Читать книгу: «История эпидемий в России. От чумы до коронавируса», страница 9

Глава 8. Эпидемии чумы в первой половине XVIII века

В начале XVIII века чума была нередкой гостьей на территории Восточной Европы. В течение первых двух десятилетий чумные эпидемии следовали одна за другой со столь незначительными интервалами, что по существу можно говорить о ряде волн одной эпидемии.

Как правило, эпидемии начинались на Балканах, где, по мнению Л. В. Громашевского, а также В. Н. Федорова, И. И. Рагозина и Б. К. Фенюк, в XVIII веке существовали еще природные очаги чумы. Шведские войска, действовавшие во время Северной войны на территории Прибалтики, Польши, Германии и Украины, причинили народам этих стран страшное разорение и способствовали распространению эпидемических болезней. Поэтому нет ничего удивительного, что чумные эпидемии, начавшись на юге, нередко докатывались в это время и до берегов Балтийского и Северного морей.

Эпидемии «моровой язвы» наносили большой экономический урон населению тех районов страны, где они появлялись. Поэтому естественно, что они были предметом самого пристального внимания русского правительства и в официальных документах того времени можно найти довольно подробные описания «моров» на территории России, а также и сопредельных стран.

Интересные сведения в этом отношении содержатся в редактировавшихся самим Петром I «Ведомостях» – первой и единственной в то время русской газете¹⁸⁹.

В 1704 г. в «Ведомостях» появляется сообщение о появлении чумы в Константинополе: «Зело умножается в Цареграде моровое поветрие и от того многие по уездам разъезжаются». Из Турции чума быстро распространяется на северо-запад, и уже 7 декабря 1704 г. есть указания о появлении ее в Польше: «Молва есть, что там прилипчивая болезнь расходится». А в следующем номере от 20 января 1705 г. сообщалось: «Здесь на всякую неделю в костелах, поветрия ради, молитвы отправляются».

О появлении «морового поветрия» в России можно узнать из «Ведомостей» (от 5 февраля 1705 г.): «Из Варшавы декабря в 21 день моровое поветрие в России около Львова и в Волыни крепко расширяется».

В газете (№ 46 от 29 декабря того же года) впервые приводятся некоторые подробности и цифровые данные о ходе эпидемии: «Оба коронные ж гетмана под Белгородом обретаются и того ради русские воеводства от множества войск зело разоряются. Сверх того моровое поветрие ныне великого множества там и во иных местах объявляется, так что во Львове октября от 24 ноября по 5 числа четыреста тридцать шесть человек померло, в Ярославле сто пятьдесят пять человек в одной ночи умерли, и сия погибель в Яворове, Глинишане и Подолии расширяется». Моровое поветрие свирепствовало также и на Украине – в Подольской и Киевской губерниях. Оттуда оно было занесено в Польшу и Венгрию и затем войсками Карла XII – на побережье Балтийского моря и на Скандинавский полуостров. Но в «Ведомостях» сведений об этом нет. Лишь в № 3 от 10 февраля 1706 года кратко сообщалось: «Из Львова декабря в 30 день. В городе еще люди ежедневно помирают. В праздник Рождества Христова шестьдесят два человека, а в посадах пятьдесят человек померло».

Никаких клинических симптомов болезни не приводится. Поэтому категорически сказать, что это действительно была чума – нельзя. Гезер и Шнуррер считают эту болезнь чумой. Но у них полностью отсутствуют какие-либо клинические данные.

Гезер отмечал: «В 1703 году чума причинила на Украине ужасные опустошения… В 1707 году чума разразилась в Кракове, куда она была занесена из Украины… В 1708 году чума свирепствовала в Варшаве, Познани, Бреславле, Георгенсберге, Розенберге и других городах. Смертность была такой же, как во время «черной смерти»¹⁹⁰. Гезер, писавший уже накануне бактериологической эры, утверждал, что в конце концов чума перешла в ежедневную лихорадку. Единственным опорным пунктом, позволяющим предполагать, что это была чума, являются указания на высокую смертность. Но возможно, что вместе с чумой свирепствовала и малярия.

Несколько более подробными сведениями мы располагаем относительно чумы 1709–1713 гг.

Как известно, после победы над Полтавой, в 1709 г. Петр I направил часть своей армии в Польшу, другая же часть, под командованием Шереметьева вела осаду Ревеля и Риги. В Польше Петр I нашел неприятеля, «опаснейшего, нежели шведские армии, – заразу»¹⁹¹.

Во избежание появления заразы среди русских войск Петр I вынужден был посадить свою пехоту на суда.

Из Польши эпидемия бежавшими в панике шведскими войсками занесена в Скандинавские страны, где причинила огромные опустошения. В Калькроне от нее погибло 16 000 человек, в Стокгольме – 21 000 (Штиккер).

«Ведомости» поместили довольно подробное сообщение о ходе эпидемии в Польше и Швеции. В № 1 1710 г. сообщалось из Варшавы: «Весь город в смущение понеже с новою луною некоторые знаки к мору объявилися и все готовятся на иные места отъезжать».

Первые сообщения об эпидемии в Швеции были напечатаны 20 декабря 1710 года. «Из Копенгагена в первый день декабря. В Стекхолме поветрие обходит, и двор королевский оттуда на время отшел. В Стекхолме поветрием в неделю по 100 человек мрут… Из Гамбурга октября в 31 день. В Стекхолме люди ходя падают и мрут, мор так умножился, что в неделю 1100 человек умерло. Королевский сенат, чюжие министры и большая часть жителей оттуды выехали, притом великая нужда в провианте, что не привозят. От Крассоуских войск уже целый полк вымер» Следующее сообщение о ходе эпидемии в Швеции помещено в № 1 «Ведомостей» за 1711 г. «Из Стекхолма декабря в 9 день. Моровое поветрие перестает, что напредь сего в неделю 2000 человек умерло. А ныне токмо по 300 и по 400 умирают».

Затихнув в Стокгольме, «моровое поветрие» еще продолжалось в остальной Швеции. По сообщению № 7 «Ведомостей» за 1711 г. следует, «что мор в Стекхолме перестал, а в местечках еще обходится… По записке от сего мороваго поветрия болши 20 000 человек во всем городе померло».

Одновременно со Швецией и Польшей чума свирепствовала и в Германии. В номере «Ведомостей» от 14 февраля 1711 г. помещено известие из Померании: «Войско в здешней стороне от моровой болезни, а особливо пехота в Стетине и Стралсунде много терпело, токмо ныне та болезнь перестала». Эпидемия захватила также и Финляндию, и Данию. В Копенгагене от чумы погибло 20 822 человека – больше половины всех жителей. Преобладала бубонная, но отмечалась и легочная форма чумы (Штиккер).

Но наибольшее опустошение чума причинила в Прибалтике – в Эстляндии, Лифляндии и Курляндии, где в это время действовали русские войска. Особенно пострадали от нее города: Рига, Ревель, Нарва, Пернау, Кексгольм. Во время осады Риги русскими войсками в городе, по данным Штиккера, умерло от чумы и от голода около 60 000 человек.

По данным журнала «Nordisches Archiv» за 1708 г. во время осады Риги в городе умерло от чумы и голода¹⁹²2/3 жителей. Из 15 000 солдат и офицеров рижского гарнизона осталось в живых к концу осады лишь 250 человек. Брауншвейгский резидент в Петербурге Вебер, посетивший Ригу в 1713 г. во время пребывания там Петра I, писал: «В Риге я нашел положение дел… плачевным, потому что моровая язва выхватила из нее 60 000 человек»¹⁹³.

В Ревеле вымерло 9/10 всего населения города. Русские войска под Ревелем также пострадали от чумы. Но, по словам Петра I, «мор был белее в коннице, понеже оные пришли от Риги, из заповетренных мест, а в пехоте был меньше понеже в поветренные места пришли уже под осень».

В Пернау от двух полков осталось лишь 100 солдат; горожане почти все вымерли. В 1713 г в городе оставалось в живых лишь 270 человек.

Не меньше опустошения чума причинила и в деревнях Прибалтики. В деревне Руно, например, из 293 человек осталось в живых 80, в селении Кертелль из 90 живших там семейств осталось только трое мужчин и «несколько женщин».

Чума вскоре появилась и среди русских войск, расположенных в Прибалтике. До взятия Риги чума похитила из их рядов 9800 солдат и офицеров. По взятии Риги (3 июня 1710 г.) чума в армии усилилась. По данным Рихтера, количество умерших от чумы солдат и рижан было около 60 000 человек.

Чума в это время, очевидно, свирепствовала также и на Украине. Так, украинский летописец сообщает: «1710. Моровая язва великая, первее в Киеве, а после и в прочих малороссийских городах была 1710 року».

В 1711 г. чума обнаружена в Чернигове. В августе киевский губернатор сообщил Петру I, что, по донесению черниговского губернатора, в Чернигове «учинилась на людей моровая язва». Из Киева в Чернигов был командирован лекарь, доложивший, что он осмотрел 31 больного, из них 13 были «с язвами и с синими пятнами и карбункулем». Это – первое в России врачебное описание клинических симптомов «морового поветрия», описание, свидетельствующее о том, что это была действительно чума. В октябре 1711 г. чума появилась в городе Нежине.

Летописи сообщают, что «мор» свирепствовал в северной и северо-западной частях России: «Того же лета 7218 (1710) с месяца августа бысть мор в Риге и Ругодиве, во Пскове, в Избсрске, в Порхове, во Гдове и в Торжку и во всех уездах Псковских и Новгородских, сущих под Псков. И толикое множество помре людей во Пскове, яко погребати неуспеваху; и на всяк день у всякой церкви погребут человек 40 или 50, или 60, а иногда и больше, и многия церкви быша без пения, яко священипы помроша, такоже и по волостем. И обдержа тое смертоносное поветрие во Пскове и во всех вышереченных местах до рождества Христова 7219 (1711) года… не бысть в Новгороде морового поветрия, но в весях, за много верст, в Бронницах и в Хотиновском яму и по Московской дороге».

Тотчас по возникновении эпидемии Петром был принят ряд мер для того, чтобы воспрепятствовать ее дальнейшему распространению как в армии, так и среди гражданского населения России.

Было приказано произвести дислокацию войск, расположив их таким образом, чтобы одна дивизия отстояла от другой на расстоянии в несколько миль. Полки должны были располагаться на расстоянии не менее версты друг от друга. Издан указ о присылке в действующую армию достаточного количества докторов, лекарей и подлекарей.

Было также поручено наблюдать за точным выполнением указа о дислокации войск и, кроме того, письменно уведомить царя об общем числе умерших после взятия Риги, о том сколько умирает еженедельно, ослабевает ли болезнь, достаточно ли имеется лекарств при армии и «доктора в лекарствах, и лекари при вырезывании той болезни прилежно ли трудятся».

Кроме того, для проверки на месте сведений о распространении и характере эпидемии Петр послал в Ревель Долгорукова, приказав ему ехать «с великою осторожностью от продолжающейся в Нарве поветрен ной болезни, и как дорогою, так и в полках достовернее осведомиться, есть ли еще где болезнь сия». Долгоруков сообщил царю, что «оная болезнь еще есть на плюсе и за линией». Петр этому сообщению не особенно поверил и ответил, что «за линисю, как он известил, люди пухнут, и потому он мнит, что сие не от язвы, а от голоду, и потому приказал бы самому доктору туда съездить и прилежнее освидетельствовать».

Однако несмотря на скептическое отношение к донесениям Долгорукова, Петр все же приказал ему устроить на всех дорогах, ведущих к Петербургу и Новгороду, военные заставы. Заставы были расположены также по берегам реки Луги, вдоль которой, начиная от моря, была расставлена цепь солдат для наблюдения за тем, чтобы по реке не ходили суда. Приказано было вешать «не оговариваясь» как тех, кто тайно проезжал мимо застав, так и тех, кто тайному проезду содействовал.

Заставы были устроены также на дорогах, ведущих из Риги, Твери, Москвы. Указом повелевалось: «Иметь крепкое опасение и осторожность от проезжих, а особливо беречься от торговых людей и от харчевников и от людей боярских, которые тайно проезжают в домы свои из полков от Риги, дабы они не нанесли… (мирового поветрия)… Для того послать из царедворцев доброго и верного человека, дав ему полную мочь, дабы он от Новагорода и от Твери, также и от Москвы отнюдь никуда не пропускал, а пропускать только таких, которые объявят подорожные за руками главных министров или генералов, и то из тех мест, где мору нет, а из моровых мест и с такими подорожными отнюдь никого не пропускать; а кто тайно проедут, и таких имать и вешать»¹⁹⁴.

Для предотвращения заноса эпидемии в Петербург была создана особая почтовая дорога из Петербурга в Москву через Ладогу, Тихвин, Устюжиу, Железопольскую и Кашин. Ямскому приказу, ведавшему трактами, вменялось в обязанность строго следить за тем, чтобы на этом, вновь созданном, тракте почтовые лошади и подводы предоставлялись только курьерам, везущим письма самого царя и снабженным подорожными за подписями определенных лиц¹⁹⁵.

Особым указом были установлены правила приема писем и бумаг, привозимых из «заповетренных мест»: «По заставам принимать почтовые письма издали и, распечатав, держать на ветре часа по два и по три, а потом окуривать можжевельником и присылать с застав к Москве, запечатав, с своими посланными, которых для таких посылок нарочно учредить по нескольку и с почтарями оных отнюдь не спускать»¹⁹⁶.

Подобные же профилактические меры были приняты и на Украине. Указом от 7 июля 1710 г. было предписано: «От Черкасских (Т. е. украинских. – А. С.) городов по дорогам поставить заставы, и на те заставы послать людей добрых царедворцов и из офицеров с солдатами и приказать, чтоб черкасе с товарами и иных проезжих людей к Калуге и к прочим городам Московской губернии не пропускали, дав им полную мочь, ежели кто проезжие чрез указ будут проезжать какими-нибудь способами, а после пойманы будут: то бы они, не описываясь, таких вешали. А ежели они смотреть будут худо и кого пропустят: и за то плачено им будет тою же виселицею».

Заставы устроены были также в Коломне, Туле, Калуге, на реке Угре в Калужском уезде, в Боровске, Алексине, Дедилове и Можайске. На эти заставы велено было в качестве начальников определить таких дворян, «которым ныне за старостью и за увечьем по наряду на службе быть невозможно».

Именным указом предписано было сенату «в Великороссийские города, пограничные от малороссийских городов, послать указы и учинить заставы… и никого жителей из малороссийских городов в великороссийские пропускать не велели».

В октябре 1711 г. Киевскому губернатору было приказано ввиду появления «моровой язвы» в Нежине учредить вокруг города и «в иных пристойных местах» заставы и прекратить всякое сообщение между зараженными и здоровыми местностями. Начальникам Смоленской, Московской и Азовской губерний был послан указ, «чтобы они тех губерний в городах от моровыя язвы имели бережение, и из Киевской губернии из моровых мест в здоровые места… пропускать никого не велели». Этим же указом поручено было объявить о моровой язве по всей армии, предписать всем офицерам и «всяких чинов людям», едущим из действующей армии в Москву или другие расположенные в центре России места, чтобы они являлись к Киевскому губернатору с подорожными. За нарушение этого приказа полагалось наказание по «артикулу военному, чего они будут достойны».

К концу 1711 г. эпидемии чумы на Украине и в Прибалтике стали стихать, но в октябре «моровое поветрие» снова появилось в Польше, вследствие чего было приказано вывести оттуда часть русских войск в Киев.

В августе 1712 г. русский посол в Турции сообщил, что в Константинополе «объявилась моровая язва немалая», от которой «все послы разбежались по деревням и русский посол путь свой воспримет к Москве наскоро». В ответ на это письмо велено было посла задержать на русской границе и собрать у него подробные сведения о чуме в Константинополе: когда она началась и кончилась ли до его отъезда, не было ли случаев моровой язвы среди членов посольства. Все эти сведения надо было срочно сообщить в сенат. Самому же послу приказано было находиться в полной изоляции там, где он остановился, и ни к нему, и ни от него никого не пропускать. По дорогам, на переездах, переправах и в других «пристойных местах» – устроить заставы и под страхом смертной казни запретить проезд или проход мимо них.

Несмотря на эти строгие меры, «моровое поветрие» в ноябре 1712 г. было занесено в пределы Киевской и Азовской губерний.

К сожалению, совершенно не сохранились сведения о длительности и характере этих эпидемий.

В октябре 1718 г. в Петербурге было получено сообщение о том, что в Старооскольской и Белгородской провинциях появилась моровая язва. В ответ на это последовал 24 октября сенатский указ «о посылке из Аптекарского приказа в Старооскольскую и Белгородскую провинции лекарей для осмотра на людях моровой язвы». Лекари должны были явиться в распоряжение ландратов назначенных провинций и «во всем… оных ландратов быть послушным». Тотчас по прибытии лекари обязаны были вместе с ландратами «ехать в те места, где явилась моровая язва, и на людям одной моровой язвы осмотреть и освидетельствовать подлинно, а что по свидетельству явится, о том в канцелярию сената писать».

Ландратам же вменялось в обязанность «в тех провинциях около тех мест… где явится моровая язва, по большим и малым дорогам и по стешкам поставить крепкие заставы и объявить… под смертною казнию, дабы никто, никуда из тех мест не проезжали, и для того по тем дорогам, где поставлены будут заставы, в пристойных местах поставить виселицы».

Одновременно предписывалось «иметь великую осторожность в Азовской и Московской губерниях».

Армейские полки, стоявшие в «поветренных местах», велено было перевести «по усмотрению» киевского губернатора.

Принятые меры оказались недостаточными, и уже в ноябре 1718 г. пришло в Петербург известие, что в Киевской и в Азовской губерниях и некоторых Малороссийских городах оказалась моровая язва.

17 ноября 1718 г. опубликован манифест «всему, кому где ведать подлежит» о появление морового поветрия в Киевской и Азовской губернях и в Малороссийских городах.

В Инструкции капитану Горохову было предписано «ехать ему туда наскоро, с великим поспешением». По приезде он должен был объявить всему генералитету, чтобы они те места, где поветрие явилось «крепкими утвердили заставами». Всем полкам велено было иметь посты «начавши от Днепра даже до Дону». Во всех тамошних городах, «публиковать указами под смертною казнию, чтоб никто ни тайного, ни явного проезду и проходу мимо тех застав чинить не дерзали». На Горохова возлагалась ответственность за безоговорочное и тщательное проведение всех противоэпидемических мероприятий: «И для того быть ему тамо, где пристойно в средине постов, и о всем, о чем надлежит, писать к нам по вся недели». Выморочные дома приказано было сжечь «со всем, что в оных есть, и с лошадми и с скотом и со всякою рухлядью, и для большаго страху по знатным дорогам, где проезд бывает велеть, поставить виселицы». Виселицы, однако, ставились не только «для страху»: повелевалось тех, кто «презрев сей указ, мимо тех застав прокрадется… вешать неописываяся».

Курьеров, ехавших из зараженных местностей, велено было задерживать на заставах «до указа», письма у них отбирать, принимая через огонь, и переписывать трижды и лишь последнюю копию посылать по назначению, оставляя оригиналы на заставах¹⁹⁷.

Эпидемия продолжалась все лето 1719 г. и лишь осенью пошла на убыль; об этом Горохов сообщил в Петербург, указав, что «моровая язва еще и является, хотя и по малу».

В ответ последовал приказ ему «быть до указу при тех местах». Только в ноябре 1719 г. Горохов сообщил царю, что «мсровая язва весьма перестала», но лишь в апреле 1720 г. был издан указ о снятии застав в Шацкой провинции.

Судя по дошедшим и цитированным документам, эпидемия длилась около года и не вышла за пределы Белогородской, Старооскольской, Киевской и Азовской губерний и некоторых (каких именно – неизвестно) малороссийских городов. Но о клиническом характере заболевания и числе жертв данных нет. Рихтер указывал: «По недостатку надлежащих документов остается неизвестным, точно ли было в странах сих моровое поветрие или только прилипчивая и заразительная горячка»¹⁹⁸. Известным опорным моментом для суждения о характере эпидемии могут быть указания Гезера на то, что в это время в Турции, Сербии и Трансильвании свирепствовала чума. Можно предположить, что болезнь была оттуда занесена на Украину и побережье Азовского моря.

В 1720 г. чума снова появилась на юге Франции, в Провансе. Это знаменитая Марсельская чума 1720 г., во время которой из 90 000 жителей города погибло 39 134 человека¹⁹⁹.

Болезнь быстро вышла за пределы Марселя и особенно большие опустошения причинила в Тулоне, где погибло около 20 000 человек, т. е. более 70 % всего населения.

Клинически это была бубонная форма чумы. Впрочем, не исключена возможность наличия также и легочной, так как описаны случаи смерти, в которых к карбункулам и бубонам присоединялась пневмония. Больные, как правило, умирали на 2–5-й день болезни. В начале и в разгаре эпидемии не было ни одного случая выздоровления, и лишь к концу ее они стали появляться.

Марсельская чума вызвала панику в Европе. В Англии и Голландии решено было вообще отказаться от торговли с Францией, и все корабли, приходящие из портов Средиземного моря, должны были выдерживать 40-дневный карантин. Подобные же меры были приняты и в Пруссии; в Швеции приказано все привозимые из Средиземноморских портов товары сжигать на месте.

В России первое сообщение о «моровом поветрии» на юге Франции было получено в сентябре 1720 г. от российского посланника в Париже.

Тотчас по получении этого сообщения, Петр I принял ряд мер против заноса чумы в Россию.

Адмиралтейству и Коммерц-коллегии приказано было «соблюдать осторожность» по отношению к прибывающим в Ригу, Ревель и Архангельск из Франции кораблям, подвергая их санитарному осмотру.

Французским купцам было предложено для ввоза в Россию товара запастись пропуском, «пашпортом» от русского посланника в Париже.

По мере нарастания эпидемии во Франции строгости по отношению к прибывающим оттуда кораблям увеличивались, и наконец в 1721 г. начальникам всех русских портов приказано было не впускать ни одного корабля из французских гаваней. Одновременно принят ряд предохранительных мер на сухопутных границах. Генерал-губернаторам и воеводам пограничных областей был направлен именной указ – инструкция, «как поступать должно при получении первых сведений о моровом поветрии из соседних государств».

Меры эти сводились к устройству застав, на которых днем и ночью должны были «гореть огни, чтобы проезжие чрез те огни… о той моровой язве расспрашивать под смертною казнью». Приезжающих из «заповетренных мест» велено было держать на заставах и никуда не пускать, «чтоб с людьми никакого сообщения не имели».

Зараженные дома предписывалось сжигать, со всем находящимся в них имуществом и скотом. Людей же выводить «в особые пустые места». Судя по имеющемуся в нашем распоряжении историческому материалу, в Россию чума на этот раз не проникла. Однако в черновике «Ведомостей» за 1720 г., носящем название «Ведомости публичные для известия из коллегии иностранных дел», помещено сообщение из Лейпцига от 7 августа: «По некоторым ведомостям из Цареграда от 27 июня видится, что мсровое поветрие много там бедства чинит: и что ежели оно там продолжится, то султанский двор принужден будет выехать оттоль вон; еное поветрие распространяется в Могилеве и во многих местах в Подолии»²⁰⁰. В отпечатанной газете это сообщение с пометкой «чтено 2 августа 1720 г.» помещено не было. Очевидно, редактор (возможно, сам Петр I) не счел нужным оповещать население России о «моровом поветрии» в Подолии и в Могилеве. Что это была за эпидемия, решить невозможно из-за отсутствия каких бы то ни было клинических или эпидемиологических данных.

С 1725 по 1730 г. эпидемии чумы имели место в Персии, Турции, Египте (Шнуррер). Непрекращающаяся угроза заноса болезни в пределы России заставила русское правительство принять соответствующие профилактические меры. Так, в изданной в 1725 г. инструкции об управлении Азовской губернией (§ 11) было приказано: «Ему же проведывать крепко о заповетрии пограничных государств и, уведав о том, учинить той губернии своей в пристойных местах немедленно заставы крепкие, и поступать как о том указы повелевают, с которых при сей инструкции сообщены копии»²⁰¹.

В 1726 г. эпидемия чумы приняла в Константинополе огромные размеры.

Создалась прямая угроза занесения чумы на Украину. В связи с этим, в октябре 1726 г. Верховный тайный совет направил сенату указ «о непропуске никого из заграницы чрез Днепр и в Киев без выдержания карантина по случаю распространившегося в Цареграде поветрия»²⁰².

Киевский губернатор еще до этого указа устроил «крепкие заставы» и заставил курьеров «карантину выдерживать». Но эти меры признаны были недостаточными, так как «не безопасно, чтоб от приезжих купцов та язва в Малую Россию не вошла». Поэтому Киевскому генерал-губернатору, Малороссийской коллегии и генерал-фельдмаршалу князю Голицыну отдано было распоряжение устроить и в «пристойных местах» заставы и «приезжих всякого чина людей и купцов чрез Днепр и в Киев отнюдь не пропускали, но велели б им выдерживать обыкновенную карантину».

Из Константинополя чума была занесена на Крымский полуостров, и в ноябре 1727 г. Верховный тайный совет был уведомлен о появившейся в Крыму моровой заразе. Об этом он узнал от своих разведчиков, которые сообщили, что «в Крыму есть… вликий мор… и для того турки… еще в летнее время из Крыма выехали». Всем офицерам стоявших на форпостах по Днепру и Донцу полков были посланы указы, «при которых сообщены и копии с состоявшегося в 1720 г. о той предосторожности указа»²⁰³.

Однако несмотря на все профилактические меры, чума в 1727 г. была занесена в Астрахань. Предполагают, что она завезена терским казаком, прибывшим из крепости на персидской границе. Приехав, он умер от чумы 4 сентября, а через 8 дней в том же доме заболела чумой женщина.

О появлении чумы в Астрахани было сообщено в Петербург, и оттуда 27 сентября последовал указ, в котором губернатору Астрахани предписывалось руководствоваться в своих действиях указами 1720 и 1722 гг.

Особые меры предосторожности были предписаны по отношению к письмам и бумагам, идущим из Астрахани и персидских провинций. Их велено было принимать через огонь и пересылать в Царицын, куда был из Казани направлен полковник с целым штатом офицеров и командой солдат. При полковнике находился еще и переводчик «для персидских писем».

После перевода письма трижды переписывались, и лишь третья копия направлялась в Москву, где с нее снимали четвертую копию, которую и посылали в Петербург Верховному тайному совету.

Воронежскому и казанскому губернаторам приказано принять те же меры, что и астраханскому. Донскому и яицкому атаманам предписано, «чтобы они имели великую осторожность, дабы обретающиеся в крепости Св. Креста и в других тамошных местах казаки и другие им подобные люди, по своему легкомыслию, сбежав и проехав заставы, не могли в их казацкие места прокрасться и тем не нанесли бы опасной болезни». Во избежание этого предписывалось «учредить крепкие заставы, где чаемо быть таким беглецам из Персии проход».

Подобные указы об осторожности посланы были генерал-фельдмаршалу Голицыну и на Украину Наумову.

Между тем чума в Астрахани все более усиливалась. В октябре 1727 г. было зарегистрировано несколько закончившихся смертью случаев чумы. По сообщению астраханского губернатора, «8 и 17 чисел октября в четырех домах такая же болезнь над одним солдатом, да астраханского адмиралтейства мачтовой работы плотником, да над двумя мужиками, да над тремя бабами…которые и померли… и… их домы, со скотом и со всею рухлядью сожжены». Оставшиеся в живых обитатели домов, равно как и все жители той улицы, на которой они были расположены, были выселены в степь и поселены «согласно штаб-лекарскому мнению», в кибитках в «удобном месте».

В степь вывозили также и всех вновь заболевших, так что, по данным Астраханского губернского приказа, в декабре 1727 г. было вывезено в степь 116 человек (включая и караульных солдат). В январе 1728 г. от чумы умерло несколько чиновников астраханской губернской канцелярии. На заседании Верховного тайного совета были заслушаны сообщения астраханского губернатора и офицера Урусова об «опасной болезни», после чего решено было «послать губернатору указ в подтверждение, чтоб из Астрахани отнюдь никого затою опасностию не отпускали, а о курьерах и о письмах поступали б по указу 1720 года».

В марте 1728 г. было отмечено некоторое затишье в ходе эпидемии. Несмотря на это, астраханский губернатор издал приказ, чтобы «всякого чина люди, окроме офицерства и солдат, для нынешнего воздуха, кто пожелает, выехали б в степь, на бугры и не далее от города на 5 верст».

Летом эпидемия вновь усилилась, и губернатор сообщил в Верховный тайный совет, что «опасная болезнь умножилась» и появилась на судах Каспийского флота, «обретающихся военой гавани», – всего на 10 судах. Суда эти были также выведены из гавани и высланы в мороз.

Согласно указу Адмиралтейской коллегии, полагалось суда, на которых появится «опасная болезнь», затоплять. Астраханская «контора над портом» обратилась в названную коллегию с просьбой не применять этого указа, ибо в противном случае «никак провианта в крепость Св. Креста, в Дербень, и в Гилянь, за умалением судов, довольного числа завести будет невозможно, отчего не малый подлежит страх, дабы в заморских гарнизонах людей не по поморить голодом».

В ответ на эту просьбу разрешено суда не затоплять, но приказано отводить такие суда в море, «где бы ветром могло проносить. Потом те суда для опасности от такой злой язвы» вычищать и водою вымывать и «выкуривать чем пристойно, а также смотреть накрепко над теми людьми, которые на тех судах означенное будут делать, чтоб их не в скором времени с другими… допускать, дыбы от оных, от чего боже сохрани, к здоровым не пристало».

Суда были поставлены в безопасном месте, а заболевшие на них люди отправлены «на удобный остров»²⁰⁴.

По сообщению губернатора, в Астрахани с 1 по 21 июня умерло 1300 человек, «на которых по осмотру явились опасные болезни: бубоны, – «фебра малигна и петехии». С 19 по 26 июля умерло 80 человек с такими же явлениями²⁰⁵.

30 июня губернатор дал новый приказ, в котором уже требовал от всех жителей, кроме солдат, офицеров и священников, выехать из города в степь, не далее 10 верст. В приказе говорилось: «Всякого чина и достоинства людей, как из города, так и из загорода, окроме которые ко дворцу за солнчаком в садах и кроме церковного причта, всех ныне без всякого отлагательства выслать в поля, на бугры и на ватаги и были б не далее от города на десять верст»²⁰⁶. Сам же город был заперт, и вход или въезд в него был категорически запрещен. Для жителей, выселенных из Астрахани, был устроен особый лагерь, в котором они отдельными группами были размещены в шалашах, расположенных на известном расстоянии друг от друга. Для больных были отведены особые шалаши, находящиеся на расстоянии одной версты от общего лагеря. Эти своеобразные лазареты-шалаши были двух видов: для чумных больных («больных язвою») и для страдающих другими болезнями. К лагерю были прикомандированы лекарь Яган Рост и два священника, которые обслуживали как больных, так и здоровых. Съестные припасы привозились в лагерь маркитантами. Неимущие жители содержались за счет астраханской губернской казны «из имеющегося на низовой корпус провиана». Лагерь был оцеплен заставами и военными караулами.