Читать книгу: «Прекрасное далёко», страница 2
Бегство
У меня горе: пропал Тишка.
Было лето, каникулы. Я отучился во втором классе. Мы только что переехали на новую квартиру: из двухкомнатной в шестом доме в трёхкомнатную – в соседний дом, пятый.
И хотя новая была значительно больше старой и находилась рядом с домом, в котором мы жили раньше, мне совершенно не хотелось переезжать, не хотелось расставаться со старым, уютным гнёздышком. Похожее чувство я испытывал, когда мои родители выбрасывали старые поломанные игрушки. Я не любил, когда мама выкидывала предметы, которыми я когда-то пользовался: остатки набора кубиков или дырявую пластмассовую биту для игры в городки. Однажды, когда мне было пять лет, я увидел в мусорном ведре свои старые домашние тапки, и мне стало так жалко их, будто они были живыми… Вызволив из ведра старых друзей, я принёс их маме и укоризненно сказал:
– Мама, не надо их выбрасывать!
– А что же с ними делать? – удивилась мама. – Они ведь уже малы тебе.
– Пусть лежат, на память…
А однажды мама показала мне чайную чашечку с нарисованными на эмали зелёными ёлочками и сказала, что я пил из неё, когда мне было два года. Я сразу же растрогался и предупредил маму:
– Мама, не выкидывай её никогда. Пожалуйста. Я не люблю, когда выбрасывают мои вещи! Мне их очень жалко!
Мне жалко, когда исчезают свидетели и молчаливые спутники моего уходящего детства. Это для других они неодушевлённые! Душа ушедших дней раннего детства остаётся в этих старых, вышедших из употребления, вещичках. С ними связано столько забытого, но забытого не навсегда! Ведь если на глаза случайно попадётся игрушка или какая-то вещь, ты тут же вспомнишь что-то милое, связанное с ней и ушедшее. А если не вспомнишь детали событий, то вспомнишь запах тех дней, когда ты в этих стоптанных коричневых ботинках со сбитыми носами пинал резиновый мяч, разрисованный, как глобус, и иногда, хорошо разбежавшись, падал.
И когда я смотрю на полинялые и облезлые кружочки с дыркой от простеньких деревянных пирамид, которые я собирал в раннем возрасте, я верю, что когда-то был совсем маленький.
При переезде папа выбросил целый ящик ненужных, поломанных игрушек. Я не стал делать из этого трагедию, но в душе огорчился.
– Квартира – не музей и не склад, – объяснил папа.
Так что я, как никто, понимал Тишку в его нежелании расставаться со старой квартирой и её привычными родными запахами.
Сразу стало ясно, что нашему трогательному и добродушному котику новое жильё пришлась не по вкусу. Ещё бы! Кто из кошек благосклонно относится к переездам на новое место?! А Тишке пришлось не только покинуть уютную обжитую квартиру: он пережил двойной стресс! У прежней хозяйки, с которой мы совершили обмен, была собака! Она переехала, но её запахи остались! После тщательного обнюхивания каждого угла Тишка понял, что здесь ему не жить. С горя и от страха он забился в угол туалета, и мы не сразу смогли его найти.
На следующий вечер папа принёс из старой квартиры забытые карнизы для штор. Когда он позвонил, я открыл ему дверь и некоторое время держал открытой, чтобы папа благополучно занёс в прихожую эти длинные металлические конструкции.
…Пропажу нашего кота мы заметили только утром. Зная, что кошки привязаны не к хозяину, а к жилью, мы поняли, что Тишка должен был устремиться в сторону своего прежнего местожительства. Однако на улице он никогда не гулял, а значит, вряд ли мог ориентироваться.
Мы встревожились. Я тут же отправился на поиски. На всякий случай сначала я побывал в старом доме, но хозяйка сказала, что Тишка там не объявлялся, иначе её Джимми лаял бы.
О своей беде я рассказал Димке, встретившемуся возле подъезда.
– Надо организовать спасательную экспедицию, – тут же отреагировал Димка.
Он вызвался помогать. Я сбегал домой, взял спички, отрезал кусок колбасы для приманки, и мы направились в подвал старого дома. Больше всего я боялся, как бы моего любимого котика не порвали дикие бездомные котяры (среди них встречаются иногда очень жестокие).
Мы обошли подвал, проверили все углы, затянутые липкой паутиной и заваленные пылью, заглянули за какие-то ящики, спугнули несколько бездомных кошек… Увы, Тишки нигде не было… Наверно, из старого дома Тишку прогнали коты. Ведь он для них чужой. Откуда им знать, что Тишка жил уже целый год здесь, на пятом этаже: на улице-то он не появлялся, не завоёвывал в смертельной схватке с другими котами право на эту территорию. Они и прогнали его, а он не смог постоять за себя. Не исключено, что он принял бой. Не исключено, что с честью дрался. Но более вероятно, что он проиграл сражение с опытными, матёрыми котами. Ведь он молодой, ему чуть больше годика. А в нашем старом доме коты – настоящие пираты.
И я представил ужасную картину, как после поражения Тишка ковыляет куда-то в поисках незаселённого котами места, клок шерсти выдран, ухо надорвано… Бедный, жалкий, глупый. На душе у меня становится совсем скверно.
Искать! Скорее искать! Мы снова советуемся с Димкой и решаем, что после предполагаемого неудачного путешествия в свой старый дом Тишка образумился и решил вернуться в новый. Скорее всего, он не запомнил своей новой квартиры, поплутал без толку по этажам и решил заночевать в подвале этого нового дома.
И мы отправились в подвал.
– Тишка! Тишка! – умоляли мы отозваться несчастного.
Никто не отвечал…
На следующий день мы решили обследовать все дома нашего района. Все крыши. Все подвалы. Ведь должен же он где-то скрываться!
Мы заглядывали под каждый куст, в каждую щель. Увидев издалека кошку, похожую на Тишку, мы с радостным воплем бежали к ней:
– Тишка! Тишка!
Однако все эти «похожие» кошки, завидев нас, спешили скорее скрыться.
Так прошла неделя. Мы всё блуждали и блуждали по городу в бесплодных поисках. Свою тактику мы изменили: заметив «подозрительную» кошку, не бросались к ней, а подходили осторожно, внешне спокойно (а в душе взволнованно), рассматривали и, разочарованные, отходили. Если кто-то из знакомых говорил, что видел кошку, похожую на Тишку, мы тут же устремлялись туда, приглядывались, высматривали…
Папа после работы тоже отправлялся на поиски, иногда повторяя наши маршруты. Каждый раз, поднявшись из подвала наверх, он тщательно осматривал себя: в подвале было много блох, и они с радостью бросались на новеньких. Как ни странно, но нас с Димкой они не трогали. А может, мы просто не замечали их.
Наверно, папа уже смирился с тем, что наш кот никогда не найдётся, и перестал делать обходы подвалов и чердаков нашего микрорайона.
Мама Рита
А я, уже один, всё ходил и ходил по городу. Если мне некоторые кошки казались «подозрительными», то и я казался им подозрительным. Наверно, я и людям внушал опасение: печально-отрешённый, в подвальной паутине, с прилипшим к одежде мусором, одержимый манией преследования всех полосатых серо-бурых кошек.
– Мама, неужели Тишка уже никогда не найдётся? – вернувшись домой, с робкой надеждой в голосе обращался я.
И мама, тоже робко, пыталась успокоить меня.
– Если будете искать последовательно – найдёте. Не мог же он исчезнуть бесследно! Наверняка обосновался в каком-то месте. Нужно искать серьёзней. А вы не ищете, а блуждаете беспорядочно. И папу нужно уговорить. Пусть поможет!
Больше всего я боялся, что Тишка не смог найти в городе не занятой котами территории и его отовсюду прогнали если не коты, то люди, – поэтому он решил уйти куда глаза глядят. Уж тогда-то мы его не найдём.
Мне стали сниться страшные сны, в которых наш кот умирал с голоду, истекал кровью из-за ран, нанесённых в неравном сражении, или убегал от преследователей.
И вот в субботу утром, очнувшись от ночных кошмаров, я пришёл к маме.
– Всё! Тишка никогда не найдётся! – сказал я и разревелся. – Мама, неужели я уже никогда его не увижу?
Мама сама чуть не заплакала.
Был как раз выходной. Мама подошла к папе, лёжа читающему какую-то фантастику.
– Саша, неужели так трудно найти кота? Это же не клад искать! Хоть бы ребёнка пожалел. Посмотри, как переживает!
Папа обиделся.
– Это я всерьёз не искал?! Да меня в подвале блохи чуть не съели!
– Ну и что? Ты должен был хотя бы весь наш район проверить. Он не мог далеко уйти.
– Ну ладно, Санька, пойдём искать, – согласился папа, взял фонарик, и мы, прихватив колбасу как приманку, снова отправились на поиски.
На сей раз мы решили снова спуститься в подвал нашего нового дома.
И вот мы бродим по тёмному, пыльному подвалу, посыпанному, как пудрой, блохами, и всматриваемся в каж-дый угол.
– Тишка! Тишка!
Потом прислушиваемся… Молчание.
И вдруг мне показалось, что где-то кто-то слабо мяукнул.
– Папа, пап! – схватил я отца за руку. – Он отозвался!
Но папа сам не слышал и мне не поверил.
– Тебе показалось!
– Нет! Не показалось!
И я снова стал звать, ещё громче:
– Тишка! Тишка!
Остановились. Прислушались. Тишина…
– Тебе почудилось, – обречённо сказал папа.
Я был сильно подавлен, но сдаваться не собирался.
– Нет, папочка! Не почудилось!
– Ну ладно, давай сделаем минуту тишины. Может, снова объявится…
Мы умолкли.
И вдруг откуда-то издалека донеслось слабое «мяу».
– Правда мяукает, – обрадованно удивился папа.
Мы рванули в сторону, откуда слышалось «мяу».
В нашем подвале много кладовок: каждая квартира имеет свою кладовку; все они на всякий случай запираются. Возле одной из них мы остановились: кажется, здесь…
Я торопливо сунул в щель под дверью, запертую на замок, кусочек колбасы. В ответ раздалось такое голодное «мяу», что мы поспешили сунуть ещё. Чувствовалось, что колбаса мгновенно съедается.
Тишка это или нет? По голосу, такому тоскливому и измученному, не определишь. Но если и не Тишка, всё равно надо спасти несчастного заключённого. Кто его сюда запер? За какие грехи?
Папа посмотрел на номер квартиры, запечатлённый краской на двери кладовки, – 84. И тут же помчался к хозяевам просить, чтобы открыли.
Вскоре он вернулся с бородатым мужчиной, державшим в руке ключ.
– Здесь никого не может быть! – восклицает мужчина. – Меня месяц не было в подвале!
Он отпирает дверь, и мы заходим.
В кладовке никого нет… Мы поражены.
– Я же говорил! – торжествует мужчина. – Никого и не должно быть! Как могла попасть сюда кошка? Я месяц сюда не заходил. Окон нет, дверь заперта… Вам показалось!..
Я был оскорблён таким недоверием!
– А колбаса?! Она исчезла! Мы её под дверь подсовывали, а кончик оставляли снаружи!
– Кис-кис! – стал звать папа.
В кладовке стояло несколько ящиков и корзин. Мы стали обследовать их. Бородатый мужчина стоял, скучая: он все ещё не верил, что в этой темнице может жить какое-то существо… кроме мышей и блох, конечно.
– Так вот ты где!!!
И папа извлекает из какого-то угла, из какой-то щели между корзинами тощее, дрожащее от испуга, существо.
Это наш Тишка.
– Тишка! Тишка! – кричу я, забираю кота у папы и прижимаю к себе – так крепко, чтобы до конца прочувствовать и поверить в своё счастье, от которого у меня даже слёзы выступили.
Теперь скорей домой: обрадовать маму. Но папа не спешит. Его, как и бородатого мужчину, интересует тайна Тишкиного появления в этой конуре. Тем более что кот сбежал восемь дней назад, а сюда не заходили целый месяц. Эта тайна интригует и меня.
– Всё-таки здесь должна быть какая-то щель, – рассуждает папа. – Нужно найти её.
И он просматривает стены помещения. Сначала снизу, потом взгляд его скользит вверх…
И вот все мы видим на потолке, в углу, небольшое отверстие, достаточное, чтобы через него пролезла кошка. И папа, и бородатый мужчина догадываются, что кладовка расположена под лестницей нашего дома. Мы выходим из подвала.
Заходим в подъезд, подходим к лестнице и за ней действительно обнаруживаем щель, через которою Тишка прыгнул в свою тюрьму.
Сбежав от нас, он, наверно, не смог выбраться из дома, так как дверь в подъезде могла быть закрытой. Возможно, кто-то спугнул его, и бедняга, обезумев от страха, устремился под лестницу, а там увидел спасительное отверстие. Не задумываясь, он устремился в эту дыру, грохнулся вниз и очутился на полу кладовки, ставшей его тюрьмой…
Тишкина тайна
Дверь открыла мама. Увидев меня с Тишкой в руках, она глазам своим не поверила.
Мы с папой, перебивая друг друга, рассказываем, как было.
– Но почему вы раньше не могли найти его в этом подвале? – недоумевает мама.
– Может, не так тщательно осматривали подвал, – подумав, отвечает папа.
Тишка, выпущенный из моих рук на пол, первым делом принялся обнюхивать квартиру. Ну и похудел же он! Нужно срочно кормить! А какой возбуждённый! Бегает, бегает… мяукает странно, с новыми, особыми интонациями.
Из опасения, что у него с непривычки, а точнее с отвычки, может заболеть желудок, мы сначала дали ему немного еды. Зато молока налили столько, сколько он сможет выпить. Ну и лакал же он!.. Вечером мы уже смелей давали ему любимые лакомства, а на следующий день давали столько, сколько съест.
Любимые лакомства… Теперь у него всё стало любимым, и он ел то, от чего всегда отказывался: белый хлеб, творог, сыр, варёный и жареный картофель, борщ, – в общем, всю человеческую пищу. Да с какой охотой! Видно, голодовка кое-чему научила его, и там, в страшной темнице, он сожалел о не съеденных когда-то корочках и прочей вкуснятине. Я был особенно потрясён, когда, спустя несколько дней после Тишкиного возвращения, мама обронила возле плиты несколько макаронин, и бывший гурман тут же слопал их.
Смотрели мы на Тишкино обжорство с удовольствием. Мы с ужасом представляли, какой страшный голод пришлось пережить бедняжке… Может, одну мышку ему удалось поймать, но ведь запить было нечем! Ни молока… ни воды… И так – целую вечность, без всякой надежды на избавление…
И вот что особенно любопытно. В первые три дня Тишка неотступно следовал по комнатам за любым из нас, особенно за мамой и бабулей, и всё что-то рассказывал, рассказывал…
Да!!! Это был настоящий рассказ!!! Он так выразительно, с такими разнообразно-сложными интонациями и переливами голоса жаловался на злоключения, постигшие его после бегства! И не повторяясь, а находя всё новые и новые кошачьи «слова» для горькой исповеди, то возмущаясь и негодуя, то горюя и раскаиваясь о своей глупости.
Раньше он лишь в исключительных случаях позволял мне фамильярничать, зато теперь разрешал гладить и даже при этом громко мурлыкал! А к двери он теперь даже близко не подходил. Когда кто-то звонил, и её открывали, убегал в комнату, пережидал, а после того как дверь захлопывалась и гость уходил, осторожно высовывал из-за угла мордочку: «Можно выходить?»
И стал панически бояться мужчин. Если к нам приходил кто-то, ему незнакомый, он прятался в укромном месте и сидел там, пока «этот тип» не уходил. В присутствии «типа» его нельзя было извлечь из укрытия даже жареной треской. Именно поэтому он в той подвальной тюрьме спрятался от нас под корзинами: с нами был чужой мужчина…
Тишка – воспитатель
Тишка был лучше обыкновенного будильника – самозаводящийся и не умолкающий. Он не затихал до тех пор, пока не вставал тот, кто был ему нужней всего, или тот, у кого нервы были слабее. Бабуля поднималась раньше всех и всегда в одно и то же время: в восемь ноль-ноль она должна быть на работе. Скоро Тишка понял это и стал будить её персонально, именно в то время, когда ей пора было вставать, в семь утра. Он подходил к двери бабушкиной комнаты и начинал протяжно мяукать. Мяуканье это не было противным, как у некоторых котов, но зато было настойчивым. Когда оно не помогало, Тишка засовывал лапки под дверь и делал попытку отворить её. Стоило ему услышать шорох в комнате, как тут же интонации его голоса менялись, становились уверенней, но он продолжал горланить до тех пор, пока не открывалась дверь.
И тогда Тишка подскакивал, задирал хвост, с победным воплем мчался к холодильнику, изящно падал на спинку и, сложив вплотную вытянутые лапки, забавно протягивал их вверх, потом переворачивался то на один бок, то на другой, поглядывая на бабулю: «Видишь, как я для тебя стараюсь?»
Полюбовавшись маленьким спектаклем, бабуля открывала холодильник и доставала кусок мороженой морской рыбы (а речную он не ел). Как обычно, – всегда, везде и со всеми, – она не скупилась, и Тишка, громко мурлыча, в знак благодарности подставлял ей спинку: «Гладь! Разрешаю!»
Нас удивляло то, что, несмотря на закрытую дверь бабушкиной комнаты, котёнок (точнее, кот, потому что Тишке шёл уже второй год, он очень вырос и, имейте в виду, похорошел) абсолютно точно знал, в комнате она или нет. Если было ночное дежурство на скорой помощи, до восьми утра, Тишка в семь утра молчал, зато в половине восьмого подходил к нашей двери – это было время нашего подъёма – и начинал концерт.
Были у нашего сокровища и маленькие слабости. Одна из них безобидна – это жадность. Даст ему бабуля поесть как следует, но вдруг на кухню заходит мама. Он тут же притворяется голодным, начинает усиленно мяучить и тереться мордочкой об холодильник. Попадалась мама на его удочку или нет, неважно, – он то же самое требовал и от папы, зашедшему на кухню вслед за мамой. Всех, кроме меня, он считал своими должниками.
Вторая слабость. На нашем балконе были подвешены длинные, неглубокие ящики для цветов, наполненные землёй. Тишка очень любил наведываться к ним, портил землю, и цветы уже не росли. Мама и бабуля ругали его, и он знал, что поступает плохо, но так хотелось сделать ямку в земле и потом с наслаждением закопать всё что надо, – вместо того, чтобы сидеть на бортике унитаза! Мы обо всём догадывались, если видели, что наш котик бежит через зал со стороны балкона. Сообразив, что уличён, он ласково и лаконично мяукает на ходу, пытаясь оправдаться: «Да это я так… дышал воздухом…»
Третья слабость Тишки была совсем не безобидна. Догадываетесь, о чём речь? Она свойственна именно котам, и из-за неё многие предпочитают держать в квартире кошек. Эта слабость называется «метка». Возникла она после исторического побега, когда бедняжка мучился неделю в подвале. Тишка – кот учёный, так что свои маленькие и большие дела делал в унитаз, стоя на его бортике, однако в определённых местах квартиры через каждые два месяца появлялась небольшая лужица. Такими местами был угол в прихожей возле калошницы и угол за швейной машиной в бабушкиной комнате.
Поставленная метка означала неприкосновенность территории: «Место занято». Никто не посягал на его владения, но кот, невзирая на всеобщее осуждение, продолжал ставить свои пахучие знаки и однажды из-за этого у нас чуть не случился пожар.
А было так.
В субботу утром, после того так мама отправила меня на улицу дышать воздухом, она зашла в мою комнату, чтобы вытереть пыль. Вдруг она почувствовала едкий запах и даже разглядела в комнате дым. Сначала она подумала, что дым проник с улицы, где, может быть, жгут костёр. Решив уточнить, в чём дело, она на всякий случай подошла к магнитофону и тут услышала подозрительное жужжание, которое бывает, когда магнитофон включён; она увидела выползающую из него струйку дыма…
Мама тут же выдернула вилку из сети – жужжание прекратилось. Открыла крышку. Всё нормально: выключатель в положении «выключено».
Но тогда почему же он дымит? Пластмассовая панелька возле выключателя расплавилась и обуглилась; напротив неё на крышке – сажа, в комнате резкий неприятный запах. Возле лунки, где помещается кассета с магнитной лентой, лужица. Вода? Но откуда?
А вот и папа вернулся из магазина. Начинается экспертиза. Сначала папа смотрит на повреждение, которое случилось в магнитофоне при возгорании. К счастью, это не так страшно: надо только заменить выключатель и, возможно, предохранитель.
– Как это произошло? – недоумевает мама.
Папа объясняет, что эта странная вода замкнула контакты выключателя, вследствие чего задымили провода, но, к счастью, загореться они не успели.
Если бы в это время никого не было дома, конечно, начался бы пожар. Сначала загорелась бы крышка магнитофона, потом книги, лежащие на нем, рядом стоящий книжный шкаф. А пока бы кто-нибудь из соседей заметил дым, вызвал пожарную машину и она бы приехала, – сгорело бы много.
Установили, что странная вода на магнитофоне была кошачьего происхождения: ею была сбрызнута кипа книг, которые я небрежно навалил на магнитофон, оттуда водица стекла под крышку и попала к выключателю.
А Тишке – хоть бы что… Ну, ткнул его папа мордочкой в лужицу, шлёпнул по попке. Нарушитель отряхнулся и скрылся под буфетом.
Мне прочитали наставление о том, что я своей неаккуратностью и нежеланием складывать на место книги и учебники подтолкнул животное к преступлению.
А бабуля поправила:
– Не преступление совершил Тишка, а провёл урок: таким способом он решил приучить моего внука к порядку.
А себе родители намотали на ус: в целях безопасности все приборы, работающие на электричестве, после использования отключать от сети.
