Читать книгу: «Петр Великий – патриот и реформатор», страница 3

Но, дабы обрисовать более полную картину семейной обстановки Петра и того окружения, в котором он жил в минуту приезда Голштинского двора, было бы, может быть, уместно обрисовать в общих чертах жизнь его с самого начала.

II. Начало царствования

Петр I был четырнадцатым ребенком (и седьмым сыном) царя Алексея Михайловича. В 1669 году скончалась царица Мария Ильинична (рожденная Милославская и мать старших тринадцати детей), и 48-летний царь женился вторым браком на Наталии Кирилловне Нарышкиной. Она родила ему еще двоих детей: Петра (рожден 30 мая 1672 г.) и год спустя Наталию. Из шести братьев Петра только два: Федор и Иван, были в живых, когда умер их отец в 1676 году. Воцарился Федор Алексеевич, но детей у него не было. Когда он скончался в 1682 году, Ивану было пятнадцать, а Петру десять лет. Боярская Дума, однако, решила, что Иван не способен царствовать и что царем должен стать Петр. Иван был слабоумен и явно неспособен заниматься делами правления; между тем, Петр, несмотря на свое малолетство, уже заслужил славу умного и развитого не по годам мальчика. Он должен был царствовать под опекой матери и по решениям Думы. Ивану, к тому же, вовсе не хотелось принимать власть. Даже семь лет спустя, когда Петр, уже возмужавший, предложил ему не только величаться, но и быть на деле царем, Иван предоставил ему единовластие и никогда ни во что не вмешивался. Царь Иван Алексеевич скончался в 1696 году.

Решение боярской Думы, отстранившее Ивана, создало положение, чреватое бурями, так как оно отдавало власть Нарышкиным в ущерб Милославским. Царевна София Алексеевна (по матери принадлежавшая к Милославским) выступила поборницей привилегий своей родни. Дабы отменить постановление Думы, она подпольными путями вызвала бунт стрельцов. Во время последовавшего кровопролития царица Наталия Кирилловна защитила своего сына, заградив его собою от ударов, но вокруг нее погибло двое из ее братьев, и маленький Петр был обрызган кровью своих дядей (май 1682 г.). Двадцатипятилетняя Софья Алексеевна в этот день захватила верховную власть и объявила себя правительницей за обоих несовершеннолетних братьев; на деле она царствовала самодержавно в течение семи лет. В январе 1684 года она выбрала в жены брату Ивану Прасковью Федоровну Салтыкову. Если бы царица Прасковья родила сына, Софья воспользовалась бы этим предлогом, чтобы продлить надолго свое регентство, но у Ивана Алексеевича родились только три дочери: Екатерина, Анна и Прасковья.

Правительница удалила свою мачеху, Наталию Кирилловну, из Москвы и поселила ее с детьми в пригороде Преображенском. Там протекло отрочество Петра Великого. Иногда Софья Алексеевна выписывала его оттуда для каких-нибудь торжественных церемоний; так, молодые цари вдвоем принимали иностранных посланцев, сидя на двойном престоле из золоченого серебра, из-за спинки которого правительница, спрятанная за тафтяной занавеской, подсказывала им, что им надлежало говорить. Она, вероятно, предполагала, что Петр, воспитанный в деревне своей матерью, робкий нрав которой не внушал опасения каких-нибудь политических интриг, станет мужичком и рано предастся удовольствиям жизни за отсутствием более серьезных интересов. Это казалось ей вернейшим способом не давать ему развернуться в опасного соперника. Но она не приняла в расчет природного гения юного Петра.

Предоставленный самому себе, он смог дать волю своей жажде знаний, и беспорядочная жизнь, протекавшая вдали от Кремлевского затворничества, дала ему возможность выбирать своих учителей. Наталия Кирилловна, как курица, которой подкинули утенка, приходила в отчаяние от изумительных вкусов своего сына и недоумевала, что ей предпринять, дабы он вел себя по установившемуся для царских сыновей образцу. Подвижный, как ртуть, ненасытно любознательный, он дружил со всяким, кто мог его чему-либо научить, особенно если этот человек пришел издалека и видел чужие края. Иностранцы, будь то эмигранты, занятые определенным ремеслом, или искатели приключений, добивавшиеся карьеры в России, жили в особом пригороде, Кокуе. Москва не допускала в свои стены нечестивых еретиков, а они, в свою очередь, вероятно, чувствовали себя гораздо привольнее промеж себя, вдали от сердца старинной и негостеприимной столицы. Таким образом, исподволь образовался рядом с Москвой как бы отдельный «немецкий городок», населенный выходцами из разных европейских стран. В нем Петр почерпнул свои первые представления о западных манерах и мыслях.

Под конец своего пребывания в Преображенском он встретил женевца Лефорта, сумевшего приобрести значительное на него влияние. Рожденный в 1654 году, следовательно, на восемнадцать лет старше Петра, Лефорт приехал искать счастья в Россию, когда ему было двадцать два года. Он отличился во время войны, веденной царем Федором Алексеевичем против турок в 1677 году. Лефорт прекрасно научился по-русски и свободно говорил на языке своего второго отечества, хотя до конца дней своих писал письма по-русски латинскими буквами. Он обожал Россию, как это часто бывает с живущими в ней иноземцами. Мальчик Петр попросил Лефорта выучить его по-голландски, так как женевец хорошо знал и этот язык, а в XVII веке Голландия пользовалась большим престижем в Москве; юному царю хотелось говорить по-голландски. В то время любимым занятием была игра в солдаты с мальчишками окружных пригородов; два полка, оборудованные им из них, Преображенский и Семеновский (от имени другого пригорода), стали первым зародышем русской регулярной армии. За эти годы любовь Петра к своему отечеству стала сознательной и постепенно перешла в страстное желание преобразовать Россию. Лефорт направлял своего молодого друга по этому пути, и он, вероятно, подсказал Петру, насколько Россия выгадала бы от техники Запада, если бы сумела ею воспользоваться.

В январе 1689 года, когда Петру шел еще только семнадцатый год, Наталия Кирилловна его женила, надеясь крепче привязать к семейному очагу. Невеста, Евдокия Феодоровна Лопухина, была немного старше его. Год спустя она родила сына Алексея; второй сын, Александр, родился в 1692 году, но умер ребенком.

Евдокия Феодоровна была типичная москвитянка своего времени. Она знала жизнь, лишь поскольку видела ее из окон своего терема, но всякое нарушение вековых порядков казалось ей святотатством. К тому же она умом не блистала, а еще меньше того – тактом. Ей хотелось иметь около себя любящего муженька, который бы вел себя как все, но сестры ее княгиня Троекурова и княгиня Куракина были гораздо счастливее со своими мужьями, чем она, хотя она и была царицей. Она угощала Петра сценами за то, что он вечно был в бегах, учил солдат, ходил на лодке под парусом, якшался Бог знает с кем. В течение этих лет нравственного напряжения, когда глаза гениального юноши только начали разглядывать неведомые ему дотоле горизонты, обаяние коих еще не успело для него целиком выясниться, он беспрестанно наталкивался у себя дома на мелочные упреки и требования, нестерпимо ему досаждавшие.

Правительница следила за ним не без тревоги: ей приходилось признаться, что она ошиблась в своих расчетах, а между тем, ее политика не увенчалась желанным ею успехом. Два года подряд, в 1687 и в 1688-м, она воевала с крымскими татарами. Ее первый министр и вместе с тем ее любовник, князь Василий Васильевич Голицын, командовал войском, но значительные усилия, вызванные этими походами, оказались тщетными. Результат обеих войн более походил на поражение, чем на победу. Софья Алексеевна, однако, не постеснялась объявить, что армия покрыла себя неувядаемой славой. Она приветствовала возвращение Голицына триумфальным шествием в Москве и раздала якобы победоносным воинам золотые медали, на одной стороне которых были изображения царей Ивана и Петра, а на другой – ее собственное.

Она все же боялась за свою популярность и думала, что сторонники Нарышкиных попробуют воспользоваться всеобщим неудовольствием, чтоб подтопить ее власть. Она снова прибегла к стрельцам, среди которых образовался заговор с целью умертвить Петра. Двое из заговорщиков раскаялись в данном ими на то согласии и прибежали ночью в Преображенское признаться в этом юному царю (начало августа 1689 г.). Петр сел верхом в одной рубашке и поскакал в Троице-Сергиеву лавру, в 60 верстах от Москвы. Он вышел от себя в половине первого ночи и достиг лавры в шесть часов утра. Убийцы вторглись в Преображенское, когда он был уже в безопасности.

Троице-Сергиева лавра опоясана высокими стенами, как крепость, и когда разнесся слух, что Петр засел в ней, значительные силы стали стягиваться к нему со всех сторон. После переговоров, длившихся несколько недель, правительница признала себя побежденной. Ее заперли в монастырь и насильно постригли в монахини. Там она жила под именем инокини Сусанны, и повторные ее попытки вырваться снова на волю остались безуспешными. Ее сестра, Марфа Алексеевна, ее подруга и поверенная, также была принуждена принять постриг под именем Маргариты. Несколько лет спустя, во время первого заграничного путешествия Петра, Софья Алексеевна еще раз безуспешно попробовала захватить верховную власть. Пока после этого шел розыск для поимки ее сторонников, Петр, спешно вернувшийся в Москву из Вены, вошел в сопровождении Лефорта в келью сестры и стал упрекать ее за попытку переворота. Она оправдывалась перед ним, и кончилось тем, что оба они, и брат, и сестра, расплакались. Выходя оттуда, Петр сказал Лефорту: «Что за женщина. Как она умна. Но как жалко, что сердце у нее такое злое». Затворничество инокини Сусанны стало еще строже, и все способы сноситься с кем бы то ни было были у нее отняты. Она умерла несколько лет спустя, в 1705 году, всеми забытая.

После свержения сестры Петр, достигший 17-летнего возраста, стал править по-своему, но у него было слишком много работы, чтобы входить во все подробности текущих дел, поэтому он образовал Совет, коему поручил надзор за администрацией. В 1694 году председательствование в этом Совете было им возложено на князя Федора Юрьевича Ромодановского, которому Петр дал титул князя-кесаря. Это назначение и вычурные выражения преувеличенного почтения, которыми Петр окружил князя-кесаря, представляют любопытное проявление двусмысленной и слегка загадочной струнки, несомненно, звучавшей подчас в словах и деяниях Петра. Иностранцы считали, что князь-кесарь – вице-царь. Петр называл его «величеством» и в течение почти тридцати лет поддерживал фикцию, что сам он лишь подданный князя-кесаря. Когда в 1717 году Ромодановский умер, сын его, в свою очередь, стал князем-кесарем. Письма свои к князю Федору Юрьевичу, часто писанные в шутливом тоне, Петр подписывал, именуя себя его «верноподданным». Очевидец рассказывает, как в 1711 году, перед отъездом Петра в Прутский поход, Ромодановский при свидетелях начал говорить царю про разные правительственные меры, по его мнению, неизбежные ввиду отлучки государя. Петр выслушал его с большим терпением и почтительно от времени до времени целовал его руку, как сын мог целовать руку отца. Повеления, данные им Ромодановскому, были, по большей части, облечены в форму предложений или предположений, но никогда не прямых приказаний. Вот несколько образцов этих писем.

12 октября 1702 года Петр известил Ромодановского о взятии шведской крепости Нотебург (переименованной им в Шлиссельбург): «Государь¹⁵, покорно доносим Вашему Величеству, что крепость Нотебург, по жестоком и чрезвычайно трудном приступе (который продолжен был вяще 12 часов), на имя Вашего Величества сдала на аккорд: а как тот белагар был, о том пространнее буду доносить впредь, а ныне скорым отшествием (почты) не успел. Сею викторию поздравляя Ваше Величество, пребываю Piter».

5 февраля 1707 года он ему пишет: «Государь, понеже Ваше Величество уже известны о смерти господина Адмирала (Головина), по которому его невозвратному отшествию все офицеры флота и прочие служители безглавны; того ради при отъезде моем из Санктперсрбурга [так в тексте. – А. П.] (чая мне быть на Москве) наказывали господин Вице-Адмирал, Шаутбенахт и проч. дабы я именем их просил вас, дабы на вышереченное достоинство возведен был господин Президент Адмиралтейства (Апраксин) то учинить, где, отдав по милости вашей честь мертвому и потом живого возвесть на его достоинство, о чем паки прося, пребываю Вашего Величества и проч.».

В июле 1709 года (после Полтавы): «Вашего Величества милостивое писание нам и указа господину Фельдмаршалу и кавалеру Шереметеву, от которого вашим чин третьего флагмана во Флот и ранг старшего Генерал-Лейтенанта на земли мне объявлен, и хотя я еще столько не заслужил, то точию ради единого вашего благоустробия сие мне даровано, но молю Господа сил, дабы мог вашу такую милость впредь заслужить».

В письме к адмиралу Апраксину от 12 сентября 1714 года Петр говорит: «Извествую Вам, что я со взятыми судами прибыл сюда в девятый день сего месяца, и того же дня были все у руки его Величества, где от вас данное письмо подал. Его Величество изволил спрашивать о здоровье и службу похвалил. Потом пожаловал меня чином Вице-Адмирала, за которую Вашей милости рекомендацию о мне благодарствую». На первый взгляд, все это кажется шуткой, и если, кроме того, вспомнить, что Ромодановский подчас принимал почтительность Петра как должное и не особенно стеснялся с царем, недоумеваешь, почему Петр взгромоздил эту схему. В письме Апраксину от 8 июля 1713 года, говоря про князя-кесаря, он говорит, что воюет со стариком как с чертом и не знает, как быть: «Бог весть, что это за человек».

Иногда Петр давал отпор. Так, 13 августа 1709 года в ответ на письмо Ромодановского, которым он объявлял царю о свадьбе одной из своих дочерей и просил для нового зятя изъятия правила об обязательной учебной поездке за границу, Петр говорит, что не верит известию об этой свадьбе, «ибо пред сим как сына вашего, так и старшей дщери брак утаен от нас не был, и мне сие письмо прислано или во гневе, или в поругание. Того ради никакого зятя знать не можем, ибо никому о том не явлено по обычаю». Ромодановский был женат на Салтыковой, сестре царицы Прасковьи Феодоровны, так что дети приходились племенниками невестке Петра.

Не может, однако, быть сомнения, что должность князя-кесаря была установлена с определенной и серьезной целью. Петр хотел твердо и ясно этим объявить, что русские люди получали награды только за службу стране и что никакого лицеприятия в это вопросе не было. Награды исходили (якобы бы) от князя-кесаря, так как Петр отказывался сам оценивать заслуги и не хотел, чтобы награды можно было приписать его капризу. Воля царя не должна была иметь силы в вопросе о назначении, скажем, в адмиралы, если это назначение производилось за выслугу. Сам он на службе вел себя соответственно занимаемой должности. Так, например, при церемонии поднятия штевней на новом корабле в 1710 году Петр, в качестве начальника строительной мастерской, сняв шапку, подошел к генерал-адмиралу Апраксину и испросил его приказаний; получив их, он надел шапку и стал распоряжаться работой. Он этим подавал пример послушания в служебных делах. Петру нужен был князь-кесарь, который бы показал, что в Российском государстве повышения и награды зависят только от заслуг и что благо страны служит единственным руководством престолу. Быть может, Петр усматривал в своей выдумке еще другие выгоды. В 1694 году роль князя-кесаря еще не достигла полного своего размаха, но двадцатидвухлетний Петр уже, вероятно, предвидел, на что она ему могла понадобиться.

Овладев верховной властью, Петр начал с того, что предал суду пытавшихся его убить. Около полутора тысяч стрельцов были приговорены к смертной казни. Видя, что это плохо дисциплинированное войско всегда будет обоюдоострым оружием, юный государь увеличил число своих новых полков, одетых и вооруженных по-западному, привыкших к строгой дисциплине и поставленных под команду иностранных, по большей части, офицеров.

1691 год ознаменован возникновением в жизни Петра нового интереса, которому суждено был занять важное место в его деятельности и развить в нем пылкую страсть. Он случайно нашел маленькое парусное судно, построенное при Алексее Михайловиче, и попросил своего учителя геометрии, голландца Тиммермана, починить его. Весной этого года он впервые ходил под парусом, и этот день оказался решительным в его жизни. Он не только понял, что для его огромной страны орудием обмена должна стать ладья, скорее, чем телега или сани, но, кроме того, он испытал то очарование, которое дает нам удовольствие, особенно подходящее к нашей природной склонности. Он навсегда остался благодарен маленькому суденышку. Он назвал его «дедушкой русского флота» и в 1723 году перевел его в С.-Петербург, где эта реликвия была встречена с большим торжеством и оставалась свято хранима до наших дней.

С весны 1691 года до своей смерти Петр любил парусный спорт больше всякого другого, это удовольствие не шло, по счастью, в разрезе с его обязательными занятиями, так как судоходство стало одним из них, да к тому же из важнейших. Ему было тогда 19 лет, и общий план его был уже намечен. Он собирался свалить перегородки, отделявшие его страну от остального мира, создать крепкую связь между ней и Европой.

До царствования Петра Россия, или, скорее, Московия, как ее звали на Западе, была таинственной незнакомкой. Когда-то, несомненно, составляла часть Европы, так что в XI веке три дочери Ярослава Мудрого, киевского властелина, были замужем за королями Шведским, Венгерским и Французским, с чьими странами их отечество находилось в постоянных сношениях. В XIII веке монгольское нашествие оторвало ее от Запада и превратило в данницу варварской державы. Одна Византия еще имела на нее активное влияние, и Россия оставалась в некотором единении с христианскими народами лишь по сношениям своим в Константинополе. Покорение Византии турками в XV веке порвало эту последнюю нить. Подчиненная империи Чингисхана и его потомков, Россия потонула в азиатской бездне. Ее соседи – шведы, поляки, турки – оторвали от нее огромные области и всячески мешали попыткам сближения с ней других народов, старавшихся торговать с ней. В XVI веке англичане, случайно попавшие в Белое море, сумели установить правильный обмен между правительствами Ивана Грозного и королевы Елизаветы. Голландцы попробовали было последовать их примеру, но захват Балтийского побережья Швецией свел их старания на нет.

Московские государи, воссоздавшие упорной работой русскую государственность, мало-помалу освободились от монгольского ига, но помимо борьбы с Востоком им приходилось также вести войну с могущественными западными соседями. Царствовавшая свыше семисот лет династия Рюриковичей угасла в лице Феодора Иоанновича, и последовавшее за этим Смутное время породило такое ослабление центральной власти и такую разруху, что наступил даже момент, когда польский королевич сидел в Кремле и титуловался царем. Все русское побережье Балтики было в руках шведов, и единственное море, доступное русским, было Белое, покрытое льдом чуть ли не шесть месяцев в году.

Первые Романовы снова принялись за тяжелую работу восстановления государства, но почти сто лет спустя после начала их усилий юный Петр очутился во главе страны, еще отовсюду замкнутой в железные оковы. Само собой разумеется, что возрождение Европы, наступившее с концом тридцатилетней войны, не могло не распространить своего дыхания до Москвы, уже не боявшейся нового нападения с Востока. Интерес к западной культуре постепенно возрастал в ней, и утонченная роскошь, зарождавшаяся у большинства европейских народов, находила поклонников и среди русских. Но это было лишь проявлением любознательности отборного меньшинства и не отражалось на жизни страны. Петр понял, что отечество его сможет пойти по пути развития только при условии свободного доступа к морю. Шведы и поляки заграждали путь к Балтике, а Черное море было целиком в руках турок и их вассалов крымских татар, которые, к тому же, своими частыми набегами на южные степи превратили эту плодороднейшую область в пустыню.

Первый свой удар Петр нанес по этому южному направлению. В 1694 году он попытался пробить себе доступ к Черному морю захватом Азова, крепости, стоящей на устье Дона. Для этого он устроил судостроительные верфи в Воронеже, на верхнем течении той же реки, пригласив туда английских и голландских судостроителей. Не ожидая конца всех предпринятых работ, он спустился со своими кораблями вниз по течению и осадил Азов. Лишь два года спустя, в июле 1696 года, ему удалось в нем укрепиться, исключительно благодаря флоту. Победоносная армия возвратилась в Москву триумфальным шествием, и главные почести были оказаны Лефорту, сыгравшему роль генералиссимуса, меж тем как Петр сам шел пешком в качестве капитана взвода бомбардиров; на должность эту он официально был назначен в начале похода.

Первый шаг был сделан, но царь все ярче сознавал, в какой мере незнакомство с европейской техникой мешало успехам его подданных. Уже за несколько лет до этого он стал поощрять поездки русских юношей за границу для учения. За все время своего царствования он развивал эту систему и даже сделал такие путешествия обязательными. Впрочем, всякий знал, что курс наук, пройденный в Европе, дает серьезные выгоды по возвращении на родину. В 1697 году Петр отправил шестьдесят молодых людей в Италию и сорок – в Англию и в Голландию. Но ему хотелось не только помогать другим приобретать полезные знания; он мечтал, как бы попасть самому в их число, и сгорал от нетерпения видеть воочию таинственный Запад, манивший его к себе уже издавна. С этой целью он решил отправить в разные страны торжественное посольство, среди членов которого он смог бы спрятаться, таким образом сохраняя полную личную свободу и возможность подробно разглядеть то, что его интересовало, не тратя времени на обмены учтивостями.

Церемониал, которому его век придавал такую огромную важность, был ему несносен. Он всегда торопился использовать всякое из кратких мгновений человеческой жизни и никогда не соглашался без досады томиться на чисто парадных приемах. Даже в конце его царствования первое свидание с вновь прибывшим иностранным представителем было для него мукой, ибо он знал, что это свидание будет лишь повторением стереотипных фраз и не подаст случая к искреннему обмену мыслями. Поэтому при выборе личного состава посольства он записал себя под именем Петра Михайлова, наряду с незначительными служащими. Из трех послов Лефорт был первым, Головин и Возницын – вторым и третьим. Свита их состояла из канцелярии, священника с дьяконом и певчими, врача, семидесяти солдат почетной гвардии, поваров, пекарей, переводчиков, золотых дел мастеров, скорняков (чья обязанность была держать в порядке меха соболей и горностаев, предназначенных для подарков), карликов, гайдуков, пажей, лакеев, всего двести семьдесят человек. Тридцать пять юношей из хороших семей были увезены для помещения их в ученье в разных странах. На печати, которой царь пользовался во время путешествий, было вырезано: «Аз бо есмь в чину учимых и учащих мя требую».

Посольство двинулось в путь в марте 1697 года. Петр заранее подписал в Москве верительные грамоты, которыми послы его были снабжены для герцога Курляндского, для курфюрста Бранденбургского, для императора Германского, для короля Датского, для курфюрста Ганноверского, для Нидерландских Штатов, для короля Английского, для Папы, для Венецианского дожа, для короля Польского. Франция, союзница Турции, с которой мир еще не был заключен, и подпора Швеции, следовательно, состоявшая в близких дружественных сношениях с обоими врагами России, не значилась в этом списке. Петр предвидел, что Людовик XIV не преминет дать отпор его намерению возвести на польский престол государя, намеченного Россией. Ему, однако, удалось добиться избрания курфюрста Саксонского, Августа II, наперекор французскому кандидату, принцу Конти.

По пути в Курляндию посольство должно было пересечь полосу шведской территории около Риги. Хотя предварительные сношения по этому вопросу позволяли надеяться, что посольство будет принято шведскими властями с почетом, на самом деле оно встретилось с еле скрытой неприязнью и с такой неучтивостью, что этот случай, после многих, но бесплодных попыток добиться извинений от Карла XII, послужил Петру три года спустя поводом для объявления Северной войны.

Юный государь, спрятанный в свите своих послов, возбуждал любопытство всех Дворов, но Петр настаивал только на официальном инкогнито и всюду шел навстречу предложениям правителей посещаемых им стран иметь с ними беседы частного характера. К тому же он находил, что посольство передвигалось чересчур медленно, и пользовался всяким случаем опережать его. Так, в Курляндии он уехал в Либаву, нанял корабль и поплыл в Кенигсберг, где виделся с курфюрстом Фридрихом (позднее первым королем Прусским). Он обсудил с ним текст союзного договора, который послы Петра имели поручение ему предложить, и добился его обещания действовать заодно с Россией в вопросе избрания Августа II польским королем, что и было осуществлено в июне месяце этого же года.

Из Кенигсберга посольство направилось в Ганновер. За время пребывания его там сохранилась срисованная с действительности картина молодого царя за ужином у немецкой принцессы, как ее записала сама хозяйка. Курфюрстыня София пригласила Петра в свой замок Коппенбрюгген и посадила его между собой и своей дочерью (женой Бранденбургского курфюрста). Принцесса София была умная и образованная женщина, приятельница Лейбница. Выпавшая на ее долю историческая роль состояла в том, что, будучи дочерью последнего богемского короля и сестры Карла I Стюарта, ее родство с Англией послужило основанием для проведения на английский престол ее старшего сына, Георга, после смерти королевы Анны в 1714 году. За ужином у нее в 1697 году присутствовали ее три сына, ее дядя, герцог Целльский, три русских посла и царевич Александр Арчилович Имеретинский, привезенный Петром. Вокруг стола стояли дамы из свиты обеих принцесс; Лефорт служил Петру переводчиком. Курфюрстыня пишет, что и она, и ее дочь сразу подружились с царем; принцесса Бранденбургская даже поменялась с ним табакерками. За столом сидели долго, но без всякой скуки, настолько царь был весел и разговорчив. Хозяйка нашла, что он красив, что ум его очень бойкий, что он быстр и точен в своих ответах. На вопрос, любит ли он охоту, сказал, что отец его был рьяным охотником, но что он сам предпочитает мореплаванье и фейерверки; привыкнув строить собственноручно корабли, он показал свои мозолистые руки. После ужина он позвал своих музыкантов и учил принцесс танцевать русскую пляску; она понравилась им гораздо больше польской, с которой они уже были знакомы. Разошлись в четыре утра. Курфюрстыня отмечает, что Петр – необычайный человек; его нельзя ни описать, ни представить себе, не видав его. Сердце его добрейшее, и чувства крайне благородны. За столом он, так сказать, еле дотронулся до вина, но после ужина свита его выпила чрезвычайно много.

Из Ганновера Петр, по установленному маршруту, должен был ехать в Вену, но непреодолимое желание попасть в Голландию и там познать все секреты кораблестроения побудило его изменить первоначальный план. С десятью друзьями он на почтовых двинулся прямо в Амстердам, куда приехал за две недели до посольства. Сначала он осмотрел достопримечательности города и главным образом адмиралтейство, но ему показалось, что местные власти догадываются, кто он. Он тотчас же переоделся матросом и переселился со своими спутниками в Сардам, центр корабельных верфей в пяти верстах от Амстердама. Он достаточно чисто говорил по-голландски, чтобы пройти незамеченным в холстинных штанах и красной фризовой куртке. Каждое утро, с топором в руках, он ходил на верфь с группой рабочих, к которым примкнул; он работал так усердно, что скоро был назначен «басом», т. е. подмастерьем. Ему на улице попался голландский рабочий, бывший раньше в Воронеже. Петр сейчас же узнал его, открылся ему и поселился у него, обязав его зароком молчания. Он сам себе смастерил кровать и ванну (которую до сих пор там показывают); когда хозяйка уходила, он топил печь и готовил обед, не то с метлой в руках убирал квартиру.

Несмотря, однако, на такие предосторожности, известие о его присутствии облетело Сардам и вызвало такое

любопытство, что раздосадованный царь вернулся в Амстердам. Он нанял себе дом и жил в нем очень тихо, погруженный в математические науки и механику. Вскоре, однако же, он снова пошел в рабочие, в этот раз в адмиралтейство.

Когда приехало посольство, он присоединился к нему и 15 сентября участвовал в его торжественном въезде в Гаагу. Послы были одеты в традиционные парчовые боярские костюмы с алмазными двуглавыми орлами на высоких шапках. Петр спрятался в последнюю колымагу процессии.

Вместе с членами посольства он объехал города Голландии, но отлучки его из Амстердама были непродолжительны: ему хотелось собственноручно построить корабль по собственным соображениям; закончив его, он назвал его «Петр и Павел» и отправил в Архангельск. Это было первое русское судно, ходившее по Белому морю. В Амстердаме Петр учился еще анатомии, географии, геометрии, механике и физике.

Король английский, Вильгельм III, бывший одновременно нидерландским штатгальтером, находился как раз в Утрехте и выразил желание повидаться со своим гостем. Петр поехал к нему, и они несколько раз подолгу беседовали. Конгресс только что собрался в Рисвике для восстановления мира с Францией, и оба государства смогли обсудить все политические вопросы дня. Взаимная симпатия сразу породила между ними искреннюю дружбу, рано пресекшуюся из-за преждевременной смерти Вильгельма.

Король торопился назад в Англию, и Петр вскоре последовал туда за ним. Ему казалось, что тут-то он наконец проникнет в самые сокровенные тайны техники по флотским делам. 7 января 1698 года он отбыл из Амстердама и достиг Лондона четыре дня спустя.

Приготовленная ему квартира в Темпльбаре показалась ему слишком роскошной, и он нанял себе домишко в Дептфорде, в семи верстах от Лондона вниз по течению, рядом с адмиралтейской верфью. Тут он поселился со своим фаворитом Меншиковым и снова принялся за работу. Король Вильгельм был у него, как только Петр приехал в Англию. Через неделю царь посетил его в свою очередь и оставался у него несколько часов. Вильгельм был вдовцом королевы Марии, дочери Иакова II; детей у него не было, и наследницей престола была сестра его покойной жены, принцесса Анна. Петр посетил и ее. Это была робкая и неуклюжая особа; она приняла Петра стоя во избежание осложнений этикета. Но в комнате по стенам расставлены были кресла. Царь пододвинул одно принцессе, другое – себе. «Нам сидя удобнее будет разговаривать», – сказал он ей.