Читать книгу: «Очерки. Том первый», страница 7
Марш «Забайкальский Атаман» и «Осенний сон» на казачьем банкете
Интересная находка в госархиве. Эта бумага попалась мне случайно. Она даже не учтена и вшита в дело №580 (Ф.30, оп. 1) вверх тормашками. Это перечёркнутый черновик, оборотная сторона какого-то документа на стр. 44.
Итак, читаем (текст напечатан на машинке):
«ПРОГРАММА
музыки 2-го сентября 1912 года.
На обед станичных и поселковых атаманов, вахмистров Забайкальской казачьей бригады, георгиевских кавалеров и станичников по случаю принятия Всемилостивейше пожалованной 2-го июня Забайкальскому казачьему войску ВЫСОЧАЙШЕЙ грамоты за самоотверженную и верную службу.
Марш „Забайкальский Атаман“ соч. Гольферта,
Попурри „Осенний сон“ соч. Джожъ,
Вальс».
«Забайкальский Атаман»
Конечно, я вообразил себе сразу тёплый солнечный день, огромный стол в какой-нибудь богатой зале, атаманы всех рангов, георгиевские кавалеры, почётные гости из станиц, военные чины, нарядные, в пышных платьях и шляпках, дамы. Наверняка перед этим был парад, на котором присутствовал сам Военный губернатор и Наказной Атаман войска генерал-лейтенант Андрей Иванович Кияшко…
Но сразу же возникла масса вопросов. Во-первых, 2 июня Высочайшая грамота в Царском селе вручалась (или была только подписана?) Амурскому казачьему войску. А вот Забайкальскому – именно 2 сентября. Может быть, потому эта бумага и попала в черновики, так как просто перепутали даты: надо было везде написать «2 сентября»?
Во-вторых, что за произведения такие, про которые я никогда не слышал? «Забайкальский Атаман», марш – звучит очень красиво! Что за композитор такой Гольферт? Всемогущий Интернет выдал мне ссылку на книгу «Войсковые певческий и музыкантский хоры Кубанского казачьего войска. 1811—1911 годы. Исторический очерк их существования. Составил есаул Ив. Ив. Кияшко. Екатеринодар. 1911». Так вот в этой книге упоминается саксонско-подданный Гольферт Макс Эрастович (Эрнестович), капельмейстер, управлявший войсковым музыкантским хором с 1 декабря 1908 г. по 1 февраля 1909 года. Он же в другом списке числится альтистом и вольнонаёмным помощником дирижёра с окладом 100 руб. в месяц.
Сам же Иван Иванович Кияшко не был музыкантом по профессии и вошёл в историю Кубани как талантливый архивариус и автор книг по истории. Естественно совпадение фамилий и отчеств архивариуса Ивана Ивановича Кияшко и Военного губернатора Забайкальской области Андрея Ивановича Кияшко навели на мысль: а не братья ли они? Так и вышло. В биографии Ивана Ивановича было написано, что Андрей Иванович – его родной брат.
И. И. Кияшко родился в 1864 г. в Екатеринодаре. Происходит из знатного рода дворян Кубанского казачьего войска. Был приписан к станице Ирклиевской, где был офицерский надел его отца. В 1875—82 гг. он учился в войсковой классической гимназии, в 1884—87 гг. – в Ставропольском юнкерском училище по 2 разряду. Через несколько лет после окончания он был командирован в Кубанский войсковой архив для написания истории 2-го Таманского полка.
Брат его Андрей Иванович родился в 1957 г. О месте его рождения нет сведений, но вполне можно предположить, что и он родился в Екатеринодаре. И служба его тоже была связана с Кубанским войском. Но начинал он службу кадровым офицером Императорской армии. Образование он получил в 1-м Павловском училище и Николаевской академии Генштаба в Петербурге (1891). С 28.10.1896 служил старшим адъютантом штаба Приамурского военного округа. Но с 20.6.1897 переведён помощником начальника войскового штаба Кубанского казачьего войска (ККВ). С 15.10.1900 командир 1-го Кавказского полка ККВ. С 12.1.1905 начальник канцелярии штаба тыла войска Донского. 2.2.1907 вновь переведён на Кубань и назначен атаманом Майкопского отдела, с 23.12.1907 – начальником войскового штаба ККВ. 28.3.1912 назначен военным губернатором Забайкальской области и Наказным Атаманом Забайкальского казачьего войска.
Таким образом, в Читу Андрей Иванович перевёлся из Екатеринодара, надолго расставшись со своим родным братом. По всей видимости, Иван Иванович попросил своего знакомого талантливого музыканта Макса Гольферта написать в честь своего брата марш «Забайкальский Атаман». Интересно, сохранились ли где-нибудь ноты? Искать, думаю, надо в Краснодаре.
«Осенний сон»
А что касается сочинения некого «Джожа» «Осенний сон», всё тоже оказалось довольно интересно. Неверно написанное в программе имя оказалось Арчибальд Джойс (1873—1963) – композитор и дирижёр, которого называли «английским королём вальса». Музыка его была очень популярна в Европе. В России же наиболее известным был вальс «Осенний сон». Говорили, что именно он звучал во время трагедии «Титаника».
В программе этот вальс указывался отдельно, видимо, чтобы привлечь к мероприятию больше внимания. Кстати, Иван Иванович Кияшко писал в своём сочинении: «С наплывом же в Екатеринодар иногородних жителей и с развитием жизни вообще, явилось требование и на пьесы другого времени; тогда вальсы, кадрили, марши и попурри приобрели полное господство и почти вытеснили малороссийскую музыку…»
Так что и новый марш «Забайкальский Атаман» и «Осенний сон» должны были продемонстрировать забайкальской публике, насколько современен и оригинален вновь назначенный Военный губернатор и Наказной Атаман Забайкальского казачьего войска.
«Осенний сон» стал набирать популярность, вероятно, после гастролей Арчибальда Джойса в 1909 году по странам Европы. Вероятно, именно тогда он побывал и в России, где его вальсы, особенно «Осенний сон» и «Воспоминание» полюбились и запомнились. В 1913 году слова на музыку вальса написал русский поэт Касаткин-Ростовский русский поэт, драматург и публицист, автор гимна Добровольческой армии, полковник Семёновского полка, участник Первой мировой и Гражданской войн. Тогда же появились и первые песенные версии вальса «Осенний сон». Князь Ф. Касаткин-Ростовский посвятил свои стихи баронессе Ольге Николаевне Таубе:
Темной тучей небо закрыто,
Тихо мчатся сада листы.
Счастья надежда жизнью разбита.
Друг мой верный, скажи, где ты?
Я, конечно, сразу узнал не раз слышимую мелодию А. Джойса. И как я не знал ни названия, ни автора? Да уж, с меня знаток музыки ещё тот! Самому стыдно… А ведь вальсу «Осенний сон» посвящена известная песня «В лесу прифронтовом» Матвея Блантера и Михаила Исаковского, написанная в 1942 г. Помните: «Старинный вальс „Осенний сон“ играет гармонист…»?
Особенно красиво и торжественно звучит вальс в исполнении Центрального военного оркестра Министерства обороны РФ. Сначала спокойно, размеренно, а потом всё напористее и быстрее, веселее, даже озорно, а в последней трети есть место, где такой подъем, что когда я слушал, высказал жене:
– А вот тут уже невозможно высидеть. Надо встать – и решительно направиться к даме!
– Да ещё, когда уже немало выпито! – поддержала Наташа мою фантазию.
Да, действительно, красиво, наверное, всё было в тот знаменательный обед.
Эпилог
В январе грозового 1917 года, в возрасте почти 60 лет, Андрей Иванович Кияшко был зачислен в резерв чинов при штабе Казанского, а 18 февраля – Кавказского военного округа. Но после Февральской революции вновь вернулся к ратному делу, на этот раз командующим войсками Туркестанского округа. 21 июня 1917 года он был назначен командиром 1-й Туркестанской казачьей дивизией. 14 июля приказом по Туркестанскому военному округу Кияшко назначается наказным атаманом. Семиреченского казачьего войска и командующий войсками Семиреченской области. Возвращаясь на Кубань, был арестован красными. Человек монархических взглядов, он был убит солдатами охраны – бывшими политкаторжанами в Ташкентской тюрьме 13 декабря 1917 года.
Его младший брат Иван Иванович после октября 1917 года продолжал служить архивному делу. В марте 1920 года на Кубани установилась советская власть. И. И. Кияшко продолжал работу в архиве вплоть до 1925 года уже как заведующий отделением войскового и гражданского управления краем, которое, по сути, составляло основу всего областного архива.
Труды историка И. И. Кияшко во многом уникальны, так как многие документы были утрачены во время большевицкой смуты. Среди его работ «Списки всем убитым в войнах казакам с 1696 по 1908 годы», два тома «Боевой хроники Кубанского казачьего войска» за 1696—1840 годы, «Описание старинных памятников и других предметов в Кубанской области», работы по заселению Кубани и др.
Скончался И. И. Кияшко 20 октября 1925 года, как сказано в медицинском заключении, от «хронического катара кишок» и похоронен на Всесвятском городском кладбище Краснодара. Могила его, к сожалению, не сохранилась.
2 марта, 2012
Сто лет тому назад, на казачьем банкете…
Под таким заголовком опубликован мой очерк «Забайкальский атаман». Напечатали его в региональной газете ФСБ «Граница России» в номере от 16 августа. Приятный сюрприз.
Но самое интересное, что появился шанс найти марш «Забайкальский атаман», который исполнялся на казачьем банкете 2 сентября 1912 года в честь вручения Забайкальскому казачьему войску Высочайшей грамоты за самоотверженную и верную службу.
Сотрудники редакции показали очерк заместителю директора Государственного архива Забайкальского края по научной работе Т. А. Константиновой, и её очень заинтересовал мой материал. Она много лет занимается изучением биографии Военного губернатора Забайкальской области и Наказного атамана ЗКВ (1912—1917) Андрея Ивановича Кияшко. О нём и его брате Иван Ивановиче Кияшко собственно и написан мой материал.
Обратившись к архивным материалам, среди документов, относящихся к деятельности А. И. Кияшко Татьяна Андреевна нашла любопытную бумагу – «Программу пьес имевших быть исполненными войсковыми музыкантами и певческими хорами Кубанского казачьего войска в день войскового круга 5 октября 1909 года», где в 5-ом отделении под управлением концертмейстера М. Э. Голферта первым стоит «Марш «Генерал Кияшко».
Таким образом, моя версия, что марш «Забайкальский атаман» сочинения Гольферта был написан в честь А. И. Кияшко, назначенного в Забайкальскую область в 1912 году, подтверждается. Только он был написан раньше (в 1907—1909 гг), когда Андрей Иванович служил в Екатеринодаре в должности начальника Войскового штаба Кубанского казачьего войска в чине генерал-майора.
Из этого следует, что марш «Забайкальский атаман» надо искать или в архиве Забайкальского края или в Краснодаре под названием «Марш „Генерал Кияшко“».
23 августа, 2012
Поиски Гиги, внука Атамана Семёнова продолжаются
В октябре 2018 года Анапу посетил Никита Михайлович Семёнов, внучатый племянник деятеля Белого движения в Забайкалье и на Дальнем Востоке Григория Михайловича Семёнова.
Приезд его на кубанскую землю был не случаен. Дело в том, что в городе Новороссийске провели последние годы своей жизни дочери Атамана Семёнова Татьяна и Елена. Обе похоронены на новороссийском кладбище Кабахаха. С помощью казака из Новороссийска Б. В. Шульженко гостю из Москвы удалось отыскать могилы, а казаки из Анапского районного казачьего общества привели их порядок, выкосили траву и покрасили ограду.
Вот так распорядилась история, что линии двух находящихся за многие тысячи километров друг от друга казачьих войск – Забайкальского и Кубанского – пересеклись в городе Новороссийске. Судьбы четверых детей и ещё большего числа внуков одного из самых ярых противников большевизации России Атамана Семёнова оказались связаны с этим черноморским городом.
Первым оказался здесь сын Григория Михайловича Семёнова. Было это во время эвакуации Вооружённых сил юга России и беженцев из Новороссийска в марте 1920 года. Среди навсегда покидающих родную русскую землю были первая жена атамана Семёнова Зинаида с сыном Вячеславом (1915 года рождения). Став взрослым, он написал в мемуарах о своих детских впечатлениях прощания с Родиной.
Позже в разное время три дочери атамана Семёнова Елена, Татьяна и Елизавета жили в Новороссийске. Двое навсегда остались лежать в новороссийской земле, лишь Елизавета смогла в 1995 году выехать в Австралию.
Но до сих пор остаются открытыми некоторые вопросы о судьбе потомков Атамана Семёнова. В частности, остаётся неизвестной судьба сына Елены – Гриши. В детстве у него было прозвище Гига, так он маленьким сам себя называл. А полное его имя – Григорий Георгиевич Семёнов. В 1948 году его вместе с матерью и её двумя сёстрами арестовали чекисты и депортировали из китайского Харбина в СССР в тюрьму города Ворошилов (ныне Уссурийск). Так началась долгая лагерная жизнь семьи Атамана Семёнова.
Шестилетний мальчик Гриша первое время находился в одной камере со своей мамой, Еленой. Однажды она попросила охрану разрешить выпустить сына погулять в тюремном дворе. Ей не отказали, мальчика вывели во двор, но с тех пор она его больше никогда не увидела.
С этого момента началась самостоятельная судьба Гиги, которая до сих пор остаётся неясной. Предположительно он был вывезен с Дальнего Востока в европейскую часть России. Была этапирована в Москву на Лубянку и сама Елена. Решением «тройки» ей как члену семьи изменника Родины (ЧСИР) присудили 25 лет лагерей и отправили в Воркуту и дальше – в Инту.
Через два года отбывания срока Елена нашла в себе смелость обратиться с письмом к генеральному комиссару госбезопасности Берии. Она задавала вопросы: за что её арестовали, за что арестовали братьев и сестёр? А поскольку никакой вины на ней не лежало, она требовала освободить её, в противном случае – расстрелять, так как она не намерена гнить в ГУЛАГе.
Ответом ей было полное молчание. Когда Елена поняла, что не дождётся никакого ответа, она демонстративно пошла на проволоку. Часовой открыл огонь на поражение, в результате чего получила ранения тремя пулями. После лечения в лагерном лазарете состоялся суд, к сроку было добавлено ещё десять лет за попытку побега. Однако лагерное начальство поняло, что на этом заключённая Семёнова не остановится в достижении своей цели («свобода или смерть») и сфабриковали ей психиатрический диагноз. Основывался он на трёх пунктах: 1) выдаёт себя за дочь Атамана Семёнова, 2) заявляет, что знает четыре иностранных языка, 3) люто ненавидит советскую власть.
Все это время она не знала о судьбе Гиги. Но вот однажды начальник лагеря по фамилии Репин вызвал Елену к себе и предложил ей… усыновить её сына. Так ей стало известно, что её сын жив и находится, возможно, где-то поблизости. Начальник не имел своих детей, и, видимо, посчитал, что лучшим вариантом для него будет здоровый мальчик из крепкого рода забайкальских казаков. Несмотря на своё безнадёжное положение, Елена не дала такого разрешения. Она не могла отречься от сына.
После этого никаких сведений о Грише-Гиге не было. Поздние обращения родственников в архивы Приморского края, в архивы министерства народного образования (должен же он был где-то учиться?) желаемых результатов не принесли. Слишком поздно было сделаны запросы, а через пятьдесят лет архивы уничтожаются. Отправили запрос и в Пермский край, поскольку там проживала семья начальника Инталага Репина, где удалось отыскать его усыновлённого сына. Но им оказался не Гриша.
Таким образом, все имеющиеся слабые нити поиска оборвались. Где сейчас находится Гига – Григорий Семёнов, неизвестно. В Интернете то и дело возникают дискуссии на эту тему. Пишут люди, которые что-то слышали, что-то вспоминают из прошлого, но ничего определённого тоже нет.
Остаётся надежда, что кто-то совершенно случайно обладает информацией о судьбе и местонахождении Григория Георгиевича Семёнова, родившегося в городе Харбин 23 сентября 1942 года рождения. Есть предположение, что Гриша мог носить фамилию его отца Ещенко, с которым Елена Григорьевна развелась. Однако доподлинно известно, что мать при регистрации ребёнка дала ему фамилию Семёнов.
Редакция газета «Русские ворота» обращается к своим читателям. Если вы располагаете какой-либо информацией, обратитесь в ближайший районный, станичный штаб Кубанского казачьего войска. Думаю, там не откажут в том, чтобы передать эту информацию заинтересованным лицам. Конечно же, и мы будем ждать вестей.
24 декабря, 2018,
«Русские ворота»
На снимке: Н. М. Семёнов в своей московской квартире.
Моя служба в милиции
О спецкомандировке в Саратов
Кто полетит в Саратов?
В конце 80-х, начале 90-х годов, по определению С. Говорухина, в стране началась великая криминальная революция. Появилось слово «рэкет». Я помню, как в популярной тогда передаче «Взгляд» ведущие показывали, что такое рэкет (этот термин ещё не все знали и не понимали его суть): ведущие, изображая преступников, врывались в помещение, заваливали «хозяина» на стол, связывали ему руки за спиной, потом ноги, переворачивали, задирали рубаху и приставляли к животу горячий утюг.
По стране пошла волна заказных убийств чиновников, предпринимателей, банкиров. В криминал хлынула волна бывших титулованных спортсменов, которые не нашли себя в изменившейся экономической ситуации.
Вот в ту пору в Чите и в её окрестностях действовала банда С-ова и Н-ка (оба сейчас в мире ином). Когда милиция (а точнее 6-й отдел, занимавшийся «мафией», так называли ОПГ – организованные преступные группы) вышла на их след, они, пытаясь скрыться, выехали из Читы. Взяли их в Саратове. И нашему подразделению (отдельному взводу конвойной службы) предстояло вывезти их оттуда в Читу.
Стали решать, кому лететь. Тут много факторов работает. Во-первых, опыт работы, ответственность, физическая подготовка. Начальство на это смотрит в первую очередь. Во-вторых, люди должны быть одной командой (это, как в космосе, должна быть психологическая совместимость). Поэтому командир взвода Евгений Васильевич Симонов поступил мудро: для командировки выбрал самого ответственного и опытного старшего – Андрея Сокольникова, а он уже должен был набрать себе команду. И Андрей взял Сашу Занина, тоже опытного сотрудника, и такого же здоровяка, как сам Андрей. Олега Банщикова, отчаянного парня, боксёра в прошлом и меня, как своего друга, человека спокойного и выдержанного.
Симонов был против моей кандидатуры, но Андрей настоял, да и я сказал, что поеду, и кончен разговор.
Дали нам немного денег в бухгалтерии на пару-тройку дней, а прожить в Саратове пришлось целых две недели.
«Если застрелите, правильно сделаете…»
В Саратовском УВД нас сразу проинструктировали. Про нашу миссию никому ни-ни. У преступников могут быть сообщники, которые при возможности попытаются освободить С-ова и Н-ка. Сами они чувствуют себя в СИЗО уверенно, бодро, каждый день в камерах (каждый у себя) поддерживают физическую форму, качаются. Нам показали фотографии, я ахнул – таких шей я в своей жизни ещё не видел. Шеи, что у С-ова, что у Н-ка как таковой не было: была низко посаженная голова и сразу шли мощные покатые плечи. У них по две табуретки на спинах умещаются, – так описал их один оперативник. А такие физиономии, какие были у наших подопечных, я видел только в детективах. Оба спортсмены. Один титулованный борец, другой чемпион СССР по рукопашному бою. Рассказывали, что С-ов сказал, что если бы не внезапный захват, то он бы положил всю 7-ю роту (так в Саратове называли спецназ), и не просто бы положил, а поубивал бы.
– Если вы их по дороге застрелите, – наставлял нас один саратовский чин, – то правильно сделаете. Таких гадов земля не должна носить.
Вот таких зверюг нам надо было отконвоировать в Читу.
Пока мы были в Саратове, нас то и дело информировали: сначала у оперов была информация, что преступников попытаются отбить при вывозе из СИЗО сообщники, потом стали говорить, что их вообще попытаются уничтожить вместе с конвоем, так как оба задержанных слишком много знают. Мы на такие слова только переглядывались и были уверены, что без перестрелки не обойдётся. Из вооружения, кстати, у нас были у всех четверых только пистолеты ПМ и наручники.
Сначала нас хотели отправить рейсовым пассажирским самолётом. Но это было опасно и для нас, и для пассажиров. Поэтому тогдашний министр МВД Бакатин договорился с министром обороны Язовым, чтобы отправить нас военным бортом с военного аэродрома. Вот отправление этого борта мы и ждали в Саратове две недели.
Квартет «Большой секрет»
Все мы (Андрей Сокольников, Саша Занин, Олег Банщиков и я) крепко дружили. Андрей Сокольников являлся для меня идеалом советского милиционера – «беспартийным коммунистом». Я про него так писал:
Я много книжек умных прочитал
Про самых выдающихся чекистов,
Но только беспартийных коммунистов,
Таких, как ты, я в книжках не встречал.
Сашу Занина я знаю как весельчака и очень скромного человека. Когда у него кончились командировочные, он просто не пошёл на ужин, а утром на завтрак. Не стал никому говорить о своих проблемах, не пошёл и всё. Потом нам выдали в местном УВД аванс по 50 рублей, и мы это дело отметили хересом.
Олег Банщиков – не только отчаянный, но и очень начитанный. За ним закрепилось прозвище Интеллигент за любовь к книгам. Он занимался боксом, и его бывшие коллеги по рингу ушли в криминал, а он пошёл в милицию. Он гордился коронным ударом – резким, незаметным, но мощным. Я сам как-то оказался свидетелем, как он вступил в словесную перепалку с хулиганом. Дерзкий парень сказал в адрес Олега что-то скорбительное. Раздался щелчок, похожий на удар бича – и я только увидел ноги несчастного, подлетевшие кверху, и всё… Нокаут.
Поселились мы в Саратове на проспекте Кирова, в гостинице «Волга». Старинное здание в центре, с ковровыми дорожками, деревянной отделкой, лифтом. В номерах все удобства. Правда, мне пришлось спать на раскладушке. Было даже кабельное телевидение, 2 рубля в сутки стоило. За эти 2 рубля показывали вечером два фильма. Видеосалоны тогда-только входили в моду, так что для нас «видики» считались неописуемой роскошью.
Первый раз отобедали в кафе «Волга». Цены там оказались кусачие. Заплатили 11 рублей, а командировочных у нас было по 30 рублей на человека. Деньги, вся складчина, находились на сохранении у Андрея. Он посмотрел, что первый ужин нам больно дал по карману и сказал:
– Завтра пойдём искать дешёвую столовку!
И такую столовку мы нашли. Подсказала её нам одна бабуля на улице. Идите, говорит, в консерваторию, там дёшево кормят. И мы отправились туда.
Консерватория им. Собинова была недалеко, в начале проспекта Кирова. Консерватория – это визитная карточка Саратова. Здание напоминает по стилю западноевропейское из-за башен, шпилей, стрельчатых окон и кованых решёток. Внутри она показалось мне мрачной, серой и пустынной. На вахте нас никто не остановил, да и прошли мы туда решительно, как «свои». Это в первый раз. А во второй и последующие раза нас уже там и вахтёры и повара воспринимали как студентов. Готовили там вкусно, но главное еда была нам по карману.
– Нас, наверное, принимают за студентов-заочников, – сказал однажды Андрей.
– Ну да! – подхватил я. – У нас квартет!
– «Большой секрет»! – закончил шутку Саша Занин.
Идя в столовую, мы всякий раз слышали голоса певцов, звуки фортепиано, скрипки. Однажды видели в коридоре студента с тромбоном, другого с контрабасом. Они, видимо, перед экзаменом что-то музицировали…
За две недели мы исходили весь Саратов. Два раза были на спектаклях драмтеатра им. К. Маркса – «Оркестр» и «Наш Декамерон», два раза в цирке, в кино, ездили на Соколову гору, где расположен мемориал павшим в Великой Отечественной войне, в Энгельс, что на другом берегу Волги…
Ездили мы везде всем «квартетом». Были всякие смешные случаи. Возвращались с Соколовой горы, а в салоне таксиста (туда иначе доехать было нельзя, кроме как на такси) играла какая-то «блатная» музыка. Остановившись, Андрюша наклонился к водителю и заговорщицки тихо ему прошептал на ухо:
– Слушай, братан, продай нам эту кассетку!
Водитель, видимо, решил, что мы связаны с криминалом и говорит:
– Да берите, ребята, так…
Ещё мы ходили в музее им. Радищева на выставку эротического искусства (помню, Андрюша, зашёл, стушевался и сразу дал задний ход) – в общем, развлекались и росли культурно, времени не теряли. Посетили и в единственный на весь 900-тысячный город Троицкий собор.
В гостинице единственным развлечением оставались «видики» да херес. Мы каждый вечер брали по бутылочке за 3 рубля и закусывали его мороженым в вафельных стаканчиках. Сердобольный Андрюша говорил, расчувствовавшись:
– А я вот подумал: судьба, наверное, даёт нам последнюю возможность насладиться жизнью: тут тебе и театр, и кино, и «видики». Я в Чите только два «видика» и видел. А мороженое! Я за всю жизнь его столько не съел.
Я же там познакомился с девушкой Радой, которая работала в кассе драмтеатра (касса была на ул. Кирова) и её мамой. Часами простаивал у окошка кассы и вёл разговоры. Меня даже чаем там поили. Подавали прямо в окошечко кассы стакан. С Радой я даже умудрился поссориться через окошко. Билеты стоили 3 рубля. Я купил как-то два билета, а Рада с меня взяла 7 рублей (1 рубль якобы за «задержку»), а потом спросил её маму, что за такая услуга – «задержка»? Мама устроила дочке разнос (прямо при мне), в итоге помню, как из окошечка кассы, где сидела Рада, вылетел старенький замызганный жёлтенький рубль.
Бандитов везли с завязанными глазами
Наконец наступил день отъезда. Мы приехали под вечер в саратовский СИЗО. Следственный изолятор у них – это старинная тюрьма со сводчатыми потолками, мощными стенами. Уже ночью при тусклом жёлтом свете фонарей во внутренний дворик тюрьмы, где было полно людей в штатском, вывели сначала одного бандита с плотно завязанными глазами. Потом второго, тоже с повязкой на глазах. Оба были в наручниках. Первого посадили в «Жигули», второго в «Ниву». С-ова пристегнули за правую руку к Андрею, они сели на заднее сидение, я тоже там еле втиснулся. Как сейчас помню, толстую как бревно ногу С-ова и рядом моя тоненькая ножка в джинсах. Старшим сел оперативник с автоматом на коленях, а водитель достал свой ПМ и дослал патрон в патронник.
– Саша, – говорит тихо Андрей. – Достань мой пистолет и тоже передёрни мне затвор.
– Зачем? – спрашиваю я.
– На всякий случай, – говорит друг с интонацией Семён Семёныча из «Бриллиантовой руки».
– Не надо! – отвечаю я с интонацией из того же фильма.
Даже в такие моменты мы умудрялись шутить.
Самый драматический момент был, когда стали открываться ворота тюрьмы, и мы стали подъезжать к воротам. Вот тут могло произойти то, чего мы так опасались – расстрела нашего кортежа. Но, меры безопасности, видимо, были предусмотрены, и всё прошло хорошо. Мы долго петляли по городу, будто прощаясь с полюбившимся нам Саратовом, наконец, нас привезли на военный аэродром. Там мы пересели в военный самолёт (кажется, ТУ-134), который перевозил какие-то ящики. Там было только четыре кресла с обеих сторон, в них сели Саша Занин и Андрюша со своими подопечными, а мы с Олегом неподалёку на ящиках, накрытых брезентом. Так и летели без посадок до Иркутска. Помню ослепительно-белые облака внизу. Пролетел встречный самолёт, оставляя за собой серый шлейф, и Саша Занин сказал: «Будто по снегу мотонарты пронеслись…» И я подумал тогда, что Саша тоже в душе поэт.
В Иркутске мы пересели на вертолёт. Причём, вертолёт, не приспособленный вообще для перевозки пассажиров, мы там просто сидели на голом металлическом полу. В Чите в Черёмушках нас встречали автоматчики – «чёрные береты», куча людей в штатском. Когда мы увидели своих, сразу гора с плеч свалилась – всё, доехали, можно расслабиться…
Всё это описано в моём рукописном дневнике. Сейчас перечитываю, вспоминаю годы службы – много чего ещё было, при случае расскажу…
P.S. Саша Занин, не знаю, где сейчас. Андрей работает судебным приставом. А вот Олег Банщиков пропал без вести. Его долго разыскивали, но так он и не обнаружился…
10 ноября, 2013
