Читать книгу: «Ренегат», страница 14
2. Откровенная беседа
В тихий, но несколько морозный день по набережной Порт-Артура не спеша шли двое молодых людей, громко и несколько возбужденно разговаривавших друг с другом. Эти молодые люди были уже знакомые читателям этого повествования Андрей Николаевич Контов и Александр Тадзимано.
– Итак, мой дорогой лейтенант, – говорил первый, – мы должны скоро расстаться…
– К сожалению, да… Срок моего отпуска кончается, и я должен вернуться.
– Кто знает, придется ли еще увидеться…
Тадзимано улыбнулся как-то особенно.
– Я думаю, что придется! – промолвил он.
– А что значит ваша улыбка?
– Да ровно ничего, добрый друг… Если хотите, мне пришла в голову шальная мысль.
– Какая?
– А вот какая! Я здесь живу уже около месяца, и мы сошлись как будто довольно близко. Я смею думать, что мы даже стали друзьями. Теперь представьте себе, каково будет нам узнать, что вспыхнула война. Ведь в этом случае мы станем врагами, не питая друг к другу ни малейшей вражды…
Контов, не дослушав даже фразы Тадзимано, громко рассмеялся.
– Никакой войны не будет! – объяснил он. – Удивляюсь, откуда берутся все эти толки.
– Вы думаете, что не будет? – задумчиво произнес лейтенант. – Что ж, я этому могу только радоваться…
– Вы можете мне не верить… Знаете что? Зайдемте ко мне, на морозе говорить не особенно удобно.
– Пожалуй… – согласился Тадзимано. – Я даже хотел сам напроситься к вам в гости.
– Напрасно не сказали раньше… А еще говорите, что мы – друзья! К чему такая неоткровенность? Ведь вы знаете, что я живу совсем недалеко отсюда.
– Тогда пойдемте скорее. У вас здесь мороз гораздо сильнее, чем на наших островах.
– Только не будем говорить ни о войне, ни о вашем отъезде!
– Согласен! О чем угодно, только не об этом.
Молодые люди, не переставая весело болтать, свернули с бульвара в одну из перекрестных улиц и скоро очутились около небольшого двухэтажного домика, в котором Контов занимал весь второй этаж.
На звонок им отворил дверь слуга-японец, на лице которого, как только он увидел своего господина, сейчас же появилась расплывчатая, плутоватая улыбка.
– Ну, что, Ивао, тезка знаменитого японского маршала Оямы, – шутливо обратился к нему Андрей Николаевич, – не был ли кто тут без меня?
– Был, господин! – ответил слуга. – Был гость, и новый…
– Кто такой?
– Я никогда не видал, чтобы он ранее того приходил к вам… Это почтенный старец; он имеет вид большого мудреца.
– Да кто он такой? – воскликнул Андрей Николаевич. – Как его имя?
– Свое имя этот старец не пожелал мне сообщить; с виду он показался мне чем-то очень расстроенным… По крайней мере на его глазах я приметил слезы… Я думаю, что ему хотелось видеть вас…
– Русский он, японец, иностранец?
– Я думаю, что этот почтенный старец – русский. Вы убедитесь, что я прав, когда он придет сюда еще раз и застанет вас дома…
– Разве он придет еще?
– Да, господин, этот почтенный старец сказал, что придет непременно.
– Ну, бог с ним! Придет, так придет! Проходите-ка, Тадзимано, сюда.
Контов провел гостя в небольшую гостиную, рядом с прихожей.
– Располагайтесь! Ивао сейчас растопит камин и принесет нам вино, кофе, чай… Что вы хотите?.. Все у меня есть и все наготове!
Из гостиной в отворенную дверь был виден кабинет хозяина. Обе эти комнаты, если и не были обставлены роскошно, все-таки своей обстановкой изобличали в своем хозяине человека с крупными средствами. Как ни недороги были в Артуре различные привозимые из Америки и даже Европы предметы роскоши и комфорта, все-таки нужно было иметь солидные деньги, чтобы обставить себя именно так, как обставлен был Контов.
– Что это вы с таким изумлением осматриваетесь? – с улыбкой спросил Контов. – Ведь вы не в первый раз у меня… Все это видели вы и раньше…
– И представьте себе, что каждый раз меня несказанно изумляет…
– Что именно?
– Откуда у вас все это явилось?.. Я не решался предложить этот вопрос, опасаясь, что обижу вас. Во Фриско вы казались мне путешественником – простите! – с очень скромными средствами…
Андрей Николаевич самодовольно улыбнулся.
– Это значит, батенька мой, что я работаю… Мне все то, что вы видите, дал труд.
– Это очень хорошо! – согласился Тадзимано. – И я от души радуюсь за вас.
– Благодарю вас! – с мрачным раздражением проговорил Андрей Николаевич. – Я вполне уверен, что вы искренни… Если бы все так же относились ко мне, я был бы счастлив.
– Я не сомневаюсь, – с улыбкой посмотрел на него лейтенант, – у вас немало завистников.
– Если бы только завистников! – слегка ударил кулаком по столу Контов. – На завистников я не обратил бы внимания…
– Тогда у вас есть враги?
– Не то! – махнул рукою Андрей Николаевич. – Что враги? А вы представьте себе, что я должен был перечувствовать, переиспытывать, как я должен был мучиться, когда такой испытанный друг, как Иванов, покинул меня?..
– Иванов вас покинул? – с удивлением воскликнул Тадзимано. – Что за причина?
– Не знаю… – горько усмехнулся Контов, – какая-то муха укусила его…
– Что значит «муха укусила»?
– Так говорят у нас в России, когда кто-либо без всякой видимой причины начинает сердиться на другого. Иванов приехал с вами, сперва был очень доволен всем, а я-то как был доволен, что он, наконец, снова со мною! Ведь мы так сдружились, что стали родными. Для меня по крайней мере Иванов – единственный человек, которого я считаю близким себе, и вдруг этот страшно оскорбивший меня уход…
– Но что же такое вышло? – вскричал Тадзимано. – Быть может, вы поссорились?..
– Ничего подобного! Ни единой размолвки… Сперва Иванов радовался, восхищался, потом через несколько дней стал киснуть, хмуриться… Перестал даже смотреть на меня… Взгляну ли я на него, сейчас глаза так и прячет, а если успею его взгляд подловить – какой-то укор, сожаление так в нем и чувствуются… Я бесился, расспрашивал, что такое, – молчит… Потом взял да и ушел… от меня ушел! – Контов почти простонал эти последние слова. – Ни слова не сказал на прощанье… Так и разошлись… С тех пор как он ушел, ни ногой ко мне… И не встречаемся даже… видимо, избегает.
– Жаль, что так вышло, очень жаль! – покачал головой Тадзимано. – Где же теперь Иванов?
– На Невском заводе работает. Это вашему народу, Тадзимано, мастеровые обязаны тем, что у них теперь всякой работы столько, что с утра до ночи не переработаешь…
– Чем же это?
– Пошли эти несуразные слухи о войне, так из России наслали миноносок в разобранном виде… Теперь их на Невском заводе собирают…
И, отвлекшись от первоначальной темы разговора, Андрей Николаевич начал рассказывать своему гостю о ходе работ на Артурском судостроительном заводе.
– Послушайте, – вдруг перебил рассказ Контова Тадзимано, – зачем вы мне это все рассказываете?
– А что? – удивился тот.
– Да ведь вы сообщаете такие сведения, что… что… – несколько замялся лейтенант, – их лучше бы не сообщать, если только они стали известными постороннему, то есть частному лицу…
– Что же вы тут увидели особенного?
Тадзимано пожал плечами.
– Качественное и количественное состояние боевых сил да еще во время ожидания войны всегда составляло строжайший секрет… Впрочем, это касается только наших военно-морских учреждений… У вас, вероятно, дело поставлено по-другому.
– Э, пустяки! – беззаботно махнул рукой Контов. – Может быть, все это и действительно должно быть секретом, но какой же это секрет, который известен стольким людям?.. Впрочем, я понимаю, эта тема скучна для дружеской беседы… Там, на бульваре, вы хотели мне что-то сказать… Вот, кстати, мой Ивао несет нам чай… Коньяк к нему у меня привезен из Фриско: попробуйте, он, мне кажется, очень недурен… Поставь здесь, Ивао, и можешь уходить.
Молодые люди, оставшись одни после ухода японца-слуги, некоторое время молчали.
– Ну-с, так что же вы хотели мне сказать, Александр Николаевич? – прервал молчание Контов. – Судя по выражению вашего лица, я ожидаю чего-то важного…
– Нет, что же может быть важное?.. А не находите ли вы, что между нами есть совпадение, и очень странное?
– В чем же именно?
– Да как же… Мы оба православные: вы Андрей Николаевич, я Александр Николаевич… Наши отчества тождественны.
– Что же тут странного? Имя Николай очень распространено среди православных. Вы это-то мне и хотели сказать?
– Нет, это я только кстати…
– Тогда существенное, стало быть, впереди?.. Слушаю…
Тадзимано помолчал, видимо, собираясь с мыслями.
– Видите ли, – заговорил он, задумчиво смотря вперед, – я жил в Порт-Артуре, живу порядочно долго здесь и теперь, в такое время, когда разрыв между вашим и моим отечеством никогда не был еще так близок, как ныне…
– Вы опять с вашими страхами! – с легким смехом воскликнул Контов.
– Я знаю, что говорю! – с ударением проговорил Тадзимано. – Простите, простите! – заметил он выражение неудовольствия на лице Контова. – Право, все это так странно…
– Что именно вы находите странным? – с суровостью в голосе спросил тот.
– Да вот это… я не знаю, как это выразить на вашем языке. У нас все, понимаете, все – и сановники, и последние земледельцы, и в Токио, и в захолустье – готовятся к войне с вами, вооружаются, спят и во сне бредят предстоящей войной, а вы остаетесь совершенно спокойными, как будто ничего нет впереди тревожного. У западноевропейцев такое состояние называется «танцами на вулкане». На кратере собрался бал, люди веселятся, играют, танцуют, смеются… Вдруг подземный гул, раскат глухого подземного грома, и недавние танцоры летят на воздух, а из кратера рвутся клубы дыма, течет огненной рекой лава, уничтожая все на своем пути.
– Ваши слова, быть может, очень образно представляют положение дела, – возразил Контов, – но, видите ли, у нас все очень своеобразно… У нас есть так называемая администрация, «начальство», как мы его величаем, оно и следит за всем, оно и заботится обо всем. Мы, простые смертные, не вмешиваемся и не имеем права вмешиваться в дела нашего «начальства». Если разразится война, то нам, конечно, об этом скажут и мы будем сражаться с тем, на кого нам укажут как на врага, будь то японец, турок, англичанин, и мы пойдем на всех, на кого нас поведут. А пока начальство ничего не говорит, в официальных органах его извещения ни о чем не появляются, стало быть, и думать нам нечего… Будем жить, веселиться, хотя бы и на вулкане… Какое нам дело, что где-то там что-то грохочет, откуда-то курится дымок?.. Начальство все видит, все знает, и вы как православный из катехизиса должны знать: «Нет власти, которая не от Бога».
– Вы это говорите искренне? – с любопытством посмотрел на Контова лейтенант.
– Вполне.
– И не иронизируете?
Контов с воодушевлением воскликнул:
– Нисколько! Так, как я думаю, думают миллионы русских людей… Есть, правда, и в России беспокойные существа… Они суются со своими советами, указаниями, никому не нужными… Конечно, в распоряжении начальства всегда достаточно средств, чтобы заставить замолчать таких крикунов. Что вы так на меня смотрите?
Тадзимано действительно смотрел на Андрея Николаевича с невыразимой грустью.
– И вы… при таком положении в случае войны, хотя бы с моим народом, собираетесь победить?.. – произнес он.
– Несомненно! Как же иначе? Если вы правы и война вспыхнет, то и не обижайтесь теперь и вы, если я скажу, что мне от души жаль вашего отечества…
– Перестанем говорить на эту тему, – кротко остановил его Тадзимано. – Я возвращусь к тому, что хотел вам высказать… Итак, я вот приехал в Артур, живу здесь, и представьте себе, я положительно не знаю, зачем я очутился здесь.
– Это как же так? – удивился Андрей Николаевич. – Быть этого не может.
– Уверяю вас! – подтвердил Тадзимано.
3. Соперники
Он откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и тихо, словно говоря сам с собою, начал:
– Я никак не думал, когда возвращался из Америки, что мне придется отправляться сюда, в Артур… Признаюсь, я даже не вспоминал о вашем существовании, хотя мне было известно, что вы с борта «Наторигавы» пересели на судно, идущее в Артур, вместе с Аррао Куманджеро… Кстати, вы его хорошо знаете?
– Думаю, что знаю…
– И знаете его профессию?
– Я знаю, что он арматор, ведет большую внешнюю торговлю.
– Только и всего?
– Да…
– Ну, это меня не касается… В Порт-Артур я поехал потому, что меня послал сюда отец… Зачем? Сначала я думал, что он заинтересовался вами и посылает меня, чтобы я привез вас на наши острова. Но я ошибся. Отец имел что-то другое в виду… Он говорил, между прочим, и о вас.
– Вероятно, о моем существовании ваш батюшка услыхал от Иванова? – полюбопытствовал Контов.
– Да, от него…
– Воображаю, что наболтал про меня этот сумасброд!
– Уверяю вас, что ничего, кроме хорошего… Он любит вас всей душой…
– Вы уже знаете, как доказал он свою любовь, – проворчал Контов.
– Почем мы знаем, чем он руководился! – заступился за Иванова Тадзимано. – Очень может быть, у него были свои вполне веские причины.
Андрей Николаевич ничего не ответил, но по его лицу скользнула тень неудовольствия.
– Внимание отца, его желание узнать возможно более подробностей относились совсем к другому лицу. Здесь, в Артуре, живет некто Кучумов.
– Как вы сказали? – вскричал Контов. – Кучумов, Василий Павлович?
– Да. Вы должны знать его. Он чиновник и занимает здесь видную должность.
– Слыхал… Ну что же, вы, конечно, познакомились с ним?
– Познакомился…
– И видели Ольгу?
В голосе Контова зазвучала нотка ревности.
– Его дочь? Как же!
– И что же дальше?
– Дальше-то? Да то, что я с ужасом думаю, что лучше бы совсем не было дня, в который отец мой послал меня сюда…
– Вот как! – принужденно засмеялся Контов. – Надеюсь, на это у вас есть веские причины? – с ироническим подчеркиванием закончил он свою фразу повторением тех же самых слов, которые только что высказал Тадзимано.
– Да, имею! – ответил тот, не замечая, или, вернее, не желая замечать, иронию.
– Эти причины – не секрет?
– Нет, я и пришел, чтобы поговорить с вами о них.
– Это интересно… Говорите, дорогой лейтенант!.. Я горю нетерпением.
– Тогда не перебивайте меня. Я познакомился с Кучумовым и был принят в его семье.
– О, скрытный! – перебил его Андрей Николаевич. – Ни слова не сказал от этом.
– Я даже предположить не мог, чтобы это могло вас или кого-либо другого интересовать; признаюсь, что и сам я относился к поручению отца с величайшим равнодушием. Я не понимал, зачем отцу надобно, чтобы я познакомился с этим человеком, получил доступ в его семью, узнал его жизнь и все прочее. Мне все это казалось, да и теперь кажется просто старческим капризом.
– Зачем же вы это исполняли? – спросил с нескрываемой иронией Контов.
– Как это «зачем»? Ведь всего этого желал мой отец.
– Да ведь вы сами же говорили, что это был простой каприз!
– Что же из этого?
– Могли не исполнять! Мало ли что может взбрести в голову выживающему из ума старику.
Тадзимано строго посмотрел на своего собеседника.
– Я совсем не знаю, каковы взгляды культурных народов Европы на обязанности детей к своим родителям, но у нас, в дикой Японии, все желания отца священны. Ни один сын, даже сознавая нелепость каприза того, кому он обязан своей жизнью, не откажется исполнить его… Повторяю, воля родителей в Японии священна для детей…
– Ну, не буду, не буду, – засмеялся Контов, – пусть будет так. Что же вышло?
– Вот тут я и начинаю затрудняться передачею дальнейшего. Мне приходится ввести вас в деликатнейшую область… Я посещал этот дом, часто встречался с Ольгой Кучумовой… Она смотрела на меня, как все белые девушки смотрят на интересного желтолицего дикаря…
– Какой же вы желтолицый? – усмехнулся Андрей Николаевич. – Ваша кожа почти бледная, а некоторая чуть заметная желтизна только придает оригинальность вашей внешности.
– Может быть, это и так… Видите ли, не раз во время моих визитов я рассказывал Ольге о нашем народе, о том, как счастливо он жил, прежде чем явились на наши острова европейцы… Рассказывал о голландцах, первыми поселившихся между детьми Ниппона, говорил, как «мадагаскарский король», знаменитый Беневский, пробовал нападать на Матсмай, говорил о вашем после и министре Резанове, с буйным Хвостовым объявившем некоторые наши острова принадлежащими Североамериканской компании, и о том, как за это пришлось поплатиться трехлетним пленом вашему капитану Головину и его людям… Много я передал моей слушательнице о той великой эпохе, когда наш великий тенпо свергнул с себя и со своей страны иго сегунов… Передавал я поэтические легенды моего народа о подвигах самураев, о притеснениях даймиосов и об освобождении от их ига…
– Словом, – перебил Тадзимано Андрей Николаевич, – повторилась в лицах история Отелло и Дездемоны:
«Рассказам этим всем
С участием внимала Дездемона!»
Контов говорил, стараясь быть спокойным, но голос его срывался, становился хриплым, лицо то и дело передергивала судорога; он даже как-то странно потемнел, и черные глаза его искрились такими огоньками, что, не будь молодой лейтенант настолько добродушен и не увлекись он своим рассказом, ему стало бы неловко под бешеными, полными ярости взглядами своего собеседника.
Но Тадзимано был так углублен в свои думы, что не замечал, ничего и даже не видел того, что Контов то и дело подливал крепкий коньяк в свой стакан.
– Нет, вряд ли я в то время мог походить на знаменитого мавра, – тихо говорил лейтенант. – Я в то время говорил просто для того, чтобы занять как-нибудь молодую хозяйку; мне все равно было, о чем говорить… Это было не что иное, как обычная светская болтовня. Язык произносил то, о чем не думала голова… Ваши европейские девушки другого способа говорить и не знают. Они довольствуются звуками, не стараясь даже постичь их значение…
– Ваша аттестация не льстит нашим дамам! – заметил, видимо, сдерживаясь, Контов.
– Я сейчас искренен, вы же, надеюсь, не выдадите меня никому…
– Кто знает? – загадочно произнес Андрей Николаевич. – Но что же было дальше?
– Вас заинтересовал мой рассказ?
– Очень… Ха-ха-ха…'Я давно уже не слыхивал чего-либо более интересного.
Тадзимано поднял голову и внимательно посмотрел на Контова.
– Что с вами? Вы волнуетесь? – проговорил он. – Я положительно не узнаю вас…
– Не узнаете? – вскочил с кресла Контов. – Да! Вы, пожалуй, никогда не видели меня таким… Если же вы видите, то потому, что я угадываю окончание вашего рассказа.
Он с порывистостью охваченного гневом человека зашагал по гостиной.
– Да, черт возьми, угадываю! – закричал он, останавливаясь около стола, и так ударил по нему рукой, что стаканы и блюдечки задребезжали от сильного сотрясения. – Окончание это так ясно… Вы, желтокожий Отелло, влюбили в себя эту бедную дурочку Дездемону… Вы явились перед ней рыцарем, наговорили ей всякого черта в ступе: самураи, богатыри, гейши! Вы разожгли ее воображение, и она влюбилась в вас по уши. Так, что ли? Говорите, да не вздумайте врать!..
– Господин Контов! – вскочил с кресла Тадзимано. – Кто вам дал право оскорблять меня?
– Вас оскорблять! – презрительно рассмеялся Андрей Николаевич. – Какое же тут оскорбление? Назвать подлеца подлецом – это только правда.
С хриплым воплем, словно подтолкнутый извне какою-то посторонней силой, кинулся Тадзимано на Контова. Тот не ожидал подобного нападения и в то же мгновение был сбит и очутился на полу. Юноша обезумел и впился в его горло своими длинными тонкими пальцами, сжимая их с такой силой, что Контов захрипел и все лицо его мгновенно налилось кровью.
– Господин, – вбежал на шум борьбы Ивао. – Нельзя, оставьте его!
Он что-то быстро заговорил, обращаясь к Тадзимано по-японски. Очевидно, слова его возымели силу. Лейтенант отпустил Контова и, тяжело дыша, поднялся на ноги. Андрей Николаевич был почти без чувств и слабо хрипел, размахивая в воздухе руками.
– Уходите, никто ничего не видел, что здесь произошло! – многозначительно проговорил Ивао. – Уходите, пока он не опомнился…
Лейтенант достал из кармана записную книжку, написал несколько строк и, подавая Ивао, сказал:
– Это вы должны передать ему… Непременно передайте…
– Я исполню это, но вы уходите, прошу вас! – И Ивао снова произнес несколько японских слов.
Тадзимано весь встрепенулся.
– Я понимаю теперь, что значит это! – проговорил он уже на улице. – Этот несчастный любит Ольгу… Он сердцем влюбленного угадал истину… Но что же мне делать? Ведь и я люблю эту девушку!.. Что предпринять?.. Не должен ли я пойти к ней и сказать ей о своей любви? Ведь это было бы самое честное в подобном положении! Пусть она решит сама мою судьбу. Если она отклонит меня, я отстранюсь сам, но если она скажет «да», я не уступлю ее никому.
Он, гордо подняв голову, подошел к выходным дверям.
