Читать книгу: «Совершенство – подводный остров», страница 3

Откровения Таволгина

На палубе не наблюдалось особых перемен. Отдыхающие наслаждались морским пейзажем, да матросы, то и дело, проходили мимо Таволгина и Сафарова. Они стояли почти у самого борта и продолжали разговор.

В своих рассуждениях Виктор Захарович был не последователен. Ясно, что ему было не очень-то легко абстрагироваться, оторваться от своей вымышленной (но, может быть, и реальной) биографии.

– Пускай я буду, с твоего позволения, называться профессором геронтологии и, наверное, медицины, Алексей, – сказал он.– Так проще мне и тебе воспринимать действительность, ту, в которой мы находимся. А я всегда боролся, в своё время, за растущее долголетие человека.

– О-о-о! – только и произнёс Сафаров. – Это очень хорошо… А я вот, как был газосварщиком, так им и остался. Несправедливо получается.

– Почему ты так считаешь?

– Вы вдруг стали профессором, известным учёным, а мне… не довелось. Впрочем, я шучу. Меня, вполне, устраивает моё положение.

– Я понимаю, Алексей, что ты шутишь. Но моей вины в том нет, что я изменился.

– Вот и Маргарита стала вдруг немкой Эльзой Мильхман. Как я понял, она, вообще, ничего не может вспомнить.

– Но, в любом случае, мы теперь, все трое – совсем не то… Не первоначальные, что ли, люди. Изменения отразились на нас.

– Мы клоны?

– Нет, конечно же! Никаких клонов в природе не существует. Всё в Мироздании индивидуально, и, вместе с тем, и едино. То, что я сейчас тебе расскажу о себе, пожалуйста, не воспринимай в качестве старческого бреда.

В знак согласия Алексей кивнул головой. Он, пусть с уважением, но с некоторым недоверием посмотрел в глаза учёному, недавнему пенсионеру.

Таким образом, Сафаров пытался определить, кто перед ним, великий учёный, сумасшедший, лжец или просто фантазёр. Впрочем, всё понятно. Это раздвоившаяся личность, не по своей воле. У пенсионера Таволгина может быть даже не две биографии, а гораздо больше. Наверное, утверждение, что нет ничего реальней фантастики, имеет свой определённый смысл.

Что уж тут поделаешь, если Таволгин и на самом деле, на этой планете был геронтологом, учёным. Но как такое могло происходить, если он, всего лишь, пришелец?

Невероятно, но Виктор Захарович утверждал, что родился в 1867 году, в Москве, в семье почтового служащего. Было ещё у него и две младших сестры. Но это и не столь важно. Когда пришло время, он закончил учёбу в знаменитом Ломоносовском университете. Изучал биологию, да и в целом интересовался вопросами естествознания.

Стал, со временем, можно сказать преуспевающим учёным. Но пришло время, на склоне лет, и его толи Господь, толи какая-то другая Высшая Сила заставила обратить внимание на решение вопроса по замедлению старения человеческого организма.

Прежде чем, обратить внимание на свойства целебных трав, на уникальные возможности обычной пищевой соды, на изучение уклада существования долгожителей, разумеется, он очень скрупулёзно изучил опыт в этом направлении индийских йогов, тибетских буддистов, алтайских шаманов, даже, североамериканских индейцев.

«Даже проходил практику в США, у колдунов нескольких индейских племён, у самых настоящих дьяволов, – сообщил Таволгин, – во времена очень опасных событий, который там происходили».

Но особых результатов в области геронтологии Виктор Захарович не добился. Это Таволгин признавал. Но в те времена ему удалось развить свою память до такого уровня, что он знал, кем и когда был в своих предыдущих жизнях. Может быть, развитая память и есть продолжение жизни. Возможно, но только в малой степени…

– Понятно. Значит, всё, именно, так и происходило, – сдержано сказал Сафаров, – как вы утверждаете. Хотя, очень трудно поверить в то, о чём вы рассказываете. Так, что же произошло потом?

– Ничего особенного. В возрасте шестидесяти девяти лет я умер. От инфаркта миокарда, проще говоря, от сердечного приступа. Обычное явление, своеобразный крест, который висит почти над каждым.

– И что?

– В принципе, ничего. Меня с почестями похоронили… Вот и всё.

Получалось, что старик – или фантазёр, или мечтатель, или обычный лгун, или, может быть, сумасшедший. Даже здесь, на Земле-42, не может угомониться. Что сейчас говорил Таволгин, просто уму было непостижимо. Ведь не может существовать в Мироздании нереальная… реальность. А если она, всё же, существует, то, получается, может стать истиной и обычный бред.

От диких откровений Таволгина молодой человек даже оторопел, прошептал:

– Зачем же вы мне такое говорите? Я же не маленький ребёнок. Или вы просто решили поиздеваться, потешиться надо мной?

– Успокойся, Алексей! Понятно, что давно уже взрослый человек, и поэтому должен стараться понять даже не совсем понятное, – нервозно сказал Таволгин.– Это ты меня совсем не уважаешь! Слушай дальше, если хочешь, конечно.

– Да я послушаю. Всё равно, времени у нас много… Целый воз и маленькая тележка.

– Не обольщайся. Возможно, сейчас каждая минута дорога.

– Я слушаю вас, Виктор Захарович.

– Прекрасно! Я же говорил тебе, что всё о себе уже помню… Я расскажу, где и кем я был, скажем так, после своей физической смерти.

– Вам самому-то это не смешно, Виктор Захарович?

– Ничего смешного в моих рассказах нет, Алексей. Надеюсь пусть не сразу, но ты кое-что поймёшь. Но, правда, пока и мне очень многое не ясно. Но наберись терпения.

– Мне ничего не остаётся делать. Я слушаю, простите, эти ваши… выдумки, – Алексей немного успокоился. – Всё равно, во время круиза не всегда есть, чем заняться. Все увеселительные мероприятия поднадоели…

– Так вот. После этого я сразу же родился, – пояснил Виктор Захарович. – Но, представь себе, я появился на свет не наследником, к примеру, какого-нибудь престола, а обычным… воробьём. Но я был счастлив. Как это прекрасно быть… воробьём!

– Сочувствую вам, – с иронией заметил Сафаров. – Если бы вы так и остались воробьём, то, скорей всего, мы с Маргаритой ни попали бы на это судно в чужом и непонятном мире.

– Кто знает, Алексей, – ответил Таволгин. – Может быть, всё оказалось бы гораздо хуже. Никогда не жалей о содеянном, но только в тех случаях, когда намеревался свершить доброе дело!

– Ничего сейчас ни доброго и ни злого я не совершаю. Меня, как вещь, как безмозглое существо, скоро доставят на какой-то остров Совершенство, не спрашивая, хочу я этого или нет. Да и вы сейчас тоже находитесь среди тех, кто безмерно рад оказаться в счастливом завтрашнем дне.

Не обращая внимания на реплики Алексея, Таволгин продолжал свой рассказ. Он начал перечислять, кем ему пришлось в этом и в других мирах появляться на свет. Приходилось ему быть лесным ручейком, два раза человеком (мужчиной и женщиной) с неладной судьбой и короткой жизнью…

Абсолютно серьёзно Виктор Захарович утверждал, что во время своего последнего существования, перед тем, как появиться здесь, на теплоходе «Дриада», он находился в образе и в состоянии камня на какой-то огнедышащей планете. При этом он мыслил и жил. Он был не совсем простым камнем.

– Возьмите себя в руки, Виктор Захарович! – сказал Сафаров. – Перед тем, как появиться здесь, там, на пустыре, у пруда, вы ничуть не были похожи на булыжник. Пенсионер, с неуёмными фантазиями в голове.

– Но мне кажется, что это происходило до того, как я был раскалённым камнем, – возразил Таволгин. – Инженером, а потом и пенсионером, на Земле-Один я стал позже.

– Удивительно, что вы не понимаете, что такого не могло быть. Ведь мы же с Маргаритой встречались не с пустым местом, а с реальным человеком.

– Наверное, этого я никогда не смогу понять, да и ты тоже.

– Вы окончательно сошли с ума, Виктор Захарович. Сейчас я понимаю только одно. Нам, троим, необходимо выбираться отсюда. Ясно, что здесь никто не нуждается в нашей помощи. Значит, нам надо как-то возвращаться на пустырь.

Таволгин заверил молодого человека, что помнит об этом. Но ведь требуется время разобраться во всём происходящем. Ведь не просто же так они оказались на борту «Дриады». Случайностей не бывает, и во всём имеется пусть скрытый, но смысл.

Терпения Сафарову было не занимать. Он, собрав всю свою волю в кулак, продолжал слушать обезумевшего старика. Тот «городил» много несуразицы. Даже простую, допустим, бутылку из-под лимонада, он считал живым существом, что ни в какие ворота не лезло. Но если вдуматься, то, в чём-то, возможно, Таволгин и прав. Но вникать в такие, как бы, тонкости Алексей не хотел. Ему достаточно было того, что он, не желая быть участником непредсказуемых событий, попал в неведомый мир. Да и Маргарита пошла на поводу у шального старика, так сказать, Хранителя пустыря.

Что там остро необходимо требовалось хранить? Поляны, заросшие травой или пруд с мелкими рыбёшками и чахлыми кувшинками? Что?

Но Таволгин пытался объяснить необъяснимое. Что такое человек? Всёго лишь, ничтожная часть Мирозданческой Энергии. В его оболочке большое количество существ (элементалов), которые, как бы, формируют условно цельное «я». Но ведь человек, как и лягушка, как коробка из ботинок, подобно реке, постоянно меняется.

Вот и на самом деле, получается, ложится спать один человек, а просыпается уже… другой. А тот с сотнями всяких разных существ уже… ушёл. Но все они, уходя, оставляют полную информацию о себе и своих действиях в покинутой оболочке (предположительно, в позвоночном столбе). Поэтому это самоё «я», как бы не очень-то изменяется. Но, всё же, перемены всегда налицо.

Бывают и сбои. Наступает и определённое время, когда из тела больше уходит элементалов, чем в него поселяется. Их жилище не то, чтобы пришло в негодность, а просто тоже готовится к… переходу, к иным превращениям.

– Я начинаю понимать, к чему вы клоните, уважаемый профессор, – с досадой заметил Сафаров. – К тому, что мы с вами, как бы, находимся в… загробном мире…

– Ничего подобного, Алексей! Никаких загробных миров не существует. Жизнь вечна. Энергия постоянно перераспределятся, изменяется… Неужели ты об этом забыл или не знал? Просто, моё земное «я» соединилась с… Мирозданческим. Потому я теперь и вспомнил кое-что. Да и в любой жизни нам приходящие и уходящие элементалы не дают возможность оживить в памяти всё.

– Но вы ушли в сторону. Не ответили, где мы сейчас находимся, – предположил Алексей. – К вам ведь вернулась память, Виктор Захарович.

– Мы снова вернулись в земную жизнь. Да ты ведь и так знаешь, что мы на Земле-42.

– Мне кажется, что я это знаю. Но откуда? Приходится опираться только на собственную интуицию и на ту информацию, которая пришла ко мне, к Маргарите, к вам извне.

– Эта планета очень похожа на нашу, на ту самую, с которой мы отправились в путешествие. Я имею в виду, конечно же, прежде всего Россию, Москву, новый микрорайон, пустырь. Я в своём образе, человеческом. Наконец-то, я снова стал профессором… А мне приходилось перед этим ни один раз рождаться и умирать. Но смерти, как таковой, нет. Пойми!

– Зачем вы мне это рассказываете? Вы считаете, что мы должны застрять здесь, на неизвестной планете? Какой смысл? Мы ведь тут – никто. Пришельцы.

– Я всё понимаю и теперь… помню. Но ты послушай старика. Послушай! Не пожалеешь. Это необходимо знать.

– Я слушаю.

– Идёт перераспределение энергии. У Господа не существует ничего мёртвого и всё имеет духовную субстанцию. Мы часть его, а потому он не позволит даже мельчайшей крупинке своей сути исчезнуть или… умереть, как говорится. Да и куда? В Мироздании, вечном и бесконечном, нет и не будет помоек.

– Значит…

– Значит, кто-то очень мудрый и ловкий взял наши клетки и возродил нас… в том виде, в каком пожелал. Ясно, что из моей могилы, что находится на кладбище под Москвой, просто взяли часть кости… Достаточно, чтобы воспроизвести тело и потом дать приют тем элементалам, которые похожи на давних, минувших.

Неуёмная фантазия Таволгина уже не раздражала Алексея. Он только предположил, что, значит, всё, что с ними происходит, содержится в Плане Всевышнего… по каким-то причинам.

Тайное не стало явным

Но тут Таволгин улыбнулся и убеждённо сказал:

– Правда, изменение Великого Плана тоже являются частью задуманного Высшими Силами. Значит, будем бороться, противостоять злу или… возможно, поймём, что оно, в какой-то степени, добро. Одним словом, согласимся с тем, что происходит. Пока согласимся. Я помню, что мы должны сделать. Но мы на «Дриаде» не случайно. В этом я не сомневаюсь, Алёша.

– Мне нужно время для того, чтобы в подобное поверить. Но времени у нас нет, Виктор Захарович. Мы на «Дриаде» – всего лишь, груз, существа с подавленной волей и сознанием. На раздумье остаётся всего несколько часов.

– У нас нет многого, Алексей, и не будет. Не только времени, но даже самой элементарной человеческой памяти. Я говорю не о себе. Ведь ты и твоя подруга Рита практически ничего о себе не помните.

Они, не сговариваясь, прошлись по палубе. Потом снова направились к борту судна.

Сафаров, рассеянно разглядывая пассажиров, всё же, думал о том, что сказал Таволгин, в прошлой жизни инженер, пенсионер, а в этой, непонятной – пришелец и, к тому же, ещё и геронтолог. Нелепость какая-то.

Возможно, кое-что из сказанного Виктором Захаровичем, правда. Но какая сейчас от таких знаний ему, Сафарову, польза? Надо искать выход из неясного мира в другой, настоящий, реальный. Необходимо возвращаться на Землю, единственную, а не под каким-то там номером.

А если эта планета, Земля-42 тоже реальна, то получается, что всякий мир не очень-то справедлив к своим обитателям. Они – не дети, а рабы… Всевышнего. Да и не только его. А в силу обстоятельств и различного рода взаимосвязанных причин, рабы и всех тех, кто умнее их (по земным меркам), удачливее, богаче…

Сейчас Таволгин, явно, вошёл в роль, которую ему «подкинули» Высшие Силы. Но Виктора Захаровича необходимо было ввести в естественное состояние. Его поведение уже не было похоже на лицедейскую игру. Он верил в то, что говорил и помнил то, чего с ним не могло происходить. Впрочем, возможно, и происходило. Теперь уже Сафаров начинал во многом сомневаться.

– Я понимаю, Виктор Захарович, вы крепки телом и духом, – сказал Алексей с лёгкой иронией, – потому что по утрам бегаете, мясо не едите, вино не пьёте…

– Господи! Да ведь я уже объяснял тебе, – вспылил Таволгин, – что, всего лишь, как несколько дней назад явился сюда из… могилы, старой и забытой.

– Вас не понять. Вы же, утверждали, что в предыдущей жизни были просто камнем на какой-то планете с… высоким температурным режимом.

– Теперь камень, сама оболочка, разрушается. Элементалы покинули его. У моего недавнего дома начинается новая жизнь. Ведь, ещё раз повторяю, смерти не существует. Высшие Силы не дадут никому прохлаждаться, валять дурака… просто, быть ничем. Да и места для мёртвых в Мироздании нет. В нём ничего не может быть мёртвого.

При этих словах новоиспечённый профессор многозначительно и даже с сарказмом посмотрел на Сафарова.

Но он понимал, что парня мало интересуют его философские размышления. Немного подумав, Таволгин, на сей раз, сказал первое, что пришло ему в голову:

– Если тебя не устраивает то, что я тебе говорю, Алексей, то я могу заверить, что в своё время я был и в Америке. Впрочем, какая разница! Я не шучу! Я присутствовал там на симпозиуме по геронтологии у… самого Дьявола! Мой доклад произвёл на окружающих огромное впечатление. Он получил высокую оценку. Я институтом руковожу!

– А что дальше? – однозначно среагировал на эти слова Сафаров. – Я, всего лишь, работяга и ничем не руковожу. Что из того?

– Именно, сейчас я возвращаюсь домой…

– В никуда? Всё-таки, вы поддаётесь внушению, зомбируетесь неизвестными существами. Нам, всем троим, от этого не легче.

– Я всё помню. Дай время мне, себе и Маргарите освоиться здесь. Мы ведь даже толком не знаем, где мы находимся, и что нам предстоит делать.

– Мы в ловушке, Виктор Захарович.

– Согласен. Ещё в какой ловушке, в очень замысловатой. А в таких местах любое Зло может запросто прикинуться Добром, и ведь ему поверишь.

– У вас, на Земле-42, была когда-то семья? – поинтересовался Сафаров. – Ведь вы это должны помнить. Впрочем, я уже и сам не знаю, где фантазия, а где реальность.

– О, да! Была. Хоть я и пришелец на Земле-42, но на ней у меня имелось многое, – оживился Таволгин. – У меня была замечательная семья. Жена, трое детей, внуки и даже… правнуки. Все это существовало уже давно. Не только здесь, но и в разных, сопутствующих мирах и обителях.

– Я не могу себе такого представить… Извините! Как вы могли много раз рождаться и умирать на Земле-42, если вас в образе Таволгина здесь никто не знает?

Без всякой причины Виктор Захарович засмеялся. Горький смех, саркастический, заменяющий набежавшие слёзы.

Мимо них прошла в обнимку счастливая парочка.

– Молодожёны из Сан-Франциско, – со значением сказал им вслед профессор.– Так они говорят. Здесь даже название стран и городов точно такие же, как на нашей Земле, той самой с которой мы сюда… явились.

– Но такое совпадение невозможно! – запротестовал Сафаров. – Оно нелепо.

– Скорей всего, ты отчасти прав, Алёша. Но мысленно им приказали говорить и думать, что они из Сан-Франциско. Конечно же, они и, на самом деле, муж и жена. Получается, что это у них свадебное путешествие. Их подняли то ли ангелы, то ли бесы из гробов. Они погибли в один день. В Америке всё очень просто и… демократично. Их расстрелял какой-то малолетний чудак из пистолета. Так ему захотелось. Демократия, сам понимаешь.

– Откуда вы всё знаете?

– Не знаю, но ведаю. Вижу! Я запросто считываю информацию даже с новых тел… любых существ. Значит, опредёлённая группа меняющихся элементалов во всех жизнях следует за мной. Получается, что это надо Мирозданию. Возможно, какие-то представители очень развитых цивилизаций считывают всю информацию обо мне, анализирует… А в человеческой оболочке, как и в любом другом предмете, может быть то, что и представить себе невозможно…

– Значит, и я – бывший труп.

– Не совсем так. Точнее, всё совсем не так. Я расскажу, кто ты, Алексей, и откуда, но при вашей соседке, при той наивной и милой девушке, которая часто приходит к тебе в гости здесь, на «Дриаде».

– Но ведь это же Маргарита! Вы всё перепутали, Виктор Захарович.

– Терпение! Скорей всего, в других мирах она – Маргарита, а в этом – даже сосем и не Эльза Мильхман.

Взгляд у Таволгина был жёстким, даже больше, чем проницательным.

Спорить с чудаковатым стариком уже не имело никакого смысла. Поэтому Сафаров только и сказал:

– А мне вот нечего вспомнить, кроме того, что я работаю на одном из столичных заводов. Конечно же, помню пустырь в новом микрорайоне. Но это на нашей Земле-Один.

– Разве этого мало? У тебя появится возможность вспомнить даже то, чего, по твоим представлениям, никогда не происходило… Уверяю, Алексей, у тебя будет и полноценная жизнь, и близкая сердцу девушка, и любовь к ней появится, и привязанность. Здесь ты и Маргарита стали совсем другими, более раскрепощёнными и общительными.

– Может быть, это и так.

– Вы вернётесь на пустырь в новом московском микрорайоне совсем другими. Надеюсь, что мы пусть не сразу, но окажемся там, откуда сюда явились.

– Мы попали в суету сует, и она меня не тяготит. Беспокоит только неизвестность и бессмысленность нашего нахождения здесь.

– Повторяю! Всё имеет смысл.

– Странно только то, что раньше Маргарита для меня была, всего лишь, соседкой и не такой уж частой собеседницей.

– А сейчас?

– Сейчас она для меня близкий и родной человек. Мне даже кажется, что нам

суждено быть всегда вместе.

– Хорошо, если всё так и произойдёт. Чаще всего, многое от нас и не зависит.

Старик стал уверять, что Сафаров пусть и молод, но уже рассуждает, как зрелый мужчина. Это похвально. Но так и должно быть, ведь он давно уже не юноша. Двадцать семь лет – не так уж и мало.

Таволгин даже счёл нужным, обязательным сказать молодому человеку, подчеркнуть, что в его возрасте пессимизм не уместен. Надо надеяться на лучшие варианты в жизни, готовить их, формировать. Иначе и быть не должно. У каждого есть возможность корректировать, изменять то, что уготовано судьбой. Ведь изменения даже самого высшего плана являются его частью. Но мало желать, следует и действовать.

– Честно скажу, я начинаю глубоко страдать, – признался Сафаров,– не потому, что вы несёте околесицу. Мне плохо по той простой причине, что я, действительно, многое о себе не помню. Не могу вспомнить.

– Может быть, это к лучшему. Ты ведь допускаешь, что твоя прошлая жизнь была не совсем… что ли, похожа на человеческую. Тебя оберегают от того, Алексей, чтобы ты не сошёл с ума. Высшие Силы так поступают.

– А вас не оберегают, Виктор Захарович? Вы запросто рассказываете мне о том, чего с вами не происходило и не могло происходить.

– Как знать. Но не будем говорить о печальном. Ты не понял меня. Я имею в виду совсем иное.

– Но мне сейчас хочется выбраться отсюда и стать самим собой, – откровенно сказал Алексей. – Мы должны добраться до того мира и места, в котором и должны находиться. Но сейчас, как никогда, хочется жить и жить!

– Когда именно так и происходит, то ты существуешь не напрасно… в данной оболочке. Самые мощные конструкторы-элементалы создают добрую иллюзию постоянства. Не всегда всё красиво во многих мирах. Но это и не так важно.

– Я чувствую… какую-то несвободу, полную зависимость от странных обстоятельств.

– Вот именно. Я с тобой согласен, Алексей. Поэтому я тоже пришёл к мнению, что нам для начала стоит попробовать бежать с проклятого судна под названием «Дриада». Хотя десять минут назад я считал иначе. Я понял окончательно, почему так происходит. Мы – результат чьего-то эксперимента. Но ведь мы существуем не для того, чтобы считаться чьими-то рабами или подопытными крысами.

Алексей вопросительно посмотрел на Таволгина. Неужели, на самом деле, всё так плохо? Ведь, возможно, он, Сафаров просто поддался мощному внушению старого и доброго человека, который возомнил себя профессором, и тот теперь крутит его слабым сознанием так, как ему желается. Беззлобно, просто так.

Скорей всего, он, именно, и экспериментирует, а не кто-то другой.

– Тревога на душе. Здесь кому и как повезёт, – сказал Сафаров. – Одному суждено неплохо и содержательно жить, а кому и волком выть. Надо бежать отсюда. Я согласен. Но ведь мы кому-то должны прийти на помощь. Вы же говорили об этом там, на пустыре. Как быть с этим?

– Мы должны совершить побег только для того, чтобы обдумать свои дальнейшие шаги. Сейчас мы находимся под явным и опасным влиянием. В таком положении от нас мало пользы.

– Наверное, так.

– Почему-то мне пришли на ум такие вот замечательные строки. «Я помню чудное мгновенье. Передо мной явилась ты, как мимолётное виденье, как гений дивной красоты». Помнишь? Нет? Понятно, помнишь. Это Пушкин. К сожалению, я не был знаком с Александром Сергеевичем, – пояснил Таволгин. – Я в образе профессора Таволгина жил чуть попозже его. Теперь я опять, как бы, геронтолог… Кем только мне ни приходилось появляться на свет. А Пушкин ведь совсем не такой, каким его изображают… Это я чувствую. Он не всегда и не везде был в себе уверен. Сомневался.

– Только круглый дурак никогда и ни в чём не сомневается, а себя считает верхом совершенства. Да ведь и здесь, всего лишь, поэзия, – Алексей был определённо настроен скептически. – А в реальной жизни всё совсем иначе. Не знаю. Но мне, именно, так кажется.

Выдающий себя за профессора Таволгин откровенно засмеялся. Они, явно, не совсем друг друга понимали.

Погода над океанским простором начала портиться. Усилились порывы ветра, влажного, но пока ещё обжигающего, горячего. Приближался, если не шторм, то что-то, на него похожее. Сафаров и Таволгин решили провести время за шахматами в каюте профессора. Рядом с ними была и Маргарита-Эльза. Она во время игры почти не проронила ни слова.

Щеглова пыталась вспомнить, что-то важное, едва уловимое в сознании. У неё ничего не получалось.