Читать книгу: «Прекрасное далёко», страница 5

Мой папа в Порт-Артуре

Детство моего будущего папы прошло в Порт-Артуре, куда воинскую часть моего военного дедушки Михаила переправили после окончания Великой Отечественной войны. После 23 августа 1945 года, когда мы победили Японию, Порт-Артур стал советским городом. Дедушка продолжал командовать в артиллерии, а его семья была размещена в многострадальном, но таком живописном Порт-Артуре на берегу Жёлтого моря. На противоположной стороне, справа, – если смотреть на море, – красовался мыс Тигровый хвост. Старший брат Юра говорил младшему, что видит шныряющих по нему тигров, и тогда маленькому Саше (моего папу, как и меня, звали Сашей) казалось, что и он видит тигров, хотя мыс находился далеко, и никто не мог их видеть.

Дети военных, независимо от возраста, свободно гуляли по всему Порт-Артуру, но никто никогда не терялся. Вообще-то китайцы относились к русским хорошо, хотя и с некоторой настороженностью. Каждый шаг детишек китайцы отслеживали и тут же сообщали родителям:

– Мадам! Ваш сын на море ушёл!

– Мадам! А ваши дети на речке!

– Мадам! А ваш сын в порт направился часов пять назад!

Во время отлива папины братья собирали крабов на берегу, выковыривая их из «норок». Но Саша, которому было пять лет, этим не занимался, так как очень боялся и крабов, и пауков. А младший брат Ваня не боялся.

Потом жарили крабов на костре, и мой папа ел их с удовольствием. Крабы были маленькие, сантиметра четыре в диаметре.

У соседа в Порт-Артуре он свистнул удочку и отправился в то место, где добывали соль. Это место представляло собой прямоугольные ямы, которые во время прилива заполнялись водой. В отлив вода испарялась, и в том месте оставалась соль, однако не только соль, но и рыба. Китайцы ловили её на удочки, сделанные из обычной палки. А у нашего Саши удочка настоящая, хорошая, из бамбука, он только что где-то её свистнул. Однако рыба у него почему-то не ловится: позже он понял, что нужно на крючок цеплять наживку. Его удивило, почему никто из китайцев не научил его, хотя они видели, что малыш мучается без наживки.

А однажды они с ребятами пришли в порт – это было довольно далеко от дома. В порту разгружали вагоны. И они чуть не уехали в этих вагонах незнамо куда. Как вернуться домой, дети не знали. Но всё-таки вернулись: всю компанию вывел мой будущий папа, которому было тогда пять лет.

В другой раз Саша гулял по городу с ребятами постарше, они вдруг быстро помчались куда-то, и Саша отстал от них. Мальчик сначала терпел, а потом нервы сдали, и он разревелся от обиды и несправедливости, хотя дорогу домой отлично знал: ему был знаком каждый уголок Порт-Артура.

Идёт он по городу и ревёт вовсю.

Навстречу военный патруль.

– Ты кто такой?

– Саша Каранов.

И военные забирают малыша в комендатуру. С утра не евшего кормят кашей и ведут домой. А им навстречу уже бежит его мама, которая бросила работу, чтобы отправиться на поиск сына. Этот факт моего папу удивлял: «Откуда она узнала, что я один в городе, но, главное, почему бежала ко мне, зная, что в Порт-Артуре никто никогда не теряется?» Да очень просто: патрульные позвонили в воинскую часть, там сообщили маме, и её отпустили, чтобы она забрала сына из комендатуры. Хотя они и так уже шли к нам домой.

Получив из рук патрульных своего сына, мама шутливо спрашивает малыша:

– И за что же тебя в комендатуру забрали? Водку пил?

– Нет… Кашу ел!

Когда папина семья уезжала из Порт-Артура, в Корее была война: Северная Корея воевала с Южной. Папа помнит, как они плыли на корабле в Советский Союз, как все боялись, что американские самолёты будут их бомбить. Помнит, как с этих самолётов сбрасывали листовки, а мальчишки подбирали их, делали голубей и кидали за борт. Потом их всех загнали в каюты (наверно, чтобы не поднимали листовки и не читали их) и стали собирать эту бумагу в мешки.

Детство моего папы было не менее интересным, чем моё, но, к сожалению, в эту книгу оно не поместится. Поэтому только упомяну, что он со школьных лет увлекался астрономией, и его интерес передался по наследству мне – тем более, что постоянно подогревался его рассказами о звёздном небе, показом тёмным вечером планет, знаменитых созвездий и звёзд. Дома у нас висела карта звёздного неба, на письменном столе всегда лежал «Астрономический календарь» на каждый год, который папа покупал для того, чтобы отслеживать движения небесных светил.

Научившись читать, стал и я изучать доступную моему разумению литературу по астрономии. Но ещё до того, как я относительно освоился с обитателями космоса, со мной произошёл забавный случай.

Очень тёмным безоблачным вечером я вышел на балкон и стал осматривать небосвод. Едва приступил к поиску знаменитого Ориона, охраняемого Большим Псом с его великолепным Сириусом, как вдруг на чёрном-пречёрном небе я заметил ослепительно сияющий шар. Точнее, шарик, но он был крупнее всех остальных небесных жителей! И как великолепно он сиял! Моему потрясению не было предела.

Убедившись, что мне не грезится, я устремился в комнаты.

– Папа! Я открыл сверхновую звезду! Сверхновую! Пойдём, покажу!

Мы с папой вышли на балкон.

Моя сверхновая звезда так выделялась на небосводе, что и папа увидел её сразу.

– Вынужден тебя огорчить – это Венера.

Мой восторг тут же испарился, и я погрустнел… Так хотелось сверхновой!..

Мои «открытия» продолжались и потом, хотя были скромнее, чем эта «сверхновая звезда». Я открывал мир для себя, и каждый раз делал это впервые.

Дальние страны

В моём детском дневнике начирикано: «Мы с Генкой не раз отправлялись в путешествия. Однажды мы запланировали идти за три моста. Дошли до Спас-Тешилово, где жили древние люди. Впрочем, не очень древние, недавно жили, пятьсот – шестьсот лет назад… У них была крепость для защиты от врагов. И вал вокруг крепости, и ров… Все как надо. Стали мы рыться в земле в надежде откопать клад. Вместо клада нашли очень древний черепок, но мы и ему обрадовались! Нас захватил сильный дождь, мы продрогли, но домой не хотелось, и мы пошли ловить пиявок в барском пруду».

Мне нравится познавать мир, который был всегда до моего появления. Это удивительно: мир – всегда, а я – только что. Люблю удивляться! Всё ведь для меня – впервые. Когда мы с папой шли в лес, и я увидел бабочку махаона в зелёной зоне, – дух захватило от её красоты. А по каким скалам мы с пацанами лазили за Балковым, в деревеньке Алфертищево! Не настоящие эти скалы, невысокие, но всё равно здорово!

Как можно больше увидеть, узнать, понять! Наверно, поэтому люблю путешествия… А ещё люблю играть в разбойников, ходить в лес и на Оку, кататься на санках… В своей детской тетрадке от 5 декабря 1976 года, не заботясь о скромности, я запечатлел: «Очень люблю играть в снежки. Это увлекательно, особенно потому, что я очень меткий и всегда попадаю в цель. Сегодня я играл в снежки с большими ребятами – было здорово».

Возвращаюсь к теме.

Гена Скворцов – натуралист. У него на балконе живёт целое семейство волнистых попугайчиков, они занимают несколько клеток. Летом, проходя мимо их балкона на первом этаже, всегда слышно их нежнейшее воркованье. Кроме того, у Гены есть рыбки, черепаха и морская свинка. Всех он кормит, за всеми ухаживает. У него был и уж. Я видел, как Гена кормил его мышами, – ужасное зрелище, лучше не смотреть! Потом уж сбежал. Прохожие, увидев его, скользящего по асфальту, подняли панику: «Змея! Змея!»

Миша Самосин – шахматист, он играет в шахматы со своим папой. Мне тоже очень нравятся шахматы, но играть мне не с кем. Когда-то и я играл с папой, но однажды, после своего проигрыша, расплакался. И тогда папа объявил:

– Раз ты плачешь, я больше никогда не буду играть с тобой в шахматы.

Как ни уговаривала его мама отказаться от такого приговора, он своё обещание выполнил. Однако я не забросил шахматы и играл сам с собой. Маму огорчало это почти до слёз, но быть моим партнёром в игре она отказывалась: у неё и так много забот.

Когда, неожиданно для себя, я узнал, что Миша тоже любит приключения, я сделал вывод: он – приключенческий мальчик. С тех пор я стал всюду за ним мотаться. Мы ходили к трубе, на тарзанку, на съёмки фильма, забирались в школьный сад, носились, прыгали, гоняли, забивали, догоняли, взбирались, перелезали, крались, спускались и иногда даже ходили пешком.

Ни слова не говоря родителям, мы с Генкой и Мишкой решили отправиться пешим ходом в дальние страны. Цель была смутная, неопределённая, но манящая в сторону Серпухова. Каждому из нас в душе казалось, – хотя никто не говорил об этом вслух, – что по дороге мы непременно увидим что-то необыкновенное, а в самом Серпухове – тем более.

И мы тронулись в путь. Если туристы идут на такое расстояние, то берут с собой воду и еду. Хотя было очень жарко, но мы пошли налегке, без воды и еды.

Идём вдоль дороги, по которой несутся «москвичи», «запорожцы, «жигули», два раза проползли автобусы. Город остался далеко позади.

Пройдя поле, на котором растёт горох, подкрепившись и сунув под майку ворох стручков, мы решительно шагаем дальше.

Миновали Селино и Вечери, почти дошли до моста через Оку – вёрст десять мы уже одолели. И вдруг мне показалось, что уже не так сильно, как раньше, хочется идти дальше. Наверно, то же самое почувствовали и мои спутники. Мы ещё не признаёмся в этих рыхлых ощущениях и продолжаем шагать к мосту.

И вдруг дружно останавливаемся.

– Что-то пить хочется, – задумчиво говорит Мишка.

– И мне тоже, – подхватывает Генка.

– Надо поворачивать обратно, – предлагает Мишка. – Дальше что-то расхотелось. Санька, ты хочешь идти дальше?

Я отрицательно мотаю головой.

– А ты, Генка?

Генка тоже не хочет.

Поворачиваем обратно. Нас не радует, что нужно пройти столько, сколько мы уже прошли, чтобы дойти до своего города, ставшего теперь таким родным и желанным. Всё сильнее хочется пить. Мы чувствуем, что к нам подкрадывается усталость, а с ней и желание поскорее добраться до дома и там, на ходу, едва успев вымыть руки, выпить бокал компота и схватить ватрушку.

Мимо проносится серая «Волга» и тормозит метрах в семи от нас. Предчувствуя что-то хорошее, живо подходим. Из окна высовывается молодой водитель.

– Далеко идёте?

– В Пущино.

– Садитесь! Подброшу!

Нас не нужно уговаривать, и мы тотчас оказываемся на заднем сиденье. Как потерпевшие кораблекрушение радуются своим спасителям, так и мы обрадовались нежданному счастью! Машина мягко покатила нас в сторону города. Чистая, нарядная обивка салона «Волги» подчёркивала наш неприглядный походный вид: пыль на руках, грязь на лицах.

Водитель оказался весёлым и общительным. Всю дорогу он разговаривал с нами, расспрашивал.

– Что-то далековато вы забрели. Устали, небось? А лет вам сколько?

– Мне через месяц будет семь… – отвечаю я. – Во второй класс перешёл… Миш, тебе сколько?

– Восемь, – отвечает Мишка.

– А книги любите читать? – спрашивает водитель.

– Я очень люблю, – отвечаю я. – Миш, ты любишь?

Будто вспомнив что-то не совсем приятное, Миша пробурчал недовольно:

– Не всегда люблю… потому что от дела отвлекают…

– А я люблю и не люблю, – говорит Генка. – Смотря что…

Но вот и наши девятиэтажки.

– Вы в каком районе живёте? – поинтересовался водитель.

– АБ!

Водитель высадил нас недалеко от нашего дома. Вылезли из машины мы не с такой большой радостью, как недавно сели: так хотелось ещё покататься!

– Спасибо! Большое Вам спасибо!

А когда водитель отъехал, мы чуть ли не хором воскликнули:

– Какой хороший человек!

Казалось, что вокруг живут только хорошие и добрые люди, вся планета заселена ими; недобрые, в виде семиглавых Змеев Горынычей, водятся только в былинах и сказках, а других недобрых мы давно победили.

Переполненный обилием впечатлений, я нажимаю на кнопку звонка своей квартиры.

15 мая 1977 г.

Лето в Грозном – это прекрасно!

Мои родители – не коренные грозненцы. Детство мамы прошло в Грозном, потом она училась в Московском университете и была распределена на работу в Пущино. Детство папы прошло в Порт-Артуре, потом – в Уссурийске. В 1957 году, когда папа учился в пятом классе, Хрущёв совершил массовое сокращение армии, и его отца, дедушку Мишу, демобилизовали. Вот тогда он с семьёй и переехал в Грозный, где жил его друг. А дедушку Василия Тимофеевича Гончаренко, маминого папу, замечательного специалиста по сварочным работам, вместе с его организацией направили в 1944 году в Грозный для восстановления нефтяных заводов.

Когда я закончил первый класс, мы с папой отправились в Грозный к его родителям. Мама с нами не поехала, потому что была очень занята на работе и не брала даже отпуск. Я обещал ей, что каждый день буду писать письма, хотя не очень-то люблю это занятие. Однако впечатления переполняли меня; даже папино первое письмо из Грозного заканчивается словами: «Санька, как приехал, так за ручку схватился, писать письмо».

И вот о чём я поведал маме и бабуле:

Дорогая бабуля! Дорогая мамочка!

Передаю привет от бабушки и дедушки!

Доехали нормально, только папу тошнило немного. По дороге мы выпили много лимонада. Дома едим клубнику, которую вырастила бабушка Нина. У них очень много и попадаются такие огромные!

У бабушки с дедушкой есть собака Малыш и кот Васька.

Я нашёл красноармейскую звезду дедушки, и папа приделал её на мою фуражку.

Бабуля! Поменьше работай!

27 мая 1977

У бабушки с дедушкой есть новый огород, и мы поедем туда за клубникой. Кроме того, мне скоро разрешат купаться.

Папа однажды увидел крысу и почти убил её кирпичом.

Васька убегает от меня! Всегда!

Я очень люблю кататься на трамвае. Жаль, что в нашем Пущине нет трамваев, а то бы тоже катался.

Скоро мы будем строить сарай.

Читаю «Тома Сойера» и бегаю босиком.

Мама! Мы с папой были в твоей школе. А ещё папа показал симпатичный кирпичный коттедж на улице 8 Марта, 27, в котором две квартиры, и в одной из которых прошло твоё детство. Ты рассказывала, что этой квартирой в 1948 году наградили твоего папу Василия Гончаренко, изобретателя и рационализатора, моего деда, за героический труд во время войны.

Как обидно, что в этом доме теперь живут чужие, незнакомые люди…

29 мая 1977

Познакомился с соседским мальчиком Русланом. Однажды мы с ним съели всю клубнику.

Мы с папой играли в шахматы!

И с дедушкой – тоже!

Я дрессировал Малыша. Но ты, мама, не волнуйся насчёт микробов: я до него не дотрагивался.

Мы были в доме игр! Я подбил сначала один корабль, потом ещё четыре, а потом ещё пять. И два самолёта. Третий летал и не слушался. Мы с папой ударяли правильно, но он не падал.

Что передают по телевизору?

Мы с папой катались на лодке! Я немного научился грести веслом!

Мы с папой купались! Я залезал на папу и нырял! На этом Грозненском море вода тёплая!

1 июня 1977

Мой друг Руслан уехал! Но послезавтра он снова приедет! Мы с ним знаем одну ценную тайну! Я вам говорить не буду!

Очень скучаю по вам!

Я забавлялся с пластилином. Делал танки, авианосцы и самолёты. Папа тоже сделал танк и самолёт. А «катюшу» я сам сделал. Мой дедушка – артиллерист, во время войны он испытывал новые «катюши», поэтому он мне показал, как надо её делать.

3 июня 1977

Приехал мой друг Руслан!

Васька уже больше недели не возвращается домой и не ест.

Погода у нас чудесная! Папа купил две хорошие книжки: «Дорогие мои мальчишки» и «Бригантину».

Ты смотрела «Мальчика со шпагой»? Я смотрел!

Сегодня я ел сладкие белые штучки, которые растут на дереве. Я залез и ел, несмотря на то, что находился в очень неудобной позиции!

Кроме того, ел помидоры, очень хорошие помидоры! Они как раз стали поспевать!

Мы с папой ездили на аттракцион, играли в охоту (попал 5–6 раз) и морской бой (попал 5 раз). Стрелял из винтовки и попал три раза.

Два раза покатались на карусели, а потом – на лодках! Стреляли в тире! Там было очень хорошо! Мы поедем туда и завтра, папа обещает.

Мама, извини, но я собаку трогал. Но ты меня не предупреждала, что это делать нельзя. Наш Малыш – очень хороший пёс!!!!!!!!!! Его нужно трогать! Он любит ласку!

Мне купили футболку «Майти Маус» – могучий мышонок. И купили мне носки.

6 июня 1977

Мы с дедушкой поедем на нефтеперерабатывающий завод имени Ленина! Он там работает.

Мы пускали много кораблей и запустили самолёт!

Наш Малыш раньше на меня лаял, а теперь позволяет мне гладить его и даже слушается.

Мы сейчас отделываем дом! А вчера ездили на огород. Там было очень хорошо! Я объедался клубникой, очень крупной, работал и сломал тяпку. На огороде много ящериц. Здесь они крупнее, чем в Пущине.

9 июня 1977

Если нельзя войти через дверь…

В младшей группе детского сада, когда мне было три года, воспитательница Нина Ивановна удивлялась: я делал то, на что другие ребята не отваживались. Например, моментально перелезал через высокий забор, когда мы играли во дворе детсада и мяч оказывался по другую сторону площадки. До моего появления в этой группе кто-нибудь из малышей отправлялся за мячом в обход, через калитку, – это далеко, и все ждали, когда же посланец возникнет в нужном месте сетки и перебросит мяч обратно. С моим появлением все изменилось. Пока воспитательница выбирает, кого же ей отправить за мячом, – я одним махом перепрыгиваю через забор, перебрасываю мяч и тут же спрыгиваю обратно.

И что особенного? Сетка-рабица, сделанная из толстой проволоки, сплетённой в ячейки, за которые так легко цепляться руками, карабкаясь вверх. Проделывание мною таких трюков— то же самое, что плавание для рыбы.

Но однажды, когда мне было шесть лет и я только что окончил первый класс, произошёл нешуточный случай.

Лето. Папа изобрёл уникальный прибор и на неделю уехал с ним в командировку в Киев. Бабушка улетела на Урал к военному сыну, а мама ушла в магазин за хлебом. Уходя, мама попросила меня сидеть дома и ждать её возвращения.

Весёлые крики ребят, доносящиеся с улицы, были так заманчивы, что я не видел ничего преступного в том, чтобы пренебречь просьбой мамы. Захлопнув дверь, я скатился по перилам лестницы со своего третьего этажа, вылетел в распахнутую дверь нашей девятиэтажной башни – и да здравствует свобода!

А вот и мама возвращается из магазина, и я радостно бегу ей навстречу…

Но почему она совсем не рада мне? Почему она смотрит так испуганно?

– Ты… захлопнул дверь? – спрашивает она, едва не заикаясь.

– Конечно захлопнул! – весело восклицаю я.

– Но мы теперь не сможем войти! Я не взяла с собой ключ!

Я потрясён…

Мы ломаем голову и перебираем возможные варианты проникновения в нашу квартиру. Был бы папа дома, придумал бы что-нибудь обязательно… А нам на ум приходят только два способа нашего спасения.

Первый способ: взломать дверь. Не очень хороший способ: и дверь жалко, и ночевать пришлось бы незапертыми, – не в деревне ведь живём.

Второй способ. Кто-то должен по верёвке спуститься с балкона четвёртого этажа на наш балкон на третьем этаже и изнутри открыть дверь. Но здесь два критических момента. Во-первых, важно, чтобы соседи, живущие над нами на четвёртом этаже, оказались дома: сейчас лето, многие на море. Во-вторых, кто станет тем смельчаком, который отважится спускаться по верёвке с четвёртого этажа на третий?

Не успела мама озадачиться этим, как я сказал:

– Только не вздумай возражать: спускаться буду я.

Мама не разделяла мою отвагу и не сразу согласилась с моим решением.

А с верхними соседями повезло. Они не успели уехать на море, зато уже вернулись с работы и даже не ушли в гости, в магазин или на Оку. Дядя Толя и тётя Майя, тренер по гимнастике, с большим участием отнеслись к нашей проблеме, заволновались, стали обсуждать варианты проникновения в нашу квартиру. Мой проект под названием «Спуск» они восприняли с уважением. К тому же у них оказалась совершенно новая, недавно купленная бельевая верёвка.

– Но выдержат ли руки моего сына? – волновалась мама. – Вдруг они ослабнут, разомкнутся… или он испугается высоты, голова закружится?

– Мама, а ты знаешь, сколько я висел на тарзанке у реки? Ты не знаешь! А ты видела, что я на ней вытворял? Не видела! А ты хоть знаешь, что такое тарзанка? Нет? Я расскажу тебе потом, что такое тарзанка! А в школе по канату как я взвивался вверх, ты видела?! У меня огромный опыт!

Такими словами пытался я убедить расстроенную маму, не знавшую, что такое тарзанка и не видевшую меня на вершине каната под куполом спортзала, но всё-таки ободрённую тем, что у меня есть опыт верхолаза.

Да, мы высоко взбирались на деревья, перекарабкивались по толстым веткам с одного дерева на другое, стоящее поодаль; висели на сучьях, а потом спрыгивали с них на приличной высоте на землю, перепрыгивали с крыши одного гаража на крышу другого… Все эти трюки в нашей мальчишеской среде называлось тарзанкой.

Но спускаться с четвёртого этажа балкона на третий – нечто иное.

Тем временем дядя Толя привязывал верёвку к перилам.

– А вдруг она перетрётся? – интересовалась неугомонная мама.

– Не перетрётся, – спокойно отвечал дядя Толя. – Она новая и из шёлковой синтетики.

И вот всё готово. Дядя Толя помог мне взобраться на перила балкона, хотя я не нуждался в этой помощи, – но что поделаешь, так уж положено. Он ещё и подстраховал меня, когда я брался за верёвку, поддерживал меня за руки, когда я уже повис над землёй.

Прошло не более секунды – я на балконе своей квартиры. Отпираю дверь, жду маму, уже спускающуюся (по лестнице, а не по верёвке) от соседей к нам домой. Вот она заходит, не веря своему счастью…

Я слегка взволнован от неожиданного приключения и жду выговор. Чувствуется, что мама колеблется, не зная, ругать меня за непослушание, причинившее столько волнений, или простить за отвагу. Решила начать с выговора.

Однако в нашей семье было заведено правило: не только родители критикуют сына, но и сын имеет право высказывать своё мнение об их ошибках. Таким образом, иногда у нас получались плодотворные дискуссии.

– Мама, вот ты такая умная, а на самом деле ты не права. Почему я должен слепо выполнять все твои приказы? Если бы ты, уходя, предупредила, что не взяла ключи, я бы ни за что не убежал. Но я-то этого не знал!!! Предупреждать надо!

– Надо слушаться родителей! Правило такое знаешь? – отвечала мама.

Но я строптиво держал оборону.

– Надо объяснять смысл своих приказов! У нас не армия!

А когда папа приехал из командировки и узнал об этой истории, он тут же заменил коварный замок на другой, с которым дверь без ключа захлопнуть невозможно. И ещё он сказал: «Что ж вы не сообразили пожарников вызвать? Они бы лестницу свою приставили, третий этаж для них – чепуха!»

А нам и в голову не пришло… Пожарники – они же для пожара…

Зато я после этого стал более внимательно относиться к запретам своих родителей, не воспринимать их как капризы взрослых. Мало ли что, вдруг «без ключа»…

Вот такая история. Были и другие, подобные, но родителям я не рассказывал… Например, я иногда забывал положить в портфель ключ, а возвращался из школы – дома никого не было… Как же я попадал в квартиру на третьем этаже?

Не скажу. А то вдруг кому-то взбредёт в голову делать то же самое?