Читать книгу: «Любовь «по расчету»», страница 5
В половине третьего ночи Алексей, привычно держа Леночку в своей левой руке, ощутил какое-то непонятное происшедшее изменение. Прислушиваясь к равномерному свисту кислорода, он понял, что произошло. Доченька перестала дышать. Алеша осторожно подошел к кровати, бережно положил дочку, тщательно поправил бесполезный и бессмысленный кислородный шланг и вышел в коридор. Он подошел к посту дежурной медсестры, которая сидя дремала, облокотившись на спинку высокого стула, и громко и четко произнес:
– Она перестала дышать.
Медсестра вздрогнула, открыла глаза, узнала Алексея, поняла ужасный смысл сказанного и, перекрестившись, нажала на кнопку экстренного вызова дежурного врача.
– Господи, – прошептала она и, как бы опомнившись, вскочила и бегом побежала в палату.
Алесей закурил, посмотрел в сторону приближавшегося по длинному коридору быстрым шагом врача и пошел на лестницу. Врач, молодая некрасивая женщина, через некоторое время вышла на лестницу, посмотрела внимательно на Алексея, поняла, что он в нормальном для такого момента состоянии и попросила сигарету. Они молча покурили, затем она сказала:
– Мне ужасно жаль, я вам очень сочувствую.
– Светлану бы надо разбудить, но я не хочу это делать, вы бы не могли организовать это как-нибудь без меня, она ведь будет сейчас рыдать безудержно, я бы не хотел…
– Я сейчас попрошу моих коллег оказать помощь, вы не волнуйтесь, мы все организуем.
Алексей благодарно кивнул, закуривая следующую сигарету и с удивлением ощущая неожиданное спокойствие, так не подходящее к текущему моменту. Позже, вспоминая сотый раз каждую минуту и секунду этих дней и часов, он понял, что настолько убедил себя стоять, как скала, настолько был уже морально готов к этой страшной потере, что вел себя спокойнее посторонних медицинских работников, бегавших и суетившихся в эти ночные часы.
После похорон Алексей сказал Светлане, что будет лучше, если он поживет у родителей, с небольшим чемоданчиком переехал в родительскую квартиру и слег с тяжелой простудой. Он проболел недели три, после чего стал постепенно реагировать на какие-то внешние раздражители в виде телефонных звонков друга Сереги, визитов брата и его жены.
Простуда закончилась, но началась какая-то странная болезнь, когда ничего острого нет, но есть абсолютно явственное ощущение не просто болезни, но тяжелого недомогания, выражающегося в различных тупых болях. Болело левое ухо, болел живот, боль не проходила ни днем, ни ночью. Алексей практически не спал, время от времени тяжело забываясь, что никак нельзя было назвать сном, и потерял интерес к пище, что означало нечто экстраординарное, поскольку ни при каких обстоятельствах, никогда раньше Алеша не терял аппетит. Хождения по врачам не принесло результатов, вердикт врачей был прост и понятен: все в норме.
Алесей каждый день думал о Леночке, вспоминал разные эпизоды её короткой жизни, прошедшей день ото дня у него на глазах. Он не мог о доченьке говорить ни с кем, каждый раз чувствуя, как жгуче накатывают слёзы, когда кто-то заговаривал о ней. Окружающие это быстро поняли и не затрагивали эту тему.
Несмотря на положительные объективные заключения врачей, Алексей все хуже и хуже себя чувствовал. Боль в левом ухе не утихала, живот продолжал болеть, а бессонница просто свирепствовала. Он не мог обходиться без снотворных таблеток, которые давали возможность отключиться в глубоком, но не приносящем отдыха сне. Неприятные исследования показали какое-то серьезное неблагополучие в кишечнике, и брат организовал Алешину госпитализацию в гастроэнтерологическое отделение своей больницы.
В палате лежали еще четверо мужчин среднего возраста. Сергей специально настоял на том, чтобы Алеша лежал не в отдельной, а в общей палате, видимо, полагая, что так будет лучше для брата. Каждый день приходила мама с любовно приготовленной диетической едой, а Сергей дважды или трижды в день забегал перекинуться двумя словами. Отец бывал два-три раза в неделю, поражая всех окружающих своим эффектным видом: седовласый высокий красавец в адмиральской форме, небрежно прикрытой накинутым белым халатом.
Самыми яркими визитами были набеги не всегда трезвого друга Сереги, который то ли пытался взбодрить Алешу, то ли на самом деле был таким весёлым и возбужденным. Он моментально перезнакомился со всеми Алешиными соседями по палате, медицинским персоналом, рассказывал о приключениях, которые ежедневно происходили в его жизни. К его удивлению Алексей никак не реагировал на его «вкусные» истории, которые раньше всегда имели успех.
Однажды в палате появилась Светлана. Алексей немного встревожился таким неожиданным визитом, но вскоре все стало понятно. Они пошли покурить на лестницу, и Светлана, тщательно отводя глаза, сказала, что она хочет развестись, потому что любит Андрюшу – своего сослуживца, и они хотят пожениться.
– Да я знаю, это твой начальник отдела, – равнодушно заметил Алексей.
– Откуда ты знаешь? – удивилась Света.
– Из мусоропровода, – загадочно для Светланы ответил Алеша. – Да я не возражаю, только, если срочно, я пока не очень мобилен, сама видишь.
– Ну, особой срочности нет, просто я хочу, чтобы все было честно.
– Честнее не бывает, – резюмировал Алексей.
Они договорились оформить развод, как только Алеша выйдет из больницы. Светлана ушла, Алексей побрел по длинному больничному коридору в сторону своей палаты и с удивлением, плавно переходящим в ужас, подумал, что его посещают какие-то странные люди, причем в очень большом количестве.
«Ну ладно, папа, а кто этот красивый морской генерал? Тоже папа? – думал Алексей, медленно вышагивая по коридору, не обращая внимания на окружающих. – А мама тоже в странном каком-то режиме приходит, то одна мама, то другая, почему же их так много?»
– Лёшенька, ты о чем так глубоко задумался? – какой-то очень знакомый мужчина спросил Алексея.
«Господи, да это же брат!» – мысленно воскликнул Алексей.
– Сережка, что-то мне совсем не по себе, что-то со мной происходит совсем плохое, – прошептал Алеша и, глотая слова, быстрой тихой скороговоркой начал выяснять у Сергея, сколько у них родителей, почему к нему приходят разные папы и мамы.
Сергей проводил брата в палату, уложил в кровать, сказал, что все будет нормально, сбегал куда-то и принес какую-то новую таблетку. Посидев недолго у кровати брата, сказал, что пойдет посоветуется с коллегами. Когда Сергей ушел, Алеша почувствовал такую пустоту в душе, что не хотелось не только что-либо делать, но и о чем-либо думать.
На следующий день Алешу перевели в неврологическое отделение. Лечащий врач, маленького роста, полноватый и лысоватый мужчина, был очень внимателен и никуда, в отличие от других Алешиных врачей, не торопился. Он проводил в беседах с Алексеем по нескольку часов в день. Отдельная палата, куда на этот раз поместили Алешу, была достаточно комфортной и вполне располагала к доверительному общению. Брат, принимавший посильно-активное участие в переезде Алеши на новое место, постоянно убегавший в собственное отделение по своим неотложным делам и возвращавшийся к Алеше, чтобы помочь ему в обустройстве на новом месте, говорил спокойно и убедительно:
– У тебя невроз, может быть, даже тяжелый невроз, как следствие того, что случилось. Но это решаемая проблема, это лечится, причем успешно. Тебе повезло, твой лечащий врач – гениальный специалист, это просто звезда в нашей больнице, будущий академик, так что все будет нормально.
Будущий академик был, видимо, действительно талантливым врачом. Он полностью изменил систему лечения Алексея, назначил какие-то другие, совершенно незнакомые не только Алексею, но Сергею препараты, провел все мыслимые и не мыслимые исследования, одно перечисление которых походило на чтение медицинского справочника. Но, самое главное, он беседовал с Алешей дважды в день, утром, после завтрака и вечером, в так называемый тихий час. С каждой такой беседой у Алексея очень постепенно, но неуклонно укреплялась уверенность, что он, в конце концов, выздоровеет.
Совершенно изменилась система посещения. Мама с папой приходили вместе один раз в неделю, Серега вообще не появлялся, но зато брат заходил ежедневно, как обычно, дважды – утром и вечером.
Боли постепенно оставляли Алешу, перестало болеть ухо, живот болел все меньше, но самое главное, так потрясшее Алексея раздвоение его близких людей как-то незаметно ушло, как дурной сон.
Эдуард Михайлович, так звали лечащего врача, сообщил, что можно планировать выписку Алексея на следующей неделе и что он настоятельно рекомендует Алеше куда-нибудь поехать, отвлечься от всего пережитого, причем не на три дня, а длительно, недельки на четыре, не меньше.
В воскресенье, накануне дня выписки, пришел Георгий Ашотович. Он, как это гармонично сочеталось с его профессиональным статусом, появился совершенно неожиданно, как бы возник, будто всегда был где-то здесь неподалеку. Последний раз Алексей встречался с Георгием Ашотовичем на похоронах Леночки, где Алеша услышал от него вполне дежурные, но при этом искренние слова сочувствия и ободрения.
С первых же слов беседы Алеша понял, что Георгий Ашотович осведомлен абсолютно обо всех нюансах происходящих с Алексеем событий. Он в свойственной ему манере, с приятным легким кавказским акцентом, простыми, понятными словами объяснил Алеше свое видение ситуации.
– Ты, дорогой мой, пережил очень тяжелый невроз, несовместимый с профессией, к которой тебя готовили. Это, конечно, очень плохо и для твоей карьеры, и для тех, кто возлагал на тебя большие надежды. Из училища после формального прохождения врачебной комиссии тебя отчислят, несмотря на последний год обучения. Твой лечащий врач, кстати очень толковый дядя, говорит, что, если вести правильный образ жизни, этот невроз не приведет к никаким-либо сложностям будущей жизни. Но ключ к успеху в тебе самом! Психологические проблемы реально и радикально решаются только самостоятельно. Я знаю, что ты парень волевой, и верю, что ты справишься.
– Георгий Ашотович, спасибо за ваши слова. Эдуард Михайлович советует уехать куда-нибудь надолго, только я не знаю, где находится это «куда-нибудь». Честно говоря, я потерял все опорные точки в жизни, без ребенка, без жены, без образования. Кому я нужен?
– Прежде всего, самому себе. Тебе сейчас трудно это представить, но поверь мне, время излечит всё, и у тебя с твоими данными будет всё – и любимая женщина, и дети, и образование, и работа. Вот что я тебе посоветую. У тебя завидная физическая подготовка. Давай-ка поезжай не «куда-нибудь», а в знакомый тебе загородный лагерь твоего любимого специнтерната. Будешь инструктором по рукопашному бою, воспитывать будущих Джеймсов Бондов. Я как замдиректора, – тут он не мог скрыть иронии, – приглашаю тебя на работу в интернат.
После ухода Георгия Ашотовича Алеша думал, какой же это сильный и одновременно добрый человек, с которым его свел все тот же «Его Величество Случай». Как он все гениально придумал, все совпадало – и поездка «куда-нибудь», и возможность начать жизнь набело, но не на абсолютно новом месте, а в хорошо знакомой обстановке, при этом общаться с молодыми мальчишками и девчонками, делая из них настоящих бойцов, как когда-то делали из него самого.
Жизнь в загородном лагере специнтерната кипела. Алексей окунулся в новую для него сферу педагогики с удовольствием. Его молодость импонировала подросткам, которых он обучал сложным тайнам искусства побеждать в бою с пустыми руками против вооруженных противников. Он сам быстро восстановил свою физическую форму, длительные многолетние и ежедневные тренировки создали прочный фундамент в организме, каждая мышца которого помнила, что и как нужно делать.
Милая врачиха Валентина продолжала работать лагерным врачом, их отношения легко возобновились и были приятным, необременительным фоном в жизни Алексея. По выходным он ездил в Москву, в родительский дом, где он жил после развода.
Странная атмосфера царила в родительском доме. Мама продолжала вкусно кормить, вышедший в отставку папа иногда носил свою красивую адмиральскую форму, все было, как обычно. Но мама иногда беспричинно плакала, а отец ходил с таким видом, будто решал сложную мировую проблему.
В один из солнечных апрельских дней в семье взорвалась бомба. Отец объявил о своем решении, которое иначе, чем безумие, Алексей не мог назвать.
Глава 4
Отец
Родители Алексея представляли собой классическую пару счастливых супругов. Отец Николай Львович Корноухов был морской офицер, окончивший кораблестроительный институт и дослужившийся до контр-адмирала и начальника большого военного проектного института. Мать Алексея была преподавателем музыки в детской музыкальной школе. Судьба их свела в Одессе. После короткого знакомства они поженились, после чего отца перевели в Москву, где прошла вся их оставшаяся жизнь. Они любили друг друга, семья была построена гармонично: он безусловный глава семьи, много и успешно работавший и хорошо зарабатывавший, она обеспечивала быт, родила с разницей в пятнадцать лет двух хороших мальчиков и работала фактически не ради заработка, но в свое удовольствие. Она была очень красивой, эффектной женщиной, на которую обращали внимание мужчины, где бы она ни появлялась. Алексей хорошо помнил, как незнакомые дяди пытались заговаривать с мамой на улице, в гортранспорте, в детской поликлинике и других общественных местах, куда его водила мать.
В отличие от старшего брата Сергея, который был маминым любимчиком, у Алексея сложились очень доверительные отношения с отцом. К обоюдному удовольствию обоих отец, несмотря на молодость Алексея, обсуждал с ним самые животрепещущие вопросы жизни: от современных научных основ мироздания до отношений между мужчинами и женщинами, включая такой сокровенный для молодого человека вопрос, как роль секса в жизни мужчины.
Одной из ярких иллюстраций отцовских интереснейших бесед с Алексеем был пример семейной жизни друзей его родителей тети Сони и дяди Бори.
– Вот посмотри, сынок, как противоречивы бывают семейные отношения. Ты ведь знаешь тетю Соню и дядю Борю? Их брак – это полная противоположность классической схеме, когда муж – глава семьи, добытчик, сильная личность, а жена его дополняет своей ласковой кротостью, хозяйственностью и домовитостью. У них всё наоборот. Она – умница, он – подкаблучник и не самый большой мыслитель современности, она решает все проблемы, он слушается её беспрекословно, они любят друг друга, но это не мешает обоим заводить легкие интрижки на стороне. Она добытчица – автор их материального благополучия, он – легкий, общительный, можно сказать, легкомысленный человек. В итоге у них очень счастливая семья.
Алексей почему-то неоднократно потом вспоминал историю тети Сони и дяди Бори как иллюстрацию нетипичного семейного счастья. Уже в совершенно зрелом возрасте он понял, что огромную роль в семейном счастье играет принцип дополнительности друг к другу. Этот принцип состоял в том, что партнеры совмещают общие интересы, без которых не может существовать никакое настоящее партнерство, с дополнением друг друга противоположными личностными чертами.
Тетя Соня и дядя Боря, переехавшие перед самой войной из Одессы в Москву, представляли собой весьма колоритную пару, лет на десять старше родителей Алексея. Она была, что называется, знойной женщиной, прекрасно подходящей для роли Кармен в известной опере: красивая брюнетка с выточенным греческим с небольшой горбинкой носом и темно-карими умными глазами. Он был высоким красивым, можно сказать, эффектным мужчиной с темными, украшенными ранней сединой волосами. Дядя Боря работал ведущим инженером-проектировщиком в одном из крупных московских проектных институтов, тетя Соня нигде не работала, растила маленькую дочь и ухаживала за престарелой матерью. Главой семьи, бесспорно, была тетя Соня, которая решала абсолютно все вопросы, при этом дядя Боря, всегда выглядевший «на миллион долларов», никогда не казался зависимым, подавленным чем-то или кем-то человеком.
У тети Сони, кроме внешней привлекательности и трудолюбия, были еще два не очень обычных для женщины качества. Она обладала не по-женски цепким и ясным умом и недюжинной коммерческой хваткой. В мае 1945 года, буквально через несколько недель после дня Победы, пользуясь своим женским обаянием и какими-то знакомствами, она раздобыла пропуск для поездки в поверженный Берлин, съездила туда, скупила за бесценок огромное количество так называемых «трофейных» вещей и привезла их в Москву. На деньги от реализации «трофеев» их семья жила больше года. Они жили в Замоскворечье относительно недалеко от центра города. Как и у многих в то время, у них во дворе был сарайчик. Так вот в этом сарайчике тетя Соня разводила поросят на продажу.
Дядя Боря имел бешеный успех у женщин, однако это ничуть не смущало тетю Соню, которая хорошо знала свою женскую власть над ним и которая обладала женской мудростью не препятствовать мимолетным увлечениям супруга.
Однажды тетя Соня позвонила своей подруге – Алешиной маме – и сообщила, что они выиграли в лотерею автомобиль «Волга» и что они решили взять деньги. После короткого обсуждения этой сенсации на семейном ужине все сошлись в единодушном мнении, что это враньё.
– Вот увидите, что-то здесь не так, они просто хотят оправдать своё материальное благополучие, – сказал старший брат Сережа.
И действительно, семья тети Сони как-то вдруг заметно разбогатела, появились дорогие шубы, мебель и даже новый автомобиль, правда не «Волга», а «Жигули». На вопрос, откуда богатство в семье простого советского инженера и кассирши, продававшей театральные билеты, Алексей получил невнятный ответ много позже, когда услышал историю о ряде афер советского времени с театральными билетами. Тетя Соня с её цепким умом и авантюрным складом характера запросто могла быть в центре этих афер, причем без всяких отрицательных последствий для неё самой.
В итоге тетя Соня и дядя Боря прожили счастливо всю жизнь.
Алексей хорошо помнил, что при формальном благополучии семейной жизни мать была глубоко несчастлива. Она постоянно ревновала отца, возможно, не без оснований. По-видимому, она почему-то чувствовала себя в семье человеком второго сорта, работающим, в основном, на кухне. Мать часто жаловалась на усталость, однако никому не позволяла вмешиваться в хозяйственные процессы. Все это закончилось печально – у отца во вполне преклонном возрасте появилась молодая женщина, которая «его понимала», и они разошлись с матерью после сорока пяти лет совместной жизни.
Николай Львович считал, что ему очень повезло в жизни. Он был вполне состоявшимся мужчиной, сделавшим хорошую карьеру военного инженера. Логическим завершением этой карьеры была должность начальника большого проектного института, работы которого были связаны с проектированием некоторых важных систем современных подводных лодок. Он был счастлив в семейной жизни, женившись по любви и сохранив нормальные супружеские отношения на протяжении многих лет. Двое детей, таких разных и замечательных мальчиков, казалось, намертво сцементировали и без того дружную, несмотря на житейские невзгоды, семью.
Уже в более чем зрелом возрасте в семейной жизни Николая Львовича возникли проблемы. Конечно же, проблемы возникали и раньше, у кого в браке нет проблем? Чаще всего все размолвки и напряженность отношений с Ириной Анатольевной были связаны с её болезненным чувством ревности. Это ревнивость объективно имела некоторые основания: Николай Львович был эффектным мужчиной, морским офицером, на которого женщины не могли не обращать внимания. Он много работал на своей ответственной должности, часто задерживаясь на работе до девяти-десяти часов вечера. Она неловко его проверяла, звоня вечером на работу, часто не заставала, иногда получала ответ от дежурного, что Николай Львович сейчас не может подойти к телефону. Особую настороженность у неё вызывали его офицерские посиделки с выпивкой и игрой в преферанс у кого-либо из сослуживцев. Он старался мягко уходить от потенциальных конфликтов, всегда спокойным ровным голосом объясняя ей всю беспочвенность её подозрений. Таким образом все обыденные семейные неурядицы Николай Львович успешно преодолевал, искренне считая свой брак очень счастливым, что естественным образом подтверждало наличие двух очень удачных и таких разных и внешне, и по характеру сыновей.
Возникшая, казалось бы, на ровном месте проблема в их отношениях поначалу была похожа на какое-то недоразумение. Николай Львович почувствовал, что жена под разными предлогами – болит голова, нет настроения, очень устала, уже поздно, еще рано и т. д. – старается избежать интимной близости. Воспитанный в традициях медицинской семьи – и его отец Лев Александрович, и его старший сын Сережа были врачами – Николай Львович интересовался медицинскими проблемами, читал много популярной и даже специальной литературы. Он хорошо знал точку зрения специалистов-сексологов: если возникает проблема, лучше всего просто обсудить это с партнером.
Он с прямотой офицера поговорил с женой:
– Ириночка, что-то не пойму я, что происходит. Ты никогда не была фригидна, у нас столько лет было всё нормально в этой сфере, а сейчас, на склоне лет, ерунда какая-то, похоже, ты решила, что жизнь без этого будет приятнее и удобнее.
– Колюня, с чего ты это взял? Просто у тебя гипертрофированное отношение к этому вопросу, а у меня это совсем не главное в жизни.
– Вот интересно, у тебя не главное? А если бы я тебе предложил обедать через два дня на третий, аргументируя это тем, что это для меня не главное?!
– Да всё нормально, ты иногда со мной не очень любезно разговариваешь, вот и реакция у меня бывает на это.
– Какая-то странная реакция. Это всё равно, что я нелюбезно поговорил с главным бухгалтером на работе, а мне зарплату не выдали за это. Бред какой-то!
После первого разговора ситуация на этом фронте улучшилась, но ненадолго. Николай Львович начал понимать, что проблема не ординарная, и её вот так, как он привык, с ходу не решишь.
Из месяца в месяц ситуация только ухудшалась. Он ощущал все большее охлаждение, граничащее с физической неприязнью к нему. Разговоры и даже скандалы на эту тему приносили короткие улучшения, но по прошествии всего нескольких дней все возвращалось на круги своя. Простая мысль о возможном любовнике была отвергнута в связи с очевидным, абсолютно на виду у него и у детей, добропорядочным образом жизни Ирины. Вывод был прост и беспощаден: она его разлюбила физически. Именно только физически, потому что она продолжала быть любящей и очень заботливой женой, искусно обеспечивающей весь его быт. Его предложения обратиться к сексологу отвергались с обещаниями быть ласковой и страстной не только на кухне при приготовлении борща, но и в постели, но заканчивалось это слабым всплеском вымученных любовных «оргий» в постели и в скором времени повторением уже обыденных «болит голова, нет настроения, очень устала».
Николай Львович переживал сильно. Физиология брала своё, и, несмотря на чувство внутреннего сопротивления, связанного с ощущением уязвленного мужского самолюбия, с одной стороны, и пониманием того, что предстоящая интимная близость сродни с ласками резиновой куклы, с другой стороны, он обнимал и целовал жену, получал физиологическое удовлетворение и старался переключить свои мысли на что-нибудь другое.
Внимание Николая Львовича давно привлекала молодая женщина из одного проектного отдела, курировать работу которого взялся он сам, вопреки сложившейся практике подчинения отделов профильным заместителям начальника института. Ему не составило большого труда обосновать изменения в структуре подчиненности подразделений самыми что ни на есть рациональными соображениями. Никто, кроме него самого, и не помышлял об истинной причине нововведения. А причиной была Нина – инженер-конструктор первой категории, двадцатидевятилетняя, склонная к полноте невысокая женщина с внешностью, которую Николай Львович считал идеальной: большие грудь и бедра, все правильной округлой формы, приятная, какая-то независимая энергичная походка. К своему приятному изумлению, после нескольких коротких общений, связанных с производственными делами и на служебных праздниках, Николай Львович обнаружил, что Нина умна и легка в общении. В общем, Николай Львович влюбился. Разница в возрасте почти в тридцать лет его серьезно смущала. Поначалу он боялся, что он вообще будет выглядеть в её глазах «старым козлом», что, по его собственному мнению, было недалеко от истины. Но события в семейной жизни, явно увеличивавшийся разрыв в отношениях с женой делали свою неумолимую работу.
Однажды он решился и попросил Нину, естественно через начальника отдела, где она работала, быть его помощницей на презентации одного важного проекта в Министерстве. Нина была немедленно прикомандирована к нему на несколько дней для подготовки презентации. Они работали с упоением. Уж он так точно с упоением. Но и она, черт возьми, как он видел, была взволнована совместной работой с начальником института.
«Интересно, эта взволнованность вызвана тем, что она работает с первым лицом организации, или эта взволнованность имеет ту же природу, что и его чувства?» – думал Николай Львович.
Он знал из досье отдела кадров, которое он внимательно изучил, запросив для отвода глаз несколько личных дел у кадровиков, что она разведена, бездетна и живет одна в однокомнатной квартире на первом этаже недалеко от метро «Шаболовская».
Он чувствовал, что она догадывается, что его выбор помощницы не случаен. Сказать ей прямо о своих чувствах он не решался, но твердо решил пригласить её после презентации пообедать, а там и все обсудить.
На презентации проекта Николай Львович был, как всегда, на высоте. Опытный оратор и хороший специалист, он очень четко отвечал на все вопросы членов научно-технического совета Министерства, а Нина вовремя переключала слайды, возвращалась к уже показанным, когда этого требовала ситуация. В общем, у них получилась хорошая, слаженная работа.
Выйдя из здания Министерства и оказавшись на Арбатской площади, они посмотрели друг на друга и глазами сказали кучу слов, которые трудно было бы выговорить поначалу. Улыбнувшись, смотря глаза в глаза, Николай Львович предложил пойти пообедать. Нина опустила голову и тихо согласилась. Они обедали в маленьком кафе в одном из арбатских переулков. Он выпил две рюмки водки, она бокал вина. Николай Львович сказал, что он как «настоящий полковник» не может говорить дипломатично, то есть вокруг да около, и заявил, что все время думает о ней и что он скоро с ума сойдет, если её не поцелует. Она спросила, что он предлагает, он ответил, что знает гостиницу, где бы они могли снять номер, и там уже никто им не сможет помешать обсудить все это более откровенно и подробно.
В гостинице он почувствовал, как ей неприятно находиться в странном положении оформляющихся приезжих. Ему это тоже было неприятно, но он шел к своей цели, и никакие неприятные эмоции не могли его остановить. Нина была молчалива и покорна.
В гостиничном номере, отвратительно прокуренном и казенном, он обнял Нину, долгим и таким долгожданным поцелуем все ей сказал и начал пытаться расстегивать пуговицы. Она мягко остановила его руку и тихо сказала:
– Иди в душ первым.
Потом он думал о том, что как это странно: у него, опытнейшего мужчины, знавшего многих женщин, прожившего, по существу, длинную мужскую жизнь, сохранилась такая сила и глубина чувств. Ему нравилось в ней всё, все черты лица с большими шоколадными глазами, остреньким носом и красивыми решительными губами, стройные чуть полноватые ноги, большая, чуть больше среднего размера грудь, круглая пухленькая и такая аппетитная попка. Даже спина вызывала какой-то букет неясных, но явно положительных эмоций.
Поначалу ей было трудно говорить ему «ты», ведь он был гораздо старше и он был большим начальником. Но постепенно она привыкла. Они встречались один-два раза в неделю у неё дома, что было гораздо комфортнее, чем в первый раз в гостинице. Иногда вместе ходили в кино, иногда обедали в кафе, но чаще сооружали домашний обед вместе. Нина только однажды осторожно спросила, как он планирует свою будущую жизнь, на что он ответил просто и откровенно, что в его возрасте он не видит возможности резко менять судьбу близких ему людей, да и свою собственную. Она больше никогда не возвращалась к этой теме, а он к своему удивлению замечал, что любит её с каждым годом все больше и больше.
В соответствии с военными нормативами он в свои шестьдесят лет достиг предельного возраста, при котором обязан был превратиться в военного пенсионера. Он без всякого сожаления расстался с красивой военно-морской формой, которую он имел право носить и будучи в отставке, и устроился работать начальником исследовательской лаборатории при его же бывшем институте. Заработная плата на его новой должности в совокупности с военной пенсией давала вполне приличный доход для нормальной жизни.
Семейная жизнь один на один с равнодушной к нему женой становилась невыносимой. Оба сына успешно работали, жили отдельно и никак не составляли костяк семейства, такого дружного и шумного в прошлом.
Все чаще Николай Львович думал о разводе и женитьбе на Нине. Он понимал и трезво оценивал все стороны этого серьезного, если не безумного в его возрасте шага. Что будет делать без него Ирина, которая привыкла жить как за каменной стеной? Она ни в чем не виновата, она идеальная жена, если не считать этой небольшой детали, что она ему не женщина. Но видит бог, он в этом не виноват. Нина его любит, несмотря на жуткую разницу в возрасте. Он её любит все сильнее вопреки обычной жизненной схеме, когда любовь со временем ослабевает. Но время работает против него. Ему сейчас чуть больше шестидесяти. А что будет потом, через пять, через десять лет? Начнутся проблемы со здоровьем, а может быть, с мужским здоровьем. Нина, молодая цветущая женщина, любит его сейчас, но что будет потом, когда он не сможет быть полноценным мужчиной в силу естественных возрастных факторов? Зачем Нине такие проблемы? А что, если он превратится в совсем дряхлого старика, женатого на молодой красивой женщине, но требующего повседневного малоприятного ухода? Все это носило бы естественный характер с женой примерно одного и того же возраста, прожившей с ним всю длинную жизнь. А как быть с женой, которая будет красивой цветущей женщиной, даже когда он соберется умирать от старости? Черт побери, пусть всё это из серии маловероятных ужасов, но мужская удаль угасает с возрастом, и это, как говорится, в буквальном смысле медицинский факт. Значит неизбежно Нина будет страдать, а может быть, найдет утешение с каким-нибудь молодым и красивым. А он, стареющий Николай Львович, будет ревновать, мучится, мучить подозрениями Нину. Кошмар! Но любовь была неумолима. Он постоянно думал о Нине, ему нравилось в ней все, включая мельчайшие детали осанки, походки, манеры говорить. Он обожал, когда она смеялась, так заразительно и мелодично, точно реагируя на его саркастические высказывания и шутки. В общем, он понимал все безумие их совместного будущего с такой разницей в возрасте, но совладать с собой не мог.
