть Инафора, которая именовалась Нортранд. В переводе с языка нортрандеев название их страны означало «лишённые зла».

Несколько южнее и западнее островов дананеев лежал Итарисар – остров-государство, по площади вдвое превосходящий все Дананейские острова вместе взятые. Итарисар был много ближе к Великой земле, чем его восточные соседи. Из-за этого на остров часто высаживались полчища многочисленных завоевателей с континента. Столетия кровавых войн и чёрных дней рабства привели итарисарцев к жестокости в сердцах. Они предпочитали видеть красоту в тяжёлых клинках и быстрых стрелах, нежели в славной поэзии и горячем вине.

Итарисар был страной, где считали необходимым жить за каменными стенами. Весь остров был поделён на вотчины, в центре каждой из которых была поставлена крепость с высокими и толстыми стенами. Эти твердыни издревле строились для защиты от нападок врагов всех жителей округи. Во главе каждой вотчины стоял воевода, который правил по своему усмотрению и подчинялся лишь хозяину всего Итарисара, двор которого находился в Итарболге – столице островного государства.

Со временем военные укрепления острова привели к тому, что набеги на остров заканчивались плачевно для завоевателей, и мало-помалу нападения и вовсе прекратились. Население острова начало стремительно расти, и наследных королей страны начал беспокоить вопрос нехватки земель на острове: крестьяне покрыли полями и пастбищами всю видимую землю, и всё равно этого едва хватало разросшемуся народу Итарисара.

Воеводы начали спорить между собой о землях и праве на них: их богатства, столь неуклонно приумножавшиеся при их отцах и дедах, стали вдруг оскудевать. Многие из них считали, что черни следует больше работать, раз новую землю неоткуда было взять. Только первые люди Итарисара забыли о кровавом гнёте чужеземцев, столь презираемом свободными итарисарцами, как тут же начали размышлять о кабале для своих соплеменников, но те, не потерпев нового угнетения, восстали, и вспыхнула крестьянская война…

Многие из крепостей и сёл омылись кровью. После множества битв и казней во главе страны встала новая династия Тармундов. Король Далвин Первый призвал присягнувших ему воевод возглавить отряды крестьян, уже познавших ярость схватки, которых теперь едва ли можно было заставить обрабатывать поля и пасти скот, как было раньше. Именно вооружённая чернь привела Тармундов к власти, и теперь те ждали новых битв и новой добычи. Король обратил свой взор на северо-восток, на Дананейские острова…

Иссимар Гордый давно уже умер, и дананейский народ находился в мирном спокойствии, когда у их берегов показались галеры, полные безжалостных воинов. Сопротивление дананеев не было долгим, за что новые господа позволили им жить.

Юный Гакрит встретил итарисарцев сыном уважаемого землевладельца, который не знал никаких бед. Размеренная и наполненная жизнь сопровождала его, и отец Гакрита полагал, что так будет вечно, но его мечтам не суждено было сбыться из-за заморских пришельцев… Всё наследство Гакрита перешло в руки завоевателей, а над каждым из его родных нависла угроза скорой расправы. Никому из Тармундов не нужны были старые хозяева Дананейских островов – они сами желали ими стать. Сам же Гакрит спустя недолгое время, лишь чудом избежав голодной гибели в яме, куда его бросили итарисарцы, смог уплыть с Халголада на корабле проповедников из ордена святого Лукрециана. Только лишь наличие знака почитания Единого на парусах корабля позволило священникам беспрепятственно отплыть из новых владений Итарисара.

Братья ордена тогда спасли многих дананеев, которых итарисарцы старались извести: захватчики видели свою миссию в том, чтобы обустроить новые владения по своему вкусу, и свободомыслие и миролюбие дананеев им явно претило. Король Далвин повелел всех знатных дананеев заковать в цепи и заключить в крепостях тут же, на островах.

Но он, будучи сыном своего народа, не учёл того факта, что дананейские крепости были не чета итарисарским. За годы мира, установившегося после разгрома Клаата Иссимаром, почти все укрепления пришли в негодность. Молодого Гакрита заключили в камеру, со стен которой осыпался камень, а в полу зияли глубокие трещины. Заключённому не давали ни есть, ни пить. К нему даже никто не спускался, никто из воинов-захватчиков. Когда отчаяние отпустило его, то он решил воспользоваться этим.

Свои железные цепи Гакрит использовал как молот, и спустя несколько дней он смог пробить себе дыру, достаточную для того, чтобы бежать из крепости и оказаться в море, где его подобрали рыбаки. Эти простые люди спрятали его, пока шли его поиски, а после, когда итарисарцы посчитали, что тот утонул в море, передали его на один из кораблей ордена, которые нарочно заходили как можно ближе к северным островам, чтобы принять беженцев.

Итарисарцы не могли ничего поделать с кораблём лукрецианцев, потому что их орден был под защитой короля Энелии, а вновь воевать с людьми с Великой земли Далвин так и не решился.

Когда Гакрита взяли на корабль, то он решил, что его спасение – это дело рук Божьих и его судьба отныне должна принадлежать Создателю; он вознамерился стать послушником в монастыре святого Лукрециана. Именно такую цену Гакрит посчитал достойной за своё избавление от погибели. Вскоре Гакрит стал монахом Гиртом Иссимарским, и глава ордена Илларион разглядел в нём силу творить чудеса.

Очень немногие были отмечены Божьим благословением вершить чародейство, и Илларион, будучи сам из таких, взялся обучать нового брата ордена искусствам, сокрытым от множества смертных, но позволяющим подчинять себе неведомые силы. Много времени прошло, прежде чем Гирт сумел освоиться со своим даром, однако ему это удалось, и он начал влиять на судьбы мира.

Его сила превзошла все ожидания лукрецианских мудрецов. Гирт был самым талантливым чародеем во всём королевстве, за что и был призван ко двору короля Павла Второго в качестве члена Королевского совета. Будучи сведущим в науках не только мистических, но и естественных, он быстро завоевал доверие короля. Почти пятьдесят лет Гирт служил советником при трёх монархах, и его советы обеспечили Энелии могущество и процветание.

Гирт Иссимарский открывал новые виды обработки почв, строительства дорог и городов, возведения плотин, добычи ценных руд и способы выплавки металлов. Благодаря ему двор энелианского монарха слыл одним из самых просвещённых среди северных королевств, куда съезжались самые прославленные музыканты, поэты и архитекторы со всего известного мира. За всё то время, что Гирт стоял по правую руку от престола, народ Энелии увеличился в числе вдвое. Значительная часть свободных людей стала жить в новых городах, возведённых по замыслам королевского советника. При всех монастырях и храмах стали открываться школы для обучения простых людей грамоте.

Но всё это искусство, вся эта мудрость ничего бы не стоили, если бы у Гирта не было власти видеть будущее и желания повелевать им! С первого же своего дня, как он переступил порог королевских чертогов, он нажил себе немалое количество врагов. Чародей обличил немалое количество бездарей и казнокрадов, скрывавшихся в толпе государевых людей. Значительные прежде люди при Гирте перестали иметь влияние на короля и остались не у дел. Представители древних и могущественных родов оказались отставлены от власти, и они рвали и метали в своих вотчинах. Немало нападок предвидел Гирт на себя и отвратил их все, и всю власть свою он обрушил на головы неприятелей. Свои чародейские познания он, не скупясь, применял для того, чтобы расправляться с врагами. Погибали наследственные земли, замерзали и горели урожаи, ветшали и рушились родовые замки, сыновья баронов и графов рождались хилыми и вскоре погибали… Ни одна знатная фамилия, восставшая против королевского советника, не осталась нетронутой.

Будучи не в силах возобладать над своим последним противником – временем, – Гирт оставил все государевы дела и вернулся в Илларионову обитель. Именно так, по имени старого учителя Гирта, стали называть новый главный монастырь ордена лукрецианцев, возведённый по приказу Гирта. Старый наставник давно уже почил, и бывший королевский советник взял на себя обучение молодых чародеев. Одним из них и стал Лит: Гирт увидел в нём нечто такое, что, наверное, однажды Илларион разглядел и в нём самом. Впрочем, он ни разу не обмолвился ученику о том, что видит в судьбе юноши.

Обучив Лита тем вещам, которые ему мало кто мог рассказать, и, поведав о мире то, что ему было нужно узнать, Гирт отправил его в путешествие, в котором ему предстояло научиться многим большему, чем если бы он оставался в тиши монастырских стен.

Решение главы ордена распустить всех учеников вызвало удивление и смущение среди остальных наставников. По традициям ордена чародеи должны были оставаться в монастырях или при храмах и все свои магические знания применять на пользу стране и во имя Бога. Паломничества допускались, но только когда монахи полностью совладают со своим магическим даром, но Гирт повелел иначе. Все молодые чародеи отправились в те места, куда он им указал, а после этого они будут вольны делать то, что захотят.

Лит в пути по пустой, пыльной дороге через землю Риндай думал о последнем напутствии своего учителя:

– Ты должен будешь ехать в Варийскую долину, в сердце нашего ордена – Столпы Лукрециана, настоятель примет тебя со всем почтением.

– Но, учитель, я знаю ещё так мало…

– Ты знаешь достаточно, поверь мне, ты готов к путешествию.

– Моё образование…

– Твоё образование отныне будет зависеть только лишь от тебя самого. Все мудрецы мира бессильны перед тем, чтобы открыть тебе глаза на мир. Ты должен будешь сделать это сам. Ты знаешь основы, на тебе лежит Божья благодать, как ты ей распорядишься – только твоя воля.

– Я принимаю ваше испытание на веру, учитель, – опустил глаза Лит и скорбно поклонился.

Гирт положил ему руку на плечо:

– Я вижу, как тебя точит червь сомнения. Запомни этот момент, сын мой. Он будет повторяться ещё великое множество раз! Но не дай сомнению сгубить благородные порывы твоей души!

– Да, отец, – смиренно ответил Лит тогда.

Сейчас он ехал и вспоминал всё, что вынес из Илларионовой обители.

Он не считал своё обучение законченным, и более того – он считал его лишь едва начавшимся: Лит пробыл в монастыре не многим более трёх лет. И за это время ученик чародея не овладел всерьёз ни одним значимым магическим искусством: материя не слушалась его, стихии едва откликались на его зов, а искусство прозрения едва ли было сильнее, чем у человека с закрытыми глазами. Лит чувствовал в себе присутствие чего-то могущественного, но пока не мог с этим толком никак совладать.

До Варийской долины, которая находилась на западной границе королевства, оставалось не больше чем двое суток пути. Монах уже миновал Вылему – вольный город, являвшийся главным в Риндае. Там сидел городской голова и туда же собирались владетельные государи всего риндайского края.

Риндай считался одной из самых свободолюбивых земель во всей Западной Чети. Народ, населяющий эти земли, – ринды очень долго сопротивлялись продвижению влияния Ланара на здешние земли. Ринды были полукочевыми жителями леса, и своих вождей они избирали сами, из числа наиболее достойных соплеменников. Риндам чужда была идея наследственной власти, и потому они воевали с энелианскими князьями, покуда у тех не лопнуло терпение и, наконец, не было заключено соглашение о том, что Риндай войдёт в королевство, но только в качестве вольной земли.