Читать книгу: «Быть в форме», страница 4

Дрель и в самом деле оказалась довольно качественным и надёжным инструментом, прослужившим гораздо дольше хвалёной японской электроники.

Рядом, в отделе бытовой техники, Олег с удивлением обнаружил на прилавке видеокассеты – вещь, которую дома можно было приобрести в комиссионке, и то недёшево. Здесь же цена подкупала своей доступностью. В нём проснулась предпринимательская жилка, и на все оставшиеся деньги он приобрёл несколько десятков этих высокотехнологичных изделий. Довольный неплохим вложением средств, он поставил точку в своей программе.

На следующее утро друзья с трудом растолкали Виталия, простились со своим временным прибежищем, и, махнув рукой Уссурийскому заливу – монету до него было не добросить, а идти не хотелось – направились к автобусной остановке. Погода, отстояв безоблачную вахту, снова начинала портиться. Накрапывал мелкий дождь. Владивосток с неохотой расставался с гостями.

Руки Олега оттягивали сумка с дрелью, которую он практически возвращал на малую родину, к месту её изготовления, и увесистая коробка с видеокассетами. Если бы Олег мог предположить, что через какую-нибудь пару месяцев этими кассетами будут буквально наводнены прилавки магазинов на «западе»! Разочарованный недальновидностью, ему лишь оставалось утешать себя мыслью, что его видеотека тоже нуждалась в пополнении.

Так и не востребованное подводное ружье Виталия, наконец, нашло своё утешение в обществе конаковской сестрицы, и теперь они, тесно прижавшись, делили пространство его баула. Крёстный отец этого неожиданного тандема, протирая заспанные глаза и затягиваясь сигаретой, шёл рядом.

Впереди лёгкой, танцующей походкой двигался загорелый и довольный жизнью Володя. Содержимое его заплечной сумки обременяли лишь пара футболок, зубная щётка и пара бутылок водки, так и не дождавшихся своего часа быть початыми. Олег до сих пор не могу понять, как они сумели избежать судьбы быть выпитыми тремя здоровыми мужчинами в обстановке, располагающей к приятному времяпровождению.

Приехав в Артём, они не сразу отыскали голубые ворота со звёздами, ведущие на аэродром. Сверив наши документы со списками, караульный пропустил них на поле. Уже знакомый нам силуэт Ленина на постаменте указывал нужное направление нашего движения. Он словно знал, где них ожидает служебный борт.

Обратный перелёт прошёл как-то буднично и незаметно. В салоне самолёта никто не ликовал – по всему было видно, что проводы и расставания с друзьями у большинства наших попутчиков отняли немало сил. Виталий не выделялся особой бодростью на их фоне. Закрыв глаза, он безмятежно спал в позе, которую принял, едва коснувшись сиденья. Они с Володей снисходительно поглядывали на товарища и обменивались редкими фразами, вспоминая наиболее яркие события последних дней.

– Ну и как тебе Владик, в целом? – спросил его Олег тоном местного жителя, показавшего свой город новичку.

– Нашенский он, – ответил Володя.

Они рассмеялись. Олегу почему-то казалось, что отныне при этом слове у него перед глазами всякий раз будет вставать образ голубого Ильича, простирающего руку вперёд и произносящего ставшую крылатой фразу о городе, в котором он никогда не бывал.

Апельсец

Как он появился здесь, никто уже припомнить не мог. Яркий, с блестящей пористой кожурой, он лежал на столе одного из преподавателей и всем своим видом украшал казённое помещение кафедры, невольно будоража аппетит присутствующих. Но участи быть съеденным в первый же день своего появления он счастливо избежал, равно как и в несколько последующих дней. Через пару недель он утратил былой глянец, поблёк и ужался в размерах, но уже воспринимался, как неотъемлемая часть интерьера, занимая привычное место в центре штабного стола.

Штабным называлась комбинация из трёх составленных вместе рабочих столов, образующих довольно обширное, удобное для разного рода занятий пространство. Оно идеально подходило для оперативной сервировки всем необходимым, собирая вокруг себя офицерский коллектив кафедры по поводу какого-либо события – будь то присвоение очередного воинского звания или день рождения. Более ответственные события было принято отмечать в помещении лаборатории, подальше от начальственных глаз, но оперативки, как правило, проходили здесь. Возможно, наш оранжевый приятель остался на штабном столе после одного из таких мероприятий.

Помимо организации на штабном столе скромного застолья или коллективного чаепития, здесь было удобно раскатывать учебные плакаты для внесения в них правок, или «поднимать» морские карты для проведения очередной командно-штабной игры. Для несведущих поясню – «подъём» карты вовсе не подразумевает её перемещение в пространстве, а означает её раскраску и нанесение на ней специальных знаков и текстовых пояснений. В таких случаях Апельсец – а так мы стали именовать своего приятеля, совмещая с названием этого фрукта постигшую его судьбу – прекрасно исполнял роль утяжелителя, придавливая собою один из углов бумажного полотна.

Делал он это без особого труда – процесс обезвоживания лишил его былой, идеально круглой формы, образовав на суховатом, выцветшем тельце несколько досадных пролежней. Иногда он пробовался на более ответственную роль – удержание своим весом целой стороны плаката, но справлялся с ней далеко не всегда. В таких случаях он с лёгким грохотом перекатывался по столу, вовлекаемый внутрь себя скручивающимся листом непокорного ватмана.

Если первое время его подспудно тревожили происходящие с ним перемены, то вскоре он смирился с неизбежным и даже стал испытывать некоторую гордость. Потому как мало кто из его соплеменников мог похвастаться таким поворотом судьбы – большинство из них традиционно послужило звеном в пищевой цепочке, а некоторые и вовсе оказались невостребованными и заканчивали свой недолгий век в затхлой утробе мусорного бака. А он всё ещё жив, и хоть не совсем здоров, но зато выполняет общественно полезную функцию. К тому же пребывает в окружении интеллигентной и прилично одетой публики – морская форма с каждым днём нравилась ему всё больше и больше.

Вот и сегодня он привычно прижимает край листа с расписанием учебных занятий на первый семестр, над которым усердно корпит Николай Николаевич. Работа по заполнению этой простыни – не самая благодарная. Надо и о себе не забыть, и по возможности удовлетворить пожелания коллег. Ибо неучтивость заполняющего тебе же боком и выйдет, когда очередь составления расписания перейдёт к кому-то из сослуживцев, обойдённых твоим вниманием.

Над плечом Николая Николаевича склоняется Александр Петрович.

– Николай Николаевич, – несколько протяжно, укоризненным тоном нарушает он тишину в помещении, до этого прерываемую только шуршанием бумаги и сопением заполняющего. – Уж если ты рисуешь мне третью подряд субботу в месяц, то изволь, пожалуйста, отводить для этого только первую пару часов. Приехал с утра, отчитал – и свободен. А так ты мне весь день на части рвёшь.

Апельсец косится на Петровича своим единственным чёрным глазом. Подобный разговор он слышит сегодня уже не в первый раз.

– Об этом вы, Александр Петрович, с Виктором Язеповичем договаривайтесь. Ему тоже пораньше на дачу нужно уехать. У него в планах – уборка урожая, подрезка побегов – сами понимаете.

«Да, эти, пожалуй, между собой договорятся» – прикидывает рыжий. В чём в чём, а в определённых нюансах отношений некоторых педагогов он уже успел разобраться.

Александр Петрович, один из ветеранов кафедры, уже не первый год работает над докторской диссертацией. Докторскую пишет и Виктор Язепович, его младший коллега, с которым у Александра Петровича имеется ряд принципиальных разногласий. И не только по сути проблематики и по методологии исследования, но по ряду жизненных установок. И не совсем ясно, что же тут первично. На заседаниях кафедры они яростно оппонируют друг другу.

Александр Петрович прищуривается, взгляд его становится колючим и недобрым.

– Я думаю, Николай Николаевич, вы способны урегулировать вопрос самостоятельно.

Он недовольно возвращается на своё рабочее место, садится на стул и громко пододвигает его к столу, наполняя помещение кафедры неприятным скрипом. Николай Николаевич с раздражением откладывает карандаш в сторону. Уже всё почти срослось, а тут – на тебе, опять тасуй предметы и фамилии и складывай новый пазл. Хотя при любом раскладе найдутся недовольные. Он берёт резинку и начинает ползать по простыне, ворча под нос что-то неразборчивое.

Имей в виду, ветераны освобождены от составления расписания – наблюдая за хозяином стола, мысленно советует ему Апельсец, у которого уже затёк один бок, и ему давно хочется переменить позу. Похоже, что эта идея посещает и Николая Николаевича, и он, оставив неизменной сетку занятий, сворачивает простыню. Тем более, что с Александром Петровичем у них отношения тоже не из лучших.

В этот момент к нему поворачивается Вадим Борисович, всеми уважаемый профессор, создатель нашей кафедры.

– Николай Николаевич, если у вас есть проблемы, ставьте мне субботу, любое время.

Вадим Борисович известен своим великодушием. Но воспользоваться им претит Николаю Николаевичу. Зачем портить профессору выходной день?

– Вадим Борисович, не беспокойтесь, всё в порядке. Решим мы этот вопрос.

В помещение заходит Борис Васильевич, наш зам.

– Так, господа офицеры, никто не забыл? Сегодня чествуем нашего уважаемого Вадима Борисовича. Сбор в пятнадцать, в лаборатории. Будет командование факультета, однокашники и прочие гости. Прошу никого не опаздывать.

Вадим Борисович – это наше всё, как тут забыть! Апельсец чувствует, что ему самому ужасно хочется оказаться на этом мероприятии. К профессору он испытывает незнакомое доселе чувство. Если бы он был человеком, то он назвал бы его сыновними. Ему порой кажется, что когда он слышит мягкий звук шагов ветерана, первым появляющимся утром на кафедре, его косточки перестают ныть, и увядшие ткани снова наливают соком.

Ему припоминается, как на прошлой неделе Олег Николаевич, новоиспечённый доцент кафедры, тщетно пытался перехватить какую-то смешную сумму до получки. Странные люди – ни у кого почему-то не нашлось такого пустяка. Обрывок диалога долетел до профессора.

– Сколько? – спросил он, повернувшись в сторону нуждающегося.

Прозвучала цифра. Вадим Борисович, повернувшись к сейфу, достал оттуда портмоне и вытащил из него требуемую сумму.

– Вадим Борисович, огромное вам спасибо.

– Как говорил Константин Станюкович, для хорошего человека дерьма не жалко, – улыбнулся профессор, протягивая купюры.

– Верну буквально через три дня.

– Да не волнуйтесь вы, всё нормально. Отдадите, когда будет удобно.

Во, человечище – подумал тогда рыжий, пытаясь изобразить улыбку умиления одной из неприметных складок своей кожуры.

Борис Васильевич ещё раз обводит глазами подчинённых. Пользуясь тем, что Вадим Борисович вышел из помещения, он даёт последние указания.

– Олег, песню отрепетировали с Ольгой? Ну, за вас я не беспокоюсь. Всем быть готовым произнести тост.

Апельсец слышал из разговоров «кафедралов», что тот в какой-то момент вдруг утратил свойственный ему прежде интерес к алкогольным напиткам, и с тех пор на каждом банкете, который он с прежним усердием организовывал и возглавлял, обходился единственной рюмкой сухого вина. Это не мешало ему держать в тонусе коллектив, с завидной частотой произнося своё излюбленное «праздник продолжается» и назначая очередного тостующего.

А как же – во всём должен быть порядок. Ну разве могут эти доценты с кандидатами, будучи не на трибуне, проявить инициативу и сказать что-нибудь толковое? И не столь важно, что этот директивный стиль ведения застолья не каждому по вкусу. Апельсец ещё в первый же день, во время оперативки, почувствовал глухое недовольство этим окружающих всеми фибрами своих долек, тогда ещё упругих и налитых соком. Вот и сейчас он чувствует их лёгкое раздражение. Дескать, любой, здесь сидящий, может высказаться проникновенно и к месту, но сделать это желает не по команде, а сообразуясь с обстановкой и по зову души. Понять их можно – ощущение находиться не в своей тарелке ему знакомо не понаслышке, но на то она и служба военная, чтобы тяготы и лишения, а не произвол. Эх, мне бы сейчас с десяток мандаринов, я бы им быстро объяснил, кто здесь старший – увлекается своей мыслью Апельсец. Недаром же понятие «ранжировать» произошло от «Orange».

Но вот настаёт назначенное время, и все отправляются в лабораторию. Апельсец с сожалением провожает их взглядом и грустно вздыхает. Севшая на него муха в испуге взмывает вверх.

Через несколько часов на кафедре появляется Олег Николаевич. По нему видно, мероприятие прошло успешно, песня спета и нужные слова сказаны. Он открывает конспект и начинает перебирать слайды – завтра у него утренняя лекция, и надо успеть подготовиться и освежить в памяти её основные положения. Снова наступает тишина.

Дверь кафедры снова открывается, и на пороге появляется Юрий Чепелев, сотрудник учебного отдела академии. Будучи выпускником кафедры, он тоже принимал участие в застолье и, судя по всему, изрядно в этом преуспел. Нетвёрдой походкой он подходит к телефону, стоящему на штабном столе, и набирает номер. Судя по всему, звонит домой. Так и есть – из трубки доносится раздражённый голос его жены.

– Да буду я скоро, уже одеваюсь, – примирительным тоном заканчивает он диалог и кладёт трубку. Его взгляд медленно скользит по столу останавливается на нашем приятеле, лежащем рядом с телефоном. Апельсец нутром чувствует, что ничего хорошего этот взгляд ему не сулит. Его опасения оправдываются. Он видит протягивающуюся к нему руку и через мгновение оказывается в кармане тужурки Чепелева.

А тёмную то за что – лёгкий ужас холодит остатки его сока, косточки замирают и устремляются в область предполагаемых пяток. Какой-то странный импульс, исходящий из области кармана, приводит его немного в себя, и тут он замечает Олега, с интересом наблюдающего за ним.

– У меня ребёнок больной, – словно оправдывая свой жест, выдавливает он из себя, одёргивает топорщащуюся тужурку и неуверенной походкой покидает кафедру. Олег забывает о лекции пытается осознать смысл сказанного. Он живо представляет себе сцену встречи его коллеги с женой и демонстрацию ей сомнительного гостинца. Им овладевают довольно смешанные чувства.

Зато Апельсец, услышав последнюю фразу, воспринимает её с явным облегчением и переводит дух. Ну вот, кажется, всё обошлось. Наконец-то и мне нашлось настоящее занятие вместо тупого отлёживания боков на казённых бумагах. Какой внимательный и заботливый отец!

На кафедре появляются остальные преподаватели и начинают собираться домой. Николай Николаевич с удивлением озирает осиротевший стол.

– А где Апельсец?

– Пал смертью храбрых. Ушёл лечить дочку Чепелева.

В помещении наступает тишина, и через мгновение оно наполняется дружным смехом. Исключение составляет Николай Николаевич. Он с грустным видом снимает фуражку, мысленно провожая в последний путь товарища, с которым, как ему кажется, у него образовалась какая-то ментальная связь. Через несколько секунд он, словно опомнившись, присоединяется к остальным.

В спортивной форме

Пан Спортсмен

Чем хороша учёба в академии? Для офицера это время, когда ты забываешь о ежедневной флотского рутине, о ломающейся матчасти и самодурстве начальства. Тебе не докучают подчинённые, не отчитывает командир за напившегося и попавшего на губу моряка. Тебе не грозит расставание с семьёй выходом в море для сдачи очередной задачи, для размагничивания или на основное мероприятие, как называют боевую службу. Ты забываешь о боевой, и ладно бы с ней, главное – о навязшей в зубах политической подготовке, вынуждающей тебя каждый понедельник в течение четырёх часов повышать уровень своего классового самосознания. В общем, хорошего немало. Но есть и нюансы.

Здесь ты с понедельника по субботу добрую половину дня конспектируешь лекции по дисциплинам, большая часть из которых едва ли пригодится тебе впоследствии. А затем до вечера сидишь в классе и занимаешься самоподготовкой – пишешь реферат, обсчитываешь курсовую или готовишься к семинару. Сход на брег, как называют моряки покидание любого места службы, строго регламентирован и контролируется начальством.

Если тебе нужно отлучиться в библиотеку или читальный зал – записываешь на доске против своей фамилии название соответствующего места и время своего отсутствия. Для того, чтобы дежурный, глядя на доску, мог доложить любому проверяющему, где ты, такой сразу всем нужный, находишься и чем занимаешься. Проверит он это вряд ли, но видом своим продемонстрирует, что именно для этого он сюда и пришёл.

Первый семестр обучения в этом отношении особо свиреп. Иной раз проверяющий может даже не заходить в помещение – натренированному уху дружное поскрипывание ручек на фоне царящей тишины хорошо слышится даже через дверь в класс.

Со временем, контроль за самоподготовкой ослабевает, и заведённый порядок поддерживается не столь неукоснительно. Но происходит это уже после первого года обучения.

Что остаётся бедному мученику военной науки делать в этих условиях? Понятное дело – учиться. А в перерывах позволить себе партию-другую в шахматы с коллегой. Или в нарды. В морской бой моряки никогда не играют – это пошло. Вот, собственно, и весь выбор.

Зато Кондратьев с Виноградовым устроились неплохо. Виноградов – отменный баскетболист, член сборной академии. С волейболом Владимир тоже знаком, но не столь близко. Олег же, напротив, тяготеет к волейболу, а его навыков игры баскетбол вполне хватает для уровня факультетской команды. Поэтому в послеобеденные часы их фамилии с упоминанием спортзала практически не исчезают с классной доски – секции волейбола и баскетбола функционируют дважды в неделю каждая. И причина отсутствия вполне уважительна.

Такое положение дел вызывает определённую зависть у одногруппников. И зависть эта коренится в них ещё с училищных времён. Подобными преимуществами традиционно пользуются в одарённые в физическом смысле курсанты военных заведений, ибо освобождение от занятий для участия в соревнованиях широко распространено в училищной среде. Ну и для подготовки к ним – тоже. Ведь спортивные состязания – один из видов соцсоревнования, поощряемый руководством. Да и, помимо всего прочего, почему-то считается, что воин, прежде всего, должен быть физически здоров, а всё остальное – потом. Поскольку, если ты умён, но хил или болен, проку от тебя никакого.

Как следствие, качество образования спортивно-ориентированного курсанта, мягко говоря, страдает. Поэтому сослуживцы нередко называют своего мускулистого товарища не иначе, как «пан спортсмен» – так звали недалёкого и простодушного героя популярного в своё время телешоу «Кабачок 13 стульев».

Олег не помнит, как появились в классе нарды – было это ещё на первом курсе. Постепенно они завоевали большую популярность среди его коллег. Это была своеобразная компенсация им за привилегии посетителей спортзала. Шеф – старший группы – особо не ограничивал любителей этой игры, снисходительно позволяя им заниматься этим в часы самоподготовки. Да и сам он был не прочь сгонять с ними партию-другую.

С некоторых пор Олег, приходя в класс перед утренним построением, заставал своих приятелей, азартно бросающих кости, при этом чувствовалось, что сидят они здесь уже не пять и не десять минут. Азарт подогревался бонусом от выигрыша – парой сигарет или папирос, лежащих под игровой доской. Игра возобновлялась в перерывах между парами, продолжалась в обед, а, затем – и на заключительном этапе самоподготовки. И даже звонок, повествующий об окончании рабочего дня, зачастую не мог оторвать играющих от желания выиграть очередную сигарету или отыграть утраченную.

Со временем к этому увлечению добавились и шахматы – доска для нардов была только одна, и время ожидания своей очереди нужно было чем-то занимать. Стоит ли говорить, что уровень мастерства в этих видах спорта – другое слово здесь трудно подобрать, хотя и стоило бы – у его коллег к середине второго курса достиг весьма солидного уровня.

И вот тут у шефа возникла странная, на первый взгляд, идея выявить настоящего спортсмена среди коллег. А попутно оценить необходимость и пользу от частого посещения спортивного зала некоторыми из его коллег.

Надо сказать, что Коношенков всегда отличался задатками лидера и неуёмностью своих амбиций, и нахождение на вторых ролях в чем-либо было не в его правилах. Но со спортом он особо не дружил. Тем необычнее выглядела его затея.

Одногруппники предложение шефа поддержали и активно включились в разработку его регламента. Но Кондратьев с Виноградовым отнеслись к этому с большим скепсисом. Они и так считали себя вполне себе «спортсменами». Их регулярные походы в зал давали на то основание, и по сравнению с товарищами их шансы выглядели безусловно предпочтительней. Мысленно – что греха таить – они уже делили между собой пальму первенства. Но они недооценили всей тонкости замысла шефа.

Согласно ему, каждому было предложено составить перечень видов состязаний, которые, можно было бы организовать в условиях классного помещения, и общим голосованием утвердить его. Ну а в поиске имени для победителя шеф не стал особо изощряться, остановившись на уже привычном термине «Пан спортсмен». Предложение приняли.

В окончательном виде перечень состязаний содержал около дюжины наименований, причём сугубо физические и преимущественно интеллектуальные дисциплины разделились, примерно, поровну. К первым относились прыжки в длину с места, жим и толчок гири, подтягивание на перекладине, игра в настольный теннис и бадминтон. Интеллектуальные состояли из настольных, не считая формально напрашивающегося сюда пинг-понга, и включали нарды, шахматы, и шашки. Для достижения количественного паритета с физическими их усилили разного рода поддавками и «Чапаевым» – игрой в шашки щелчками до полной очистки от них доски. Хотя «Чапаева» можно было бы вывести из разряда интеллектуальных дисциплин и зачислить в физические – эта игра в равной степени была далека от них обеих.

Бадминтон появился в списке совершенно неожиданно для многих. Шефу каким-то образом стало известно, что в общежитии для иностранных слушателей имелся небольшой спортивный зал с разметкой для этой игры, и он включил её в свой перечень. Возражать никто не стал, сочтя эту игру, как и «Чапаева», забавной экзотикой. Позже выяснилось, что Коношенков в юности занимался бадминтоном достаточно серьёзно и небезосновательно рассчитывал здесь на успех.

Для игры в настольный теннис была закуплена пара листов ДСП нужного размера, которые прекрасно разместились на рабочих столах рядом с доской. Чего-чего, а места для этой игры, да и многих других, было вполне достаточно – здание проектировалось ещё в те времена, когда понятие «уплотнительная» применялось только в отношении прокладок в системах гидравлики, а не к жилым застройкам. Поэтому в классных аудиториях, рассчитанных даже на небольшую группу обучаемых, можно было легко состязаться в многоборье не только за титул «Пан Спортсмен», но и проводить модельные испытания самолётов компании «Пан Американ».

Николай Абрамов, мускулистый крепыш и главный претендент на первенство в силовых видах, под покровом темноты принёс из спортзала полуторапудовую гирю и приступил к тренировкам. Сергей Трефилов, согласно его образному выражению, «выцыганил» в лаборатории кафедры ядерной энергетики кусок трубы. Олег живо представил себе Сергея, поющего под гитару томные романсы и разглядывающего складки на руке начальника лаборатории. Добытую трубу в качестве перекладины вмонтировали в дверной проём, ведущий в туалет. Происхождение трубы Трефилов скрывал до последнего, иначе состязания по подтягиванию, отягощённые ещё и местом их проведения, могли бы сорваться.

С комплексом чисто спортивных дисциплин, которому был отведён первый этап состязаний, справились довольно быстро. В прыжках в длину некоторую конкуренцию «спортсменам» составил Пётр Зюзликов. Худощавость и длинные ноги обеспечили их обладателю место в тройке призёров.

Размяв ноги, дали волю рукам. Как и ожидалось, последующие виды силовых упражнений не смогли существенно положение лидеров. Хотя Коля Абрамов, который из-за небольшого роста прыгал не столь убедительно, благодаря перекладине подтянулся к передовикам и надёжно закрепился там после упражнений с гирей.

А вот шефу перекладина далось нелегко, а последовавшая за ней гиря и вовсе утянула его в нижнюю половину таблицы. Но шеф не унывал – впереди были хорошо знакомые ему дисциплины, среди которых особняком стояла его любимая коша, а в рукаве таился козырь – бадминтон. Но до этого предстояло покончить с теннисом. Бадминтон же по замыслу шефа и вовсе шёл на закуску. Для игры в него, якобы, зал пока был недоступен.

С теннисом всё обстояло не так просто. Дело в том, что непосредственно к классу примыкало помещение, в котором хранились чемоданы с секретными документами. Практически любой сотрудник академии обязан был обладать им. Исключение составляли, разве что, уборщицы, сантехники и преподаватели кафедры марксизма-ленинизма – ни у кого из них секретов от народа не было. Чемоданная работала почти без перерывов, поэтому рядом с классом всегда было довольно оживлённо. С этим приходилось считаться. Потому, как звук, издаваемый шариком при отскоке, хорошо слышимый даже сквозь закрытую дверь, в лучшем случае мог вызвать недоумение, а в худшем – послужить поводом для строгого дисциплинарного взыскания. Нужно было искать выход.

Оценив эти риски, шеф предложил для организации теннисных баталий альтернативы – обеденный перерыв или вечернее время. Поразмыслив, товарищи сошлись пожертвовать на это дело обед. Особенно настаивал на этом Александр Ширшов. Жертв требует не только искусство – убеждал он коллег. Нельзя сказать, чтобы это благотворно сказалось на внешнем виде претендентов – все, за исключением него, и так были достаточно стройны и подтянуты. Ширшов же через неделю смог немного увеличить количество подтягиваний, чем поправил своё место в рейтинге.

Как и ожидалось, после тенниса «спортсмены» опять вышли в лидеры.

Настала пора настольных состязаний. Накал борьбы буквально наэлектризовал атмосферу в классном помещении. Сражались в перерывах между лекциями. С нетерпением ждали окончания занятий, чтобы снова ринуться в бой. Никто заранее даже не мог предположить, что эта затея так поглотит их. Глядя на товарищей, увлечённых схваткой за доской, Олег чувствовал, что, если бы к ним с проверкой зашёл сам начальник академии, никто бы даже и ухом не повёл, а если бы он случайно и попал в поле зрения повернувшегося, то он не сразу бы отреагировал на это должным образом. Эта участь их, к счастью, миновала.

Наверное, кульминацией этого этапа послужила шахматная партия, в которой Кондратьев встречался с Коношенковым. В пылу сражения – а они играли блиц – Олег зевнул ферзя, и его положение стало выглядеть просто катастрофичным. Но тут фортуна смилостивилась надо ним – после спасительного хода конём он отыграл потерю. «Вилка» – вещь полезная не только в суши-баре. Шеф дрогнул, Олег воспользовался этим и провёл пешку в ферзи. Ситуация перевернулась – победа была практически у него в кармане.

В этот момент Олег ощутил внезапно наступившую тишину – большинство было увлечено развитием событий на доске и живо реагировали на происходящее. Но вдруг комментарии затихли. Олег обернулся. За плечом у него стоял преподаватель кафедры Николаев и с интересом наблюдал за игрой. Появился он здесь для рутинной проверки хода самостоятельных занятий, но, будучи в душе шахматистом, увлёкся драматичным развитием событий на доске и, казалось, забыл о цели визита.

Олег повернулся к доске – стрелка на часах предательски задрала флажок, и времени оставалось в обрез. Он двинул ферзя вперёд, планируя следующим ходом объявить мат, и нажал на кнопку часов. Секунду помедлив, шеф неуверенно произнёс неприятно резанувшее его слух слово «пат». Затем он произнёс это неприятное слово твёрже, широко улыбнулся и остановил стрелки часов. Действительно, его королю было некуда ходить. Других фигур на доске у него не имелось. Партия закончилась вничью.

Николаев сочувственно похлопал Кондратьева по плечу, поздравил шефа и вышел из класса. Замечаний к ходу самоподготовки у него, похоже, не возникло.

С этого момента шеф обрёл окончательную уверенность в своих силах, и его дела пошли в гору. Больше всего такое положение дел не устраивало Виноградова.

– Шеф – спортсмен! Это звучит дико. Какой он, к хренам собачьим, спортсмен!? – возмущался он в приватном разговоре со Олегом. – Этого никак нельзя допустить.

Внимательно изучив турнирную таблицу, он что-то прикинул в уме и резюмировал.

– Делаем ставку на тебя, у тебя очков больше будет. Настольные игры я буду тебе сливать.

– Дело твоё, конечно. Выбор у меня невелик. Трудно проигрывать человеку, который тебе не сопротивляется. Но имей в виду, что со стороны это может выглядеть заметным. Борьба должна иметь место в любом случае. А там – как выйдет.

– Разберёмся, – согласился Володя.

Другой частью плана Виноградова было желание одолеть соперника на его же поле. Шеф не смог долго утаивать своё давнее знакомство с бадминтоном, и это стало всем известно. Володя нашёл нужный подход к администратору гостиницы для иностранных слушателей, которая, как нетрудно догадываться, была дамой, и приятелям представилась возможность неограниченного доступа туда.

Буквально через пару занятий Олег усвоил основные навыки в этой игре и был готов к состязаниям. Виноградов объяснил ему, что залогом успеха являлась правильная, неудобная для соперника, подача волана, которая выполнялась ударом с снизу. Остальное было делом реакции и физических кондиций. С этим у обоих проблем не было. Ну а сам Виноградов ракеткой овладел настолько быстро и уверенно, что бороться с ним на равных было проблематично. Знай тогда Олег, что Владимир ещё в школе посещал секцию бадминтона, а в техникуме продолжал совершенствовать свои навыки в этой игре – он бы не удивился. Как потом, годы спустя, признался Виноградов, он внутренне возликовал, увидев «бадминтон» в перечне игр, но сразу виду не подал. Хотя бы здесь он оказался мудрее шефа.

План сработал. Виноградов одержал довольно убедительную победу над Коношенковым, после чего дал своему партнеру несколько ценных советов. Олег не преминул воспользоваться ими и тоже взял верх во встрече с оппонентом, хотя и с трудом. Но после того, как Олег одолел и Виноградова, у шефа зародились смутные подозрения. И, хотя и те несколько очков, которые добавились в копилку Кондратьеву после встреч со своим «подельником», особой погоды не делали, призрачные надежды на общую победу у шефа растаяли окончательно.